Письма иногда запаздывают

 

 

 

«Дорогая мамочка!

С праздником День 8 Марта!

Я хорошо учусь!

Лена. 1 А класс».

 

«Любимая мамочка!

С 8 марта!

Желаю здоровья и щастья!

Лена. 2 А класс».

 

«Дорогая мамочка!

Поздравляю с праздником 8 Марта!

Ты самая красивая, добрая, хорошая.

Приезжай скорее.

Лена. 3 А класс».

 

«Здравствуй, мамочка!

Вчера к нам пришла Мария Николаевна. Папа сказал, что она будет моей мамой. А я заплакала. Она недобрая, и я не хочу её любить. Папа сказал, что ты нас разлюбила и уже не вернёшься. А я ему не верю.

Твоя дочка Лена».

 

«Здравствуйте, мама!

Извините, что пишу вам. Я долго думала, но решила написать письмо, чтобы у вас был мой новый адрес.

Я теперь живу у дяди Пети и тёти Лиды. Помните, дядя Петя – двоюродный брат папы? Он очень добрый, и тётя Лида тоже. Прошлой весной, в мае, они приезжали к нам в гости со своими дочками отдыхать на море. Жили у нас почти месяц в летнем домике, потому что в доме живут постояльцы. Тётя Лида очень возмущалась, что я не хожу в школу, а батрачу на постояльцев. А Мария Николаевна кричала, что она работает, а я большая девочка и могу помочь со стиркой и уборкой, и обязана следить за младшим братом. Тётя Лида сказала, что пятнадцатилетней девочке нужно учиться, а не таскать тяжёлые тазы с бельём и перемывать грязную посуду за отдыхающими. Тогда Мария Николаевна стала страшно ругаться, кричать, что это не их собачье дело, что ей, матери, виднее, что мне лучше. А если они такие умные, то могут забирать меня, потому что ей нахлебники не нужны. Вот они меня и забрали.

Теперь я живу в маленьком городке под Днепропетровском. Его построили совсем недавно. Дома все новые и красивые. У дяди Пети и тёти Лиды большая квартира, три комнаты. Я живу вместе с сёстрами Леной и Маринкой. Они намного младше меня, но хорошие и весёлые. Дядя Петя отвёл меня в вечернюю школу. Учиться трудно, потому что «учёба запущенная», сказал классный руководитель. Но я стараюсь, тётя Лида помогает с математикой, она для меня самая трудная. Тётя Лида очень вкусно готовит. У неё есть швейная машинка, она сшила мне два красивых платья.

Мне здесь хорошо. Но я скучаю по морю. И волнуюсь за папу. Мария Николаевна часто кричит на него, может и ударить. Она и меня иногда била. За то, что я безрукая. В первый раз я очень плакала. Я тогда разбила трёхлитровую банку с вареньем. Мария Николаевна сказала, что её нужно спустить в погреб. Я разбила не потому, что безрукая. Лестница в погреб крутая, в погребе темно, а я боюсь мышей. Вот и уронила нечаянно. Мария Николаевна так разозлилась, что стала вся красная и била меня мокрым полотенцем по лицу. Я тогда была маленькая, и мне было очень обидно, а сейчас я взрослая и понимаю, что испортила два кило сахара, да ещё ягоды. Она потом часто меня била, а теперь срывает зло на папе. А папа очень хороший. Он давно не плавает, а работает сторожем в винодельческом хозяйстве. Он никогда ни на кого не кричит. Всё время сидит за столом около кухни. Там очень разросся виноград, всегда тенисто и прохладно. Иногда папа выпивает вина, а потом сидит и раскачивается как маятник. Мне кажется, что я пишу вам письмо, а он там раскачивается и раскачивается. Я ему написала несколько поздравлений – с Новым годом, Днём Красной Армии, днём рождения. Он ни разу не ответил. Зато недавно пришло письмо от Марии Николаевны. Не мне, а тёте Лиде. Мария Николаевна написала, что начинается курортный сезон, и я должна ей помогать. А тётя Лида сказала мне, что никуда меня не отпустит, что на всё лето я с Леной и Маринкой поеду в деревню гостить у бабушки, мамы дяди Пети. В той деревне живёт и моя бабушка, может быть папа приедет навестить её, и мы с ним увидимся.

До свидания. Лена».

 

«Здравствуйте, мама!

У меня вчера был день рождения. Мне исполнилось восемнадцать лет. Неужели вы совсем забыли об этом?

Я целый день ждала письма или телеграммы, за целую неделю начала ждать. А вечером разревелась. Тётя Лида успокаивала меня, сказала, что я зря жду поздравления день в день, что письма иногда запаздывают. А я потом подумала, что, может, у вас просто нет моего адреса. Ведь моё письмо могло и не дойти до вас.

Поэтому и пишу. Если то письмо не дошло, то опять сообщаю, что живу у дяди Пети и тёти Лиды, адрес вы найдёте на конверте. Я хорошо окончила вечернюю школу и теперь учусь в техникуме.

Ваша дочь Лена».

 

«Здравствуйте, мама!

Извините, что беспокою вас, но не удержалась, так захотелось написать.

Я окончила техникум и уже третий год работаю в тресте, куда меня устроил дядя Петя. Три года назад дядя Петя переехал с семьёй в Москву, а я осталась здесь и теперь живу в общежитии.

Недавно узнала, что комсомольцев приглашают на новую стройку в Сибирь. Тамара, моя соседка по комнате, решила ехать. И я тоже. Дядя Петя, правда, отговаривает. Говорит, что здесь у меня всегда будет работа в хорошем и тёплом месте, к Новому году обещали дать даже отдельную квартиру, как молодому специалисту, он уже похлопотал. А я всё-таки поеду на молодёжную стройку. Городок здесь маленький, жизнь тихая, будто всё время спишь, молодёжь разъезжается в большие города.

Через неделю мы с Тамарой уезжаем. Сначала до Днепропетровска, потом поездом до Москвы, а из Москвы уже до Иркутска. Сопровождающий нашей группы говорит, что ехать до Иркутска будем целую неделю! Он уже не первый отряд везёт. Я специально у него узнавала, будет ли поезд ехать через ваш город. Он сказал, что будет, и стоять будет долго, минут двадцать. Это на третий день пути, получается 15 сентября. Не знаю, как вам, а мне бы очень хотелось встретиться. Я не знаю точного времени, но вы можете узнать на вокзале, во сколько мы приедем. Вагон четвёртый, место шестое. Место сообщила на всякий случай. Я буду стоять около дверей, рядом с проводником, чтобы вы меня узнали.

Лена».

 

«Меня беда тчк жду ребёнка тчк МН выгнала дома тчк Мама ответ жду телеграммой тчк Лена»

 

«Здравствуйте, мама!

Я бы не беспокоила вас, но не могу не извиниться за ту давнюю телеграмму.

Не знаю, стоит ли писать о том, что произошло, но раз начала, скрывать ничего не буду. Я проработала в Сибири три года. Иногда было и трудно, и холодно, но всегда весело. Там были ребята и девчонки из разных городов, многие женились, начинали жить семьями. И у меня был жених. Я так думала. Он приехал позже меня, уже к весне, и скоро стал ухаживать. Он мне очень нравился. А если сказать честно – я первый раз по-настоящему влюбилась. Конечно, я ни за что не стала бы с ним общаться, если бы всё знала, но я ничего не знала. А он обещал жениться, мы строили планы, где будем жить. Когда он узнал, что я беременная, тут всё и открылось. Оказалось, что у него в родном городе жена и маленький сын. Он рассчитался и уехал. Я была убита этим предательством, почти все ночи ревела. Не представляла, как буду жить в общежитии, в своей комнате, где ещё пять девчонок, с младенцем. Не представляла, как одна справлюсь с малышом.

И я решила уехать. Меня мало трогали насмешки посторонних, но перед кем мне было стыдно – так это перед дядей Петей и тётей Лидой. Они так много сделали для меня, а я, получается, подвела их… И хотя мы переписывались, я ни словом не обмолвилась о своём положении. Выбора у меня не было, и я поехала домой.

Мария Николаевна не посмела бить меня, но орала и оскорбляла самыми последними словами. Кричала, что я опозорила её доброе имя, что таким паскудам не место в приличном доме, и не позволила переночевать ни одной ночи. Папа пытался защитить меня, но Мария Николаевна кричала и на него, упрекала, что он не сумел правильно воспитать дочь. И что, мол, яблочко от яблоньки недалеко катится. Мать была проституткой, и дочь такая же.

Я тогда ушла к бабе Вере. Может, помните, она живёт через три дома вверх по улице. Она уже очень старая, дед её умер. Она пустила меня и даже кормила, а я поливала ей огород и сад. Баба Вера и посоветовала телеграфировать Вам. Я ждала ответа десять дней, больше не могла оставаться. Мария Николаевна прибегала и к дому бабы Веры и скандалила через забор на всю улицу.

У меня было немного отложенных денег, и я купила билет до Москвы. Решила, что вернусь назад, в Сибирь. В Москве купила билет до Иркутска, но до поезда было больше суток. Ночь я провела на вокзале, не решаясь появиться перед глазами дяди Пети и тёти Лиды. И всё-таки, за несколько часов до отхода поезда, что-то повело меня к ним.

Я, наверное, везучая. Встретила дядю Петю и тётю Лиду вместе с девчонками около дома, они шли на остановку автобуса, ехали в театр. Опоздай на несколько минут – и стояла бы под закрытой дверью, и неизвестно, как сложилась бы моя жизнь. Тётя Лида, когда увидела меня, очень испугалась. В театр она не поехала. Слушала меня и долго плакала. А потом сказала, что всякое в жизни случается, и надо жить дальше. Что я ещё молодая и могу встретить хорошего человека, который полюбит и простит меня.

Сейчас у меня всё хорошо. Сына назвала Витюшей. Он Виктор Викторович. Я очень любила его отца. Может быть, хоть в этом вы поймёте меня и не будете осуждать.

После родов я ещё год прожила у дяди Пети. И вот уже полгода, как живу в Белгородской области. Сюда меня устроил дядя Петя, он здесь часто бывает в командировках, на стройке нового комбината. Выхлопотал мне и работу, и отдельную комнату в общежитии, и ясли для Витюши.

До свидания. Лена».

 

Ольга Сергеевна наизусть выучила эти письма. Теперь они всё время лежали на столе. Читала и перечитывала их больше месяца – с того самого дня, когда билась головой об крышку гроба, сдирала ногти, пытаясь отодвинуть, поднять её, чтобы в последний раз обнять и поцеловать ненаглядного Андрюшеньку, не своим голосом кричала: «За что?»… Давно заготовила чистый тетрадный листок, но так и не решилась написать ни одной строки.

И что она может сказать? О ней ли, обычной, нормальной женщине, эта история? Девчушки, родившие в пятнадцать лет, иногда бросают дитя в роддоме. Одиночки, без крова и денег, вручают плод нечаянной любви в руки государства… У опустившихся, спившихся матерей забирают детей в детские приюты… А она? Семья, любящий муж… Как она, воспитавшая в добре и любви двоих сыновей, попала в разряд горе-матерей, кукушек, которым нет прощения?

«Почему?» – этот вопрос не выходил из головы, пульсировал в такт сердцу, заставлял обнажить душу – хотя бы перед самой собой. Почему вдруг собственное счастье стало дороже улыбки родного ребёнка? Переступив через жизнь дочери, а потом годами закапывая в суете дней прошлое, были ли она действительно счастлива?

Взгляд Ольги Сергеевны упал на маленькую иконку, которую сунула ей в руки незнакомая старушка на кладбище. Божья матерь… Сколько света и нежности в лице, с какой любовью прижалась она щекой к головке младенца!.. Мать и дитя – самая трогательная, нерушимая, святая связь. Данная свыше. Все причины – новая любовь, другие планы на жизнь, безденежье, отсутствие крова – меркнут перед слезами брошенного матерью ребёнка. Материнство – как обет. Нарушив его, предаёшь себя. Как поздно пришла к ней эта простая истина…

Закрыв лицо руками, пыталась представить себе эту молодую женщину, свою дочь, к которой хотела обратиться всем сердцем, своей искромсанной болью душой. Но образ не складывался, всё ускользал, уступая место непрошенным воспоминаниям.

С утра она не находила себе места. Казалось, что всё обдумала, всё решила, но в назначенный день сердце опять стало рваться на части, и не в силах успокоится, она металась по дому. Остановилась перед календарём – нет, больше медлить нельзя. Через пять дней здесь уже будет Василий. А вдруг он вернётся раньше? Нет, медлить нельзя. И она вдруг успокоилась и присела перед зеркалом, чтобы собрать в пучок свои пышные светлые волосы. Лена как всегда подбежала сзади и стала гладить их ладошками, приговаривать «Я тоже хочу такие!» «Сколько раз говорить – не трогай волосы грязными руками!» – одёрнула она дочку.

Потом почти бежала вверх по улице, волоча за руку как назло упирающуюся Лену. Баба Вера хлопотала на кухне около керосинки. Она посадила ребёнка на табурет около стола, сказала: «Посмотрите, баб Вер, мне в магазин съездить нужно…» Вспомнила, как посмотрела на неё в изумлении баба Вера, как бежала по дорожке вслед дочка, кричала: «Мамочка, я с тобой…»

Ольга Сергеевна вытерла платочком глаза. А платочек так и остался сухой – слёз уже и не было. Плакала только душа. Взяла в руки ручку, написала: «Здравствуй Леночка, доченька моя!»

 

Лена смотрела на конверт – и не верила. Она наизусть знала обратный адрес, всю жизнь ждала этого письма, а сейчас – не верила. Что нужно этой чужой женщине? Через столько лет? Лена попыталась представить её, и удивилась тому, что портрет не получался. Оказалось, что она совсем не помнила её лица, ни одной чёрточки его. Память сохранила только волосы – светлые, пушистые и длинные. И то, как мать подолгу расчёсывала их перед зеркалом, а она любила подойти сзади и гладить ладошками волнистые пряди. «Не трогай волосы грязными руками!» – вот это запомнила хорошо.

Наконец открыла конверт.

«Дорогая Леночка, доченька моя!

Трудно мне писать тебе, очень трудно. Только одно слово хочу сказать – прости, тысячи раз просить – прости!

Ты уже взрослая женщина, тебе тридцать лет. А я была девчонкой, когда вышла замуж за твоего отца. Мне только исполнилось восемнадцать. Он был намного старше, прошёл войну. Капитан дальнего плавания. Добрый и очень влюблённый. В те послевоенные годы, да в нашем маленьком городке выбирать и капризничать не приходилось. И я вышла замуж. Василий без памяти любил меня. А я страдала. Он уходил в плавание – иногда на полгода, а то и больше. Возвращался на месяц – и уходил опять. А я оставалась одна, с тобой. Иногда так скручивала тоска, что как собака выла на луну. Лучшие годы пропадали в одиночестве, без ласки и любви.

Фёдора мне словно послала судьба. Когда тебе было три года, он первый раз снимал у нас комнату, в тот раз был вместе с другом. Потом он приехал на следующий год, уже один, потом ещё раз… Не думай, что для меня это было простое решение. В тот его последний приезд я весь месяц металась, много дум передумала. Фёдор любил только меня, и звал с собой только меня. А Василий души в тебе не чаял, и я решила, что так будет лучше. Прости меня, если сможешь.

Прости и за то, что молчала столько лет.

Как объяснить то, что с Фёдором я хотела начать новую жизнь, отрубить всё старое, больное. Лишь один раз написала я письмо, своей подруге, чтобы узнать, вовремя ли приехал Василий, забрал ли тебя от бабы Веры. Так просила её не давать мой новый адрес, но Василий уговорил её, разжалобил. Сам ни слова не написал, только твои письма присылал. А потом ты и сама научилась подписывать конверт…

Я была очень счастлива с Фёдором. Двое у нас родилось сыновей – Иван и Андрюшенька. Больше всего на свете я боялась, что они смогут узнать о моём прошлом, о моём страшном поступке. Редко приходили от тебя письма, но каждый раз, за несколько дней, я становилась сама не своя. Места себе не находила, всё ходила и ходила к почтовому ящику, боялась, как бы не попало письмо в руки сыновей, не открыло мою тайну. И читала я их поспешно, и прятала подальше – не хотела, боялась прикасаться к прошлой жизни.

Не знаю, сможешь ли ты меня понять, сумеешь ли простить.

А Бог не простил меня, Леночка. Похоронила я Анрюшеньку. Двадцать два года всего ему было. Застрелили на охоте. По случайности, шальная пуля попала в голову. Завтра сорок дней».

 

«Решила, что так будет лучше…» – повторила про себя Лена. Было ли лучше? И кто знает, как сложилась бы жизнь, будь по-другому? В последние годы Лена научилась радоваться своей судьбе. Всё-таки в семье родственников, хоть и дальних, она нашла тепло и понимание, заботу и поддержку. У неё есть сын – вон он сидит на диване и ломает грузовик. Голубоглазый и белобрысенький Витюшка. Ему уже пять, столько, сколько было ей в тот самый день.

Начинался он, наверное, привычно, потому что ничего особенного Лена не помнила. Точкой отсчёта на всю будущую жизнь стали минуты, когда мать, уложив волосы в пучок, взяла её за руку и повела вверх по улице, в дом бабы Веры. Усадила на табурет на кухне и сказала, что идёт в магазин. Лена тогда вдруг разревелась, стала сползать с высокого табурета, побежала за матерью – как же так, почему вдруг без неё в магазин? Но та как-то слишком быстро, словно убегая, скрылась за калиткой, даже не обернулась. Лена не помнит, сколько дней она плакала, а баба Вера всё кричала – то ли себе, то ли деду своему, то ли всему белому свету: «Кукушка! Проклятая кукушка! Сбегла-таки с полюбовником, бросила дытыну!» А потом подходила к Лене и гладила её по голове: «Ох, накажет её боженька, ох накажет!»

Почему-то некстати вдруг вспомнился Сергей Иванович – немолодой уже, обстоятельный, спокойный. Целый год он ухаживал за Леной, помогал, чем мог – и в магазин сходить, и с Витюшей погулять… Лена даже привязалась к нему и встречала с радостью. Но когда вдруг Сергей Иванович пришёл с букетом цветов и сказал, что хочет стать ей мужем и отцом Витюше, вытолкала за дверь, вместе с цветами, и велела никогда больше не приходить. Никого не могла и не хотела она пустить в их с Витюшей мир, не могла делить своё сердце между сыном и ещё кем-то.

– Ма-ма! Ма-ма… – Витюша, наверное, уже давно хныкал, устав дубасить игрушечным молотком по кузову машинки.

– Сейчас, солнышко! – очнулась Лена.– Только дочитаю письмо от одной тёти…

Она опустила глаза и невольно вскрикнула – скатерть под руками была усыпана мелкими, словно конфетти, обрывками бумаги. Ни письма, ни конверта…

Лена подошла к сыну, усадила его на колени, прижала к груди. Как маятник качнулась вправо, потом влево, вправо-влево…

Сколько выплакала слёз, сколько дней – да что там, лет! – бегала на каждый стук калитки… Надежда, любовь, боль, жалость к себе, обида, непонимание, жажда мести – много чувств прошло через сердце за эти годы. Рождение сына обновило душу. Прижимать его к груди, целовать и баюкать перед сном… Лена испытывала жалость к матерям, отказавшимся от этого чистого, как благодать, счастья. Просто, у этих женщин с рождения есть какой-то изъян сердца, жестокая и неизлечимая болезнь, думала она. Вина это или беда?

Письмо от матери всколыхнуло старые чувства. И теперь, качаясь маятником, Лена успокаивала, убаюкивала давнюю, с новой силой обжёгшую боль.

Последние строки, как долгое эхо, всё звучали в голове. Вот и сбылось предсказание бабы Веры, ох, сбылось… Но вместо мстительного удовлетворения пришло сострадание – к безвестному ей, юному Андрюшеньке, к этой чужой женщине с седыми, наверное, уже волосами. Лена ещё крепче прижала к себе Витюшу, судорожно задышала в родную макушку, прошептала:

– Не плачь, солнышко! Мама уже с тобой, всегда с тобой!..

– Мама! Зачем тебе письмо от чужой тёти? – всё ещё всхлипывая и вытирая рукавом остатки слёз, то ли возмутился, то ли спросил сынишка.

– Мне? Тётя не чужая. Она твоя бабушка. Как-нибудь вместе напишем ей письмо… Теперь и у тебя будет бабушка, как у твоего друга, Сашки.

– А она испечёт мне ватрушки, вкусные, как его баба Таня? – оживился Витюша.

– Испечёт, обязательно испечёт!..