Кира Муратова

На чтение потребуется 20 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Режиссёр-женщина, да ещё и талантливая – явление и по сей день редкое. А, не побоимся этих слов, легендарные режиссёры-женщины – явление исключительное. Итак, Кира Георгиевна Муратова, обладательница неповторимой, уникальной киноэстетики, представила шестнадцатого декабря в кинотеатре «Родина» свой новый фильм «Мелодия для шарманки». И нам удалось встретиться со знаковым режиссёром и обаятельнейшей женщиной.

Но прежде чем обратиться непосредственно к самому интервью, давайте посмотрим небольшой фрагмент из её нового фильма «Мелодия для шарманки», фильма, посвящённого беспризорным детям.

 

 

Кадры из фильма «Мелодия для шарманки»:

 

– Никита! Никита! Никита! Никита.

– Чего ты на нашу территорию падать пришёл? Здесь падать нельзя. Иди падай в другое место.

– Хе-хе…

– Опа! Такой маленький, а уже клея нанюхался, ха-ха…

– Ц-ц-ц…

 

Роман Оленев: Прежде всего, я хотел бы вас поздравить с прошедшим днём рождения, с премьерой нового фильма, несмотря на эти снежные заносы, и поблагодарить, что не отказались от общения, ведь известно, что общаться и давать интервью вы совсем не любите. Спасибо большое.

 

Кира Муратова: Спасибо вам.

 

Роман Оленев: Кира Георгиевна, вы всегда интересовались второстепенными людьми в своих фильмах, маленькими людьми. На этот раз сняли картину, где главные герои – маленькие люди – в прямом и переносном смысле.

 

Кира Муратова: Совсем маленькие.

 

Роман Оленев: Расскажите, как вам работалось с детьми? Почему был такой длительный кастинг? Я знаю, очень скрупулёзно вы отбирали детей. С чем это связано, что вы искали в детях?

 

Кира Муратова: Дети – это те же актёры, на самом деле, они не отличаются принципиально. А что это значит? Что главное в актёре? Талант. В детях – то же самое. Если ты открываешь актёров – профессионалов, непрофессионалов, детей или взрослых – они должны быть талантливы. Просто в детях это состояние может быть преходящим – оно, может быть, и пройдёт. Или оно, может быть, не будет совпадать с внешним обликом этого существа. Потому что нутро и внешнее, наш характер и наша внешность – они же имеют какие-то, те или иные, совпадения, переклички. Может быть, они перерастут это. А на самом деле, они со временем становятся очень серьёзными профессионалами. Если это длинная роль – то со временем, как у них было, скажем, у Лены^[1], у Ромы^[2], который простудился и отсутствует. Они очень ответственно и серьёзно – хотя кажется, что они там играют, бегают и как будто отвлекаются – на самом деле они чрезвычайно серьёзно относятся к своим ролям. И они работают, что называется, «большими мазками», это очень редко кому доступно. Это как наскальные рисунки или… Даже можно было бы сравнить – есть некоторые замечательные детские рисунки, не все. Потому что они, в принципе имеют какой-то общий характер, то есть, обобщённость, как бы абстракционизм своеобразный. То есть, кругляшок, точка, точка, огуречик, и так далее, вышел человечек. Вот они так играют. Они играют по существу. Они не ответвляются, не раскрашивают, как делают многие актёры – в основном, профессионалы. Они идут по главному, существенному пути.

 

 

Кадры из фильма «Мелодия для шарманки»:

(звучит песня)

– Спи, мой малыш, вырастай на просторе,

Быстро промчатся года.

Смелым орлёнком на ясные зори

Ты улетишь, как звезда…

– Э! Да что такое!

– Да что такое!

– Ясное небо, высокое солнце

Будут всегда нам с тобой.

Спи мой воробушек, спи, мой сыночек,

Спи, мой звоночек родной.

 

Кира Муратова: В общем-то, в этом всё дело. Конечно, у них есть своя специфика, чисто физиологическая – они устают. Быстрее устают – организм детский не может… Понимаете, мы снимаем по двенадцать часов как минимум. Они устают. Их организм вправе это высказать – просто заплакать и сказать: «Я хочу спать, я хочу к маме». Ну а эти дети были у меня мужественные такие, они держались, особенно, присутствующие здесь. Но она и старше. Да, Лена была очень стойкой.

 

 

Кадры из фильма «Мелодия для шарманки»:

 

– Нам же ничего не надо, только скажите, где, где переулок Успенский?

– У вас шнурок!

– Ничего не скажу. Знаю я эти приколы! Сначала переулок, потом переночевать негде?

– Шнурок у вас!

– Потом ни денег, ни бумаг.

– Да ничего нам от вас не надо!

– Ах, какая жалость!

– Просто скажите, где переулок Успенский!

– Я сейчас с вами заплачу. Сейчас с вами. Вон, сколько лохов вокруг. Им и вешайте лапшу.

 

Роман Оленев: Кира Георгиевна, ваш новый фильм отсылает нас, зрителей, ко многим литературным источникам – вы упомянули и Андерсена, его сказку, но есть и намёк, отсылка к рассказу Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке». Их истории – это тоже грустная святочная история, и финал так же трагичен. Но всё же окончательное слово у писателей – обнадёживающее. По крайней мере, там предполагается мистическое оправдание этой ситуации, что будет…

 

Кира Муратова: А Бог её наградит, да?

 

Роман Оленев: Да.

 

Кира Муратова: Вы знаете, я, наверно, не настолько точно это... Может быть, вы перечитывали? Ну, значит, я не совсем так уж подражательно пошла по пути Андерсена и Достоевского.

 

Роман Оленев: Ну а почему вы всё-таки…

 

Кира Муратова: А что за «почему»? Я всегда эти интервью называю «почемучки». Вот опять пришли почемучки… Что значит «почему»? Потому что жизнь для меня представляется с трагизмом на молекулярном уровне. Мне очень нравятся эти слова – «трагизм на молекулярном уровне», я действительно так чувствую. Потому что окружает меня реальность, вселенная вся трагична. Начните с химии: кислоты и щёлочи, как они цапаются, понимаете? С самого начала. И так всё дальше идёт в конфликтном таком… И кончается всегда там… Конечно, если верить в Бога так вот, как вы сказали, окончательно, что вот, есть загробная жизнь и потом всё равно… Может быть. Потому что я не верю в Бога, наверно, поэтому я воспринимаю трагизм таким буквальным и оголённым.

 

 

Кадры из фильма «Мелодия для шарманки»:

(звучит песня)

– …Проплыла над двором

Стая синих ворон

Колокольный в ушах звон

– Деньги!

– Бери «Шанель»

Пошли домой

Облупилась луна

Наступила зима

И немного себя жаль

Ровно тысячу лет

Я иду по Земле

Оставляя тебе след

 

Роман Оленев: В какой-то степени можно говорить, что, выбрав жанр рождественской сказки, вы, по сути, нарисовали такую почти предапокалиптическую картину… Вы не согласны?

 

Кира Муратова: Я слушаю вас, но я ж могу быть несогласной, так же как и вы. Я с вами – вы со мной.

 

Роман Оленев: События происходят в рождественскую ночь, а герои – беспризорные дети – гибнут именно в рождественскую ночь.

 

Кира Муратова: Да, вы знаете, вот родился Иисус Христос, потом его распяли. Ну, так, наверное, это предвидится и в рождественскую ночь уже, его судьба.

 

Роман Оленев: Ну вот поэтому я и спрашиваю…

 

Кира Муратова: Хорошо. Пойдём по этому пути: что всё идёт к трагедии. И когда его распинали, наверное, уже никто не помнил про рождественскую ночь. Ну, кто-то помнил, конечно, те, кто участвовал.

 

Роман Оленев: Почему я так задаю вопрос: вы наполнили картину христианской символикой, и поэтому зритель неизбежно вынужден искать прочтение где-то в этом русле.

 

Кира Муратова: Зритель хочет хеппи-энда. Его здесь нет. Это трагедия. Искусство даёт удовольствие не только хэппи-эндом, не столько, мне никогда оно не даёт... Искусство даёт удовольствие искусством. То есть. Там разные можно формулировки [давать], начиная от Аристотеля – «блаженство узнавания»: ты узнаёшь отражение вот этой жизни, и почему-то это отражение и узнавание этого отражения тебе доставляет блаженство.

 

Евгений Голубенко, редактор и художник: Там есть просто тема рока и невезения, которое присутствует вообще всегда и в любой жизни. Степень. Вот, пошёл бы направо, вот, как на камнях писали в сказках, пойдёшь налево, пойдёшь направо и так далее. И в этом фильме, по-моему, это основная тема. Тема невезения и рока. То есть этим детям могло и повезти. Но не повезло.

 

 

Кадры из фильма «Мелодия для шарманки»:

 

– Так. Так, два часа тебя жду. Сонная тетеря. Давай!.. У нас не богадельня!

– Запах хлеба одуряющее прекрасен! Это не просто пища, которой можно удовлетворить голод! Это переизбыток любви! Милость мира! Благословенный дар жизни!

 

Роман Оленев: В вашей новой работе чувствуется если не уход от абсурдистского киноязыка, но всё-таки концентрация абсурда уже не такая высокая, как в предыдущих ваших работах. Меньше провокаций по отношению к обычному зрителю, меньше каких-то шокирующих элементов…

 

Кира Муратова: Тут я не судья. Я знаю, что абсурдист Ионеско^[3], драматург, пьесы которого любила когда-то, но потом не перечитывала – не знаю, может быть, [теперь] понравились бы или нет, помню только обрывочки. Я не очень умею эти термины – постмодернизм, модернизм, абсурдизм – применять к себе, я их вообще как бы забываю каждый раз. «Ой, а что такое модернизм? А что такое постмодернизм?» Мне объясняют, я киваю, запоминаю, потом опять спрашиваю: «А что такое модернизм?» Через полгода. Понимаете, я не знаю. Я думаю, что на некоторые вопросы человек не должен и не вправе вообще [отвечать]. Даже всё, что я сейчас с вами говорю – это неправильно. Я уже сделала это кино, и дальше я не должна его ни оправдывать, ни объяснять. Я как бы должна отстраниться, и люди должны его ругать, хвалить, ну и так далее… Да, это отдельная вещь уже, отдельная.

 

Роман Оленев: Кира Георгиевна, вам пришлось в шестидесятые-семидесятые годы испытать на себе, мягко скажем, давление со стороны советского киноруководства. Потом появилась свобода, в перестроечные годы. А вот сегодня, когда вроде как нет цензуры, вы чувствуете какое-то давление, какое-то ограничение?

 

Кира Муратова: Я – не чувствую. Тяготение земли я чувствую. Вот оно мне мешает очень, всегда, всю жизнь. Да, земное притяжение.

 

Роман Оленев: В творческом плане вы чувствуете, что вот эта свобода – она сегодня есть, абсолютная, да?

 

Кира Муратова: Я только сама во всём могу быть виноватой.  Я сама могу быть во всём виноватой. И это правильно. Если я не придумала – я не права. Если я не убедила – я не права. И так далее, и так далее. Если мне не дали денег – даже и тут я не права. Значит, я не сумела чего-то, чтобы вот эти люди захотели мне дать деньги на фильм. Высоко выражаясь, это правильное ощущение творца. Мне нравится эта эпоха, что она меня ставит в ответственную позицию, а не в позицию, когда мне кажется, что я хорошо что-то сделала, а мне берут и это всё перечёркивают и говорят: это выбросим, просто выбросим, даже не доведём до суда какого-то там – зрительского или критиков, а просто выбросим, потому что это идеологическая эпоха и есть начальник, который всё знает.

 

Роман Оленев: Всё-таки, в какой-то степени тот нравственный кризис, который сегодня переживает общество…

 

Кира Муратова: Нравственный кризис? Общество всегда его переживает. Люди всё забывают. Они считают себя и своё время особенными. Ну как вот говорят: «ну раньше ж не было нищих». Да их загоняли в подвалы, их выгоняли из Москвы, из большого города. Нищие были всегда, были и есть. А в советское время сколько их было! Просто их всех загоняли, это не разрешалось.

 

Роман Оленев: Хорошо известна ваша любовь к чёрно-белой эстетике, вы даже как-то говорили, что цвет в кинематографе вас раздражает. И всё же большинство ваших фильмов выполнено в цвете. Как вы решаете: быть фильму цветным или чёрно-белым?

 

Кира Муратова: Это – к сожалению. Из цвета в моих фильмах, мне цвет нравится только в фильме «Познавая белый свет»^[4]. Чтоб я сказала, что я подписываюсь под всяким кадром, и он мне нравится. К сожалению, он снят не на плёнке «Кодак». И, тем не менее, даже в выцветшем своём состоянии он мне [нравится]. Я предпочитаю чёрно-белое кино, оно ближе к тому, что я называю искусством в кино. Во-первых, потому что чёрно-белые кадры… Я не умею ставить свет, к сожалению, как оператор. В конце концов, когда он уже на плёнке, я его вижу. Он меня не всегда устраивает. Я читаю, что оно, будучи более искусственным, как и чёрно-белая фотография, одновременно и более естественно. Это одновременное странное такое действие. Вот, например, когда стекляшки на столе будут лежать, и мы их снимем на чёрно-белую плёнку, мы увидим бриллианты. А если мы снимем на цветную плёнку, мы увидим, что это дешёвка. Вот есть что-то такое, какая-то магия в чёрно-белом изображении, которое одновременно даёт какую-то документальность, достоверность, и одновременно как бы эстетизирует, удорожает, улучшает, то есть, становясь более искусственным. Мы видим всё в цвете – там мы видим: искусственно цвет убран. И, тем не менее, оно… может быть, потому, что мы привыкли к хронике. Не знаю, почему, где происходит в мозгах какая аберрация, что мы это одновременно видим и документально убедительно… Вот если я сниму нищего: в чёрно-белом, даже если он будет одет в костюмерной, я быстрее поверю, что он настоящий нищий. А если в цвете – я как-то начну придираться: что-то вот это голубенькое, а что-то на нём красненькое, наверное, это не настоящее. Что-то такое там прекрасным образом сталкивается, и убеждает, и нравится мне эстетически. Как говорила Зара Абдуллаева^[5] – она известный очень критик – она говорит: «Я не эстетка, я суперэстетка». Ну, я не суперэстетка, но я эстетка. Простая одесская эстетка.

 

Роман Оленев: По-моему, как раз Зара Абдуллаева и усмотрела в фильме апокалиптическую атмосферу.

 

Кира Муратова: Ой, да, они сразу быстро усмотрели, хотя этим там и не пахнет. Они просто очень любят слово «апокалипсис» и они его усматривают, где только могут. Сразу, как только они скажут, как бы уже есть статья написанная: «А, это апокалипсис? А, ну понятно всё».

 

Роман Оленев: Кира Георгиевна, вы настоящий образец интеллигента, хотя, может, вы с этим и не согласны…

 

Кира Муратова: Да, я не очень хорошо понимаю это слово, но я согласна, я согласна.

 

Роман Оленев: И в ваших фильмах образ интеллигента всегда занимал едва ли не центральное место, но показан он как общественный тип абсолютно потерянный, нервный и бессильный. Значит ли это, что вы совсем не верите в интеллигенцию как силу, ответственную за нравственное здоровье общества?

 

Кира Муратова: За нравственное? Надо подумать. Я не знаю. Вы знаете, на очень многие вопросы, на которые я смело и быстро даю ответы, на самом деле я бы должна вот так отвечать: я об этом не думала, надо об этом подумать. Я симпатизирую силам добра, которые пытаются верить в прогресс, которые верят в то, что искусство имеет прямое влияние на ход событий, на исторический ход, на политический и так далее. Я в это глубоко не верю. Я верю в то, что искусство может для меня иметь побудительную силу толчка в самоусовершенствовании. То есть я достаточно долго чувствую, что я в этом смысле плохая, хорошо бы мне стать лучше. И мне самой будет от этого приятнее. Моей душе приятно, когда я чувствую, что становлюсь лучше. Искусство в этом смысле может мне давать такие толчки. Понимаете, но больше – что оно может изменить мир – я не верю, я глубоко не верю в прогресс. Конечно, если в это время человек будет смотреть фильм про насилие, увлечётся эстетизацией насилия даже, вместо того, чтобы самому насиловать кого-то или убивать – то это значит, что искусство в данный момент на него очень хорошо влияет. Что он включает диск и смотрит, и блаженствует. Но не сам идёт убивать и так далее. Понимаете, только в таком смысле. Или как толчок к самоусовершенствованию.

 

Роман Оленев: Кира Георгиевна, вы сегодня, безусловно, авторитет для всех – критиков и зрителей. Другое дело, что не все разделяют вашу эстетику, обвиняют ваши фильмы в искусственности, неестественности. А что для вас значит такое понятие, как художественная правда в кино, вообще, художественная правда в искусстве?

 

Кира Муратова: Правды не существует вообще. Правдоподобие можно создать. Иллюзию правды. Я могу создать свою иллюзию правды. Во всяком случае, стараюсь. Кто-то другой – совершенно противоположную. И вы посмотрите – хорошо сделано. Если хорошо сделать – вы будете плакать и улыбаться и тут и там. Потом будете встряхиваться и жить своей правдой и своей жизнью всё равно. Через пять минут, через два часа, через неделю – вы вернётесь к своей конструкции, к своим критериям и будете продолжать свою жизнь. Что-то в вас там разовьётся, усложнится, вы станете, может быть, как-то думать: может быть и они по-своему имеют свою правду. Но это будут правды. Знаете, был такой фильм «Расёмон»^[6] Акиры Куросавы^[7]. Там именно вот это, то, что вы говорите – правда. Там самурай, жена самурая, разбойник и ещё кто-то рассказывают одну и ту же историю, один и тот же случай. И показывают – в его изложении, в её изложении и так далее, четыре изложения одного и того же факта – рассказы очевидцев, они всегда противоречат друг другу: «Как, ты не видел? – Нет, я совсем не видел. – Ты в это время в другую сторону смотрел, наверно? – Ну, да».

 

Роман Оленев: То есть, всё относительно, да?

 

Кира Муратова: Думаю, что да. Была такая книжка замечательная – речи старинных русских адвокатов знаменитых. Вы читали, наверное, да? Ну вот, видите, там один и тот же случай излагается. Прокурор там или обвинитель: ах, боже, вот же они, факты, вот они на столе лежат на тарелочке. Потом адвокат выступает, всё то же самое абсолютно иначе трактуется, ты думаешь: да, он тоже вообще-то знает правду. Вот такие вещи, кого кто убедит, кто более [убедителен]. Или вы смотрите фашистский фильм, хронику. Идут ряды таких красавцев, в ногу маршируют, и марш звучит так красиво, и ты чувствуешь какой-то подъём, думаешь: «Боже, это ж фашисты! Что это я, вроде, плачу? От восторга какого-то. Да, на меня действует ритм, я вовлекаюсь». Шаманство. Знаете, что такое шаманство? Вот он что-то говорит, говорит, потом вообще начинает кружиться, в бубен бить, себя хлопать, что-то такое делать ритмичное. И ты впадаешь в какой-то транс. А музыка современная? Более чем, даже, да? Которая тебя вгоняет в какое-то состояние блаженное: чего ты восторгаешься, как? Просто ритм, просто искусство. Правда – не правда? Ничего не знаешь. Чувствуешь и всё.

 

Роман Оленев: Как вы себе объясняете, что впервые, насколько я знаю,  показали ваш фильм не в кинотеатре «Маски», рассчитанном на искушённого зрителя, а в таком большом демократичном кинотеатре, «Родина»?

 

Кира Муратова: Я это объясняю? Тем, что поумнели. (Смеётся). Наконец, поняли.

 

Роман Оленев: Ни в коем случае не тем, что вы пошли на поводу у зрителей, а потому что зрители пошли за вами?

 

Кира Муратова: Я считаю, что я иду на поводу у себя. Я очень рада, если эти «поводья» совпадают. Хоть и иногда.

 

Роман Оленев: Если обратиться к современному одесскому аматорскому кино^[8], как вам кажется, что у ребят получается, что вам не нравится в молодых режиссёрах?

 

Кира Муратова: Я вообще очень мало всё-таки смотрела. Что вы имеете в виду, фестиваль какой-нибудь?

 

Роман Оленев: Молодёжное аматорское кино.

 

Кира Муратова: Я не поклонница того, что я видела в этом фестивале. Я видела очень много интересных вещей студенческих в Киеве, когда бывала несколько раз на фестивале «Молодость». И там, действительно, видела достаточно много интересных студенческих, вообще, первичных таких работ. Там присутствовал такой как бы свежий взгляд на вещи. Какой-то, знаете, такой дурацкий иногда, но настолько свежий, что это пленяет. Там бывает, что нет такой замыленности, стереотипов, которые как бы [говорят]: «А, ну да, так нужно: начало, середина, конец, вы видите». Как это бывало. А здесь я не увидела этого. Я не знаю, вообще, я не поклонница. Я думаю, может это был неудачный фестиваль на этот раз? То, что я смотрела.

 

Роман Оленев: А что бы вы посоветовали как мэтр? К чему нужно быть внимательнее, на какие темы обращать внимание?

 

Кира Муратова: К искренности. Они недостаточно искренне снимали. Они снимали кино – большинство из них, из тех, кто, может быть, мог бы быть одарённым, не знаю, не берусь так судить – там очень много подражательного тому, как якобы нужно делать кино, как принято делать кино. Ну, и мы так же будем делать – или как телевидение, или как собственное кино, или как иностранное, или как наше. Я там не увидела интересных. Это ничего не значит. То есть, раз на раз не приходится. Я считаю, что всякий, кто может и хочет что-то снимать и имеет камеру и возможность, должен этим заниматься. Это прекрасно, понимаете? Так же, как если у тебя есть перо и бумага, и тебе хочется что-то выразить – будь искренним. Но это очень трудно, быть искренним.

 

Роман Оленев: И быть ещё и художественно одарённым, чтобы совпало.

 

Кира Муратова: Одновременно ещё чтобы это было и искренно, и выражено, понимаете? Вот как человек тебе даёт иногда что-то почитать своё и говорит: «Это часть моей биографии, это абсолютная правда». А ты читаешь и говоришь: «Да ну, это как-то выглядит неубедительно, это вообще как бы искусственно, неправда». А он: «Да что вы говорите, это всё со мной было». Да, с ним это было. И я права, и он прав. А он чего-то недовыразил, упустил, как форточка хлопала в этот момент – что и придало бы, скажем – я для примера говорю – правдивость, убедительность или там эмоциональность тому, что он описал. Он как бы описал, но половина осталась у него в душе, в голове, но не на бумаге, или там не в компьютере, или там не на плёнке. Это он ощущает так. Он одновременно ощущает то, что он сделал, и то, что в нём осталось – у него это как-то вместе. Но он – всё это. А я – нет. Я ощущаю только то, что он мне дал. Я того, что у него внутри, не знаю. Оно осталось. Он недовыразил. Поэтому – вот вам правда, пожалуйста, какая?

 

Евгений Голубенко: Это вопрос ремесла.

 

Кира Муратова: Не только ремесла, но и одарённости. Но стремиться к этому надо.

 

Евгений Голубенко: А есть ещё индивидуальное мышление, это ещё отдельная тема.

 

Кира Муратова: Ну, вообще, мы тут в такие дебри углубимся.

 

Евгений Голубенко: Есть оно или нет его.

 

Роман Оленев: Кира Георгиевна, я необыкновенно вам признателен за это общение.

 

Кира Муратова: Правда? Ну спасибо! А то я всё противоречила, извините.

 

Роман Оленев: Тем более что вы не любите общаться с журналистами, хотя я не совсем журналист, но, тем не мене, спасибо огромное. Я поздравляю вас ещё раз и с прошедшим днём рождения, юбилеем, и с наступающими праздниками.

 

Кира Муратова: Боже, с этим днём рождения меня заколебали. Я всегда говорю: знаете что, ну вот есть такое выражение – «говорите мне в глаза». Да за глаза говорите, за глаза, прошу вас, обо мне. В глаза – не надо.

 

 

 

 

21 декабря 2009

 

 

 

Источник записи видео: сайт одесского телеканала «АТВ» (atv.odessa.ua, прекратил свою работу в октябре 2014 г.).