Восходящие потоки

 

 

 

За обедом Славик посмотрел на Карла и сказал: «Ты галит». Тому послышалось – «Главлит». Карл переспросил. Славик повторил: «Галит ты, братец, галит». Карл был озадачен. Слово «галит» слышал впервые. Сначала думал обидеться. Потом преодолел себя и попросил Славика разъяснить значение слова.

 

Славик охотно разъяснил. Галит – это минерал, он прозрачен и бесцветен.

 

Сначала Карл успокоился. Но потом, после некоторого раздумья, все-таки обиделся и обиделся по-настоящему.

 

И в ответ обозвал Славика «коллаборационистом». Теперь пришла очередь Славику крепко задуматься.

 

«А ну-ка поясни, сукин сын, что ты имеешь в виду?»

 

Вместо ответа Карл поднялся и отправился на кухню готовить Славику какой-то зверский коктейль с водкой, шерри, кайенским перцем и гранатовым соком.

 

С приездом Славика мы стали много пить. Этим я не хочу сказать, что до этого мы пили мало. Просто мы стали пить еще больше.

 

В один из дней Славик пропал. Только что он сидел с нами за столом и, дожидаясь обеда, уныло потягивал виски. И вдруг... Мы с Карлом заметили его исчезновение не сразу, а лишь тогда, когда увидели, что вместе со Славиком исчез и его стакан с виски.

 

Появился Слакик под вечер, без стакана. Вид у него был озадаченный. Славик пропустил обед, что для него равносильно катастрофе.

 

На все наши расспросы Славик никак не реагировал и отмалчивался.

И только много позже, когда стемнело и перед отелем на лужайке зажглись светильники, он пробормотал:

 

– Черт бы ее побрал, эту даму с собачкой...

 

– Даму с собачкой? – переспросил Карл.

 

– В том-то и дело, что эта была без собачки... Но с такой же припиздью.

 

Карл укоризненно покачал головой и глазами показал на Беттину.

 

Я отметил про себя, что тесное общение с Карлом дурно влияет на Славика.

 

Славик налил себе водки и нервно выпил.

 

– Какая-то неведомая сила приподняла меня над стулом... – он замолчал, припоминая.

 

– Не тяни! Рассказывай живее, – подстегнул его Карл. – Ты говоришь медленно, и от этого твой рассказ теряет половину своей актуальности. Ткань рассказа стареет, истончается и рассыпается. Это тебе и наш писатель скажет, – Карл кивнул на меня. – Пока ты доберешься до конца, совсем стемнеет, и мы забудем, о чем ты говорил вначале...

 

Славик внимательно выслушал Карла, кивнул и заговорил очень быстро:

 

– Какая-то неведомая сила приподняла меня над стулом...

 

– Ну вот, теперь он затараторил, словно за ним кто-то гонится! Беда мне с тобой! Говори членораздельно!

 

– Ка-ка-я-то-не-ве-до-ма-я-си-ла-при-под-ня-ла-ме-ня-над-ту-лом…

 

– То-то мы заметили, что ты вдруг куда-то подевался.

 

– Во-во! Приподняла, значит, меня некая сила, и я очутился на берегу, во-о-н там, – Славик вытянул руку и указал в сторону заброшенного амбара на противоположной стороне озера.

 

Мы с Карлом навострили уши.

 

– Представляете, стройная женщина в длинном розовом платье с турнюром, украшенном воланами, лентами и рюшами... С шелковым зонтиком от солнца. На голове шляпка. Глаза грустные, похоже, недавно ревела. Очень красивая. И молодая. Подошла ко мне. И тут из меня полезли слова, которые я, по правде говоря, никогда толком-то и не знал. Какой-то Блок...

 

«И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука...» – сказал я и от удивления, потому что больше я из Серебряного века ничего не знаю, уставился на нее, открыв рот. И так, с разинутым ртом, простоял некоторое время, пока не дождался ответа.

 

– Я знаю, что она сделала в ответ, – сказал Карл, по обыкновению жуя губами. – Она тебя этим зонтиком да по твоей буйной головушке...

 

– Если бы! Она продолжила из того же Блока. «И странной близостью закованный, Смотрю на темную вуаль, И вижу берег очарованный И очарованную даль...»

 

Посмотрела и говорит: «Как печально, скоро осень, опадут листья, вы уедете...»

 

Я подумал, хорошо ей грустить. Она молода... А мне-то что грустить? Мне почти сорок. Можно сказать, жизнь на излете. Для меня грусть – это роскошь, позаимствованная у певцов Озерной школы. Я ей и говорю: «Давайте, девушка, прекратим это безобразие с грустью. У меня своих печальников хоть отбавляй». Это я намекнул на вас. Ну, пошли мы с ней гулять по берегу вдоль озера, там кусты, копны... Думаю, приглашу ее заняться любовью на пленере... – Славик замолчал.

 

– И что? Дальше-то что?.. – заерзал на своем стуле Карл.

 

– Дальше? – Славик задумался. – А ничего. Дальше я остался без обеда. Но девушку привел... Любаня! – крикнул он.

 

Он крикнул еще раз. Потом еще…

 

Он мог кричать сколько угодно. Никто не появился.

 

– И где же твоя дама с собачкой и зонтиком? – спросил Карл.

 

Славик печально вздохнул.

 

– Наверно, заблудилась.

 

– Какой же ты, право, растяпа! Если бы не твое разгильдяйство, ты бы сейчас был при даме, я при собачке, а Паша при зонтике... Он давно, со времен Клопайнерзее, мечтает о хорошем зонтике.

 

Где пропадал Славик, с кем он вел беседы на поэтические темы, в тот вечер мы с Карлом так и не узнали.

 

В прежние годы Славик не мог долго обходиться без женщины. Сутки – это был для него предельный срок. Дальше следовало помешательство.

 

Из нас троих только Карл был при бабе.

 

Правда, ночью ко мне прокралась Ингрид…