Два билета на каток

 

 

 

Часы висели над дверью, как раз напротив моего стола: большие, с круглым, потускневшим от времени циферблатом, как в пассажирских залах ожидания. Я с нетерпением поглядывал на стрелки, дожидаясь момента, когда обе щелкнут и вздрогнут, выстроившись в прямую линию, что будет означать окончание рабочего дня. Конечно, можно было и не смотреть на них, поскольку в восемнадцать ноль-ноль в офисе непременно прозвучит голосистая трель звонка: наш директор взял за правило сразу выпроваживать коллектив из офиса, чтобы не задерживались сверхурочно ни на минуту, ибо это способствует, дескать, всплеску трудового энтузиазма в течение дня. По моим же наблюдениям, если всплеск и происходил, то лишь в момент коллективного старта сотрудников по домам.

Однако я всегда смотрел на часы и ждал момента, когда стрелки вздрогнут и станут столбиком, а в коридоре одновременно с этим грянет голосистый звонок. Похоже было на некий спусковой крючок или клапан механизма, который резко открывался, и ты выпрямлялся и вылетал пружинкой наружу, во внешнее пространство, чтобы утром вернуться на отведенное тебе место.

 

Сегодня я собирался вылететь в первых рядах, чтобы попасть домой к семи часам, когда начнется телевизионная передача «Трибуна народа». Ничего интересного в ней не было, репортер просто подходил на улице к прохожим, задавал им какие-нибудь глупые вопросы, и они так же глупо отвечали. Например, о том, нравится ли им привычка нашего мэра брить свою голову «налысо» и чем это чревато для города? Прохожие, глуповато улыбаясь, тут же пускались в рассуждения о пагубности этой привычки, высказывали предположения о том, что мэру не нравится никакая растительность и скоро он даст указание «налысо» состричь все кусты и газоны в городе; другие усматривали тайную связь мэра с мафией; третьи намекали на его мужественность, – одним словом, смотреть такую передачу нормальный человек не мог, и я всегда переключался на другой канал. Но сегодня сам стал объектом подобного опроса: едва выскочил утром из метро, как попал под глазок телекамеры. На сей раз репортер выпытывал у прохожих, что они думают по поводу открытия в нашем городе первого катка, и все, конечно, выражали телячий восторг. А мне захотелось, наконец, хотя бы слегка насолить этому красавчику, который изображал из себя телевизионную звезду, а сам наверняка любил ковыряться в носу в укромном местечке вроде лифта. Поэтому я презрительно заявил прямо в камеру, что катание на коньках – удел недорослей и престарелых, а занятым людям, вроде меня, делать на катках нечего. Лучше бы на эти деньги, добавил я, построили приют для бродячих животных! Или накормили бы всяких бродяг! Физиономия репортера при этом стала тусклой, хотя он продолжал вежливо улыбаться. И вот теперь я рассчитывал увидеть свое интервью на телеэкране, надо лишь вовремя попасть домой.

 

Из ящика моего стола доносился дразнящий запах – там всегда лежала палочка копченой колбасы для дегустации. Как только в кабинете появлялись потенциальные оптовые покупатели – представители малого и среднего бизнеса, я должен был убеждать их в преимуществах нашей «Егерской» по сравнению с «Охотничьей», водившейся у конкурентов. Производственный инструмент – остро отточенный нож – всегда лежал в верхнем ящичке стола. Вынув его, я отрезал несколько кружочков колбасы. Спасибо папочке: устроил меня на это сытное местечко, в эту фирму «Белковая продукция, Отец и Сын» пару лет назад. Тогда он похлопал меня по хилому плечу и сказал, что я непременно тут отъемся, а то свитер на мне болтается, как на вешалке. Потом папочка укатил на ПМЖ за границу, после чего мы с ним только переписываемся да перезваниваемся.

Отложив нож, я пощупал свои плечи и бицепсы: вроде бы и вправду нагулял немного жирку. И снова быстренько заработал челюстями. Все равно ожидать потенциальных клиентов в последний час рабочего дня, да еще в метель, которая густо сеяла снег за окном, не приходилось.

Но именно в этот момент дверь вдруг отворилась, и на пороге возник бойкий парень, который хлопнул себя по воротнику, стряхивая снег, а потом весело воскликнул вместо «здрасьте»: «О, клево здесь пахнет!», имея в виду, понятное дело, мою колбасу.

У него было красное с мороза, простецкое, широкоскулое лицо с хитроватыми глазами. Всем своим видом он выдавал провинциала из захолустного райцентра типа какой-нибудь Дальней Слободки. Если даже предположить, что в его распоряжении имелось полдюжины продовольственных палаток, то, скорее всего, он сам тянул лямку по всем направлениям: от закупок продукции – до ведения бухгалтерского учета.

– А можете отведать нашей колбаски! – заученно начал я, хотя бойкого посетителя уже отнесло в сторону, к вместительным картонным ящикам, громоздившимся в моем кабинете, который являлся как бы филиалом складского помещения. На это сооружение я постоянно натыкался из-за тесноты и собственной близорукости.

Не обращая внимания на мою реплику, потенциальный клиент оценивающе осмотрел и даже потрогал некоторые из ящиков, словно прибыл сюда ради этих изделий из прессованной бумаги, а не белковой продукции. Тем не менее, он потянулся к блюду и запустил в рот несколько ломтиков колбасы. Выражение его лица стало мечтательным и, кажется, он уже готов был огласить свою резолюцию, как вдруг в кабинет ворвалась секретарша шефа, Маргарита. Ее нижняя губа была неокрашенной, а в руке торчал раскрытый тюбик помады, что могло свидетельствовать об экстренном характере визита. Сверкнув черными глазами, Маргарита выразительно вскинула руку, тюбиком указывая направление движения. Все ясно: меня вызывал шеф.

 

Должен заметить, что такой чести я удостаивался впервые за пару лет работы в фирме «Белковая продукция, Отец и Сын», поэтому понесся к боссу в полуобморочном состоянии, предоставив потенциальному оптовому покупателю возможность самостоятельно завершить дегустацию.

Григоришин сидел за массивным – под стать себе – столом.

– Кто твои родители, Валериков?! – взревел он без всякой преамбулы, хищно выбивая пальцами дробь по столешнице. Вид у него был такой, словно он только что разоблачил мою подлую подноготную вроде тщательно скрываемого инопланетного происхождения или что-то в этом роде.

– Родители? – переспросил я, икнув вопросительно. – Мамы уже давно нет, а папа…

– Вот-вот! – прохрипел Григоришин. – Кто твой отец? Геракл Эммануилович Аронов!?

Не в силах вымолвить ни слова, я снова икнул – на этот раз утвердительно.

– А ты, значит, – Валериков?! – подвел он итог и я не был уверен, смогу ли икнуть в ответ еще раз, но в этот момент настойчивый телефонный звонок заставил шефа снять трубку.

Сориентировавшись в сторону двери, я приготовился покинуть кабинет в рекордно сжатые сроки. У шефа был крутой нрав, и если ему почему-то не нравились наши разные с отцом фамилии, то следовало бы заранее сбегать в соседний подъезд, на биржу труда. Но Григоришин предостерегающе поднял вверх толстый указательный палец, сведя мои телодвижения к минимуму.

– Как – завтра, Геракл Эммануилович? – произнес он в трубку. – Мы же с вами договорились встретиться через пару месяцев! К чему такая спешка с реорганизацией фирмы? – шеф по-бычьи склонил крупную голову, будто собирался рогами снести ворота.

Гераклом Эммануиловичем, между прочим, звали моего отца! Вряд ли на всем постсоветском пространстве найдешь второе такое имя! Впрочем, я всегда опасался, что меня начнут величать Игорем Геракловичем, поэтому с радостью оставался для всех Игорьком, Игорешей, Гариком. И папочка, бывало, говаривал, что от Геракла мне, к сожалению, ничего не досталось в смысле тщедушного моего телосложения.

Но какая связь существует между папочкой и шефом? Неужто они хорошо знакомы и мой Геракл Эммануилович обладает, к тому же, некоей властью над шефом – вон как тот нервничает, в пылу разговора зацепив рукавом и опрокинув на стол фотографию в рамочке, где мелькнуло личико его молоденькой супруги. На свадьбу меня, естественно, не приглашали, а мельком разглядеть ее фото сейчас я не смог по причине опять же своей близорукости.

Указующий перст Григоришина, между тем, явственно указывал мне в сторону двери. Как видно, директор быстро потерял ко мне интерес, и я не преминул этим воспользоваться.

 

Потенциального оптового покупателя уже и след простыл, как и остатков рекламного образца «Егерской». С нарастающим воплем «И-а-а!» я резво подскочил к самой большой из картонных коробок и треснул по ней ногой, по японской традиции выражая свое отношение к воображаемому боссу. К моему удивлению, коробка даже не шелохнулась. В ней явно находился какой-то тяжелый предмет.

Заглянув внутрь, я с ужасом обнаружил согбенное человеческое тело и вознамерился заорать во всю глотку, что мне подсунули чей-то труп, как тот мертвой хваткой вцепился в мое горло. Через мгновение стало ясно, что это и есть мой потенциальный оптовый покупатель, подвергший дегустации весь запас «Егерской». Лицо у него, надо заметить, было упитанное: наверное, он дегустировал продукцию не только в нашей фирме.

– Происки конкурентов? – хрипел я, поскольку его пальцы все еще были сомкнуты на моей шее. – «Егерская» не дает вам покоя?

– Колбаска – отличная, – миролюбиво согласился он, разжимая, наконец, пальцы. – Но конкуренты тут ни при чем.

– Значит, – ограбление?!

– Не будь болваном, Валериков! – оказывается, он знал мою фамилию.

Выбравшись наружу, этот нахал стал деловито передвигать коробки, пока, наконец, не соорудил закуток за шкафом, куда и определился вместе со стулом. – Не конкурент я. И не грабитель. А просто сыщик. И тебе не следовало совать нос не в свое дело. Чуть не сорвал мне операцию…

– Сыщик? – удивился я. – Приставлен за мной следить, что ли? На шефа работаешь?

– Есть объекты поважнее тебя, Валериков. Стоп! Ты куда? – в его руке мелькнул пистолет. – Вернись! Сядь за стол! – наверное, вид у меня был жалкий, поскольку лицо его смягчилось. Это был как раз тот момент, когда стрелки часов дружно дрогнули в едином порыве под аккомпанемент коридорного звонка. – Вот! – сыщик поднял вверх указательный палец. – Сейчас все отвалят по домам, а мы с тобой останемся: мне надо кое-что проверить в вашем офисе, а тебя я просто вынужден задержать. Не рассекретил бы ты мое инкогнито, шуровал бы теперь домой вместе со всеми!

Стало ясно, что теперь мне не видать себя по телевизору.

– Солоновата слегка ваша «Егерская»! – из-за шкафа теперь торчали лишь кончики его стоптанных башмаков. – Чайку бы!

В этот момент дверь как раз отворилась посредством прикосновения к ней туфельки рослой Маргариты. Она держала блюдо с пирожным и чашкой чаю. Женщины без определенного возраста любили меня опекать.

– Ты это сейчас обратился ко мне, Игорек? Насчет чая? – с сомнением осмотрелась Маргарита, приняв только что прозвучавший голос сыщика за мой. – Или сам с собой разговаривал?

– Твои ж каблучки слышны издалека, – икнул я, – потому и воскликнул: «Чайку бы!».

Она повела худощавым плечом, присаживаясь к моему столу и не догадываясь о том, что за шкафом, отгороженный коробками, затаился вооруженный тип.

– А зачем тебя шеф вызывал?

– Интересовался моей родословной!

– Да брось! – недоуменно взлетела ее черная бровь, похожая на воронье крыло. – Кстати, я тоже хотела тебя спросить: твой папочка не женился еще на Земле Обетованной?

– А разве и ты с ним тоже знакома?

– О! – встряхнула она замысловато закрученными кудрями. – Мы с Гераклом Эммануиловичем несколько лет протрубили в одном АО!

 

«АО» – аббревиатура акционерного общества, которым папочка руководил до отбытия за рубеж. Но Маргарита-то какова! О знакомстве с моим родителем сообщает только теперь, по истечении двух лет нашего совместного труда в фирме «Белковая продукция, Отец и Сын»!

– Увы, – в тон ей ответил я. – О личных планах папеньки мне неведомо! Кстати, не скажешь ли ты, какое отношение мой дорогой Геракл Эммануилович имеет к нашей фирме?

– Ой, Игоречек! – Маргарита словно впервые увидела гору картонных ящиков. – У меня ведь дома ремонт и нужны такие вот сундучки, чтобы складывать всякую дребедень. Могу я парочку позаимствовать? – она уже вцепилась в одну из коробок, отчего сооружение накренилось, грозя выявить затаившегося сыщика.

– Лучше займемся этим завтра, прямо с утра! – кинулся я на защиту баррикады.

– Так завтра ж – суббота, – разочарованно молвила секретарша, неохотно отступая от коробок. – Да, вот еще что! – она вынула из кармана два голубоватых листочка. – Сюрприз тебе принесла! От Григоришина!

– «Серебряный лед», суббота, 17.00, – изумленно прочел я. – Это что – билеты на каток?

– Вроде премии за ударный труд, – Маргарита с довольным видом изучила свое отражение в стеклянной дверце шкафа. – Каток только открылся. Весело будет. Сходи, не пожалеешь!

Я хотел было заявить, что катание на коньках считаю уделом малых и старых, как было отмечено в моем интервью, которого точно теперь не увижу, но Марго уже заторопилась прочь, напоследок шутливо щелкнув меня по кончику носа.

Сыщик, или кто он там был, выбрался из засады и пристально осмотрел подношение, а потом отломил добрую половину пирожного и отправил его в рот.

– Можешь звать меня Иваном, – не получив возражений с моей стороны, он покончил с оставшейся частью угощения.

Тем временем в здании стихли шаги и голоса, погас свет. Сыщик протянул мне раскрытую ладонь:

– Ключи от твоей квартиры, балбес, чтобы не смылся! Сиди, как мышь, пока не вернусь! – он с деловым видом удалился, предварительно выглянув в фойе.

Оставшись один, я некоторое время раздумывая во мраке над загадочным поведением шефа и ожидаемым приездом папочки, который меня даже не известил об этом! Тут что-то не так!

 

…Когда сыщик меня разбудил, была уже полночь. Мы вышли на заснеженную улицу, освещенную желтыми фонарями. Метель уже прекратилась.

– Прощай, Валериков! – Иван махнул мне рукой и зашагал к остановке.

На снегу пропечаталась вереница его следов. Я вздохнул с облегчением: наконец-то, избавился от назойливого посетителя. Но радость была преждевременной.

– Так завтра ж суббота, Валериков! – вдруг резко вернулся Иван. – Ты ведь идешь на каток!!

Я отрицательно замотал головой.

– Пойдешь, пойдешь! Сам прослежу за этим! Иду вместе с тобой! Дай-ка мне пригласительный! – он буквально вырвал у меня один из билетов.

 

…Дома я пытался созвониться с папочкой, но в ответ получал лишь длинные гудки и сообщения о том, что абонент находится вне зоны доступности. Нет, сказал я себе: если бы мой дорогой Геракл Эммануилович на самом деле хотел навестить наш город, то разве не сообщил бы об этом, в первую очередь, своему дорогому сыночку? С тем успокоился и уснул.

Наутро, опасаясь встречи с сыщиком Иваном, я решил не выходить из дому и отключил телефон. Хлеб, правда, закончился, но лучше обойтись черствой горбушкой, нежели столкнуться на улице с опасным типом, который пытается заманить меня на каток.

Я покормил рыбок, полил фикус, заштопал любимые носки, полистал журнал, повалялся перед телевизором, и, в конце концов, решил приготовить гламурный полдник, рецепт которого был позаимствован из только что просмотренной кулинарной передачи. Разрезав пополам пару лимонов, поджарил их на постном масле в соответствии с рекомендациями телеведущей. К лимонам следовало добавить измельченные стручки жгучего перца и чеснок, которых в моем холодильнике не обнаружилось. Я осторожно вышел в коридор и приблизился к соседней квартире, где проживала тетя Маня, торгующая на рынке зеленью. Уже нажал кнопку дверного звонка, как вдруг увидел фигуру на лестничной клетке: там стоял, с мстительным удовольствием рассматривая меня, сыщик Иван.

– Шифруешься? – едко заметил он. – Спрятаться от меня надумал? Нет, Валериков, с тех пор, как ты имел неосторожность обнаружить мое присутствие в коробке, это уже не имеет смысла! – правую руку он держал в кармане. Конечно, там лежал пистолет.

– Привет, Игорек! – вынырнула в этот момент из соседской квартиры растрепанная голова старшеклассницы Нинки. – А тебя по телевизору вчера показывали! – однако, увидев Ивана, она осеклась и мигом исчезла.

– Мы ведь должны идти на каток! Я и коньки купил! – сыщик словно бы невзначай направлял меня к двери моей же квартиры. Действительно, из его сумки выглядывали коньки.

На кухне он брезгливо осмотрел и понюхал жареные в постном масле лимоны:

– Так ты – извращенец кулинарный?

Пришлось пояснить, что для полного завершения блюда недостает еще жгучего перца и чеснока с зеленым луком.

– Я вовремя подоспел, – он разбил десяток яиц на сковородку. – А то, Валериков, пал бы ты жертвой кулинарного беспредела, – и сам начал есть прямо со сковороды, в качестве снисхождения отделив мне чуток яичницы на тарелку.

 

В указанное в билетах время я с брезгливым видом под его конвоем прибыл на каток. Городские власти, конечно, постарались: фонари лучились ярким светом, лед искрился, пахло, как в цирке, апельсинами и народ пребывал в приподнятом настроении.

– Ты когда-нибудь передвигался на этом чуде техники? – сыщик недоверчиво вертел в руках свои коньки.

– В детском саду.

– А мне вообще не доводилось!

Я и не сомневался в том, что в детстве он катался на чем-нибудь еще, кроме замерзших коровьих лепешек!

Оторвавшись от поручня, кое-как проковыляли пару-тройку метров, нелепо размахивая руками. Попытка присоединиться к колонне чинно двигавшихся граждан закончилась провалом: вскоре мы оба сидели на льду.

– Вам помочь? – склонилась надо мной пушистая, розовая шапочка, из-под которой выбивались белокурые пряди. Девушка протянула мне узкую, мягкую ладошку. – Держитесь! Раз-два – поехали!

Иван проводил нас завистливым взглядом. Прекрасная незнакомка легко скользила по льду, а я бестолково вихлял туловищем влево и вправо и лихо изгибался назад, пока снова не потерял равновесие. Мне нравилось созерцать над собой ее лучистые глазки, прямой носик и родинку на подбородке.

– Ва-ле-ри-ков! – вдруг донесся до моих ушей, как из страшного сна, призывный голос Маргариты, и эта фурия промчалась мимо в черных очках, окутав меня шлейфом своих нестерпимых духов.

Я нервно заелозил на льду, пытаясь определиться: не корпоративные ли, часом, у нас катания? Однако сослуживцев, кроме Маргариты, не обнаружил. Да и прекрасная незнакомка уже укатила. Потирая ушибленные ягодицы, я ринулся следом. От избытка чувств меня так и несло за розовой шапочкой, мелькавшей в толпе, но девушка словно дразнила меня, то приближаясь, то удаляясь. В один из моментов, когда, казалось, она была безнадежно потеряна, ее пальчики вновь коснулись моего плеча. На лице дрожали тени длинных ресниц. Про сыщика мне и думать не хотелось, хотя он, без сомнения, находился где-то неподалеку, не сводя с меня цепкого взгляда.

Я хотел спросить, не свободна ли девушка сегодня вечером, но та кокетливо скользнула в сторону, и я устремился за ней, чтобы не потерять ее из виду. В этот момент буквально в нос мне ткнули каким-то предметом, при ближайшем рассмотрении оказавшимся микрофоном, и лицо знакомого уже репортера расплылось в злорадной улыбочке:

– Герой вчерашнего интервью изменил свое отношение к конькам! – восторженно произнес представитель четвертой власти, а оператор уже наехал на меня с камерой. – «Серебряный лед» влечет даже занятых людей?

Сказать в эфир что-нибудь язвительное я не успел: каток внезапно погрузился во тьму, все фонари погасли, тени граждан в смятении закружились, кто-то уткнулся в мою спину, чертыхнувшись; кто-то ойкнул и вскрикнул, а я в очередной раз брякнулся на лед. Парочка пенсионеров с их мешковатыми фигурами, подростки с их петушиными голосами, – все, кому не лень, спотыкались о мое тело. И кто-то дергал меня за ногу.

 

Когда фонари вновь засияли, я обнаружил лежавшего рядом с собой лысоватого господина. Его вязаная шапочка валялась поодаль, а из груди торчал нож, очень похожий на тот, которым я резал «Егерскую» для дегустации. А сам господин – я чуть не вскрикнул – смахивал на моего папочку. Его конек при этом намертво сцепился с моим коньком. Если бы я пожелал удалиться, пришлось бы тащить его за собой.

Уже вскоре, ковыляя на коньках к милицейской машине при усердном содействии оперативников, я увидел в толпе прекрасную незнакомку. Она смотрела на меня с состраданием. Стрела амура поразила меня в самое сердце.

Я не смог бы описать нахлынувших на меня чувств. Однако единственным моим слушателем в эту ночь был пожилой милицейский следователь с черными бровями, похожими на щетки. Он упорно добивался ответов на поставленные вопросы, но я думал лишь о незнакомке. Отстраненно взглянув на фото жертвы, которое подсунул мне следователь, отрицательно помотал головой: мне незачем было убивать этого почтенного гражданина, похожего на моего папочку: такой же невысокий, округлый и лысоватый.

– На папочку, говоришь? – уцепился за эту мысль следователь. – А где, на самом деле, твой папочка? На этом ли свете или, быть может, уже на том?

– Не убивал я никого!

– А нож-то – твой!?

Меня бросило в жар: нож, который следователь уже полчаса предъявлял мне в качестве вещественного доказательства, действительно был моим! В этом убеждала и надпись на ручке: «И.В.», то есть Игорь Валериков, которую я сам когда-то нацарапал! Но как он оказался на катке, да еще и в груди убиенного?

– Сыщик Иван! – внезапно посетила меня догадка. – Кто, как не он, мог стащить этот нож из стола, проникши ко мне в кабинет? Кто, как не он, почти силой доставил меня на каток и вертелся все время рядом? Кто, как не он, убил в потемках мужчину, обставив дело так, будто это сделал я?

– Сыщик Иван? – у следователя, помимо кустистых, угольно-черных бровей, была еще и привычка все переспрашивать. – Не об этом ли сыщике ты говоришь, Валериков? Не об Иване ли Тимошкине, нашем лучшем оперативнике?

В кабинет как раз ввалился именно он, несостоявшийся оптовый покупатель! Сдержанно взглянув на меня, уселся за стол с видом бойкого, но исполнительного подчиненного. Следователь велел ему завтра везти меня на каток для воспроизведения картины произошедших событий.

Мы прибыли туда вместе с замызганным, тряпичным чучелом, с помощью которого следовало продемонстрировать, каким именно образом я воткнул в гражданина нож; как моя нога зацепилась за ногу убиенного; с какой, собственно, целью был совершен сей злосчастный акт.

– Иван! – взмолился я, обращаясь к сыщику. – Не я его убил. Ты мне веришь?

Вместо ответа он озабоченно подышал в покрытые цыпками руки: у него не имелось привычки пользоваться перчатками. А сердце у меня взволнованно подпрыгнуло: неподалеку, на детской площадке, тихонько раскачивалась на качелях она, моя прекрасная незнакомка! Изящно касалась ботиночками земли и не сводила с меня глаз, обворожительно улыбаясь. Попытавшись оттиснуть в сторону чучело, мешавшее производить обзор, я наткнулся на внушительный кулак сыщика, от которого несло дешевым куревом. В этот момент к моей фее приблизился и обнял ее какой-то лохматый, бледный субъект.

– Ты засадил меня за решетку, чтобы я молчал о твоих проделках в офисе!? – крикнул я в лицо Ивана.

– Дурак ты, Валериков! – отреагировал сыщик с явным сожалением и снова увез меня в следственный изолятор.

В камере я принял мученическое решение покончить жизнь голодовкой. Перед моим мысленным взором всплывал широкий ассортимент белковой продукции нашей фирмы: колбасы, окорока и все такое прочее упорно лезли в голову после скудного тюремного обеда, который я презентовал соседу по камере – угрюмому товарищу бухгалтерского вида. Теперь тот усердно хлебал мой супец.

– Неужели зарезать невинного гражданина для меня все равно, что отхватить кусок колбасы?! – нечаянно вскрикнул я.

Сосед по камере, похожий на бухгалтера, с беспокойством глянул в мою сторону, не переставая опустошать миску.

– Валериков! – вдруг прозвучал грозный окрик. – С вещами – на выход!

Я даже подумал, что с головой у меня не в порядке: как же на выход, да еще – с вещами, если следствие не закончено, и суда еще не было, и наказание не отбыто, но окрик повторился, и дверь распахнулась, и дежурный велел немедленно покинуть заведение.

Вещей у меня не имелось, коньки были изъяты, как доказательство того, что убиенный действительно мог ко мне прицепиться; и я помахал рукой соседу, похожему на бухгалтера. Тот с облегчением проводил меня взглядом, зачерпнув последнюю ложку. У него были глаза насытившегося, наконец, человека.

– Отпускаем тебя, Валериков, под подписку о невыезде. Денежный залог внесен твоей невестой, – заявил бровастый следователь. – Ознакомься с суммой: если натворишь чего, с деньжатами придется расстаться! – видно было, что ему подобная мысль кажется более чем невыносимой.

Я воззрился на цифры: такого не заработаешь и за год усердного труда в нашей фирме! Но о какой невесте шла речь? Уж ли не тетушка Маргарита претендовала на эту роль? Впрочем, денег у той не водилось.

– Она ждет тебя, Валериков, на выходе, – подсказал следователь.

Ноги у меня буквально подкосились, когда я увидел…мою незнакомку, укутанную в элегантную шубу!

– Ирина, – озвучила она свое имя, с нежностью осматривая мое небритое, помятое лицо и протягивая ладошки, которые я облобызал с видом королевского шута.

 

Вскоре мы сидели в ресторане. Туман влюбленности усилился: передо мной была принцесса, жемчужно-серые глаза которой лучились внутренним светом. Она казалась слабой и сильной одновременно, и я был в плену ее обаяния. Лишь одно несоответствие не давало мне покоя: вчера я видел ее в объятиях лохматого парня, а сегодня она внесла крупную денежную сумму за мое временное освобождение, да еще доставила в ресторан на своем авто. Кто же эта красавица: обитательница дешевого квартала или светская львица? И почему ради меня идет на такие жертвы?

И тут появился этот типчик: лохматая шевелюра была его особой приметой, как и бледный цвет лица, словно он никогда не видел солнца. Явно стремясь разрушить очарование моего первого свидания с феей, парень встряхнул шевелюрой, бесцеремонно усаживаясь за стол.

– Николя, адвокат, – пояснила Ирина.

– Ну, как, Валериков? – вместо любезностей произнес Николя. – Влип? – в этот момент он был похож на удава, готового заглотнуть кролика.

Нет, романтический ужин не удался. Я с сожалением отодвинул тарелку.

– Ты относительно свободен на время следствия, ибо мы тебя выкупили, Валериков, – произнесенное им «мы» задело меня пуще всего, но Ирина не стала вносить коррективы в его высказывание. – Тебе сейчас двадцать пять? – уточнил Николя. – А после отбытия наказания, думаю, будет на десяток больше.

Ирина встала, уронив вилку на пол, и удалилась в дамскую комнату.

– Ближе к делу, адвокат! – нехотя отвел я глаза от ее удалявшейся фигурки. – Покончим с протокольной частью беседы. Переходи к главному!

Он неторопливо пожевал отбивную, отпил немного винца и поковырялся во рту зубочисткой. Вынув мясное волоконце, мечтательно-задумчиво его осмотрел и отчетливо произнес:

– Убей босса.

В ресторане звучала бессмысленная песенка, примадонна с молодым протеже пела про какие-то крылышки, которые порхают над какими-то цветочками, и это вносило оттенок беспечности в происходящее.

– А не то он убьет тебя, – закончил свою мысль Николя. – И твоего родителя тоже.

В доказательство сказанного протянул мне диктофон. После недолгой паузы я услышал голос Григоришина:

– Не знаю, что и думать! Старик затеял реорганизацию. Хочет, видимо, сместить меня с поста генерального директора.

– Так действуй! – наставлял его голос какого-то незнакомца. – Прими превентивные меры!

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что надо убрать Геракла, пока не поздно. А заодно и его отпрыска. Он ведь у тебя на фирме работает. Знаешь об этом?

– Как? – опешил Григоришин. – На фирме?

– Валериков его фамилия, – ответил сведущий собеседник. – Геракл, по-видимому, специально подсунул его сюда, чтобы шпионить за тобой! Убери обоих, иначе останемся без бизнеса!

– Но как? – попытался возразить приглушенный бас Григоришина.

…К столику в этот момент приблизился официант с тележкой и Николя выдернул диктофон из моих рук:

– Все понял, отпрыск Геракла? – он презрительно окинул взглядом далеко не бойцовские мои внешние данные.

– Чушь! – наконец, прорвалось наружу заглохшее мое красноречие. – Фальшивка!

– А то, что случилось на катке, тоже фальшивка? – едко скривил губы Николя. – Тебе, как и твоему отцу, специально были переданы билеты на каток, где вы должны были встретиться после долгой разлуки, но отец не явился по неизвестной причине. Поэтому был убит человек, очень похожий на него! Ошибся киллер, с кем не бывает! Старички часто смахивают друг на друга, а на катке была толчея...

– Стоп! – прервал я его высказывания. – Откуда ты знаешь про толчею? Значит, тоже там был? И вообще: какое отношение мой отец имеет к «Белковой продукции»?

– А ты, дуралей, никогда не задумывался о том, почему в названии фирмы есть два слова: «Отец и Сын»? – Николя опять запустил в рот зубочистку.

Я не понимал, к чему он клонит.

– Не делай вид, будто не знаешь, что твой папаша создал «Белковую продукцию» незадолго до отъезда за границу, а Григоришин – лишь маленький его компаньончик, владеющий четвертушечкой капитала! – гневно швырнул он зубочистку в тарелку.

– Мой папочка – хозяин «Белковой продукции»?!

– Милый мальчик! – раздался за спиной голос Марго, и ее холодные пальцы обвились вокруг моей шеи.

Когда секретарша уселась за стол, я не мог не отметить, что в черном боа та выглядела романтично. Но почему она тоже здесь?

– Когда Геракл Эммануилович создавал эту фирму, – включилась в разговор Марго, – ты был еще тем разгильдяйчиком, Игорек! Он устроил тебя в «Белковую продукцию» инкогнито, дабы никто, даже Григоришин, не знал о том, что ты – его сын. И мне наказал помалкивать. Но в данный момент твой папочка действительно решил провести реорганизацию, поставить тебя во главе, о чем извещен и чем возмущен Григоришин.

– Меня – во главе? – я икнул удивленно. Теперь понятно, почему шефом овладела такая ярость.

– Наконец-то! – ткнул в мою сторону вилкой Николя. – Понял, дурашка! А теперь припомни, как ты оказался в субботу на этом злосчастном катке? Шеф специально тебя туда отправил! И папочку твоего пригласил. Фирма инвестировала солидные средства в строительство этого катка – в качестве благотворительности, так сказать. И Геракл Эммануилович был весьма желанным гостем на открытии. Так, по крайней мере, ему преподнес эту мысль Григоришин, поэтому твой отец первым же авиарейсом прибыл в наш город. Вот только на катке он почему-то не появился.

– Не может быть! – замотал я головой. – Если бы папа приехал, я знал бы об этом!

– Он приехал, – голос Марго звучал приглушенно. – И скоро ты с ним увидишься. Конечно, Геракл Эммануилович изменился за два года, постарел и все такое прочее, но, самое главное, жив и здоров. Хотя теперь, разумеется, ему придется скрываться от Григоришина.

– Так надо в милицию заявить!

– А разве ты не убедился на собственной шкуре, Игоречек, что такое эта милиция?

– И коль уж тебе все равно сидеть за убийство пенсионера, которого ты не совершал, – подвел черту Николя, – так убери Григоришина, пока тот не свернул твоему отцу шею!

Из дамской комнаты вернулась, наконец, Ирина.

– Мамочка пришла! – прильнула она к меховому боа Маргариты, а та долговязой рукой обвила девушку вокруг талии. Я обомлел от удивления. Вот уж, действительно, мир тесен.

В следующую минуту зазвучал вальс и Марго подхватил какой-то длинный кавалер с усами, а Ирину пригласил на танец Николя. Я остался за столом, тупо переваривая свалившуюся на меня информацию. И вдруг мой взгляд уперся в пальму, стоявшую у ближайшего столика. Этот потертый башмак, выглядывавший из-за кадки, был очень хорошо мне знаком! Как же я не подумал о том, что сыщик Иван будет тайно следовать за мной повсюду? Наверняка он и есть тот злостный киллер! Жуткое предположение заставило меня рвануть к выходу. Сыщик, вне всякого сомнения, неотступно следовал по пятам. Я стремглав вылетел на улицу, мысленно извинившись перед Ириной за вынужденную отлучку.

 

В офисе было безлюдно, чего и следовало ожидать по окончании рабочего дня. Лихорадочно порывшись в ящиках своего стола, я окончательно убедился в том, что моего ножа на месте не было.

– Авдеевна, – требовательно воззвал я к уборщице, которая шаркала шваброй в кабинете шефа, – кто мог войти в мое отсутствие в принадлежащий мне кабинет?

– Да кто ж? – задумчиво провела она тыльной стороной руки по вспотевшему лбу. – Григоришин, когда ему надо, в любой кабинет заходит. Марго, секретарша его…

И тут, наконец, я вблизи рассмотрел на глянцевой поверхности фото, стоявшего на столе шефа, личико его молодой супруги: мне мило улыбалась со снимка моя несравненная фея Ирэн!

В тот же миг раздался визг тормозов. Выглянув в окно, я обнаружил на освещенной площадке перед офисом уже знакомый авто, из которого следом за адвокатом выпорхнула Ирэн в своей блистательной шубке.

Отпрянув от окна, я предпочел немедленно удалиться. Благо, черный ход был открыт.

 

Отсвета магазинных витрин было достаточно, чтобы разглядеть в своей квартире царивший тут беспорядок. Наверняка сюда наведывались в мое отсутствие сыщик Иван и его коллеги из милицейского ведомства. Я не успел, как следует, поразмыслить над этим вопросом, как хлопнула входная дверь, в прихожей послышались осторожные шаги, шуршание одежды, вздохи, кряхтение. В прихожей возился, снимая сапоги, мой папочка!

– Как ты здесь оказался? – недовольно воскликнул он и почему-то отпрянул назад, предостерегающе выставив руки, словно пытался создать преграду на моем приближении к нему. Честно говоря, после двух лет разлуки я рассчитывал на более теплую встречу.

Марго была права: передо мной предстал заметно постаревший и словно бы съежившийся отец. Лысины прибавилось. На правой щеке, к тому же, появился шрам.

– Результат небольшой аварии, – отмахнулся он.

Отстраненный какой-то, чужой человек. Даже не стал расспрашивать, как я жил без него, а стоял, ссутулившись, у окна и смотрел на улицу. Оказывается, к парадному уже подкатил автомобиль, из которого выскочили Ирэн и Николя.

– Не впускай никого! – крикнул я на ходу, покидая квартиру.

Голосок моей феи явственно доносился из поднимавшегося лифта. Я спешно сунул в щель между створками дверей шахты металлический прут, валявшийся на площадке. Кабина остановилась между этажами.

– Вот черт! – громко возмутился Николя. – Застряли! А темно-то! Алло! – кажется, давил он на кнопку вызова диспетчера. – Не отвечает, гад! Дай телефон!

– Увы! – сказала Ирина. – Он в машине!

Пока они обсуждали создавшуюся проблему, я тихонько протопал вниз. В ближайшем таксофоне, набрав домашний номер Григоришина, услышал его басовитое:

– Алло! Кто это?

Прикрыв микрофон носовым платком, я гнусаво произнес:

– Ваша супруга вместе с любовником застряла в лифте жилого дома по улице Победной, номер двадцать пять.

– Кто вы? – закричал он. – Что происходит?

Без сомнения, сейчас кинется на улицу Победную. Я побежал на свой пятый этаж и стал смотреть через окошко лестничной площадки на улицу. Вот и его автомобиль подкатил. Вскоре послышалось шумное дыхание тучного босса, шагавшего по ступенькам. На втором этаже он остановился.

– Эй! – раздался из кабины голос Ирины. – Есть кто-нибудь? Мы застряли!

Григоришин замер, прислушиваясь. Взвешивал факты.

– Колюнечка, миленький! – опять взвизгнула Ирина. – За что я тебя полюбила? Придумай что-нибудь!

Григоришин медленно двинулся на третий этаж, словно оценивал каждый шаг, каждую ступеньку.

– А муженька уже разлюбила? – самодовольно поинтересовался Николя.

Григоришин прекратил движение, ожидая ответа. Я видел в щель между перилами лестницы часть его массивной руки, в которой он держал небольшой предмет.

– О чем говорить! – хохотнула Ирина. – Мне холодно, Николя! Согрел бы меня хорошенько, пока мы тут сидим!

Раздался выстрел и звон металла. Лифт дернулся. Григоришин тяжеловесно устремился вниз по ступенькам.

По доносившимся из лифта восклицаниям стало ясно, что Николя с Ирэн не пострадали, хотя и были очень напуганы.

– Говорю тебе, это он! – шипела Ирэн, а Николя бормотал без умолку что-то бессвязное.

 

У отца подергивалась щека, когда он выглянул из квартиры:

– Сынок, это ты сделал? Столько шума было!

Явственно ощущался запах его несвежих носков. Наверное, он бедствовал в зарубежье, хотя в письмах и по телефону всячески убеждал меня в обратном. Кому только в голову взбрело считать его хозяином фирмы «Белковая продукция»?

– Не пора ли перебраться в укромное местечко? – спросил я.

– Да где же мы найдем такое местечко? – его выцветшие глаза ничего не выражали, словно он забыл про ветхий бабушкин домик на окраине, в котором давно никто не жил.

– Игорек, а тебя снова вчера по телевизору показывали! – некстати выглянула из своей квартиры Нинка. Ее синие глазки из-под растрепанных волос с обожанием смотрели на меня. – Вот, возьми, я переписала с телевизора, чтобы ты посмотрел, как катался на коньках! – она сунула мне видеокассету.

– Как мило! – я помахал ей на прощание и увлек отца на улицу, где нас уже поджидало такси.

 

Вскоре мы растапливали печку в старом доме на окраине города. Отец двигал кочергой в топке, и его лицо освещалось бликами огня. Этот шрам на щеке, опущенные уголки губ, надсадный, прокуренный голос, – ничего не осталось от моего интеллигентного родителя! Неумолимые годы и испытания, как видно, вершили свое дело.

– Я потерял свой мобильник, – вдруг проскрипел отец. – А у тебя он есть?

– Пап, а не ты ли названивал мне дважды в неделю?

– А, да, – не очень уверенно согласился он и, набрав на моем телефоне какой-то номер, сообщил, – можешь приехать, дорогая. Адрес? Как эта улица называется? – воздел ко мне вопрошающий взгляд. – Склероз проклятый!

– Ты не помнишь улицу, на которой прошло твое детство?

– Давай, сынок, не тяни! – недовольно поморщился отец.

– Липовая, 2.

Он повторил адрес в телефон, потом раскрыл топку и швырнул в нее мой аппарат:

– Так надо, Игорек, чтобы нас не нашли!

Вслед за телефоном в топку полетела и видеокассета.

– Но зачем? – не выдержал я. – Там же репортаж с катка! Я хотел рассмотреть лица, попавшие в кадр! Возможно, увидел бы убийцу!

– Убийцей пусть милиция занимается, – отрезал отец. – Нам головная боль ни к чему. А то Григоришин нас точно прибьет.

– Папа, но меня обвиняют в убийстве, которого я не совершал!

Не обращая на мои возгласы никакого внимания, он высыпал в чайник пригоршню заварки и поставил его на плиту, с удовольствием принюхиваясь к терпкому духу.

– Наверное, ты уже знаешь, сынок, – отец алчно поскреб небритую щеку, – что фирма создана на мои кровные денежки. Вот и решил Григоришин нас укокошить…

Раздался вкрадчивый стук в окошко и отец загремел задвижкой, открывая дверь. Под отогнувшимся рукавом футболки мелькнула татуировка. Каждая секунда общения с ним преподносила мне сюрпризы.

– Встретились, наконец? – я уже не удивлялся тому, что порог переступила Марго, окинув меня испытующим взглядом. – Почему ты сбежал от нас, Игоречек, в ресторане? Логичным твое поведение не назовешь!

Разумеется, о том, что по моей милости ее дочь Ирина и адвокат Николя застряли в лифте, я докладывать не стал. Сам еще не мог понять, почему пытался избавиться от их назойливого внимания.

– Друзья, между прочим, залог за тебя внесли! – поучительно произнес папочка.

Маргарита уже вынимала из сумки судочки с едой.

Наполнив кружку отвратительно горьким чаем, я пристроил ее на подоконнике – остывать. Морозные узоры на стеклах поплыли разводами.

– А скажи, сынок, тот убитый действительно смахивал на меня? – вид у отца был мечтательный, когда он устроился на табурете у печки.

– Еще как смахивал, папа! Я в тот же миг подумал о тебе! – мой взгляд упал на старый календарь, висевший в простенке. На нем была обведена кружочком дата, которую мы с отцом прежде не забывали: день рождения бабушки, его матери, хотя ее давно уже не было в живых. Этот день мы с папочкой, пока он не уехал за границу, всегда проводили здесь, в бабушкином доме. – Дата сегодня какая! – воскликнул я.

– А? – переспросил он, бессмысленно взирая на листок.

Я пришел к выводу, что при первой же возможности покажу его врачам. Склероз или нет, но мириться с этим нельзя.

Марго осторожно прихлебывала чай. Алая помада на ее губах поблекла и выглядела теперь красавица гораздо старше, чем обычно.

– Время позднее, укладывайся, Игоречек, на топчане, – отец еще раз поковырял кочергой головешки. – Тебе, Маргушечка, – раскладушечка. А я – на циновочке, возле тепленькой печечки…Утро вечера мудренее...

Я долго ворочался в темноте, никак не мог уснуть.

 

Утро было пасмурное: из-за облаков туманно просвечивал солнечный диск. Отец поманил меня во двор, где на снегу отчетливо виднелась вереница следов. Кто-то бродил здесь ночью.

– Вишь, сынок: люди Григоришина ходят у нас по пятам!

– Боюсь я за твоего отца! – сокрушенно вздохнула Маргарита, раскуривая на крыльце сигарету. Ее черные кудри терзал ветерок. – Не остановится шеф, пока не сведет с ним счеты!

– А тут, наверное, где-нибудь есть магазинчик, – не обратил внимания на ее причитания отец. – Сбегал бы, сынок, за бутылочкой. От нервов необходимо.

Странно, что он неопределенно отозвался о наличии торговой точки, которая всю жизнь находилась на соседней улице; но еще более странным было его стремление употребить спиртные напитки, которые ранее он не признавал. Посмотрев на его опустошенное лицо, я не стал возражать. Заодно найду таксофон. Надо сообщить бровастому следователю о своем местонахождении, дабы не подумал, что подследственный Валериков ударился в бега…

Пока я бегал в магазин, искал таксофон и топал назад, блеклый шарик солнца поднялся довольно высоко. Снег во дворе оказался сплошь истоптан, словно тут носилось стадо быков, и – ни отца, ни Маргариты. Зато из сугроба торчала визитка директора фирмы «Белковая продукция, Отец и Сын» Антона Андреевича Григоришина. У меня все внутри оборвалось. Не помню, как бежал я по улице, махал руками каждой машине, а когда совсем отчаялся, сзади зашуршали шины. За рулем восседала Ирэн.

– Устраивайся, Валериков, поудобнее! – широко распахнул для меня дверцу Николя. – Продолжим прерванную вчера в ресторане беседу. Или мы вызволили тебя из-под стражи, чтобы в догонялки играть?

– Отец исчез! – вскричал я, втискиваясь в машину.

– А мы тебя предупреждали! – Николя самодовольно встряхнул лохмами. – Твой батюшка уже в руках у Григоришина!

– И моя мамочка, Марго! – всхлипнула Ирина и прибавила газу. Из-под колес брызнула во все стороны снежная пороша. – Надо успеть их спасти!

Коль речь шла о спасении отца, я взял бы в руки даже гремучую змею!

Остановились у глухой кирпичной стены.

– Наш холодильный цех! – не поверил я своим глазам.

– Мощный холодильный цех! – подчеркнул Николя. – Крупнейший в городе! Именно там заперт твой отец. Как думаешь, сколько времени потребуется, чтобы он околел от холода?

– Ты стрелять умеешь? – Ирина вынула из перчаточного ящичка пистолет.

 

– Придется черкнуть, Игоречек, подпись под документиком, – мой бедный папочка трясся от озноба.

– Какой еще документик? – я сдирал липкую ленту с его рук: он был примотан к чурбану для рубки мяса. Рабочих в цехе не оказалось: Григоришин, скорее всего, отправил всех по домам, и они появились бы здесь только утром. К счастью, мы успели вовремя.

– Мне не выйти отсюда живым, – уныло тянул отец, – если ты письменно не подтвердишь, сыночек, что отказываешься от папочкиного наследства в фирме «Белковая продукция» и ни на что не претендуешь. Я уже передал ему все свои права. Теперь дело за тобой. Пусть все забирает, лишь бы нас оставил в живых! – у него был очень страдальческий вид.

– Чушь какая-то! – воскликнул я, мечтая скорее выбраться из холодильника. Ты же знаешь, папа: без нотариального заверения эти бумажки – ничто! В таких делах нужен нотариус!

– Так здесь же я, – весело произнес Николя. – Тебе свидетельство показать, Валериков? И не трудись в меня стрелять: пистолет не заряжен!

Я мрачно принял поданную мне авторучку, поставил подпись. Слышал, как папочка крякнул удовлетворенно. Сзади меня уже нежно обнимала Марго, а спереди прильнула Ирэн. Дамы ловко спеленали мои руки скотчем, приматывая к промерзшей бараньей туше. А папочка тихо скулил, потирая запястья. Кажется, ему не было до своего Игорька никакого дела.

Глухой стон заставил меня обернуться: за соседней тушей сидел, по-бычьи склонив крупную голову…Григоришин. Его губы имели синеватый оттенок, а ресницы и брови покрылись инеем.

– Негодяи! – хрипел он, пытаясь двигать связанными руками. – Сволочи! И моя жена с ними!

Ирина легким жестом снабдила пистолет пулькой и направила в босса. Я с удивлением разглядывал ее изящную ручку в белой перчатке. Грохнул выстрел, Григоришин дернулся и затих, из раны на плече показалась кровь. Красавица брезгливо бросила пистолет к моим ногам. Затем вся компания двинулась к выходу. Впереди – лохматый Николя с документами, за ним – долговязая Марго с исступленным взором горящих, черных глаз, затем – нежная, белокурая Ирэн с милой родинкой на подбородке. И, к моему недоумению, процессию замыкал папочка. Закрылась массивная дверь. Стало одиноко среди разного рода белковой продукции рядом с тираном Григоришиным.

– Волк в овечьей шкуре! – пришел в себя шеф.

– Вы о ком? – полюбопытствовал я. – Обо мне?

– Много чести!

– Тогда о ком же? О моем папочке?

– Ты считаешь его своим папочкой? Я был о тебе лучшего мнения, Валериков!

– Холодно как-то, – переключился я на более насущную тему.

– Нормальный температурный режим. Для холодильной камеры, – он еле находил силы говорить. – Хоть бы не сдох я тут, ибо эти мерзавцы спишут мой бесславный конец на тебя, Валериков! Вложат пистолет убийцы в твою окоченевшую руку! А потом доберутся и до твоего отца!

– И вы пугаете меня такой перспективой? – я трясся от холода. – Но, смею заметить, отец удалился – заодно с ними!

Григоришин опять потерял сознание, уронив голову на грудь. Меня тоже начал одолевать сон. Снилась душная тюремная камера. Мужик, похожий на бухгалтера, истово хлебал мою тюрю. А перед носом у меня надоедливо вертелись обветренные, покрытые цыпками, пахнущие дешевым куревом руки сыщика Ивана Тимошкина, которые терзали мое замерзшее тело вместе с бараньей тушей, пытаясь отделить одно от другого.

– Выносите его и водочкой, водочкой разотрите! – орал Иван каким-то теням, которые суетились вокруг. – И раненого директора спасайте, пока не истек кровью! «Скорую» вызывайте!

Почему-то подумалось, что и в раю мне не избавиться от этого сыщика.

 

 

 

Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на диване в кабинете Григоришина, укрытый элегантной шубой девушки из дешевого квартала или светской львицы, – так и не понял, к какой категории ее относить. Красавица скромно сидела на стульчике с заведенными за спину руками. Рядом с ней – черноокая матушка, Маргарита, тоже в наручниках, и мой насупившийся папочка со шрамом, и нотариус Николя, мстительно жевавший тонкие губы и время от времени встряхивавший спутанными кудрями. Но самым потрясающим было другое: надо мной стоял, с тревогой и любовью вглядываясь в мое лицо, еще один мой отец. И я сразу понял, что это и есть настоящий, элегантный, аккуратный, без шрама и дурно пахнущих носков, мой дорогой Геракл Эммануилович! Папочка плакал надо мной: сначала от жалости, потом от радости.

– Очнулся? – воспрянул он духом и все не выпускал из рук мои замерзшие пальцы, а потом гневно воззрился на предшествующего папашу. – Какой ты мне брат после этого, Вася? Бизнес хотел заграбастать – полбеды! Но сына моего обрек на гибель! А ведь я искал тебя все годы – с тех пор, как нас, близнецов, разлучили в детдоме! Мечтал о радостной встрече!

– Я тоже мечтал, – проскрипел двойник со шрамом, – и нашел! Ты, Гера, получил все от жизни: тебя усыновили, растили, учили, потом ты сколотил капиталец. Вишь, фирму какую создал! – обвел он тусклым взором стены кабинета. – А что – я? Кроме приюта, воровских сходок и пятнадцати лет тюрьмы вспомнить-то нечего! Вот и хотел возместить, как говорится, что было утрачено...

– Ты болен, братец и нуждаешься в лечении. Я постараюсь тебя простить и помочь. А ты, Марго, – переключил Геракл Эммануилович внимание на секретаршу. – Как ты оказалась втянута в эту гнусную историю?

– А-а! – демоническим голосом завопила та, мотая головой и ударяясь плечом в сидевшую рядом Ирину. – А дочь твоя внебрачная – тоже гнусная история!?

– Марго! – запротестовал отец. – Что с тобой случилось? Что за чушь ты несешь?

– Не затыкайте мне рот! – теперь ее усердно удерживали два оперативника. – Твой братец, Вася, – трясла она волосами в сторону двойника со шрамом, – хоть и рецидивист, но готов был на мне жениться! Осталось только затолкнуть тебя, Гера, в мясорубку и Вася занял бы твое место, а я – рядом с ним!

– Сумасшедшая она у меня! – закричала Ирина с искаженным лицом. – Сама не ведает, что говорит!

– Сумасшедшая, не сумасшедшая, – заявил сыщик Иван Тимошкин. — Разберемся! И не такое видали! Уведите их!

– Спасибо, Ваня, – папочка пожал сыщику руку. – Ты спас Игорька. Я нанимал тебя для простенького, в общем-то, вопроса: выведать в деталях, как ведутся дела в моей фирме по части бухгалтерского учета и налогов, все ли тут чисто, нет ли криминала, а ты раскопал целый заговор! Не зря, выходит, тебя рекомендовали мне в качестве лучшего спеца!

– Да ладно, Геракл Эммануилович! – не без труда выговорил его имя Иван, упитанное лицо которого расплылось в довольной улыбке. – Колбаска-то у вас, между прочим, отменная! «Егерская», говорите? Лучше «Охотничьей», несомненно!

– Будет тебе колбаска всегда, когда пожелаешь! – по-своему отреагировал на его эпитеты папочка. – До конца жизни обязан тебе, Ванечка!

– Насчет конца жизни не знаю, а вот сейчас бутербродик, да с чайком горячим, не помешал бы, – с деланным смущением заявил Иван. – А то ведь с утра не пимши и емши! – скорчил он жалостливую мину. И уже через несколько минут, с удовольствием оглядывая большое блюдо с бутербродами, продолжал. – Пусть не сразу, но я понял, какой сценарий разыгрывала эта шаечка, чтобы взобраться на престол вашей небольшой империи, Геракл Эммануилович! Секретарша Марго полгода назад выдала свою дочь Ирину за директора фирмы Григоришина, но ей показалось этого мало. Ирина, между тем, завела любовника, нотариуса Николая, за которым и прежде водились грязные делишки. А тут явился ваш родной братец, рецидивист Василий. Оценив его потрясающее внешнее сходство с вами, Марго сразу прибрала его к рукам. У них созрел план завладения «Белковой продукцией». Василий стал названивать от вашего имени Григоришину будто бы из-за рубежа, шантажировать его готовящейся якобы реорганизацией и сменой руководства, а параллельно они обрабатывали Игорька, подсунув ему сфабрикованную диктофонную запись, внушив ему мысль, что Григоришин представляет для вас реальную угрозу. Думаю, кто-то из них и прирезал несчастного пенсионера на катке, принимая его за вас, а заодно желая выставить виновным Игорька, упечь его, так сказать, за решетку. Впрочем, тут надо кое-что прояснить, – осмотревшись в кабинете, Иван направился к видеоплейеру. – Соседка Игоря, школьница Нина дала мне видеозапись телерепортажа с катка «Серебряный лед», сейчас прокрутим…

 

– Кассета же сгорела! – икнул я.

– Ошиблась девчонка, Валериков: впопыхах сунула тебе видео с любимыми клипами. А та, которую вручила мне сегодня, как раз и содержит нужную нам информацию.

На экране уже замерцали огни празднично убранного катка. Из толпы катающихся граждан прямо к объективу вдруг вырулил я, с радостным оживлением озираясь по сторонам в поисках феи.

– А вот – и герой нашего вчерашнего интервью! – вещал за кадром бодрый голос репортера. – Еще вчера он утверждал, что подобное развлечение – удел незначительной части населения. Но посмотрите, с каким азартом примкнул этот молодой человек к веселящимся гражданам, которых буквально несть числа! Наша мэрия сделала горожанам поистине великолепный подарок к новогодним праздникам!

Пока он так лепетал, моя физиономия все еще маячила на экране. Мимо проносились люди, а позади уже вырисовалась полноватая фигура пожилого господина в вязаной шапочке, похожего на моего отца. За его спиной я увидел лохматые кудри и бледное лицо Николя с раздутыми ноздрями. В руке нотариуса блеснул продолговатый предмет.

Репортаж в данном месте закончился, поскольку на катке погас свет. Иван еще раз прокрутил запись:

– Стоп-кадр – увеличим немного. Вот он, нотариус-убийца с ножом, похищенным из стола Ивана. А вас, Геракл Эммануилович, по моему сигналу прямо с трапа самолета сняли наши люди и доставили в безопасное место. Если бы вы отправились в тот вечер на каток в соответствии с полученным приглашением, то теперь мне некому было бы излагать фабулу происшедшего. Не повезло вам с братом!

– Не повезло, – вздохнул отец.

– После того, как вы меня наняли, – Иван уже застегивал куртку из потертой, темно-синей материи, – я решил на всякий случай поставить жучки на их телефоны. Все тайны и выведал. Вовремя, как полагаю.

– Значит, все это затеял не Григоришин? – запоздало прозрел я.

– Балбес ты, Валериков! – покровительственно произнес сыщик. – Твой шеф – такая же жертва, как и ты! Между прочим! – обратился он к отцу. – Ваш юноша дома питается жареными лимонами!

Похоже, эта новость показалась отцу ошеломительной:

– А ведь я просил Марго присматривать за моим ребенком!

– Она и присматривала, – согласился Иван. – Только совсем с другой целью. Как только познакомилась с вашим братцем, так и размечталась захапать ваше состояние.

Напоследок Иван шумно отхлебнул чай и, поколебавшись мгновение, сунул в карман сверток с десятком бутербродов.

Когда он удалился, стал слышен шорох снежных крупинок на оконных стеклах.

– Ну что, папочка, беремся за дело? – подхватился я, окончательно придя в себя. – Ты ведь хотел, наверное, сделать меня директором? Ну, хотя бы на время, пока Григоришин будет лечить свои раны?

– Директором? Тебя? – удивился папочка и, весело хихикнув, ткнул меня кулаком в плечо. – О, да ты на самом деле немного отъелся! – удовлетворенно констатировал он.

И мы потолкались немного, пообнимались, а затем взялись за работу.