Долго-долго

 

Купить в журнале за декабрь 2018 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 23 минуты | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Он лежал на постели, закрыв глаза. Иногда он засыпал, но вскоре вздрагивая просыпался и прислушивался: не зовёт ли мать? Ему всё время казалось, что он слышит её голос. Примерно раз в два часа он вставал, чтобы донести её до ванной комнаты.

На этот раз усталость победила тревогу, и он провалился. Он стоял в комнате, перед ним была распахнутая дверь балкона, а на балконе, спиной к нему – девушка. Он сделал шаг и прижался к ней телом, с наслаждением ощущая её уютную мягкость и одновременно волнующую рельефность. Ткань её красного платья была совсем тонкой. Он гладил её бёдра, грудь, руки, голову, а девушка жалась к нему всё теснее, и тем пьянее становилось в голове, тем мучительнее хотелось завладеть ею.

Он очнулся весь мокрый от пота, с ощутимой болью внизу живота.

– Оскар! – звала его мать. – Оскар, помоги мне!

– Иду, мама! – отозвался он и встал с постели, продолжая чувствовать, как кровь жжёт его изнутри.

Он зашёл в её комнатку и прищурился от света ночника, который мать никогда не гасила. Она полулежала на кровати, худая, маленькая, и испуганно смотрела на сына.

– Я тебя зову, зову… – произнесла она, и слеза покатилась по жёлтой щеке.

Оскар подошёл к ней и погладил её плечо – осторожно, чтобы не причинить боли. Затем аккуратно приподнял мать и понёс в ванную.

В голове у матери росла опухоль. Ещё недавно она с трудом, но ходила, а теперь перестала вовсе. Оскар переехал в родительский дом, чтобы ухаживать за ней. У братьев и сестры были собственные семьи, а отец, узнав о диагнозе, совсем отстранился, словно боялся заразиться.

Родители жили в небольшом доме на возвышенности. Раньше, до болезни матери, Оскар любил приезжать сюда на выходные, чтобы читать и заниматься фотографиями, которые он отснял за неделю. Теперь ощущение дома пропало. Дом был прежний, белый, в один этаж, с видом на складчатый зелёно-голубой узор гор и неба. Но исчезло чувство безопасности, которое и есть по своей сути – дом.

Скоро рассвело. Оскар не спал. Он лежал на простыне, возвращаясь мыслью к своему сну, доигрывая его. И ему становилось приятно, словно это была не память о видении, а настоящее воспоминание.

 

Завтракали на террасе. Отец долго не спускался, потом всё-таки вышел. По степени оттопыренности нижней губы можно было судить о том, насколько он презирает окружающих. Сейчас толстая мокроватая губа находилась на таком расстоянии от соседней, что Оскару стало понятно: своим присутствием отец делает одолжение.

– Оскар, – спросил отец, глядя куда-то вдаль, – я надеюсь, ты закончишь сегодня заказ?

– Постараюсь, – ответил Оскар, передавая матери стакан сока. – Пей, мам, он не холодный.

Отец посмотрел на сына чёрными, как маслины, глазами, и Оскару показалось, что от напряжения они сейчас выкатятся и упадут прямо на яичницу.

– Постарайся, пожалуйста, – произнёс он с нажимом на последнее слово.

Оскар утвердительно кивнул. Ему хотелось насадить глаза отца на вилку.

Мать молча ковыряла ложечкой желе. Ещё до болезни она перестала разговаривать с мужем, а теперь у неё и подавно не было на это сил. Она радовалась, насколько может радоваться тяжело больной, что её младший сын здесь, рядом. Она даже смерти боялась меньше, чем того, что он может оставить её одну.

Отец доел и удалился, не потрудившись убрать за собой посуду.

Прежде чем приступить к работе, Оскар отнёс мать в её комнату, вымыл посуду и немного поупражнялся, чтобы освободиться от напряжения, мучившего его с самой ночи.

 

До вечера нужно было перевести все документы, присланные из Сингапура. Отец забрал себе большую часть, но и то, что осталось Оскару, внушало тоску. Оскар хотел переводить художественную литературу, но оплачивалось это весьма скупо, а времени занимало много, поэтому приходилось подчиняться рационализму. Фотография была отдушиной для Оскара, он везде носил с собой камеру, снимал силуэты облаков, гор, людей. Он даже два года прожил в Праге, обучаясь фотоделу. Теперь Европа казалась далёким растушёванным миром, от пребывания в котором осталось послевкусие древности и мятных зим. Здесь, в Колумбии, всегда было лето, иногда дождливое, иногда засушливое, но неизменное.

Когда он закончил работу, было около часа ночи. Мать дремала. Оскар знал, что скоро она проснётся и попросится в туалет. До этого засыпать бессмысленно и даже опасно, потому что он может не расслышать её слабый голос. Он стал пролистывать свежие фотографии: десяток нужно отобрать для своего сайта. Полуразрушенный мост, бедняк в гамаке, игуана выглядывает из травы, рыночная суматоха, девушка в красном платье. Оскар гладил её курсором. Она, та самая, что потом вернулась во сне. Он схватил её, отсёк всю ненужную реальность, запечатлев тёмные заострённые скулы, угольные глаза и почти вульгарную яркость платья. Она не смотрит в кадр, не замечает фотографа; девушка ведёт за руку маленького мальчика, такого же смуглого и скуластого, как она. Оскар завидовал малышу, что тот может держать её за руку; что может заплакать, и она возьмёт его, приласкает, прижмёт к груди. Он смотрел на снимок и ощущал, как горячий воздух часто и шумно выходит из его лёгких.

Мать почти не тревожила его этой ночью, но он всё равно плохо спал, ёрзая на постели, отчего простынь совершенно смялась и намокла.

 

С тех пор как мать заболела, Оскару некогда было думать о свиданиях, поэтому он уже несколько месяцев не заходил на сайт знакомств. Он удивился, когда ему пришло сообщение: обычно девушки не писали первыми. В анкете было указано, что ей двадцать восемь лет, что она не замужем, живёт в Санкт-Петербурге и учит испанский язык, который обожает с детства. Оскар равнодушно, почти через силу, набрал в ответ что-то вежливое русской Марии (его мать тоже звали Мария; он ухмыльнулся) и забросил телефон подальше.

Она ответила быстро, но он прочёл сообщение поздно вечером. Маша, как она себя назвала, рассказывала, что работает бухгалтером в собственной маленькой фирме. В конце спросила, возможно ли будет на днях поговорить по телефону или по видеосвязи: ей хотелось практиковать разговорную речь. Оскар нехотя согласился. Он ещё раз внимательно изучил единственное фото своей новой знакомой: худая кареглазая блондинка. Довольно пресный портрет, чтобы он мог его заинтересовать. К тому же она в России. Оскару было жаль терять своё время, но он, повинуясь чувству учительской ответственности, согласился и отправил ей логин скайпа.

 

В тот день, перед тем как созвониться с Марией, Оскар зашёл в кабинет отца, чтобы отдать ему выполненные переводы: отец сам отвозил их на почту. Рауль сидел за столом, выбритый, костюмированный, как будто работал не дома, а в офисе. Оскар терпеть не мог эту комнату. Стол, диван и две книжных полки. Ни одной картины на стене, ни даже фотографии. Оскар не переносил обнажённых стен: пустая стена являлась для него признаком бессодержательности её хозяина.

Отец вперил маслины глаз на вошедшего сына, и, хотя тот постучал, прежде чем открыть дверь, Рауль всё равно раздражился.

– Вот, возьми, – сказал Оскар. – И, кстати, тебя мать звала.

Отец сморщился, а его нижняя губа выдвинулась и заблестела, поймав желтоватый отсвет настольной лампы. Он вышел из кабинета, и спустя несколько минут Оскар услышал звук обрушения чего-то массивного; он побежал к матери, но налетел на отца, который шагал по коридору с лицом человека, выпившего литр кислоты. Не произнеся ни слова, он заперся в кабинете.

Мать сидела на кровати, закрыв лицо руками. Рядом с кроватью, сияя лакированным задом, лежал опрокинутый отцом комод. Оскар поднял его, собрал рассыпанные предметы и вернул их на место. Только после этого он решился подойти к матери. Он обнял её, и она, не отнимая рук от лица, сказала сдавленно:

– Прости меня, дорогой… Прости за своего отца. Я сказала ему, что Глория собирается приехать… Но он не из-за этого… Он всё злится, что я отказалась от химиотерапии.

Два месяца назад Мария, замученная болью и приступами тошноты, решила прекратить химиотерапию. Однако Рауль, узнав, осатанел, потому что считал это проявлением слабости духа, чего он терпеть не мог. Разумеется, он злился на жену и по другой причине. По его ощущению, она пропустила болезнь, потворствовала её развитию, потому что плохо питалась, игнорировала спорт и любила жариться на солнце. И рак, расцветший в её мозгу, костью застрял в его выверенной, отполированной жизни.

 

Оскар пробыл у матери почти час, прежде чем вспомнил, что должен был созвониться с русской приятельницей. Он побежал в свою комнату и увидел несколько пропущенных звонков. Оскар глянул на себя в зеркало, пригладил волосы и стал перезванивать.

– Привет! Я думала, ты уснул!

Обрамлённое прямоугольником экрана, на Оскара смотрело молодое женское лицо, отдалённо напоминавшее то, что он видел в анкете. Маша выглядела моложе и привлекательнее, и волосы её были тёмными.

– Нет… – ответил Оскар, продолжая изучать её. – У нас только четыре часа. У вас, должно быть, уже ночь! – Тут он долго и подробно извинился перед Машей за опоздание. Она, впрочем, не выглядела огорчённой.

Беседовали на испанском, иногда переключаясь на английский. Временами, когда девушка не могла подобрать слова ни на одном из языков, она раздражённо терла лоб тонкими пальцами и шептала что-то на русском. На вопрос, куда девалась блондинка, Маша со смехом ответила:

– На фото вообще парик. – И добавила: – Люблю играть в игры!

Оскар чувствовал облегчение, оттого что Маша оказалась интересной собеседницей. Ему было даже немного стыдно вспомнить, что он с трудом согласился на этот разговор.

Они договорились созваниваться и впредь.

Несколько следующих дней они беспрестанно переписывались, и девушка в красном платье, её двойник из сна и образ Маши будто переплелись друг с другом, влились один в другой так, что Оскар уже не различал реальность и фантазию, он чувствовал только, как бьётся в нём глухое, тяжёлое чувство, не находящее выхода. И тем неудобнее иногда ему было представать перед матерью, когда та звала его по ночам.

 

Они задумались о встрече спустя пару месяцев после первого разговора. Маша планировала провести зимние каникулы в Праге, и Оскар, узнав об этом, чуть не спятил от счастья: он уверился, что нашёлся повод полететь туда, в обожаемый город, куда его давно звали друзья, на свидание со своей иностранкой. Маша обрадовалась намерению Оскара, и они тут же условились встреться в декабре. Однако Оскар чувствовал тревогу, которая мямлила внутри него, как приглушённое радио.

Мать с грустью выслушала новость о предстоящем отъезде сына. Отец, и без того кислый лицом, прокис ещё сильнее, и губа его выкатилась так далеко, словно решила встретиться с кончиком ювелирно очищенного от чёрных волосков носа. Он не стал скандалить лишь потому, что приехала Глория, сестра Марии, а при ней он делался сравнительно покладистым и даже переносимым.

Время для Оскара тянулось дьявольски медленно, как будто часовые стрелки подтормаживали под грузом ожидания декабря. Несмотря на то, что тётка очень помогала ему ухаживать за матерью, он ходил сонный, потому что еженощно общался с Машей, у которой как раз был день. Он опасался, что его состояние скажется на переводах, но жалоб не было, и это отозвалось в нём профессиональной гордостью. Только фотографировать стало некогда. Камера лежала в чехле, папки со старыми снимками покоились неразобранными.

 

Тётка, узнав о планах Оскара, решила задержаться до января. Мария обрадовалась, а Рауль промолчал, хотя гости досаждали ему, как крошки в постели. Оскар поблагодарил Глорию, а та, обнажая улыбкой ровные, породистые зубы, ответила, что ей только в радость пожить вне дома.

Глория была одинока, бездетна, хотя в молодости выглядела как кинозвезда и имела картинную галерею отборных поклонников. Она и сейчас держалась прямо, всё время улыбалась и прилежно ухаживала за длинными локонами иссиня-смоляных волос. В детстве Оскар обожал сидеть у тётки на коленях и трогать её кудри. Однажды ему стало любопытно: что у неё под юбкой, – и он, приподняв подол, заглянул туда. Глория рассмеялась, а мать больно дёрнула его за руку, выволокла в соседнюю комнату и звонко отшлёпала. Мальчик ревел: было и больно, и горько, потому что материнский стыд вдруг передался ему, и он понял, что совершил что-то ужасное. Оскар до сих пор помнил белую кружевную материю, которую он успел разглядеть. Даже теперь он стеснялся говорить с Глорией, отвечать на её улыбки и объятия.

– Милый, ты не бросил фотографию? – спросила она, заходя к нему в комнату после того, как уложила Марию спать.

Они уселись рядом и стали просматривать альбомы с лучшими, по мнению Оскара, снимками. Девушку в красном он спешно перелистнул, но Глория запротестовала и потребовала вернуть её. Оскар повиновался. Тётка долго изучала героиню и её мальчика, потом произнесла с энергией:

– Ух она какая… Живая!

И Оскар ощутил прилив того самого детского стыда, словно он опять полез куда не следует.

Они ещё долго перебирали снимки, и Глория ушла лишь после того, как её позвала Мария.

 

Оскар уезжал в прекрасном настроении. Мать уже целую неделю спала спокойнее, почти не капризничала, ела предписанную ей полезную еду и даже стала просить Оскара привезти ей что-нибудь из Чехии. Глория шелестела в саду; она насажала там палочек, обещая, что однажды они станут Magnolia lenticellatum. Даже отец казался свежее. За несколько дней до отпуска Оскар услышал, как тот пытается что-то напевать. Выходило гнусаво и сдавленно, точно голос надламывался и перекручивался сразу в нескольких местах, но всё же это точно было пение.

В небе Оскар почувствовал, что к привычному тянущему внизу живота чувству добавилась лихорадка. Сначала он думал, что самолёт свалился в воздушную яму и трясётся, но после обнаружил, что дрожит он сам, причём какой-то холодной, липкой дрожью: ладони и лоб его взмокли и остыли, губы склеились. Это был страх встречи. Оскар думал: вдруг он не понравится Маше? Вдруг она не понравится ему? Вдруг его оттолкнёт что-то в её истинном, не экранном образе? Например, запах, к которому он чувствителен. Он смотрел на облака, жавшиеся спина к спине, как гигантское лохматое стадо, и малодушно мечтал о том, чтобы самолёт так и остался в воздухе, подальше от действительности. Но вот в ушах защелкало, частично пропал слух, облака стали разжижаться и показалась обитая снегом земля.

Маша прилетала на следующий день, и у Оскара было время отдохнуть после долгого перелёта, встретиться с друзьями и даже немного побродить по городу, киношно припорошенному снежной пудрой, спелёнатому мглистой дымкой и подсвеченному миллионами рождественских лампочек. Он всё ещё нервничал, но сильно меньше, чем по пути сюда. Поздним вечером, придя в квартирку, которую они с Машей заранее сняли на двоих, он упал на кровать в одежде и уснул без снов.

 

Они встретились возле станции метро: Маша убедила его не тащиться за ней в аэропорт. Она подошла незаметно, словно вынырнула из воздуха, и Оскар растерялся. На него, без всякого смущения улыбаясь смотрела та самая девушка, переписка с которой в последние месяцы заменяла ему сон. На ней было ярко-красное пальто с капюшоном, белая шапочка и такой же шарф. Она выглядела как героиня новогодней сказки, – сияющая, розовощёкая, чистенькая. Спустя мгновение, когда Оскар немного пришёл в себя и заулыбался так широко, что заболели щёки, они обнялись. Её холодная одежда пахла чем-то нежно-пряным, тоже новогодним.

– Я замёрзла, – сказала Маша. – Пойдём скорее отогреемся. Показывай, где мы живём.

 

Вскоре они сидели на диване в небольшой светлой квартирке на втором этаже старинного здания. За окном разрастался вечер, спускавшийся с неба на заснеженные скаты красноватых крыш.

Пили вино. Маша, пролив несколько малиновых капель на светлое шерстяное платье, застонала от досады, и тогда Оскар, раззадорившись, плеснул напиток и на свою одежду.

Он следил за движением её глаз, за тем, как она поправляет волосы, как кусает губы, когда забывает слово; следил и не мог перестать. Маша, разумеется, всё понимала. Как все хорошенькие женщины, она делалась ещё милее, когда на неё смотрели восхищённые зрители.

Разделавшись с вином, они гуляли по району, убаюканному сумерками и фонарным светом. В его апельсиновом ореоле загоралась снежная труха, ветерком выметаемая с крыш.

От страха, который Оскар испытывал перед встречей, ничего не осталось. Внутри шампанским шипело торжество, хотелось быть добрым и великодушным, и поэтому он даже попытался оправдать отца, когда мать по телефону рассказала об очередной его выходке.

Дальше была ещё одна бутылка вина, пересказ всей своей жизни, смех, сыпучая смесь трёх языков (иногда Маша что-то лепетала на русском), заворожённость от близости, уединения и узнавания… То, что так давно жгло Оскара изнутри, рывками, но постепенно, поднималось снизу вверх, в голову, делая его ещё пьянее. Он с трудом контролировал себя, но Маша сама приближалась к нему до тех пор, пока он не ощутил тепло её тела в своих руках.

 

Когда они проснулись на следующий день, было уже начало первого.

На пятый или шестой день пражской жизни они оказались на выставке Альфонса Мухи. Это Оскар попросил Машу зайти, хотя она ещё в переписке призналась, что не слишком любит музеи и выставки. «Мне кажется, там всюду пыль», – объяснила она.

Они прохаживались по небольшим залам. Сначала Оскар пытался рассказать Маше про чешского художника, но она слушала рассеянно, потому что глазела на изображения томных девушек, утопающих в броских орнаментах. Тогда Оскар снисходительно улыбнулся и позволил ей восхищаться работами в тишине.

– Ух ты! – сдалась Маша, когда они обошли все залы, включая помещение с фотографиями и вещами Альфонса, к которым девушка приблизилась только для того, чтобы не обидеть спутника. – Теперь это мой любимый художник!

Они вышли из музея и двинулись в сторону реки. Оскар, подхваченный вдохновением, вынул из сумки фотоаппарат. Маша шагала рядом, задумчивая, мечтательная. Когда замечала, что Оскар её фотографирует, принимала дурашливую позу. Ему приходилось стараться, чтобы выследить эту полуулыбку, которая появляется, наверное, только вдали от домашней суеты. Он снимал, пока не побелели руки.

– Пойдём домой, ты замёрз, – строго сказала Маша и до конца застегнула куртку Оскара, едва не прищемив ему подбородок.

– Маша, ты приедешь ко мне? – спросил он, не выдержав.

Она улыбнулась, взяла его за руку и потянула в сторону метро.

 

Каникулы заканчивались. Последние два дня прошли в меланхолии: Оскар тяготился скорой разлукой, стал задумчивым; Маша, казалось, тоже была грустна.

В последнюю ночь она разоткровенничалась. Девушка сидела на подушках, прикрывая наготу одеялом, и говорила о своем детстве, о местах, где бывала, о людях, которых любила. Многое из её историй больно обжигало Оскара, потому что это было чужое для него прошлое, какое-то личное, сакральное время, о котором девушка хоть и рассказывала теперь, но разделить с ним не могла. Он снова ощутил страх разочарования, но почему-то он делал его желание обладать Машей острее. Оскар молча слушал. Сам он ещё раньше, в первые два дня, изложил ей, казалось, всю свою историю.

Когда она замолчала, чтобы хлебнуть вина, Оскар положил голову ей на колени и прошептал:

– Ты приедешь ко мне.

Это был не вопрос. Маша погладила любовника по голове и что-то сказала по-русски. Он с тревогой посмотрел ей в глаза.

– У меня есть сын, – сказала она.

Оскар привстал.

– Что?

– У меня есть сын. Ему шесть лет. Я и сейчас с трудом смогла его оставить, не думаю, что мне удастся сделать это ещё раз в ближайшее время. Я очень по нему скучаю. Прости, что не сказала раньше: я боялась, что это тебя отпугнёт.

Она смотрела на него грустно, но Оскар не находил раскаяния в её взгляде. Она оперлась на подлокотник и стала похожа на девушку с картины Мухи: уверенная, изящная, расцвеченная охрой ночника. И очень чужая.

– Но ты… когда-нибудь приедешь ко мне? – спросил он. – Вы можете приехать вместе.

Упорство Оскара явно нервировало Машу. Она пронесла свой взгляд мимо него и натянула сползшее с груди одеяло почти до подбородка.

– Давай решим это после, – сказала она, как почудилось Оскару, с некоторой брезгливостью. – Я устала. Давай просто уснём.

Но он знал, что сейчас ни за что не сможет заснуть. Оскар подошёл к окну, за изморозью которого расплывалось несколько горящих окошек дома напротив. Ему захотелось оказаться там, превратиться в кого-то другого, жить иной жизнью, потому что в этой мгновение назад стало непереносимо. Когда он отошёл от окна, Маша спала, туго, по-кошачьи свернувшись на краю дивана.

 

У нее был дневной рейс, а у Оскара самолёт вылетал ночью. Она заказала такси. Ждали молча. Оскар несколько раз хотел что-то спросить, но не решался, опасаясь в последнее мгновение перед расставанием остаться ещё более озадаченным, чем был. Маша выглядела уютной и свежей, как всегда. Бессонные ночи и литры выпитого вина никак не отразились на её внешности. Она казалась Оскару даже красивее, чем в первый раз.

Машина приехала.

– Может быть, я тебя всё-таки провожу?

– Нет. Тебе потом тогда больше двенадцати часов в аэропорту торчать придётся. Я напишу, как сяду в самолёт.

Она поцеловала его в губы, но как-то кисло-сладко, словно из жалости, и пошла к двери. Оскар, подхватив её сумки, поплёлся за ней; так собака, опустив хвост, волочётся провожать покидающего её хозяина.

– Как не хочется обратно в Россию!.. – произнесла Маша, садясь в такси. – Если бы не сын…

Уехала.

 

Дома он оказался только три пересадки спустя, пробыв в воздухе почти сутки. Но сильнее, чем дорога, его измочалило чувство безысходности, возникшее в ту последнюю ночь. Он думал о Маше постоянно, её образ как бы сопровождал любую его мысль, обрамлял её.

В доме всё было по-прежнему, но Оскар теперь иначе видел каждую мелочь. Знакомые лица и вещи были из прошлой жизни, а для Оскара наступила совсем другая, в которой никто не знал о его чувствах и не мог разделить их.

Он очень скучал. Маша по-прежнему довольно охотно отвечала на его сообщения, но изменилась манера её письма: она стала более деловой, хотя и не до канцелярской скупости.

Оскар ещё тогда, в ту же ночь, простил ей, что она скрывала сына. Теперь ему было стыдно, что он посмел разозлиться на её слова. Разумеется, она не хотела рассказывать о ребёнке, ведь тогда Оскар мог и не полететь к ней.

Однажды, когда он вышел в сад, чтобы ещё раз обдумать письмо, в котором попросит Машу разрешения приехать к ней, то застал там отца и тётку. Они стояли очень тесно друг к другу, и рука Рауля лежала у Глории на талии. Увидев Оскара, отец совершенно не смутился, а неторопливо развернулся и пошёл в сторону террасы. Глория же принялась тарахтеть о садовых планах, и Оскар, смущённый не меньше её, слушал, прилежно изображая интерес от страха быть разоблачённым в догадке.

Постепенно в нём проступало осознание всего происходящего. Затянувшийся визит тётки, терпимое поведение отца, их радость его отъезду. Оскару стало дурно и захотелось пить, как будто он долго пробыл на солнце и высох. Он зашёл в ванную, наглотался воды, вымыл лицо и сел на пол. Он думал о матери и жалел её, больную, преданную мужем и родной сестрой. И куталось в материнском образе что-то Машино – что-то, ищущее сострадания. В то же время в образе Глории тоже было нечто от Маши – но уже лукавое, декоративное.

 

Но все старые тревоги побледнели, когда Маша перестала отвечать на сообщения и звонки. И если в первый день тишины Оскару удалось найти этому объяснение, то второй он провёл в недоумении, а на третий впал в чёрную меланхолию. Даже мать не расспрашивала его о причинах: боялась, что хандра сына связана с её ухудшающимся состоянием, о котором ему тайно рассказали доктора.

Оскар забрасывал Машу сообщениями, но они оставались непрочитанными. Через неделю он перестал писать: уверился, что с ней произошло страшное, какая-нибудь трагедия. Но потом увидел: её анкета исчезла с сайта. Всё сделалось очевидным.

Днём он отвлекался работой, а по вечерам, когда обостряется всякое чувство, выходил на улицу и бродил до самой ночи без цели, лишь бы не сидеть под стражей воспоминаний. От них нельзя было убежать, но на воздухе они делались хоть немного прозрачнее.

Родственники и друзья просили показать пражские снимки, но Оскар увёртывался, говоря, что ещё не рассортировал и не обработал их.

Ночами, когда удавалось заснуть, он видел сон: Маша сползает с высокой крыши, и он тянет руку, чтобы вытащить её, а она, улыбаясь, продолжает катиться вниз, пока не исчезает совсем.

 

– Оскар, а я на рынке, кажется, видела девушку с твоей фотографии. Ну ту, в красном, – как-то сказала Глория. После случая в саду они почти не беседовали ни о чём, кроме здоровья матери.

«Маша!» – выстрелило в голове.

– Ты никуда не отправил этот снимок? Рауль, ты видел фотографию с женщиной в красном платье? Оскар обязан её отправить на какой-нибудь конкурс или ещё куда-нибудь. И вообще, у него много классных работ. Рауль?

Отец резанул сына взглядом блестящих чёрных глаз и выпятил губу, но, повернувшись к Глории, едва заметно улыбнулся. Даже не улыбнулся, просто на мгновение стал менее пасмурным.

– Если бы твой Оскар мне что-то показывал, – отозвался он.

Разнообразные эмоции набрасывались на Оскара как дикие звери. То ему хотелось запереться в комнате, то сесть в первый попавшийся поезд и уехать, то напиться и переспать с женщиной или сразу с несколькими, то до конца жизни оставаться одиноким. Его изводила тоска, которая наползала после приступов какого-то клинического веселья. Встреча с Машей лишила его самолюбия, а потому и воли, и он слабо контролировал свои поступки. Если бы не стыд перед матерью, он бы наверняка совершил что-нибудь преступное, мучительное.

Оскар решил летом лететь в Петербург. Безусловно, он и не наделялся повстречать Машу в большом незнакомом городе, но сама мысль о соприкосновении с её жизнью утешала его.

 

Как-то вечером, было уже начало апреля, Мария позвала сына к себе. Он зашёл встревоженный: теперь она редко просила его зайти. Оскар не догадывался, что его хандра её пугает.

Он присел рядом.

– Дорогой, я хотела, чтобы мы с тобой... [...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в декабре 2018 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2018 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.