Жук без муравейника, или Как Базаров русскую общественность расколол

 

Автор: Гореликова

 

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за март 2024:

 

На чтение потребуется 37 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

– Что, Пётр, не видать ещё? – спрашивал 20-го мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялого двора на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим, в запылённом пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми глазёнками.

 

Так начинается один из прекраснейших романов русской литературы – «Отцы и дети» И. С. Тургенева. Который мы проходили в школе, и мне до сих пор не вполне понятно – за что? За что так наказали Ивана Сергеевича, отдав его роман на растерзание школьным русичкам?

Что нам там вкручивали? Очень глубокий роман, потому что в нём отображён конфликт дворян и разночинцев, новый человек Базаров и старый этот… как его там? Ну который с перстнем ходил и платки душил одеколоном… О, Кирсанов! Их там ещё два брата было. А Базаров лягушек резал красными руками и умер потом от тифа. Заразился, видимо. И что-то там про лопух на могиле, это грустное. В общем, про отмену крепостного права и тяжёлое положение крестьян. Садись, Гореликова, пять.

Лет через десять «Отцы и дети» стали моим любимым романом. Особенно, когда я поняла, о чём он на самом деле.

 

Но прежде чем признаваться в любви к роману, приведу несколько необходимых исторических пояснений. Николай Петрович Кирсанов встречает своего сына Аркадия 20 мая 1859 г. (в ранних редакциях – 25 мая). Для нас, читателей начала ХХI века эта дата ни о чём. Когда мог сын приехать, тогда и приехал, делов-то. Но это для нас. А для современников Тургенева, особенно для его целевой аудитории, дата была кристально ясна и моментально определяла отношение к происходящему. Поэтому рассказ следует начать с событий ещё более ранних. Как говорится, задолго до.

 

 

Бурная жизнь издательского мира

 

В 1846 г. Некрасов и Панаев купили журнал «Современник», тот самый, который основал Пушкин. В планах новых издателей было создание объединения молодых литераторов под названием «натуральная школа». Идейным руководителем журнала стал Белинский.

С Белинским Тургенев познакомился в 1843 г., когда анонимно презентовал тому экземпляр своей первой поэмы «Параша». Через месяц в «Отечественных записках» вышла восторженная статья, в которой критик называл Тургенева сыном нашего времени, носящего в груди своей все скорби и вопросы его, а саму поэму отнёс к поэзии мысли. Тургеневу тогда было двадцать пять, Белинскому – тридцать два года.

Белинский предложил Тургеневу войти в состав редколлегии «Современника». В 1847 г. вышел первый номер журнала, где был напечатан рассказ «Хорь и Калиныч».

Белинский высоко ценил талант Тургенева, хотя порой журил своего юного друга за литературные промахи (напомню, разница у них была в семь лет). Не знаю почему, но когда думаю о Вас, юный друг мой, мне всё лезут в голову эти стихи: «Страстей неопытная сила / Кипела в сердце молодом...» и пр. Вот Вам и загвоздка; нельзя же без того: на то и дружба... (Белинский, из личной переписки, 1847).

Когда в 1848 г. Белинский умер, руководить «Современником» стал Некрасов. С Некрасовым отношения у Тургенева были непростыми. Многое в них добавляла Авдотья Яковлевна Панаева, официальная жена владельца журнала Панаева и одновременно гражданская жена Некрасова.

Панаева Тургенева не любила, и это ещё мягко сказано. После смерти Тургенева она выпустила мемуары, в которых разнесла Ивана Сергеевича в пух и прах. Объективность мемуаров более чем спорная, но факт остаётся фактом – Панаева Тургенева не любила. Соответственно, можно предположить, какая атмосфера царила в редколлегии. Кто про кого что подумал, что кому сказал и что из этого вышло. Ну, и кто против кого дружил, это уж обязательно.

В то время основной литературный процесс проходил в двух журналах – в «Современнике» и в «Отечественных записках».

«Отечественными записками» владел А. А. Краевский. У него до 1846 г. работал тот же Белинский, покинувший журнал по причине материальных соображений (а попросту – из-за низкой ставки). В 1848 г. у «Отечественных записок» было четыре тысячи подписчиков. Некрасову приходилось поворачиваться вовсю, подписчиков у его журнала было гораздо меньше.

Хитрые авторы дрейфовали между изданиями, сравнивали размеры гонораров и порой откровенно шантажировали издателей угрозой отнести рукопись в конкурирующую фирму. Тургенев в этом плане тоже был не ангелом. В период с 1847 по 1855 г. он напечатал в «Записках» пять своих произведений, правда, в «Современнике» больше.

Некрасов весьма ценил Тургенева, многие читали журнал именно из-за его публикаций. У Тургенева была наивысшая гонорарная ставка, Некрасов никогда не отказывал ему в займах, но это не было чистой воды благотворительностью. Известно, что Тургенев продал Некрасову право на второе издание «Записок охотника», которое принесло тому немалые деньги. Некрасов, несмотря на свои патетические вопрошания, кому на Руси жить хорошо, по жизни был отъявленным дельцом, которого от живого мяса не оторвёшь. Издатели, такие меркантильные издатели…

Но, в общем и целом, дела в «Современнике» шли хорошо, в нём печатались Островский, Гончаров, Толстой и другие не менее талантливые авторы. Ядро редакции составляли породистые дворяне – Тургенев, Дружинин, Григорович, Анненков. Все помещики, все обеспеченные (Тургенев в 1850 г. после смерти матери получил огромное наследство) и все либералы. Вот два ключевых слова – дворяне и либералы.

В 1854 г. в состав редакции входит Чернышевский, бывший, как известно, разночинцем. Сын саратовского священника, с плохим воспитанием и манерами, но университетским образованием и неплохим портфолио – несколько его статей было опубликовано в «Отечественных записках» и имели общественный резонанс. Некрасов привлёк Чернышевского в отдел критики журнала, хотя литературный критик в штате уже имелся – А. В. Дружинин, сторонник чистого искусства и глава эстетической критики.

Чернышевский тут же вошёл с Дружининым в конфронтацию. Когда я стал писать исключительно для «Современника», я вытеснил из него Дружинина: я писал так много, что для Дружинина, писавшего быстро и много, не оставалось достаточно места; притом его литературные понятия были слишком различны от моих; и при моём возрастающем влиянии на общий тон журнальных отделов «Современника» Дружинин оказался непригодным для него по образу мыслей. (Н. Г. Чернышевский, из воспоминаний).

Сразу же после своего появления в журнале Чернышевский принялся навязывать редакции собственные концепции. Буквально накануне он написал диссертацию «Эстетические отношения искусства к действительности», в которой изложил свой манифест – истинное искусство должно иметь общественное значение, правдиво воспроизводить действительность и выносить действительности приговор. Ой, что же это так всё напоминает?…

Статьи Чернышевский писал исключительно с объявленных позиций. У ядра редакции, в частности, у Тургенева, Григоровича, Анненкова, довольно скоро обнаружились разногласия с ним – не только эстетические, но и политические. Чернышевский категорически не любил капитализм, Европу, презирал мещанство и крайне критично относился к помещикам.

Не люблю я этих господ, которые говорят свобода, свобода – и эту свободу ограничивают тем, что сказали это слово да написали его в законах, а не вводят в жизнь, что уничтожают законы, говорящие о неравенстве, а не уничтожают социального порядка, при котором 9/10 народа – рабы и пролетарии <…> Мне кажется, что я стал по убеждениям в конечной цели человечества решительно партизаном социалистов и коммунистов и крайних республиканцев. (Чернышевский, из дневника, 1848).

Либеральная партия журнала начала борьбу за увольнение красного семинариста, однако Некрасов их не особо поддерживал, так как своим изощрённым издательским нюхом чуял нарастающую популярность Чернышевского у молодёжи, которую хотел конвертировать в рост подписчиков журнала. Но и Тургенева жаль было потерять, ибо тот писал гораздо лучше. В общем, началось то, что всегда происходит в коллективе при размежевании. Обе стороны не стеснялись в выражениях. Тургенев, например, называл Чернышевского клоповоняющим господином, а тот его и ещё хлеще. Да что говорить, писатели. Умели метафоры придумывать.

В 1856 г. Некрасов привлекает к сотрудничеству критика Добролюбова, следом появляются писатель Помяловский, очеркист Успенский и проч. По мнению дворян, это было вторжением семинаристов в журнал.

Любопытно, что поначалу Тургенев искренне хотел подружиться и с Чернышевским, и с Добролюбовым. По характеру Тургенев был деликатным, незлобивым человеком, Флобер называл его poire molle, мягкая груша (то есть попросту размазня). Когда Тургенев пытался опекать Добролюбова, тот откровенно хамил и заявлял, что Тургенев ему скушен.

В общем, конфликт мировоззрений эскалировал. Что усугублялось общественной обстановкой в стране. 1850-е – это годы борьбы западничества и славянофильства. Одним из предметов расхождения во взглядах был крестьянский вопрос – какой должна быть крестьянская община. Идея отмены крепостного права была обсуждаема повсеместно, везде, где собирались образованные люди. Естественно, что «Современник», который позиционировал себя современным журналом, не мог пройти мимо.

Среди авторов «Современника» был и Герцен. Герцен и Тургенев были близки, поддерживали отношения до самой смерти Герцена.

В 1847 г. Герцен покидает Россию и в эмиграции со своим лучшим другом Огарёвым издаёт газету «Колокол». В современных дефинициях это была оппозиционная газета, специализировалась на публикации сливов из правительственных департаментов России, которая к тому времени была изрядно беременна переменами. А в редакции «Современника», напомню, в это время происходило размежевание по признаку дворянин=либерал – разночинец=революционер.

В 1859 г. Герцен опубликовал статью «Very dangerous!!!», которая содержала крайне резкие нападки на редакцию некоего журнала. В статье он не назывался, но все и так всё правильно поняли – имелся в виду «Современник». Герцен упрекал сотрудников журнала в том, что они, беспощадно критикуя дворянскую интеллигенцию, играют на руку правительству и даже (возможно) действуют по его, правительства, наущению (являлись, как сейчас бы сказали, кремлёвским проектом, но тогда он был бы сенатским). Это была бомба. Или, как написал один из сотрудников «Современника», неожиданный и непредвиденный сюрприз.

«Колокол» был чрезвычайно популярной газетой, обличения Герцена могли повредить репутации «Современника». Поэтому редакция решила, что кому-то из редакторов надо поехать в Лондон и переговорить с Герценом (читай: вразумить его). Выбор пал на Чернышевского, и 25 мая 1859 г. (25 мая 1859 г., Карл!) Чернышевский отправился на переговоры.

Ну вот, собственно, и вся предыстория, пора возвращаться к роману.

 

 

Перемен! Мы ждём перемен

 

Итак, роман начинается с того, что 20 мая 1859 года Николай Петрович Кирсанов едет встречать своего сына Аркадия.

Сцена построена таким образом, чтобы читатель сразу же понял – ожидается нечто важное. Более того, ожидается долгожданное. Хоть и волнительное. Какие-то надежды должны вот-вот реализоваться. Вот-вот что-то покажется из-за поворота. И это был точный выстрел – стопроцентное попадание в настроение целевой аудитории. Подобные ощущения владели практически всеми образованными людьми тогдашней России. В воздухе витали перемены – перемен! все ждали перемен. Естественно, не все с восторгом, но всё же большинство было обуяно каким-то смутным прогрессивным ожиданием.

Роман «Отцы и дети» был опубликован в феврале 1862 г. Крепостное право отменили ровно год назад – в феврале 1861 г. Многовековой уклад российской жизни был отменён юридически, но не преодолён фактически – ни в имущественно-денежном отношении, ни в головах людей. Прошёл всего лишь год, а крепостное право продолжалось столетиями. Не удивительно, что общественная жизнь бурлила. Получилось или нет? Удастся ли реализовать принцип личной свободы и прав человека при условии ограничения их законом и нравственностью или наследство Рюрика непреодолимо? Общество было намагничено неимоверно.

И тут выходит роман, который остро актуален, который про самое то. Да ещё от именитого автора, которого любили читатели, ценили критики и который находился в самой гуще дискуссий. Добавляло в блюдо остроты то обстоятельство, что Тургенев уже покинул «Современник» из-за идейных разногласий и напечатал свой роман в журнале «Русский вестник».

 

 

Базаров как яблоко раздора

 

В истории русской литературы мало кто из персонажей удостаивался столь жарких споров, как Евгений Васильевич Базаров.

 

– Папаша, – сказал он, – позволь познакомить тебя с моим добрым приятелем, Базаровым, о котором я тебе так часто писал. Он так любезен, что согласился погостить у нас.

Николай Петрович быстро обернулся и, подойдя к человеку высокого роста в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнажённую красную руку, которую тот не сразу ему подал.

– Душевно рад, – начал он, – и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь... позвольте узнать ваше имя и отчество?

– Евгений Васильев, – отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу всё своё лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заострённым носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.

– Надеюсь, любезнейший Евгений Васильич, что вы не соскучитесь у нас, – продолжал Николай Петрович.

Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку. Его тёмно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа.

 

Герой, которого все так ждали, явился, и далее не соскучится никто – ни персонажи романа, ни читатели, ни критическая общественность.

Первое, что волновало общественность – кто был прототипом? С кого Тургенев списал своего Базарова?

Тургенев имел обыкновение к каждому своему произведению составлять «Формулярный список действующих лиц». В августе 1860 г. он пишет: Базаров – сын доктора, который сам был сын попа. Нигилист. Самоуверен, говорит отрывисто и немного – работящ. – (Смесь Добролюбова, Павлова, Преображенского).

Василий Григорьевич Преображенский был сыном управляющего имениями брата, Николая Сергеевича Тургенева, и служил земским доктором. Отличился во время эпидемии холеры в 1855 г., а Базаров, как известно, умер от тифа. Тиф, понятно, не холера, но что-то общее есть.

Иван Васильевич Павлов, сосед Тургенева по Спасско-Лутовинову, тоже был доктором и, кстати, дворянином (единственным из этой троицы). В юности Павлов находился под влиянием Буташевича-Петрашевского, но позднее отошёл от революции и примкнул к литераторам-славянофилам. А Базаров, как мы помним, позволял себе резко рассуждать о литературе и литераторах.

Ну, а Николай Александрович Добролюбов в представлении не нуждается. Литературный критик, публицист, писатель. Плюс сотрудник «Современника», который находился в оппозиции к дворянам из редакции и который позволял себе резкие выражения по поводу самого Тургенева. В 1861 г. Добролюбов умер от туберкулёза. Ему было двадцать пять.

Понятно, что первые две персоны, Павлов и Преображенский, были известны только узкому кругу лиц, а имя Добролюбова было на слуху. Да ещё история разрыва Тургенева с «Современником» была очень свежа, скандал был большой, поэтому общественность сочла, что Базаров – карикатура на Добролюбова.

Сам Тургенев, мягкая груша, неоднократно за это оправдывался. Мои критики называли мою повесть «памфлетом», упоминали о «раздражённом», «уязвлённом» самолюбии, но с какой стати стал бы я писать памфлет на Добролюбова, с которым я почти не видался, но которого высоко ценил как человека и как талантливого писателя?

Оправдываться за своих героев – последнее дело. Никто Тургенева не слушал, поскольку ещё до выхода роману было присвоен статус повышенной социальной значимости. Роман вышел в 1862 г., а обсуждать его начали ещё в 1861-м. Это ли не успех?

Хотя сам Тургенев так не считал. Он вновь оказался в центре ожесточённой журнальной борьбы, из которой, как он надеялся, удалился после разрыва с «Современником». Хвалители и хулители романа оказались и среди консерваторов, и среди радикалов. Первые обвиняли Тургенева в низкопоклонстве перед молодым поколением, вторые – в оскорблении этого самого поколения.

Тургенев, из переписки: Я замечал холодность, доходившую до негодования, во многих мне близких и симпатических людях, я получал поздравления, чуть не лобызания, от людей противного мне лагеря, от врагов.

Успех, такой успех. Тем более что критику тогда писать умели. Не чета нынешней.

Самой примечательной тогдашней дискуссией следует считать полемику Антоновича и Писарева.

После смерти Добролюбова критическим отделом «Современника» стал руководить М. А. Антонович. Который, кстати, тоже был семинаристом и сыном священника (как Добролюбов и Чернышевский) и, похоже, чувствовал себя некомфортно в обществе, где правили дворяне. Поэтому на роман «Отцы и дети» Антонович набросился со всей страстью молодости (на тот момент ему было двадцать семь).

В 1862 г. в «Современнике» выходит статья «Асмодей нашего времени», в которой Антонович обвинил Тургенева в том, что вместо реалистического изображения картины современной жизни и современных личностей автор выступил как либеральный идеолог, занялся исключительно выражением собственных личных симпатий и антипатий.

Антонович вменил Тургеневу в вину личную ненависть и неприязнь к молодому поколению, как будто они лично сделали ему какую-нибудь обиду и пакость, и он старается отметить им на каждом шагу, как человек лично оскорблённый; он с внутренним удовольствием отыскивает в них слабости и недостатки.

Пройдясь по личности автора, Антонович переключился на текст романа. В романе, за исключением одной старушки, нет ни одного живого лица и живой души, а всё только отвлечённые идеи и разные направления, олицетворённые и названные собственными именами. <…> Вместо литературного произведения у Тургенева получился плохой и поверхностный морально-философский трактат.

По мнению критика, Базаров в романе представлен обжорой (мало говорит и много ест), практически алкоголиком (злоупотребляет шампанским), третирует своих добрых родителей, не способен на любовь к женщине и отрицает всё напропалую. То есть отрицает не то, что объективно требует улучшения и реформирования, а вообще всё. И мало того, что Тургенев вульгаризировал идеи молодого поколения, так он ещё и оклеветал его, потому что в романе Базаров выражает сомнение в необходимости отмены крепостного права.

В общем, статья Антоновича более походила на прокурорскую речь, в которой Тургенев обвинялся в распространении ложной информации о молодом поколении с детальным разбором всех эпизодов клеветы.

Вероятнее всего, причиной столь страстной статьи явилась внутренняя тревога Антоновича, который сам был разночинцем и опасался, что если разночинцев признают общественно опасными элементами, то на них могут распространиться репрессивные меры. Тем более что разночинцам уже запрещали поступать в университет, устраиваться на государственную службу и уже сажали в тюрьму. В Сибирь ещё, правда, не ссылали, но долго ли? Сибирь всегда под боком. Соответственно, Антоновичу было не до изящной словесности. Задача была – доказать, что роман вреден, потому что только усиливает сословные стереотипы.

Возможно, что это служило оправданием тому, что слона-то Антонович и не приметил. То есть рассматривал текст романа исключительно как трактат о принципах, тогда как «Отцы и дети» – художественное произведение, более чем какое-либо другое наполненное надтекстуальными вопросами.

Полярное мнение относительно романа высказал Д. И. Писарев (этому было двадцать два года). Его статья «Базаров» была опубликована в том же 1862 г. в журнале «Русское слово». Ох уж эта битва журналов и молодых критиков!

Писарев сочувствовал Базарову целиком и полностью и отзывался о нём весьма восторженно. Базаров, человек сильный по уму и по характеру, составляет центр всего романа. Он – представитель нашего молодого поколения; в его личности сгруппированы те свойства, которые мелкими долями рассыпаны в массах; и образ этого человека ярко и отчётливо вырисовывается перед воображением читателя. Для Писарева Базаров – воплощение обаятельной силы, которая стремится к осязательной пользе. В общем, ангел с чертами нового типа и признаками смены ценностных ориентиров.

Тезис, доказываемый Писаревым, был диаметрально противоположен тезису Антоновича, и потому статья «Базаров» положила начало знаменитому расколу в нигилистах. И это при том, что оба они, Писарев и Антонович, считали себя материалистами, позитивистами, разумными эгоистами, утилитаристами (уф-ф… – примечание моё), а ещё сторонниками коллективных форм труда, общинного землевладения и освобождения женщин.

Что, на самом деле, так развело одинаковых, в общем-то, по взглядам людей, вопрос дискуссионный. Может быть, происхождение (Антонович был чистым разночинцем, а Писарев – кающимся дворянином), может быть, конкуренция по месту службы (Антонович в «Современнике» Некрасова, а Писарев в «Русском слове» Каткова) или ещё что – существуют разные мнения на сей счёт. Но не суть. Интересно то, что схлестнулись они на классическом русском романе. Без преувеличения можно утверждать, что в тот год вся читающая Россия обсуждала только Базарова.

Успех, такой успех.

 

 

Как Тургенев создал русский нигилизм

 

По общему признанию, Тургенев первым совершил художественное открытие нигилизма. А если совсем откровенно, то во многом его придумал. Но не на пустом месте, конечно.

В 1829 г. в «Вестнике Европы» была опубликована статья профессора Н. И. Надеждина «Сонмище нигилистов». Примерно в это время Пушкин (Пушкин, Карл!) пишет «Детскую книжку». При жизни поэта она не издавалась, была опубликована в 1857 г. по автографу.

У Пушкина (сказка 3):

Ванюша, сын приходского дьячка, был ужасный шалун. Целый день проводил он на улице с мальчишками, валяясь с ними в грязи и марая своё праздничное платье. Когда проходил мимо их порядочный человек, Ванюша показывал ему язык, бегал за ним и изо всей силы кричал: «Пьяница, урод, развратник! зубоскал, писака! безбожник, нигилист!» – и кидал в него грязью... Однажды степенный человек, им замаранный, рассердился и, поймав его за вихор, больно побил его тросточкой. Ванюша в слезах побежал жаловаться своему отцу. Старый дьячок сказал ему: поделом тебе, негодяй; дай бог здоровья тому, кто не побрезгал поучить тебя. Ванюша стал очень печален, почувствовал свою вину и исправился.

И нет, это не Хармс писал, а Пушкин. Ванюша – это аллюзия на проф. Надеждина, который употребил слово нигилист в значении невежда. (В скобках поинтересуюсь: кто-нибудь до сих пор ещё сомневается в роли Пушкина в литературном процессе?).

В России, как ни в какой другой стране, тема нигилизма оказалась предельно важной и набрала более всего адептов. Причём с лёгкой руки Тургенева, ибо даже столь фундаментальный труд, как «Россия и Европа» Данилевского вышел в 1869 г., т. е. через семь лет после выхода «Отцов и детей». Данилевский определил нигилизм как последовательный материализм и больше ничего, специфику русского нигилизма видел в его карикатурности, ибо для Запада нигилизм есть плод отчаяния целых поколений, а в России он не более как сбоку припёка. Дискуссия развивалась, дошла до Достоевского и Толстого и далее везде (аж до Хайдеггера). Но это будет после. Что же было именно с Базаровым? (на момент 20 мая 1859 года).

Nihil, ничто, нигилизм – философия, отрицающая общепринятые фундаментальные понятия, ценности, идеалы, нормы. Кьеркегор, например, считал источником нигилизма кризис христианства. А в России, которая, как обычно, идёт собственным путём, нигилизм обрёл вид квазирелигии со своими пророками и мучениками. Русские нигилисты страстно верили в прогресс – в научный, социальный, политический, технический, моральный. Они искренне (свято) считали, что научное знание ответит на все вопросы бытия, преодолеет все формы несправедливости и создаст рай на земле. Естественные науки были возведены в культ. Читать учебники по химии и потрошить лягушек у себя в имении сделалось хорошим тоном и признаком прогрессивного сознания.

Также нигилизм явился альтернативной, протестной культурой, которая давала человеку чувство собственной значимости и некоторого избранничества. Немаловажную роль играл возрастной фактор и корпоративный дух студенчества, когда неглупые молодые люди собираются вместе и родительский контроль ослабевает.

Именно таким и сделал Тургенев своего героя. Базаров молод (двадцать пять-двадцать шесть лет), выучился в университете на доктора, три года не был у родителей. Базаров умён, начитан, по характеру лидер. Все необходимые для нигилизма ингредиенты присутствуют. Но каков Базаров нигилист?

Сам-то Тургенев никаким нигилистом не был. Ценности не отрицал, идеалы ценил, идеи поддерживал. Поэтому сделал Базарова нигилистом по своему разумению.

Так, Базаров не является последователем Фейербаха, как Добролюбов и Чернышевский. Базаров читает сочинение Stoff und Kraft Бюхнера, который, как известно, был социальным дарвинистом.

– Третьего дня, я смотрю, он Пушкина читает, – продолжал между тем Базаров. – Растолкуй ему, пожалуйста, что это никуда не годится. Ведь он не мальчик: пора бросить эту ерунду. И охота же быть романтиком в нынешнее время! Дай ему что-нибудь дельное почитать.

– Что бы ему дать? – спросил Аркадий.

– Да, я думаю, Бюхнерово «Stoff und Kraft» на первый случай.

– Я сам так думаю, – заметил одобрительно Аркадий. – «Stoff und Kraft» написано популярным языком...

Далее, в главе XXI, Базаров делится с Аркадием своими переживаниями:

– Я думаю: хорошо моим родителям жить на свете! Отец в шестьдесят лет хлопочет, толкует о «паллиативных» средствах, лечит людей, великодушничает с крестьянами – кутит, одним словом; и матери моей хорошо: день её до того напичкан всякими занятиями, ахами да охами, что ей и опомниться некогда; а я...

– А ты?

– А я думаю: я вот лежу здесь под стогом... Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не было и не будет... А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже... Что за безобразие! Что за пустяки!

– Позволь тебе заметить: то, что ты говоришь, применяется вообще ко всем людям...

– Ты прав, – подхватил Базаров. – Я хотел сказать, что они вот, мои родители то есть, заняты и не беспокоятся о собственном ничтожестве, оно им не смердит... а я... я чувствую только скуку да злость.

Напомню, что нигилисты – это материалисты. Сугубые такие материалисты (если не сказать, упёртые). Материалистами были Белинский, Чернышевский, Добролюбов. Их воззрения Тургенев присвоил Базарову. И вдруг – стог и такие мысли. Откуда?

Оказалось, от Паскаля.

Я вижу эти ужасающие пространства вселенной, которые заключают меня в себе, я чувствую себя привязанным к одному уголку этого обширного мира, не зная, почему я помещён именно в этом, а не другом месте, почему то короткое время, которое дано мне жить, назначено мне именно в этом, а не в другом пункте целой вечности, которая мне предшествовала и которая за мной следует. Я вижу со всех сторон только бесконечности, которые заключают меня в себе, как атом… Все, что я сознаю, это только то, что я должен скоро умереть…

Неожиданно, однако. Потому что «Мысли» Паскаля есть апологетика христианства и защита его от критики атеизма. А ведь материалист Базаров не цитирует Паскаля, он так думает. Нигилист так чувствует. Интересно, правда?

Сюжетное объяснение есть. Нигилист Базаров опровергает сам себя после пережитого разочарования с Одинцовой. Это коллизия романа, и коллизия, между прочим, подготовленная задолго до.

Нигде в романе Базаров не излагает собственные идеи (читай: принципы нигилизма) в монологической форме. Более того, первоначально идеи Базарова становятся известны читателю от Аркадия, затем свои определения нигилизма дают Николай Петрович и Павел Петрович. Если перечитать сцены разговоров Базарова и братьев Кирсановых и вдуматься, а что они, собственно, говорят друг другу, то станет ясно, что ничего особо информативного они не говорят. Идёт словесная дуэль, в ходе которой стороны обмениваются репликами – временами запальчивыми, временами ироничными, ехидными или афористичными. А вот изложения взглядов, систематического или, как минимум, внятного нет. В том числе, нигде не изложены идеи Базарова в их становлении и аргументации. А то, что изложено в виде обрывков диалогов, очень даже не аргументировано, а порой и попросту противоречиво.

Просто иллюзия какая-то! Фокус. Фактуры практически нет, но все эту фактуру видят, понимают и, главное, оценивают. Оценки, правда, полярные – от «ах, как правдиво показано» (Писарев) до «фу, какой гнусный памфлет» (Антонович).

То есть налицо перформативность – создание реальности путём называния. В быту мы с этим встречаемся сплошь и рядом – назвав предмет, мы начинаем жить с его образом. Вчера я чистила картошку, порезала палец, кровищи было!.. Фу! – кричит собеседник – какой ужас! Я теперь есть не смогу. Вот она, перформативность.

С литературой ещё круче. Настоящая литература способна создать не только воображаемые (художественные) миры, но и реальные тоже. У Ларошфуко: не было бы никакой любви, если бы мы о ней не читали. Все романтические страдания нам создала литература. Настоящая литература, способная создавать ту реальность, которой раньше не было. Как, например, роман «Отцы и дети» создал русский нигилизм. Тургенев да, смешал материалистические идеи Добролюбова и Чернышевского, добавил к ним собственных и упс! возникла новая реальность – нигилизм. Который оказался очень далёк от своего западного прародителя, но превосходнейшим образом лёг на нашу почву.

Вот вам иллюстрация.

Павел Петрович взмахнул руками.

– Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю, как можно не признавать принсипов, правил! В силу чего же вы действуете?

– Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаём авторитетов, – вмешался Аркадий.

– Мы действуем в силу того, что мы признаём полезным, – промолвил Базаров. – В теперешнее время полезнее всего отрицание – мы отрицаем.

– Всё?

– Всё.

– Как? не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...

– Всё, – с невыразимым спокойствием повторил Базаров.

Павел Петрович уставился на него. Он этого не ожидал, а Аркадий даже покраснел от удовольствия.

В контексте сцены это просто поддразнивание со стороны молодёжи стариков. Особенно со стороны Базарова, который терпеть не мог (может, потому что чувствовал себя некомфортно?) чванливого аристократа, выходившего к чаю тщательно причёсанным и надушенным.

Современники Тургенева, особенно те, что в теме скандала с «Современником», мгновенно это считывали – Базаров намеренно шокировал Кирсанова своими речами. Это была литература, но литература настолько перформативная, что она тут же обросла реальностью. Люди стали так же поступать.

Тургенев написал то, что написал, и по идее, мы должны читать то, что он написал. Однако перформативность романа настолько велика, что мы (мы, читающие через полторы сотни лет) воспринимаем текст через призму свершившихся событий, отражения которых прошли через многие хорошие романы.

Сейчас данная сцена однозначно трактуется через романы Достоевского (да, именно так).

– В теперешнее время полезнее всего отрицание – мы отрицаем.

– Всё?

– Всё.

– Как? не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...

О чём страшно вымолвить? Что страшнее всего отрицать? Бога, конечно.

– Всё, – с невыразимым спокойствием повторил Базаров он.

Эта фраза прям, как из Достоевского – неумолимо-зловещая, многозначительная.

Хотя никакого бога Тургенев в виду не имел. Вы упоминаете также о параллелизме; но где он – позвольте спросить, и где эти пары, верующие и неверующие? Павел Петрович – верит или не верит? Я этого не ведаю (Тургенев, письмо к Фету). То есть сам автор отрицает наличие религиозного подтекста, но читатели его видят!

В романе подобных фраз достаточно.

Например, в главе XIX есть такая сцена:

Базаров сперва пошевелился на постели, а потом произнёс следующее:

– Ты, брат, глуп ещё, я вижу. Ситниковы нам необходимы. Мне, пойми ты это, мне нужны подобные олухи. Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!..

«Эге-ге!.. – подумал про себя Аркадий, и тут только открылась ему на миг вся бездонная пропасть базаровского самолюбия. – Мы, стало быть, с тобою боги? то есть – ты бог, а олух уж не я ли?»

По сюжету раздражение Базарова понятно – пару часов назад он имел очередное объяснение с Одинцовой, и снова неудачно. А тут ещё Ситников притащился, Аркадий пристаёт с глупостями…

Но то, как построена фраза, да ремарка к реплике Аркадия (про бездонную пропасть) – всё это заставляет видеть в эпизоде второй слой (первый – ирония над парой друзей, которым ничего не обломилось). И уж, конечно, всплывает Достоевский, хотя его романы появятся только через пять и десять лет. У Базарова мир делится на богов и олухов, у Раскольникова – на тварей дрожащих и тех, кто право имеет, у Верховенского – на пятёрки.

Это ли имел в виду Тургенев? По моему решительному мнению, нет, не это. Но это получилось. Талантливый писатель настолько тонко чувствует настроения, что с лёгкостью переводит их в слова и фразы, а уж те начинают жить в полноценной реальности. Перформативность, такая перформативность.

Русский нигилизм зажил своей, уже реальной, жизнью. Тем более что литературная критика тому способствовала. Стали появляться романы, так или иначе продолжавшие линию Базарова («Мещанское счастье» Помяловского, «Трудное время» Слепцова) или линию Базарова преобразовывавшие («Что делать?» Чернышевского). Но в самой сути нигилизма уже никто не сомневался.

А свет решил (зачёркнуто) литературная общественность постановила: считать проблематику романа «Отцы и дети» столкновением взглядов реформаторов и консерваторов.

 

 

«Отцы и дети» – роман двух коллизий

 

Так продолжалось довольно долго. «Отцы и дети» были прочно привязаны к общественно-политической борьбе (потому с подачи Крупской и попали в школьную программу). Хотя отдельные критики и литературоведы робко отмечали, что тема нигилизма занимает в структуре романа такое место, которое всего лишь даёт возможность выйти из схемы монологического романа. Но кто их слушал-то?

Однако в 1968 г., через сто лет, в «Новом мире» выходит статья Ю. В. Манна «Базаров и другие». Это была воистину революционная статья, потому что показала – образ Базарова не упрощается до идей 1860-х годов. За главным героем романа признали право иметь внутренний конфликт, включающий в себя больше переменных, чем один только нигилизм. Ореол революционера Базарова заметно потускнел, а венчик безбрачия (зачёркнуто) проклятие общественно-политического конфликта было снято. Ну, или почти снято.

Лично мне больше импонирует мнение, высказанное Вайлем и Генисом в книге «Родная Речь. Уроки Изящной Словесности», 1991. Мол, Тургенев намеренно устраивает Базарову экзамены по всем вопросам жизни – дружбе, любви, семейным узам, убеждениям. И Базаров проваливается всюду.

А ведь действительно. Кто окружает Базарова, кто разделяет его идеи, на кого он воздействует? На Ситникова и Кукшину. Ещё на Аркадия, но и тот понемногу начинает тяготиться ролью младшего партнёра. Где в романе сплочённые ряды сторонников и борцов-единоверцев? Их нет. Базаров не представляет никакую партию или движение. Да и мужики, ради которых вроде бы и затевалась вся эта заваруха, и те смотрят на Базарова как-то косо. Получается, что нигилизм – всего лишь одна из художественных черт характеристики образа Базарова. Одна из. Есть ещё переменные, кроме нигилизма. Любовь, дружба, семейные узы.

Тургенев – отличный писатель, мастерски создаёт полнокровные образы своих героев, ну прям как живые. Придав Базарову актуальные черты, Тургенев разбудил вулкан общественного сознания. Или не разбудил (сознание и так бурлило – см. Бурную жизнь издательского мира), но точно – поднёс спичку. И полыхнуло. А всё потому, что Тургенев наделил Базарова таким набором качеств, что каждый читатель увидел его таким, каким желал видеть, и решил, что именно таким его автор и задумывал.

 

 

Базаров против… кого?

 

«Отцы и дети» – роман, а в романе, в отличие от рассказа, допускается присутствие нескольких сюжетных линий. Соответственно, в каждой линии может быть фигура, стоящая в оппозиции к главному герою.

То, что лежит на поверхности и сразу бросается в глаза – противоречия с Павлом Петровичем Кирсановым. Из школьной программы мы знаем, что Павел Петрович был дворянин, а Базаров – нигилист, от того все их противоречия. Однако если прочесть роман без надзора школьной русички, то обнаружатся иные факты. Тургенев придавал огромное значение деталям, поэтому с лёгкостью можно представить себе характеры его героев.

Отец Кирсанова, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, но не злой русский человек, всю жизнь свою тянул лямку, командовал сперва бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции. Павел Петрович воспитывался сначала дома, затем в Пажеском корпусе, затем вышел офицером в гвардейский полк. На двадцать восьмом году от роду он уже был капитаном; блестящая карьера ожидала его. Закончилась карьера, как мы знаем, из-за несчастной любви. В двадцать восемь вышел в отставку, уехал за границу, в тридцать два вернулся, десять лет провёл в унынии в Петербурге и, наконец, уехал в имение брата. На момент знакомства с Базаровым Павлу Петровичу было сорок пять лет. И кстати, об образовании. Сначала домашние гувернёры, затем Пажеский корпус, где он прочёл всего пять, шесть французских книг, а уж в сорок стал читать, всё больше по-английски. Такой вот модус вивенди у оппонента Базарова.

А что у самого Базарова? Ему двадцать пять-двадцать шесть. Его мать была настоящая русская дворяночка прежнего времени, дочь секунд-майора, служившего при Суворове. Владеет имением, не то в пятнадцать, не то в двадцать две души. Отец Базарова – отставной штаб-лекарь, армейский хирург, за борьбу с чумой в Бессарабии получил орден Владимира, пожалован во дворянство. Несмотря на скромные средства, родители ничего не жалели для его воспитания. Учился Базаров в университете на доктора, и надо полагать, его образование было более академичным, чем у Павла Петровича.

То есть Тургенев не сделал своего героя семинаристом из бурсы. Базаров был дворянином во втором поколении (по отцу), хоть и жил жизнью разночинца. Двойственность его образа лишний раз доказывает, что Тургенев не собирался ставить в центр своего романа сословный конфликт или, упаси боже, революционный. Роман потому так и называется «Отцы и дети», что показывает столкновение ценностей поколений – идеалистов 1840-х и реалистов 1860-х. Нигилизм Базарова – всего лишь художественная черта его образа, да, актуальная, да акцентирующая проблематику романа, но далеко не самая важная. Только одна из. Есть и другие.

Павла Петровича можно назвать оппонентом Базарова лишь в рамках одной сюжетной линии. Но есть в романе и более существенный оппонент главному герою. Это Одинцова. Да, да, Анна Сергеевна Одинцова – самый серьёзный антагонист Базарова.

 

 

Базаров, жук и анатомия глаза

 

Общественный кризис 1860-х годов был не только сословным. Он затрагивал и другие проблемы. Например, женский вопрос. Положение всех женщин, даже аристократок, было непростым, женщины были лишены всяческих прав – гражданских, имущественных. До замужества женщина принадлежала отцу, после замужества – мужу. У женщины даже паспорта не было, она была вписана в паспорт мужа, и любая отлучка (хоть в соседнюю губернию) против воли мужа ставила женщину в положение беглой. Со всеми вытекающими уголовными последствиями (это к вопросу о том, по какому поводу так страдала Анна Каренина).

Разумеется, прогрессивная общественность переживала не только по поводу освобождения крестьян, но и женщин тоже. Хотя к женской эмансипации тогда относились столь же тепло, как сейчас к феминизму. (Это был сарказм, если что).

В романе эмансипэ Кукшина представлена как уморительная карикатура. Юбка мятая, называет мужчин по фамилии, курит как паровоз и фраппирует общество тем, что оставалась позже всех на бале и в четвёртом часу ночи протанцевала польку-мазурку с Ситниковым на парижский манер. Получилось действительно смешно. Несколько позже Чернышевский попытается реабилитировать эмансипацию и напишет про Веру Павловну и швейную машинку. Но это не поможет. Швейная машинка сделается мемом и будет кочевать из романа в роман.

Если вдуматься, то лишь немногие русские классики озаботились созданием образа свободной женщины. Тургенев озаботился. Его Одинцова – хозяйка собственной жизни. Она следует собственным путём, тем, который сама предпочитает, и самостоятельно принимает решения, те, которые сама считает правильными.

В главе V устами Аркадия даётся определение нигилизма: нигилист – это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружён этот принцип. Базаров (и вслед за ним Аркадий) прямо из кожи вон лезут, чтобы продемонстрировать окружающим, что они не склоняются перед авторитетами. Но увы. Тургенев раз за разом ставит своего Базарова в положение, когда тот проваливает очередной экзамен. Очень даже склоняется.

«Отцы и дети» – классический роман. Его сюжет построен на параллелизме одних эпизодов и противопоставлении других, это и есть романная классика. Но «Отцы и дети» ещё и роман двух коллизий, одна из которых (и значительная) – любовная. Именно любовный конфликт определяет всю композицию, является определяющим сюжетным вектором и полностью раскрывает характер героев. По моему мнению, «Отцы и дети» – лучший образчик русского любовного романа, и нигилизм тому не помеха, надо же герою-мужчине чем-то заниматься. Так почему бы не следовать актуальным трендам времени?

Базаров следует. А Тургенев сплетает композицию, основанную на спряжении и антагонизме образов – Базаров и Одинцова. Кто кого перенигилистит, кто перед какими ценностями не спасует?

Победила, конечно, Одинцова, ибо она есть практически идеальная представительница нигилизма, его венец – не по названию, но по своей сущности. Доказательство – её взаимоотношения с другими персонажами романа. Поэтому при встрече якобы нигилиста Базарова (который очень хотел таковым казаться, но всё время срывался, горячился и противоречил сам себе) и подлинной материалистки Одинцовой (которая не казалась, а была) победа, естественно, оказалась на стороне последней. В конце концов, это она запечатлела прощальный поцелуй на лбу неудачливого ниспровергателя авторитетов, умершего по причине собственной оплошности на никому не нужном вскрытии какого-то безвестного мужика.

И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштрудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это всё романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдём лучше смотреть жука.

Удивительный всё-таки роман. В каждом эпизоде идея отрицания теснейшим образом сплетается с идеей завершённости. Мотив парности – всё или ничего.

Многообразие жизни не удаётся свести к жуку, на которого надо идти смотреть, чтобы понять мир (П. Вайль, Формула жука). Одинокого, от себя добавлю, жука. Жука в единственном экземпляре.

Эх, люблю я этот роман! Тургенев, между нами, вообще волшебник. Так что, рекомендую перечесть «Отцы и дети», на этот раз по-взрослому. Не пожалеете. Надтектстуальных вопросов там уйма, да и некоторые параллели с нами, нынешними, присутствуют.

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: