HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Владимир Подтыканов

Калитка

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: Карина Романова, 22.06.2010
Иллюстрация. Автор: Андрей Ни. Название: «От беды к беде». Источник: http://www.photosight.ru/photos/3537146_large/

 

 

 

Он не помнил – что именно ему приснилось, но проснулся со стесненным сердцем, чувствуя как какая-то безотчетная, необъяснимая тоска, сжимая его, заставляла ныть ощутимо и болезненно. Вглядываясь в темноту комнаты, в темноту за окном и вслушиваясь в тишину, вспомнил, как вот также затемно, просыпался в детстве. Как лежал, перебирая в памяти свои пацанячьи вчерашние дела и думая – чем бы заняться сегодня. Многое чего в то время сулил ему предстоящий день.

Еще затемно, как бы понимая, что еще рано, не очень громко, вполголоса, заявлял о себе проснувшийся петух. Едва начинало рассветать, чтобы разбудить свое семейство, он голосил уже громче. Вскоре, со двора доносилось кудахтанье кур, гогот гусей, бродя по натянутой проволоке, гремел своей цепью «Разбой». Скрипнув, отворялась калитка – мать провожала на пастбище подоенную «Зорьку». Звякая сбруей фыркал «Орлик», тарахтела телега – отец уезжал косить сено. А когда над землей показывался красный-красный в это время край солнца, взлетев на забор и от всей души радостно хлопая крыльями, каким-то особенно звенящим и, как бы переливающимся, булькающим, клокочущим от волнения голосом – петух радостно приветствовал его восход.

Вздрагивая от утренней свежести, сжавшись и приподняв плечи, поглаживая по всей длине озябшие руки, он выходил на улицу. В летней кухне, мать процеживала молоко и наливала ему в алюминиевую кружку. Еще неостывшее, оно пахло «Зорькой» и полынью.

Вспомнив вкус того молока, Васька непроизвольно заплямкал губами, сердце защемило еще сильней, а тоска стала невыносимой. Что-то властно и сильно тянуло туда. Тянуло так, что…

Решив ехать прямо сейчас, оделся и выгнал из гаража машину. Переехав заросшую с обеих сторон камышом плотину, ту самую, по которой ездил еще с отцом и матерью на лошадях, выехал на дорогу к хутору. И дорога была та же, только в то время, на ней не было асфальта, а берестки и акации вдоль нее, точно также как и он, Васька, были тогда совсем еще маленькими. Как же выросли за это время, и даже постарели они? Сердце защемило вновь и всю дорогу одолевали воспоминания об отце, матери, брате, доме…

Оставив машину на краю хутора, пошел на родную улицу. Здесь все было по-старому. И калитка та же. Привычно толкнув ее, тут же замер. Произошло что-то такое, отчего, перехватило дыхание, сердце затрепыхалось, заколотилось так, что стало больно ребрам. Какое-то время стоял, не понимая – что же произошло? Пока не дошло – калитка!..

Именно этот ее скрип, он помнил, оказывается, всю жизнь. Помнил столько же, сколько помнил себя, хотя не вспоминал уже лет двадцать. Помнил, как придя из армии, вот также толкнул ее и как этот знакомый скрип, полоснул по сердцу. Точно также, с, точно также колотящимся сердцем, замер он и тогда. Твердый и острый ком подступил к горлу, когда, сквозь выступившие слезы, увидел знакомую тютину и отцовский верстак под ней. Со всхлипом втянув, не ставшего вдруг хватать воздуха, и то ли мысленно, то ли всем своим истосковавшимся сердцем, задохнувшимся свистящим шепотом выдохнул – Родина!..

Только тогда, только после трехлетней разлуки, впервые в жизни, понял – что значило для него это слово. Помнил и родные шаги между калиткой и домом. Он знал их. Знал, кому принадлежали они. Знал и в горести, и в радости. Знал в заботах и в праздности.

Знал…

Но затихли они уже на этой Земле. Одни затихли давно, другие не очень, а третьи совсем недавно. До спазм в горле, до рези в глазах, до мурашек по коже, до замирания сердца и той знобящей, кожей ощущаемой холодной, вакуумной пустоты вокруг себя, понял – он один, теперь совсем уже один, остался на всем этом белом свете.

Оглядев двор, увидел, что тютины уже нет. Не было и отцовского верстака. Многое, очень многое в их жизни было связано с этим деревом. Оно было как бы членом семьи, а может быть, так оно и было.

Рассказывали, что еще не умея ходить, он ползал под ней, собирая сладкие, сочные ягоды. Лицо и руки постоянно были перепачканы их темно-фиолетовым соком. Когда подрос, собирал эти ягоды с отцовского верстака, куда они падали перезревшие и сочные или стоя на нем, срывал прямо с дерева. Не знавшему шоколадок, карамелей, мороженого и сгущенки, ему тогда казалось, что ничего на свете не было вкуснее тех ягод. Впрочем… Сейчас ему казалось так же…

Уставшая, по несколько раз в день, сметать эти ягоды, отдавая их курам и уткам, мать, однажды, подступила к отцу, чтобы он спилил ее. Он ответил:

– дерево не виновато в том, что мы не умеем довести до ума все то, что оно дает. Оно же для нас старается…

Пораженная этим доводом, мать, впервые взглянула на тютину не как на дерево, а как на живое существо, тоже делающее отведенное ей дело. И то ли признав членом семьи, то ли животиной их двора, как корова или поросенок, но перестала выливать под нее грязную и мыльную воду. На зиму, весной и летом после каждого дождя, вскапывала землю под ней или заставляла его с братом.

В летнюю жару, когда земля от сухости трескалась так, что в трещины проваливались лом или лопата так и не доставая дна, они поливали ее, выливая по несколько десятков ведер. А вода все уходила и уходила. Они помогали ей выжить, и, в благодарность за это, она уже не сбрасывала с себя мелкие, незрелые, но уже старчески высохшие мертвые ягоды, а снова одаривала, полновесными, сочными, спелыми.

Всю зиму они ели варенье, сваренное матерью и бабушкой из этих ягод. А когда пошла мода закатывать в банки, к нему добавились компоты из них, с добавлением вишни и алычи.

Под шорох ее листьев он засыпал и просыпался. Под ней же за отцовским верстаком и приставленными к нему столами, его провожали в армию, встречали после и за тем же верстаком и столами, играли свадьбу.

На этом верстаке стоял гроб с телом отца, и, наверное, матери и брата…

Тот же ком подступил к горлу, навернулись слезы, и чувство той, до конца еще не осознанной, но и без того уже огромной вины, навалилось на него.

Там где когда-то стоял его с братом велосипед, отцовский мотоцикл, материны кастрюли, ведра и коромысло – теперь стояли и лежали совсем другие вещи. А сам дом казался маленьким и жалким, словно оставленный всеми сиротинушка в окружении этих чужих вещей. Будто что-то свое, единственное, незаменимое, до боли дорогое, увидел он, навсегда потерянным в чужих равнодушных руках. Только сейчас до него дошло все то, что вкладывают люди в понятие – родительский дом. С тем же скрипом затворив калитку, с тем же комом в горле и при тех же слезах, тихо побрел по родной, когда-то, улице, ничего не видя вокруг.
Вспомнилось, как однажды, сразу после армии, что-то строгал на верстаке. По лицу, то и дело, елозила какая-то молодая веточка, как это, играясь, делают дети. Казалось, он слышал не шорох листьев, а счастливый детский смех и, даже, предупреждающий шепот мамы-тютины:
– не балуй!.. Это человек!..
Был он тогда с похмелья, рубанок съезжал то вправо, то влево, доска то и дело отъезжала от упора вслед за рубанком, а тут еще эта веточка… В сердцах рванув ее от лица, и сломал.

И тут же испугался. Ему показалось, что это не сок дерева выступил на изломе, а детские слезы. Теперь, вместо прежнего детского смеха, ему чудился удивленный и горестный плачь. А тот же голос мамы-тютины «выговаривал»:

– я же говорила!.. Это человек!..

Мелькнула трусливая мысль:

– Господи!? Что они подумают обо мне?..

Он побежал в дом, нашел бинт и осторожно и бережно, как свою собственную руку, сложил и перебинтовал ту веточку. Через некоторое время с радостью убедился, что она срослась, и что на месте излома остался только едва заметный бугорок.

Вспомнив это, почувствовал, как просохшие было слезы, подступили снова, и почти вслух, простонал:
– Господи!.. Да ведь было же когда-то, и во мне что-то?!..

Несмотря на столь ранний час, у забора, на лавочке, сидел заметно постаревший уже дед Свистун. Васька присел рядом. Не обращая на него внимания, погруженный в свои думы, тот сидел безучастный не только к нему, но и ко всему вокруг.

По улице кто пешком, а кто на велосипедах, люди гнали коров в стадо. Помахивая хвостами и, задумчиво мотая головами, коровы, казалось, тоже были погружены в какие-то свои думы. Подходя друг к дружке, они приветствовали подруг, вновь встречаясь после порознь проведенной ночи, одновременно принюхивались, стараясь определить – чем же это таким, вкусненьким, угощали их хозяйки перед тем как подоить?

Огромный темно-красный бык, низко, на одной ноте басовито мыча, рвал передними копытами землю и бросал высоко вверх, словно был недоволен чем-то или показывая, на что способен.

Васька смотрел на него, краем глаза наблюдая как дед, видимо заинтересовавшись и как бы вспоминая, поворачивался к нему, вновь отворачивался беззвучно шевеля губами, и наконец спросил:

– а ты, часом, не Чеботарь ли будешь?.. Васька?..

– Он самый…

Ответил, не столько обрадованный тем, что его узнали, сколько чувствуя ту, теперь уже неотплатную вину, перед отцом, матерью, братом. И что эту вину, конечно же, знали и люди, и знал этот дед.

– То-то я и смотрю… – раздумчиво протянул Свистун и, замолчав, сложил руки на сухую вишневую палку, поглядывая на проходящих коров тем вечным крестьянским оценивающим взглядом, как бы сравнивая их со своей. И, то ли эти сравнения были явно не в пользу его коровы, то ли то о чем думал, было не в пользу Васьки, со вздохом и едва скрываемым осуждением, наконец, сказал:

– Ждали… Ждали они тебя… Особенно мать…

С тем же, отозвавшимся в Васькином сердце болью, с горестным и как бы осуждающим вздохом, произнес:

– да и отец тоже…

Сказал, словно бы и не так уж осуждающе, словно и у него были свои такие же шалопаи. И в то же время сказал так, словно и сам чувствовал какую-то свою вину, за то же самое что и он, Васька. Чувствовал, все эти прожитые годы. Чувствовал, как чувствуют ее все, когда приходит время. Сказал, словно подчеркивая, что эта вина висит на каждом, висит на всех. На одних она больше, на других меньше. Но, осознание этой вины, слишком поздно доходит до нас. Слишком поздно… И от этого «слишком поздно», ком опять подступил к горлу, и до рези защипало глаза.

 

На кладбище было так, как бывает только на кладбище, как бывает там где покоилось все то, что, когда-то, было жизнью. Родной жизнью…

Здесь, словно витали воспоминания об этих былых жизнях, или и в самом деле, каким-то образом, они присутствовали где-то. Васька даже обернулся несколько раз – казалось словно кто-то, то ли с памятника, то ли с какого-то этого холмика, то ли откуда-то оттуда, безмолвно окликая, смотрел на него. А может быть, так оно и было?..

Ведь все когда либо жившее, и все происходившее под этим небом, где-то запечетлевается на этой Земле. Где-то отпечатывается, обязательно оставляя, хоть и незримый, но несомненно существующий след. Эти прожитые жизни, поселились здесь, теперь уже навечно. Что-то неумолимо и страшно подчеркивало – все это уже в прошлом. В прошлом. И никогда-никогда уже не повторится. Никогда-никогда уже не будет…

Могилу отца Васька нашел не сразу – очень уж разрослось, заселилось за это время кладбище. С затаенным страхом, разглядывал знакомые лица на памятниках. Были среди них и уже старые, были и молодые, и, даже, совсем еще детские – эта жизнь не щадила никого.

Глядя на памятник, на скорбный холмик, до рези в сердце, явственно и остро до него дошло осознание того, что, только, это, теперь и осталось от, как казалось когда-то, вечного отца. Вспомнилось все то, о чем предупреждал он. Вспомнилось, как легкомысленно, как по молодости, беззаботно и бесшабашно не воспринимал те отцовские предупреждения. И как сбылись… Как же страшно сбылись, все они…

Что-то навалилось на него. Задыхаясь, со всхлипом втянул ставший вдруг разреженным воздух, рухнув на колени, повалился перед этим холмиком. Раскинув руки, обхватил, уткнулся лицом в сухую, горячую, колючую землю, и, придушенно застонал, завыл сотрясаясь и сотрясаясь в тех судорожных, тех запоздалых, тех страшных, годами, а может и десятилетиями, копившихся в нем рыданиях…

 

 

 

517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Лучшие бк для ставок на спорт
Поддержите «Новую Литературу»!