Есть портрет, а рамы нет (три истории)

 

Купить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 18 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Бывает же…

 

Уборщица Клавдия Никитична без стука ввалилась в учительскую. Зелёная косынка съехала на макушку, обнажив ряды давно не крашенных прядей.

– Опять! – выкрикнула она.

Обитатели учительской вонзились интеллигентными глазами в Клавдию Никитичну, ожидая разъяснений этого внезапного и грубого восклицания. Ведь это же надо – вломиться на совещание. Да ещё и в середине перемены. Да ещё и во время чаепития.

– Кто-то из учеников! Взялся гадить! В мужском сортире! – Клавдия Никитична захлёбывалась от гнева.

Косынка окончательно упала ей на плечи.

– Захожу, понимаешь, а там это самое… по стенам… Как будто туалетной бумаги нет! Тьфу, сволота!

Учительскую качнуло. Преподаватель истории Лев Ильич гадливо сморщился и отставил чашечку с отколотым краешком в сторону. У молодой химини Жанночки задрожали коленки и подбородок… В синеве обведённых глаз накипели слёзы. Сидящий рядом физрук Толя придвинулся к Жанночке ещё плотнее и поспешил выпятить мускул, чтобы девушке было на что опереться в эту трудную минуту. Преподавательница географии Наталья Степановна, женщина, закалённая кругосветкой и двадцатилетней работой в школе, лишь слегка поджала губы. И только заслуженный математик Вера Васильевна продолжала безмятежно прихлёбывать кофе из полулитровой чашки. На днях она отпраздновала восьмидесятилетний юбилей и ещё не вполне отошла от тостов за своё долголетие.

 

Лев Ильич опомнился первым.

– Клавдия Никитична, и давно повторяется… это? – спросил он и налил себе воды: чай внезапно приобрёл паскудный привкус.

Уборщица грузно навалилась на стол, за которым сидел ни в чём не повинный учитель истории, и отбарабанила:

– Четвёртый раз на этой неделе имусчество поганят! Только за вчерашний день два раза! Дерьмо со стен соскребаю!

Физрук Толя сильнее прижал к своей оттопыренной груди чёрные кудри Жанночки. Её горячая головка вздрагивала под его толстопалой рукой.

– Клавдия Никитична, это же туалет всё-таки. Там бывает… всякое. Может, вы преувеличиваете? – деликатно поинтересовалась Наталья Степановна.

– Я? Преувеличиваю?! – вздыбилась уборщица. – В следующий раз я тебя туда первую отправлю на экскурсию!

Когда кто-нибудь осмеливался перечить Клавдии Никитичне, она тут же начинала называть спорщика на «ты».

 

– Может, Игнатьев? – откликнулся физрук Толя.

Из всех школьных поганцев он выделял Стёпу Игнатьева. Девятиклассник-второгодник Стёпа прогуливал уроки, не покидая школы, курил во время эстафеты, растил бороду и шестимесячную дочь.

Жанночка вынула заплаканное личико из Толиной атлетической подмышки и кивнула, мол, этот может.

– Да я этого вашего Игнатьева на части разберу! В помоях искупаю! Языком слизывать заставлю! – пенилась Клавдия Никитична.

Она отодрала от потных рук хозяйственные перчатки и шлёпнула их на стол, под нос бедному Льву Ильичу. Педагог поменял цвет со своего повседневного, бледного-розового, на какой-то болотный и сделал попытку тетрадкой отбросить перчатки подальше от себя. Но сырая резина прилипла основательно. Наконец ему удалось смахнуть на пол одну перчатку, которую Клавдия Никитична, больше всего ценившая порядок, автоматически подняла и вернула на место.

– Говорите, как он выглядит, это ваш Игнатьев? – уборщица свела брови и оглядела педагогов.

– Погодите, Клавдия Никитична, – примирительно сказала учительница географии. – Может, это не он. Игнатьев хоть и хам, но и отец. А вы его – в помои. Нужно разобраться. Проследить.

– Абсолютно верно, – отозвался зелёный Лев Ильич. – Выяснить.

– Да, проследить, – всхлипнула сидящая на коленях у физрука Жанночка.

– Делать мне больше нечего… – пробубнила уходящая Клавдия Никитична. – Сыщика нашли, тоже мне…

Дверь полетела за ней вслед и с треском захлопнулась – помог сквозняк.

Учителя выдохнули.

– А кто заходил? Завуч? – тихо спросила Вера Васильевна.

 

Клавдия Никитична заняла позицию – напротив мужской уборной. Чтобы не стоять без дела и не вызывать подозрений, она с тройным усердием стала надраивать подоконник. Во время урока в туалет заскочил шустрый паренёк и пробыл там семь минут. Это показалось уборщице подозрительным. Как только ребёнок покинул объект, Клавдия Никитична нырнула внутрь. Чисто. И раковина сухая.

– Руки не вымыл, негодник, – рассердилась уборщица. – Суют их в рот потом!

На выходе она столкнулась с двумя знакомыми восьмиклассниками. Один был её соседом по лестничной клетке, а второй – его приятелем.

– Здрасте, Клавдия Никитична! – поздоровались ребята, когда поняли, что в таком узком пространстве невозможно избежать приветствий.

– Здрасте, здрасте… – ответила уборщица, пропуская школьников. – Руки вымыть не забудьте!

Она вышла и прислонилась к двери. Сомнение бродило в её душе, как позавчерашний компот. Наглея от подозрений, она даже не вернулась к подоконнику. Может, это коллективное мероприятие, думала женщина. Дети часто пакостят сообща…

Через пару минут ученики вышли из туалета и всадились прямо в мягкую Клавдию Никитичну. От растерянности забыв, что уже здоровались, они пискнули: «здрасте», свернули к лестнице и набрали скорость.

Клавдия Никитична открыла дверь и растопырила ноздри. Нос втянул хлорку, разбавленную папиросным душком.

– Всё отцу расскажу! – произнесла уборщица и зачем-то пригрозила пальцем казённому унитазу.

 

До конца уроков Клавдия Никитична неугомонно сторожила мужской сортир. Рассыпались по домам ученики, растворились в кабинетах занятые бумажной работой педагоги. Уборщица решила помыть дверь, ведущую на лестницу и тоже отправляться домой.

– Ничего, я тебя поймаю… – приговаривала Клавдия Никитична, размазывая порошок по двери.

Уборщица была немного разочарована. У школы раньше не было от нее секретов, потому что для Клавдии Никитичны не существовало запертых дверей и слепых замочных скважин. Однажды она подглядела, как две лаборантки разводили что-то в кабинете химии, а потом распивали с завхозом. После этого в подсобке заведующего хозяйством долго пахло валокордином и клопами.

Ей одной во всей школе известно, что жвачку на парты физика лепит сам физик; что историк Лев Ильич между уроков спорит с портретом президента; что учительница ИЗО закусывает кефир фигурками из солёного теста; что молодой литератор Ванечка после занятий звонит кому-то и с рыданиями читает в трубку Есенина; а преподаватель иностранного языка Тилл Арнольдович швейцарским ножичком доводит до совершенства вырезанное хулиганом на парте немецкое ругательство.

Просто Клавдия Никитична имела власть. Она без стука и стеснения могла зайти куда угодно. Хоть на совещание директора, хоть на фуршет по случаю прибытия уважаемой комиссии. Пропуском служили ведро и беспощадный взгляд, требующий немедленно протереть фикус. Стоило ей взмахнуть шваброй, как начальники из департамента покорно задирали навощённые туфли, а начальницы подбирали платья.

В общем, от уборщицы в школе ни у кого не могло быть тайн. А тут тайна появилась.

– Да какая препоганая! – шептала Клавдия Никитична, поправляя непоседливую косынку.

 

Тут за углом послышались шаги. Клавдия Никитична высунула голову из-за двери. В уборщице снова проснулся сторожевой бес. Мыльной рукой, в жилах которой буйствовала сталь, она вцепилась в дверную ручку. Теперь она решила не показываться, чтобы не спугнуть возможного злоумышленника.

Шаги приближались.

По пляшущему звуку ботинок женщина догадалась: сюда направляется директор.

Бронислав Брониславович был уважаемым человеком, но под его солидной верхней половиной существовала половина нижняя. И она от души безобразничала.

Дело в том, что командующий целой школой директор не мог приструнить собственные ноги. Под одеялом или на стуле они вели себя прилично, но стоило на них куда-нибудь отправиться, как ноги начинали измываться. Они заплетались и пружинили, деревенели и раскисали, загребали землю или, наоборот, делали балетные взмахи.

Из-за такой досадной несогласованности половин Бронислав Брониславович выглядел частично сумасшедшим. Постороннему человеку даже могло показаться, что директор большой оптимист или получил премию. Однако при взгляде на его пресное начальственное лицо становилось понятно: никакой он не оптимист и премиями не обласкан.

Над Брониславом Брониславовичем часто смеялись. Он ненавидел весь мир.

Сначала Клавдия Никитична хотела выпрыгнуть навстречу Брониславу Брониславовичу, чтобы нажаловаться на пачкулю-террориста, но потом испугалась: директор уже не раз отчитывал её за то, что она допоздна засиживается в школе.

«С утра к нему зайду. Всё равно еще чашки перемывать», – подумала женщина и осталась в укрытии, придерживая дверь, чтобы та не скрипела.

Бронислав Брониславович чинно, если можно назвать чинным игривые подпрыгивания его ног, вошёл в туалет.

«Чего своим не пользуется? Грязно там, что ли?» – пот моментально остыл на лбу затаившейся Клавдии Никитичны.

Поглощённая охотой на паршивца, она совсем забыла навести порядок в директорском санузле! Уборщица вообразила, какая трёпка ей грозит за этот промах. Клавдия Никитична так ярко представила себе, как её пропесочат, что у неё заслезились глаза и зачесался нос.

– Аа-пчхи!!! – раскатистее сирены забился в пустом коридоре мученический чих.

В этот самый момент показался Бронислав Брониславович. Он по-куриному вытянул шею, обогнул ею дверь и уставился на обомлевшую уборщицу. Клавдия Никитична, подхватываемая волной непреодолимого ужаса, перестала ощущать собственный вес. Ноги превратились в студень и потеряли чувствительность. Теперь не она придерживала дверь, а дверь держала её. Пол, потолок и стены потемнели. Клавдия Никитична уносилась в ад. Зашипела жаровня.

Но тут произошло необъяснимое. Внезапно сверло директорских глаз перестало угрожающе вращаться. Теперь он рассматривал уборщицу не то с испугом, не то с тоской. Наконец в его взгляде отобразилась трагедия, и директор (Клавдия Никитична крестилась, когда рассказывала это) затравленно поскакал по коридору, отстёгивая бодрые кренделя.

 

А женщина ещё минут пять не могла пошевелиться. Когда она наконец рассталась с дверной ручкой, то чуть не приземлилась на замытый паркет. Уборщица решила сбрызнуть лицо холодной водой. Ей необходимо было засунуть разбежавшиеся от страха мысли обратно в голову.

На двух подушках вместо ног Клавдия Никитична зашла в мужскую уборную. Про то, что существует более подходящий для этого случая – женский туалет, – она даже не подумала.

Итак, она занесла своё набитое ватой тело в уборную, ещё недавно так отчаянно ей охраняемую, и вскрикнула. Преступление было совершено. Опять.

В несущихся каруселью мыслях Клавдия Никитична складывала и вычитала всех сегодняшних мальчишек. Но ведь она проверяла: после каждого туалет оставался чистым, если не считать трёх перекуров и одной попытки смыть дневник.

Неужели? Как такое возможно?

Что-то оторвалось и покатилось у неё в груди.

Это была вера её в людей.

Клавдия Никитична закатывала глаза и беспомощно шлепала губами. Ей казалось, что она бешено вращается в какой-то бетономешалке. Привычно уложенный мир размазывался по всей длине ее жизни, как плавленый сыр по батону.

Во рту пересохло, перед глазами взвились мухи. Клавдия Никитична растянулась на полу.

Её нашли на следующее утро и отвезли в больницу – приводить в чувства. На вопросы женщина не отвечала и сразу после выхода с больничного написала заявление об уходе.

А хулигана так и не нашли.

 

 

Колыбельная на барабане

 

Я лёг спать за полночь. На окна уже давно налипла темень, немного разбавленная светом тусклых уличных фонарей. Засыпаю я не сразу – минут тридцать-сорок просто лежу с закрытыми глазами и терпеливо жду, когда усталость меня одолеет. Я называю это «дружественной» бессонницей и даже, в общем-то, благодарен ей за короткие визиты.

Очевидно, стрелка срезала уже половину циферблата, и я понял, что вижу сон. В нём кто-то весело насвистывал и лупил ладонями в барабан. Затем раздался громкий восторженный крик, и, очнувшись, я понял, что кричат и лупят не внутри меня, а снаружи. Насупленный и разбитый, я поднялся с кровати и подошёл к окну. На противоположной стороне небольшой площади сидели двое: один истязал барабан, другой притопывал ногами и время от времени испускал торжественный вопль или выдувал пронзительный свист. Эти совершенно неуместные звуки кромсали тишину, которую в этот час так тщательно охраняли окна соседских хрущёвок.

Я решил выйти и прогнать музыкантов. Их всего двое – как-нибудь разберусь. Но тут рядом с хулиганами образовался ещё один. Я даже не понял: то ли он вылез из гущи кустов, то ли собрался прямо на месте. Этот третий взял барабан у первого и с новыми силами и, вероятно, не совсем трезвой удалью начал ещё яростнее мутузить инструмент. Я мысленно сплюнул – троих мне не прогнать – и снова лёг, надеясь на то, что свистуны с барабаном скоро устанут и уйдут. Но они лупили по очереди, продолжали свистеть и оттаптывать подошвы в припадке пляса. Любопытно, что ещё ни одна женщина – а это всегда почему-то делают женщины – не прикрикнула на поганцев из своего окошка. Дома молчали, и я представил, что каждый силящийся уснуть сейчас думает о том же, о чём и я, и взывает к помощи какой-нибудь грозной женщины с маленькими детьми, головной болью или будильником, заведённым на шесть.

 

Рояль – король музыки. Инструменты производства западных фирм периода 70-х – 90-х гг. хороши тем, что они ещё не успели состариться и гарантированно сделаны на родных фабриках. Купить такие пианино можно с гарантией в фортепианном салоне компании «Мир-Пиано». Пианино прошли реставрацию и настройку.

«Надо вызвать полицию», – мысли переваливались под черепом тяжело, словно бродили по пояс в вате в рыбацких сапогах.

Не удивительно, что это только сейчас пришло мне в голову. Не люблю связываться с полицейскими. Рядом с ними каждый ни в чём не повинный гражданин чувствует себя последним жульём. Известно, что чем гражданин честнее, тем дальше он старается держаться от охраны порядка.

Но оголтелое буйство на улице не унималось. Я нащупал мобильный и набрал ноль-два. Занято. Я набрал ещё раз, потом ещё. Всё равно частокол коротких гудков. От изумления даже сознание просветлело.

За окном продолжали барабанить, выть и притопывать, а я жал на кнопки жизненно важной службы, номер которой, вместе с другими элементарными комбинациями, вбивается в ребёнка с младенчества. «02» был отгорожен от меня непробиваемой стеной пикающих звуков.

Тогда я нашёл телефон какой-то дежурной части и стал трезвонить туда. Гудки были длинные, но упрямые. Никто так и не снял трубку с казённого аппарата.

 

Наконец с пятой или шестой попытки дозвониться хотя бы до какого-нибудь отделения мне ответили.

– Алло, – внятно произнёс я, чтобы, чего доброго, не решили, что я пьяный или сумасшедший, – это звонят с улицы Весенней. У нас на площади под окнами уже час очень громко ведёт себя нетрезвая компания с барабаном.

– Ваше имя? – строго отозвался пригнанный радиосигналом голос.

– Кот. Алексей Дмитриевич, – представился я, стараясь взять серьёзную, но в то же время предельно вежливую интонацию.

– Кто? Кот? На конце «тэ» или «дэ»?

– «Тэ»! Тимофей!

– Так Алексей или Тимофей?

– Моя фамилия – Кот, – начал я сначала. Ка-о-тэ. – Имя-отчество – Алек-сей Дмит-ри-е-вич.

– Дата рождения?

– Двенадцатое, седьмой, тысяча девятьсот семьдесят восьмой.

– Адрес!

– Улица Весенняя, дом тридцать.

– Квартира?

– Тридцать два.

– Женаты?

Я слегка обалдел.

– Женат. Был. Сейчас не женат, – всё ещё разжёвывая каждую букву, отчеканил я.

– Где работаете?

– Послушайте, – этот допрос начинал меня злить. В это время за окном раздался очередной барабанный залп, громче прежних. – Послушайте, я стараюсь уснуть. Там, где я работаю, меня ждут рано утром. Какие-то люди на улице очень громко кричат, свистят и бессовестно барабанят в барабан. Вокруг куча домов. Примите, пожалуйста, меры.

 

В последнюю фразу влез крохотный надрывчик, некая капризная нотка. Но нотка это была микроскопическая и проявилась лишь в том, что на мгновение интонация на выдохе прогнулась и вышла гнусаво, через нос. Но мой дотошный собеседник, видимо, заприметил подлую нотку – она дала ему возможность допрашивать дальше.

– Алексей… м-м… Дмитриевич, вы употребляли спиртное? – спросил теперь уже заинтересованный голос.

– Нет. Я вообще не пью, – удивляясь ещё больше, ответил я.

– Так уж и не пьёте… – засомневался голос.

– Да честное слово!.. – принялся убеждать я, но затормозил.

– Ладно, ожидайте, – ударило по уху, и тут же связь разорвалась. Положили трубку.

После этой беседы я почувствовал себя так, будто я после долгого вынужденного погружения выбрался из воды: сердце колотится, но уже можно дышать. Фу-у… Я с головой укрылся одеялом и стал «ожидать».

 

Через пять минут веселье за окном прекратилось. Надо же, удивился я, как быстро ликвидировали хулиганов. Выходит, не зря позвонил. Тут же эту полную удовлетворения мысль оформил новый залп барабанной дроби. Я взбесился. Выглянув в окно, я, разумеется, увидел тех же самых бесшабашных попрыгунчиков-свистунов с их покорным инструментом. Я застыл у подоконника, решив, что не лягу спать, пока не придет хотя бы один полицейский.

Проползло ещё пятнадцать минут, затем ещё столько же. Я сидел в кресле, опустив разбухшую, как сухарь в бульоне, голову на руку, и смотрел бессвязные сны, в которых кто-то всё время свистел и лупил в барабан. Когда я всё же решил переместиться в постель, чтобы умереть в естественном горизонтальном положении, звуки вдруг снова стихли. По привычке, ни на что уже не надеясь, я выглянул в окно и мгновенно очнулся. С хулиганами тихо беседовал мой сосед, Василий Петрович – восьмидесятилетний вдовец, пассивный абсолютно во всём, кроме курения. Он был в тапочках и халате с разорванным рукавом. В темноте сложно разглядеть его одеяние, я просто хорошо знал – это униформа для вылазок за хлебом и сигаретами. Я стал торопливо натягивать штаны, чтобы бежать старику на помощь. Если его начнут бить – сразу убьют. Более тщедушный образ я видел только в детстве, в книжках про Кощея Бессмертного.

Натянув свитер, я выскочил из подъезда, обогнул дом и… резко остановился, как будто ударился о подсвечиваемую фонарями ночную сырость. На лавочке, в окружении троих дебоширов, на усмирение которых не пришла даже фуражка от полицейского, сидел Василий Петрович и тихонько отбивал сухими ладошками на барабане какой-то ритм. А присмиревшие хулиганы, позёвывая, слушали эту рассыпанную на хлопки колыбельную.

Я тоже зевнул и пошёл домой. Спать.

 

 

Розы, урна и шарфик

 

К городу, как жвачка к подошве, прилипла осень. Угреватые листья приземлялись на асфальт с хлопками, как бумажные бомбочки. Природа скукоживалась, втягивала шею под игольчатым дождём. Любая гладкая поверхность вроде лужи или окна отражала насупленное небо. Всё вокруг выглядело гадко и скверно. Город воровато поглядывал на прохожих, то и дело похищая их с выстуженных улиц.

Оля возвращалась домой. Перед выходом с работы она слишком усердно затянула на шее шарфик, и теперь он её душил. Девушка занырнула пальцем под материю и немного оттянула шарфик в сторону. Он не поддавался. Тогда она, раздосадованная проклятым шарфом, дождём, и жизнью, деранула со всех сил негодную ткань. Раздался треск рвущегося кружева. Оля взвыла. Этот белый ажурный шарфик ей привезла подруга. Из Парижа привезла. Филигранная вещица даже пахла как-то иначе, не так, как тряпьё из здешних магазинов.

Девушка отошла на край тротуара и принялась бережно (и с великим раскаянием) разматывать шарфик. Она сняла его с шеи и осмотрела «раны». В двух местах тонкая ткань разошлась и сделалась похожей на драную марлю. До треска сжав зубы, Оля нацедила по собственному адресу целый бранный словарь. Перекипев, Оля погладила шарфик, положила его в сумку, застегнула пальто на верхнюю пуговицу и так продолжила путь. На душе стало совершенно мучительно.

Ну разве вещь виновата, что у Оли не сложилась жизнь?

 

Недалеко впереди, прямо по Олиному курсу, громкоголосила стайка девчонок лет пятнадцати, может, семнадцати. Оля с трудом определяла чужой возраст, потому что сама выглядела моложе своих тридцати семи. Впрочем, моложавость её не радовала. Куда денешь все эти тридцать семь? «Всё равно ведь старая дурында», – часто думала она, с придирчивостью изучая себя в зеркале.

Оля приблизилась к девочкам. Одна из них держала в руках огромный букет красных роз.

«Сколько же тут цветов?» – подумала Ольга.

Её сердце омыла горячая, вспененная зависть.

Оле лет десять не дарили цветов. Только купленные оптом тюльпаны на восьмое марта – как и всем прочим офисным работницам. Она никогда не забирала эти тюльпаны домой.

Бывший муж пару раз преподносил то ли хризантемы, то ли ромашки. И один раз были помпезные веснушчатые лилии на длинных ногах, но их передала свекровь – её от лилий тошнило.

И тут девочка, вполовину моложе её, обнимает этот розарий. Только как-то небрежно, безразлично, что ли. Держит свёрток не прямо перед собой, а почти за самый край, за узкую стеблевую часть, и от этого туго спелёнутые бутоны клонятся вниз, к заплёванному дождём асфальту. Пробуриваясь сквозь нагромождение чирикающих девочек (встали посередине тротуара, дуры!), Ольга покосилась на розы. Небрежная бестолочь почти опрокинула алый купол. Тут она услышала слова:

– … и вот этим дешёвым букетом этот придурок думает меня купить?! Да пошёл он… – слова помножилась на уличную пустоту и гулом посыпалась в Олины уши, словно на дно жестяного ведра.

 

Ольга затормозила и обернулась. Девичья стайка уходила прочь. Букет оказался затолканным в урну. Он выступал из чёрного цилиндра, как из вазы, своей парадностью как бы уничтожая принадлежность этого места к окуркам и липкому битому стеклу.

Зажглись фонари, и один из них, приставленный к урне, набросил салонного лоска на ажур бутонов.

Ольга дождалась, пока девицы скрылись за углом, подбежала к урне и вытащила оттуда букет. Он был тяжёлый и хрусткий. Розы душисто пахли розами, а не закатанными в полиэтиленовые консервы мумиями из цветочных магазинов. Девушке показалось, что стало холоднее, что цветы мёрзнут. Она вынула из сумки белый шарфик и осторожно обернула им букет, прямо поверх бумаги, оцарапанной в нескольких местах. Заботливо утеплив цветы, Оля прижала их к себе и заспешила домой.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению ноября 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.