HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Виктор Крючков

Человек в черном

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 3.06.2007


 

«Где-то плачет

Ночная зловещая птица

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук

Вот опять этот черный

На кресло мое садится

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук»

 

              С. Есенин

 



Беспроглядная ночь уже полностью захватила спящий город. Кое-где ещё нерешительно сопротивлялись одинокие фонари, освещающие пустые дороги, окна с зажженными ночниками и плавные изгибы неоновых вывесок, но в целом улицы капитулировали перед извечной армией темноты почти без боя. Щербатая луна и россыпь звёзд покрывали иссиня – черное небо, дул несильный ветер.

Электронные часы на тумбочке показывали час тридцать. Застывший сфинксом у окна Стас курил в открытую форточку и молча смотрел на серую громадину дома прямо напротив. Белая простыня обматывала его торс, как шотландский кельт.

– Дай мне сигарету, – попросила Мария.

Через всю комнату Стас бросил ей пачку. Мария прикурила и пододвинула к себе хрустальный бокал, собираясь использовать его в качестве пепельницы. Она лежала на смятой постели, небольшое оранжевое полотенце едва прикрывало её наготу, и блики от огоньков свечей плясали на её смуглом теле. Свечи горели давно – парафиновые потёки застывшими огарками приросли к столу и изголовью кровати.

Стас вернулся на кровать. Высокий, широкоплечий блондин, обожающий футбол и преферанс, «свой» парень в любой компании.

– Что это там за здание? – поинтересовался он, усаживаясь по-турецки. – В окне, дом напротив?

– Банк какой-то. Каждый день перед техникумом просыпаюсь и узнаю курс бакса почти раньше всех. Там у нас такие таблички с цифрами, от сюда просто замечательно видно.

– Тебе было больно?

– Что? А… Нет. Почти нет, она быстро прошла. Я летала где-то между шестым и седьмым небом и ничего не помню.

– А как это – становиться женщиной?

Мария пожала плечами. Лежа это выглядело забавно.

– Не знаю. Надо по полочкам разложить, но только не сейчас.

Она приподнялась на локтях, и оранжевое полотенце медленно сползло с её тела, обнажив маленькую, почти мальчишескую грудь.

– Слушай, может грабанём его, а? Как Бонни и Клайд.

– Ты про банк? Глупости какие, – улыбнулся Стас, наклоняясь к девушке и целуя её. – Скажи мне лучше, где тут у тебя кофе. Пойду, сделаю.

– На кухне, напротив плиты шкафчик. Там. Не уходи… Нежное ее тело, еще не потерявшее мужской запах Стаса, мягкое, податливое, настоящее произведение искусства, таило в себе какую-то первобытную тайну. Полутона от умирающих свечей, поднимающийся вверх сиреневый дым – сигарету Мария держала почти сжатой в кулаке, и поэтому казалось, что дымятся пальцы, её расширенные зрачки, смотрящие прямо на него и луна в квадрате окна только усиливали это ощущение.

– Я же вернусь, котёнок, – слез Стас с постели, кряхтя, как старый дед.

… Маленькая родинка на плече, бритые подмышки, пластырь на ноге от мозолей. Черные волосы до плеч. Всё было гораздо проще. Обычная она, такая, как все…

Кухня была маленькой, стены давили. Давили и батареи – гармошки с потрескавшейся краской, синие облезлые табуретки на скрипучих ножках, стол с порезанной хлебным ножом клеёнкой, колонка, несколько немытых тарелок, противная голая лампочка в патроне на шнуре. По красно-коричневому линолеуму во все стороны разбегались тараканы – неизменный атрибут любой квартиры. Стас нашёл банку «Якобс» и поставил чайник на плиту. Загудел газ. Печальные призраки чудно прошедшего вечера – пустые бутылки, рваные пакеты и целлофановые обёртки лежали и стояли на подоконнике открытого окна. С улицы потянуло свежестью: прохладной и бодрящей.

Однокомнатная квартира принадлежала одному знакомому Маши – панку, потерявшему любовь к порядку и чистоте после вступления под славные знамёна Сида Вишеса. В настоящее время панк сидел в местной тюрьме за злостное хулиганство, и сидеть ему предстояло ещё год. Мария сняла эти апартаменты почти даром, при единственном условии, что всё останется в первозданном состоянии небольшой разрухи и хаоса мелкого масштаба. Условие было безжалостно нарушено в день новоселья и нарушалось до сих пор. Постепенно комната приобрела отпечаток индивидуальности девушки, а вот до кухни руки пока не добрались.

– Твой магнитофон работает? – негромко спросил Стас, выглядывая из крохотной кухни.

– По настроению, – последовал ответ. – Хочет – работает, не хочет – не работает. Да и кассет мало, а если и есть, то грохот один.

На кухне было как-то неуютно. После свечей лампочка без абажура казалась режущим глаза прожектором. Ворчливый чайник наконец-таки закипел и Стас щелчком оправил сигарету за окно, в ночь.

– Зато есть CD – плэйер. – похвасталась Мария, когда Стас вносил две чашки с дымящимся кофе на доске для резки мяса, покрытой вязаной салфеткой. Подноса в бывшей квартире панка не оказалось. – Только всего два диска – Мадонна и…

– Тебе сахар?

Стас поставил жалкое подобие подноса на кровать.

– … и Шерил Кроу, две ложки. Тебе нужна музыка? Я свои кассеты ещё не перевезла из дома.

– Мне нет. А нам – да.

– А пиво ещё есть?

– Всё выпили – и шампанское и пиво. Даже крекеров не осталось для твоих тараканов.

– Панковских. – с некоторой принципиальностью поправила Мария.

Девушка уселась, подтянув ноги и положив голову на колени. Теперь она стала похожа на большого, немного грустного наивного ребёнка и глазища её блестели сквозь пряди густых волос растрепанной чёлки. Огоньки свечей прыгали в стёклах чудом не слетавших очков, сидящих на самом кончике носа.

– Ты просто прелесть, Маша, – улыбнулся молодой человек. – Я смотрю на тебя и чувствую себя настоящим уродцем из цирка по сравнению с тобой.

– Ерунда какая, – отозвалась Мария. – Так хочешь послушать плэйер в наушниках?

– Не-а. Включай лучше радио. Вот это, черное, рядом с часами, это же радио, да?

Тихонько щёлкнула кнопка. Путешествуя ручкой настройки по бескрайнему треску помех, Мария нашла волну для полуночников. Нежелавший спать мужчина с глубоким чувственным голосом увлечённо рассказывал про церемонию вручения наград американской киноакадемии.

– Хочешь курить? – спросил Стас.

Открытая не традиционно, а буквально распотрошенная пачка «Уинстон» лежала на тумбочке рядом с бокалом-пепельницей.

– Давай.

– Для некурящей ты сегодня рекорд поставишь.

– Не поставлю. В особо счастливые в кавычках периоды моей жизни я курила пачками и не только сигареты. Ничего страшного.

Несколько раз чиркнула плохо работающая зажигалка.

– Только раньше я брала в руки прищепку и ей зажимала сигарету, чтобы пальцы не воняли. Мать руки всегда нюхала. А сейчас…- задумчиво затянулась девушка. – …сейчас всё кажется таким простым.

– Ты про что?

– Да про всё… Про жизнь дурацкую. Я все свои восемнадцать с четвертиной, вернее сознательную их часть, думала про жизнь, про её смысл, про высшую цель, сидела месяцами в депрессиях, портила нервы себе и друзьям своими выходками, а тут всё ушло. Так тихо, спокойно…

– Цель? – переспросил Стас. – А на кой она? Ведь придётся её выполнять, а вдруг что-то не состыкуется и цель эта окажется дутой? Или вообще не твоей целью.

– Не знаю… Просто… Ты ведь знаешь все эти идеалы девчонок вокруг? Та же Илонка… Для неё верхом будет туповатый, но обеспеченный муж, парочка детей, подушка под задом и кастрированный кот на коленях. Такое себе счастье в халате у плиты с борщом и зарплатой в конце месяца на полочке в сахарнице.

– Весёлая перспектива, – понимающе скривился Стас.

– Да и я тоже так думала…

– Знаешь, на кладбищах между датами жизни такие маленькие черточки ставят? Ну, там… «Корниенко Мария Сергеевна, 1981 тире 1999». Я об этом думала ещё год назад, когда моя одноклассница газом отравилась и мы всем скопом – ненавижу свой бывший класс! – попёрлись на похороны. Представляешь, жизнь такая глубокая, большая, разная и черточка такая малюсенькая. Даже страшно: выходит, всё, что было, уместилось в этой черточке.

Фитиль одной из свечек недовольно зашипел и затрещал.

– Пей кофе, – кивнул Стас.

– Ага. Понимаешь, и мне тогда захотелось сделать что-то такого, чтобы как-то выделится, прожить эту жизнь не так, как все. Иначе, зачем жить? Быть или не быть… А если быть, так лучшей…

Два часа – электронные часы еле слышно пискнули. В программе для полуночников заиграла мелодия Глена Миллера из древнего кинофильма «Серенада Солнечной долины». Стас сделал громче. Хорошая музыка всегда сближала. Звуки заполнили пространство комнаты своими волшебными лучами, время остановилось и всё превратилось в сказку с вечным сюжетом про любовь, согретую и благословлённую лунным светом. Одиночество – этот холодный и большой зверь, которого очень трудно приручить, сделал шаг назад, в тень и, скрипя зубами, отступил. Только вот надолго ли? До утра…

– А сейчас мне ничего не хочется, – взяла в руки чашку Мария. – Я хочу быть слабой, хочу банальной любви, хочу простого бабского счастья… Тебя вот хочу…

Сделав несколько глотков кофе, она поставила чашку обратно и потушила сигарету. Очки небрежно плюхнулись на пол.

Женщина в ней проснулась быстро.

Почти сразу.

– Иди сюда, – царапая ногтями спину, она повалила на себя Стаса.

Ночь продолжалась…

 

В комнате стало темно – свечи догорели, оставив после себя бесформенные грудки парафина. Луна перекатилась на другое место. Зелёные цифры на электронном будильнике говорили, что уже три часа с мелочью. Юная, трепетная майская ночь дышала полной грудью.

– У тебя шершавая кожа. Как наволочка. Такая мужская-мужская. И щетина… Колючка.

Стас снова курил и смотрел в потолок, где настоящими облаками собирались облака сигаретного дыма. В свете фонарей, проникающем с улицы, они казались жёлтыми, красными и какими-то призрачными, потусторонними. Курил он по-особенному, «по-драконовски» – выпуская дым тонкими струйками через уголки губ в разные стороны.

– Машенька, Машуня, Маша. Люблю тебя, – нежно провёл он кончиками пальцев по плечам девушки, по её груди по подбородку и лицу. Мешавшая этому сигарета тлела в бокале с пеплом.

Все программы для неспящих закончились, и эфир заполнили низкочастотные помехи. Ещё было слышно, как в ванной капал кран. Мария приподнялась, подложив под голову локоть и подтянув под себя простынку.

– Не бросайся такими словами. Ночью всё не так, как днём, всё нереальное и вымышленное. Мне так хочется верить тебе, пожалуйста, не играй со мной.

– Я хочу тебе ещё кое-что сказать…

– Не надо, милый, – погладила белый «ёжик» парня Мария. – Подожди. Я не верю в сказки про Золушек и Русалочек. Я верю в кошмары, в «нелюбовь» и в фильмы ужасов. Забудь, ладно? Хочешь, я сделаю нам кофе? Теперь моя очередь.

– Ну его… Слушай, ты не похожа на сентиментальную дурочку с девизом «Сквозь ошибки прошлого к светлому будущему». Разве не так? Прошлое ушло. Даже сегодня нет. Сегодня это только вчера завтра. Сегодня ты новая. Ты – женщина. И это не игра.

– Значит, меня нет? – давя улыбку, спросила Мария.

– Не придирайся к словам!

– Хорошо… Но это всего-навсего слова. В определённый момент они становятся пережитком старого, лишними и ненужными, только зря сотрясающими воздух. Я не знаю… Сейчас, кажется, именно такой момент, а мы трепимся, как две базарные бабки. Не обижайся и ничего не говори больше про нас, – попросила Мария. – Дай время. Ладненько?

Стас расплылся в улыбке – в самом деле, кое в чем она была права. Разговор, по сути, был беспредметным и ненужным.

– Ладненько. Ты странное существо. Другие обычно только и живут этими разговорами в постели.

– Другие?

– Ага.

– Придумай что-то с музыкой. Пока я не начала ревновать. – рассмеялось странное существо и легонько ткнуло в бок парня. – Магнитофон вон там, под столом. Включишь его и я тебе (если силёнки остались) сделаю одну офигенную эротическую штучку, которую высмотрела в пошлом – припошлом фильме «Оргия на пляже».

– А я думал, только мужчины такую пакость смотрят.

Стас неохотно слез с кровати. Шлёпая босыми ногами, он подошёл к столу и заглянул под него.

– Ты что, в темноте видишь? – удивилась Мария, на ощупь выключая радио. Она легла на живот – так загорают на пляже, и весело болтала ногами, наблюдая за тёмным силуэтом парня. – Как котяра?

– Скорее, как курица. Я включу лампу?

– Попробуй, если током не трахнет.

Стас зажёг небольшой настольный ночник, выудил из скомканной кипы одежды свою футболку, накрыл ею абажур – свет резал глаза, и поставил на пол. Получилось чуть-чуть светлее, чем было при свечах.

Магнитофон представлял собою старую, застойных времён шарманку, наверняка купленную в дешевой комиссионке лет десять назад. Серебристая надпись «ВЕСНА» почти стёрлась временем, и теперь оставались одни контуры букв. Молодой человек брезгливо вытянул его и с тяжёлым наигранным вздохом смахнул пыль ладонью.

Через несколько минут старая развалина заработала. Стас всего-то несильно стукнул по нему да подложил сверху несколько книг, чтобы магнитофон перестал фонить и дребезжать, как крышка чайника под паром.

Нашлась и хорошая музыка.

В открытое пошире окно полетели два использованных презерватива. Балкона по непонятным архитектурным задумкам не было. Стоял удивительный запах – смесь сигаретного дыма, который постепенно выветривался и тонкий, едва уловимый аромат свежей сирени, ведь прямо под окнами цвели корявые деревья. При желании можно было перегнуться и потрогать руками их кроны.

– Хочешь, я… – азартно заговорила и осеклась Мария. – Нет, так будет интереснее. Иди сюда. Садись. Или нет. Стой.

Из-под кровати она вытащила небольших размеров кейс, раскрыла его и протянула нечто круглое, прозрачное молодому человеку.

– Набери воды. Где-то на три четверти.

– Теперь садись, – скомандовала, когда Стас вернулся с майонезной банкой, почти доверху наполненной водой. – Повернись лицом ко мне. Я буду рисовать на тебе.

– Это и есть ваша хваленная эротическая штучка?

– Не спеши, – многообещающе улыбнулась Мария, одевая очки. – Всему свое…

Толстая папка с эксцентричными черно-белыми рисунками, полных самых неожиданных образов и зарисовок, лежала у Стаса дома. Ее папка. Хобби Марии было рисование.

Она намочила деревянную кисточку в воде, потом окунула ее в коробку – палитру с акварельными красками и нерешительно сделала первый мазок. Получилась прямая. Рядом легла еще одна линия потолще. Мария сполоснула кисточку и набрала на нее краску другого цвета. Дело пошло.

– Ты только не подглядывай, – попросила она.

Холодная и влажная кисточка бегала по телу Стаса, иногда совпадая в своем движении с ритмами музыки. Тихо пел Ник Кейв со своей группой, создавая одним своим голосом погруженное в себя – печально – задумчивое настроение. Прервавшись на секунду, Мария потянулась за пачкой сигарет. Музыка располагала к вредному занятию.

– Ты никогда не задумывался о том, чем является твоя жизнь? – спросила девушка, протягивая изувеченную пачку молодому человеку. Три оставшиеся внутри сигареты напоминали три патрона в барабане револьвера. – У меня этот вопрос до сегодняшнего дня был первым в списке хит-парада.

– Почему бы просто не думать о жизни, а ощущать ее?

– Если бы я знала. Мне было важно понять, прежде чем начать вот это вот дело. Ощущать, видеть, слышать. Чьим-то рисунком, привычкой, игрой, путешествием, фильмом, воздухом для кого-то или кучкой дерьма в гостинной, полной гостей.

– Фильмом? – нахмурившийся Стас чиркнул зажигалкой. – Кучкой дерьма?

– Да, иногда все как фильм. Причем ты – то бездарная актриса, то беспомощный зритель. Придурковатые режиссеры снимают самую паршивую и черную сцену по сотне дублей. Одно радует. Сегодня сняли неплохой эпизод, да и вообще с тобой… вот… Не шевелись. Щекотки боишься?

– Твоей нет.

– А кисточкиной?

– Давай, потерплю. Ай.

– У тебя просто распрекрасная кожа. На ней одно удовольствие малевать.

Стас сидел в позе лотоса, вслушивался в слова песен. Английский он знал неплохо. Курил по-драконовски. Девушка время от времени прекращала работу и грызла кончик кисточки. Проницательные глаза ее перестали видеть в парне живого человека и воспринимали как холст для рисования – она по-настоящему увлеклась.

– У тебя так смешно живот бурчит, – улыбнулся молодой человек. – Ты что, голодна?

– Нет. Не смущай меня!

– Извини…

Без того медленно тянущееся ночное время остановилось. Как будто большие и громоздкие шестеренки, непрерывно вертящиеся и толкающие неведомые нам небесные часы, замерли в снисхождении к делам сердечным смертных. Воздух был пронизан состоянием покоя и умиротворенности. Штиль перед бурей.

– Ты была очень одинока, правда? – поинтересовался Стас.

Девушка невольно вздрогнула.

– А ты?

– Что ж… Каждый человек по-своему одинок. Даже Илонка, наша знакомая и твоя подруга, у которой друзей и денег, как песка в пустыне… А ты про рядового аспиранта спрашиваешь. Конечно…

Он напряженно смотрел прямо перед собой. Что-то не давало ему покоя. Дым ползучими клубами вальяжно поднимался вверх, а два огонька сигарет в полуосвещенной комнате казались сродни двум душам. «Надо бы записать эту метафору, – подумал Стас. – Продам потом Витьке Крючкову, пусть в какой-то рассказ всунет. Тоже ведь в темноте живем, тоже сгораем, тоже одни…»

– Но знаешь, – продолжал он после небольшого раздумья. – Ведь это не так уж и плохо. Только сам факт того, что ты одинок, уже говорит о том, что ты думаешь, а не просто существуешь. Конечно, можно думать и в компании…

– Но це вже якось не те, – закончила художница мысль парня.

Стас кивнул. Несколько капель холодной краски упали ему на бедра и лениво стекли на матрац. Краска была светло-зеленой. На миг промелькнули в голове отрывки из фантастических фильмов с киборгами, андроидами и пришельцами, кровь у которых, по единогласному мнению сценаристов, такого же цвета.

– Я ненавидела себя и хотела умереть, – как-то отстраненно, словно речь шла о мелком и повседневном, тихо прошептала Мария. – Знаешь, сколько раз я резала себя вены?

Тело Стаса отчетливо уловило, как внезапно задрожала и заплясала кисточка.

– Четыре, – не дожидаясь ответа, сообщила девушка.

– Но… Почему? Зачем?

– Я была одна и никому не нужна. У меня не было даже нормальных друзей, не то, что парня. Никто меня не любил. У меня не было работы. Я не поступила в свою мечту – в институт журналистики и с трудом влезла в этот… Ну, где я сейчас. Мать меня била и била бы и сейчас, если бы не ты и эта квартира. Мне повезло – я вырвалась. Разве мало поводов? Люди прыгают с крыш и по меньшим пустякам. Я просто устала. От себя…

– Кто тебя спасал?

– Да никто. Кому это нужно. Сама вылазила из ванной, вся мокрая, злая, перевязывала руки аптечной резинкой, спускала воду и прятала посмертные записки. Бог не позволил, дьявол не помог. Страшно становилось. Дура…

Она нервно отшвырнула сигаретный окурок в дальний угол комнаты. Кисточка – это продолжение ее пальцев то резко, с нажимом вдавливалась в тело молодого человека, то, едва касаясь, почти не задевала его.

– Ты молодец. Ты живешь, а это главное. Даже не знаю, что и ска…

– Иногда мне кажется, что нет уже ничего, способного свалить меня. Такая вот я железная девочка.

– Everyday, every hour wish that I was bullet proof… – англоязычно пробурчал себе под нос Стас.

Где-то за окном коротким гудком сработала автомобильная сигнализация.

– Жизнь, как она мне представляется, довольно поганая штука. В ней есть пара-тройка дней, вроде этого, ради которых стоит жить, но в целом… А помнишь, я рассказывала тебе про человека в черном? Ой, только не кивай, я рисую как раз под…

– Да, помню.

– Все четыре раза он стоял надо мной в ванной, и что-то говорил, успокаивал, монотонно так. Звал с собой, показывал какую-то книгу, вход в вечность, блин. Думаешь, я больная, да? Шизофреничка?

– Это тот тип… Подожди. В черном плаще, как у того кретина Зорро, в черной шляпе и без глаз?

– Он.

Стас аккуратно положил окурок в бокал с пеплом.

– Весело.

– Не то слово. Он мне снится где-то раз в полгода, все говорит, что здесь делать нечего и зовет с собой. «Домой». Книга странная такая еще – с глазами на обложке, сам-то он без глаз. У-у, шизофреничка… Не бойся, кусаться не буду и пену со рта тоже пускать не буду. Так как, я ненормальная?

Стас задумался.

– Нет, – уверенно сообщил он. – Я люблю твое тело. Не делай ему ничего больше такого. А кошмары всем снятся, чувствительным и тонким кожей особенно. Мы ведь дети еще. Играем во взрослые игры. А мне кажется, через десять лет этот разговор покажется нам глупым, через лет двадцать мы посмеемся над ним, а через тридцатник, если доживем вообще, о нем забудем.

Стас потер щеку с видом умудренного жизнью человека.

– Легко говорить. А ведь я не рассказала тебе и половины, мой милый, – горько усмехнулась девушка. И с какой-то мрачной, чарующей живостью и воодушевлением продолжила: – Не рассказала, как жгла руки свечками и зажигалками до ожогов, не рассказала, как использовала ладонь в качестве пепельницы и тушила сигареты об нее, не рассказала, как рисовала кровью порезанными лезвием пальцами, не рассказала, как брала…

– Господи, замолчи, хватит…

– Царство божие внутри нас, говорил один хороший парень. Ад, по-моему, там же… Что ты так смотришь?

– Ничего.

Стас был старше ее на четыре года, но сейчас чувствовал себя неопытным мальчишкой, слепым котенком, маленьким и наивным. Мария ходила по самому тонкому льду жизни, жила под бескрайним и равнодушным небом, под безмолвными звездами, для кого-то красивыми, но только не для нее. А еще непрерывно падала, останавливаясь только когда кто-то, вроде него, отдавал частичку себя взамен, падала, чтобы убежать от зверя, подстерегающего всех одиноких и непонятых, зверя, ни на секунду не выпускающего ее из своих цепких глаз. Стас внезапно понял, как одинока эта беззащитная хрупкая девушка, одинока не в сентиментальном – «ах, я так несчастна» одиночестве, когда наигранно жалуешься друзьям и подругам, а гораздо глубже и серьезнее. Ему стало просто страшно.

– Кажется, готово, – наконец сделала Мария последний, кодовый мазок, в мимолетном желании что-то добавить она еще раз поднесла кисточку к груди Стаса, но тут же одернулась. – Да, все. Хочешь посмотреть?

– Спрашиваешь…

– А как это было? Приятно?

– Что, рисование? Сам процесс? – переспросил Стас. Умение женщин мгновенно переключаться с одной темы на другую одновременно восхищало и раздражало его. – Ого, еще как. Выше крыши.

– Врешь.

– Вру. Ничего особенного. Я просто бесчувственная скотина. Микки Рурк на моем месте бы…

– Иди сюда, бесчувственная ты… Вот зеркало.

Он подошел. На груди и плечах змеились и сплетались зеленые, салатовые и изумрудные розы с ядовитыми шипами. Черные тени придавали резкости. Краска еще не высохла и кое-где дала потеки, но сам рисунок, эдакая абстрактная смывающаяся татуировка, смотрелся красиво и стильно.

Сияющий Стас просто повернулся к Марии.

– Нравится?

– Здорово… Ты здорово, по-настоящему здорово рисуешь!

– А-а-а… – скептически скрестила руки на груди художница. – Средней паршивости бодиарт, так себе.

Часы на тумбочке робко подали негромкий звуковой сигнал. Четыре. Стас привлек к себе неохотно сопротивляющуюся девушку, краска размазалась по ее рукам и груди и без того странный рисунок превратился в вообще в сюрреалистический. Потом они пошли в ванную, где потоки теплой воды унесли нарисованное в сливное отверстие. Разноцветные струйки краски стекали по ногам, оставляя длинные волнистые следы. Они снова были вместе, баловались гибким шлангом душа, по-детски брызгались, с нежностью намыливали друг друга и долго, до бесконечности долго, целовались…

 

– Мой сосед, дядя Юра, был помешан на электронике. Он долго ковырялся в этой развалюхе и какими-то правдами-неправдами поставил в него блок автореверса.

Мария кивнула на работающий магнитофон.

– Кассета теперь до утра будет вертеться?

– Да. Давай спать.

– Я не хочу, – развел руками Стас. – Ни в одном глазу.

– Надо, скоро рассвет. Знаешь, какие синячки и мешки под глазами у меня будут утром?

Далеко за горизонтом небо уже светлело. В соседнем дворе уже шуршала об асфальт метелка дворника – неоспоримое доказательство стремительно приближавшегося начала нового дня.

– Мне надо тебе кое-что сказать, – почти прошептал молодой человек. Лежа в постели, они курили по одной затяжке последнюю сигарету, неторопливо растягивая вредное удовольствие. – Это не дает мне покоя. Конечно, я мог бы умолчать об этом… Но я не хочу. Я не могу скрывать правду от тебя. От тебя – нет…

Девушка все так же сверлила потолок глазами и молчала. Лицо ее было безмятежным и спокойным.

– Прости меня.

– За что?

– Просто…

Игра в молчание продолжалась еще несколько бесконечно долгих минут. Это было гнетущее, давящее молчание. Хотелось заорать, разорвать непробиваемую пленку тишины громким криком, разбить возникшие стены непонимания теплым взглядом, пробиться на другую сторону, вырваться, улететь прочь от этого неприятного и противного. Две пары глаз по-прежнему пялились на покрытый мелкими трещинами потолок. Чудес мало.

– Илона наняла меня, – забормотала дрожащим голосом молодой человек.

Не меняя позы и не двигаясь, Мария издала короткий смешок. Быстро, нервно затянулась.

– Наняла для того, чтобы поухаживать за одной ее подругой, обделенной мужским вниманием и слишком уж засидевшейся в девках. Это было три или четыре месяца назад. На Рождество.

– Как раз мы и встретились. Это подруга – я? – прямо спросила Мария.

Теперь промолчал Стас.

– Убирайся, – без всяких эмоций тихо приказала девушка. – Пошел вон.

– Я хотел сказать тебе это первым. Я думал, Илонка уже давно проболталась и ты все знаешь. И поняла. Я люблю тебя, Машенька, – фальцетом затараторил Стас, сев.

– Я же просила тебя – не играй со мной!

– Прости. Пожалуйста, прости.

– Нет. Пошел вон.

– Послушай, перестань. Это было в прошлом. Я влюбился в тебя, как прыщавый одинадцатиклассник, я нужен тебе…

Мария свесила непослушные ноги с кровати и на скорую руку оделась. Молодой человек неотрывно следил за ней.

– …а ты нужна мне. Давай забудем и станем жить нормально. Не лишай себя и меня…

– Никто мне не нужен. Убирайся, слышишь?! – нечеловеческим голосом заорала Мария, вскинув руки со сжатыми до белых костяшек кулаками. Каким-то пьяным и искаженным слезами взглядом окинув свою комнату, она по-змеиному, молниеносно схватила с кровати бокал-пепельницу и, не раздумывая, запустила его в сторону мгновенно отпрыгнувшего Стаса. Туда же полетела скомканная пачка «Уинстон», детектив в мягкой обложке, пустая чашка от кофе. Весело, празднично разбивалось стекло, усеивая пол острыми осколками. Пепел вился к потолку.

– Черт… Да успокойся же ты! Будь ко мне снисходительна! Я же сказал тебе, я не солгал. Я твой парень, ты нужна ...

– Да, не солгал! – ядовито заметила Мария. – Но ты играл со мной. Альфонсишко поганое. Ты не мой парень, ты … ты … Все время врал…

Она задела ногой магнитофон и Ник Кейв запел громче. Еще одна чашка просвистела над головой Стаса.

– За сколько, а? Ты трахал меня, сволочь, за деньги, да? Тебе было противно, да? Представлял себе сексапильную блядь? Я уродина очкастая, да?

– Да что я такого сделал, Машенька?

– Не смей!!! Не смей называть меня так. Да одевайся быстрее, не тяни резину!

– Я просто стал встречаться с тобой, вот и все…

– Ненавижу тебя. Ненавижу Илонку. Всех ненавижу… Растоптали и бросили – зачем? А как же я? А меня спросили?

– Я люблю... – начал было Стас, замешкался, натягивая на себя джинсы и не успел увернуться от фотографии – их фотографии – в деревянной рамке. Мария опустила трясущиеся руки и отвернулась. Стас потрогал рукой висок – крови вроде не было. Обреченно посмотрел на дверь.

– А, заткнись… – апатично прошептала девушка. – Неужели ты настолько тупой. Нельзя было выбрать другой день?

Она уныло села в угол. Отчаянье, наконец, захватило ее. Обессиленное и измученное нервами тело сотрясалось от прорвавшихся рыданий. Железной девочке пришел конец.

Стас подошел к ней, попытался обнять.

– Господи, уйди, уйди ради всего святого! – оттолкнула его девушка. – Оставь меня одну хотя бы до утра. Или я сейчас уйду одна.

Молодой человек снял свою футболку с лампы и тут же вырвавшийся на свободу яркий свет ослепил комнату.

– Прости, – еще раз сказал он.

Когда Стас вышел на улицу, над городом занималось утро. В сиреневом небе еще мерцали одинокие звезды, кое-где затертые темными хмурыми облаками, а на востоке уже проступал тусклый свет. Луна спряталась. Идти предстояло через весь город. Постояв у подъезда, Стас торопливо, словно убегая от кого-то, направился через дворы к остановке – вполне возможно, автобусы уже начали ходить.

Полуразрушенные детские песочницы, покосившиеся качели и деревья с бельевыми веревками окутывал туман, сквозь который виднелись призрачные очертания домов – холодные, не озаренные солнечными лучами, пропитанные сыростью. Гулко раздавался скрип обуви по гравию дорожки. Впереди маячила сгорбленная фигура дворника с метлой, оживший стереотип: седая борода, вымазанная ржавчиной фуфайка, рукавицы и какое-то подобие шапки-ушанки с оттопыренными ушами. Стас нерешительно остановился.

– Извините, у вас сигаретки не будет?

– Отчего же не будет? – искренне удивившись, просипел старичок. – Только термоядерные. Сам делаю, как говорится.

Он снял рабочую варежку, вытащил из кармана ватника серебряный кисет, потемневший от времени, и протянул парню скрученную газетную самокрутку. Откуда не возьмись, в его руке появился маленький, трепещущий огонек спички. Стас поблагодарил.

– Я сам их делаю. Как при Союзе, так денег хватало и на «Беломор» и на «Кавказ». А сейчас, поди там. Плохо живется, – пожаловался дед. – Эх, старость – не радость. А ты куда, молодежь, такой ранний? На рыбалку, что ли?

– Кончились мои рыбалки, – сплюнул Стас крошки табака и прокашлялся. Курево было крепким, дерло горло. – Еще раз спасибо. Я пойду.

– Добрая дорога, – крякнул дворник и, потеряв всякий интерес к молодому человеку, продолжил мести детскую площадку.

А Стас пошел дальше.

Настроение его менялось с каждой минутой. Сотни мыслей роились в его голове, давили на него, капризно требуя остановиться на чем-то одном, старые, отжившие воспоминания бессмысленно появлялись и исчезали, как фантомы, десятки ответов на один вопрос поочередно сменяли друг друга. Стас улыбался, но улыбка медленно перерастала в злой оскал, который, в свою очередь, расползался под наплывом застрявших где-то слез. Вдобавок начала кружиться голова и скамейка на остановке была как никогда кстати. Стас тяжело плюхнулся на нее. Людей вокруг не было.

Через несколько минут, словно по заказу, подошел автобус, один из первых, пустой и лязгающий. Возле кабины водителя сидела пожилая женщина с кравчучкой – единственный пассажир. Пройдя вглубь салона, Стасу показалось, что какая-то его часть отсеклась захлопнувшимися дверями и осталась позади медленно отъезжающего от остановки автобуса, на улице. Что же, может это и к лучшему.

/…чем же является твоя … Игрой?/

Если да – то на чьей стороне, какими фигурами, с какими правилами и что, в конце-концов, будет главным призом?

Мимо проплывали еще работающие фонари с неясным, размытым светом, спящие дома, вывески ночных магазинов, неон, туман, сырые переулки и проулки. Стас прислонился лбом к ледяному стеклу. От них ответа не дождешься.

/…привычкой? Путешествием?../

Заглядывающий в окна автобуса город внезапно показался чужим, враждебным, ненастоящим, словно и не город это был, а так – декорация, бутафория посреди бесконечной пустыни одиночества. Очередной сон в длинной цепи бессмысленных придуманных будней и придуманный праздников. Придуманные правила и законы, придуманные привычки и характеры, придуманные жизни на бумаге, придуманные судьбы и придуманное патентованное счастье в придуманном не нами мире.

/…воздухом? …кучкой де…/

Да, господи, до чего же точно!

Я люблю…

– Остановите автобус! – вскочил Стас. – Слышите?

Не глядя, он сунул ничего не понимающему водителю мелочь за проезд и соскочил с подножки. Автобус не проехал и остановки. Сориентировавшись, Стас сломя голову бросился в узкую щель между двумя пятиэтажками, на одном дыхании пролетел через несколько дворов, свернул на знакомую до боли дорожку, посыпанную мелким гравием и едва не сбил по-прежнему подметающего дворника. Шумно хватая воздух раскрытым ртом, Стас поднялся на второй этаж и потрогал дверь. Заперто.

/… или я сейчас уйду сама… /

Уйду. Нехорошее, гадкое слово.

На три долгих, режущих слух звонка не последовало никакого ответа. Тогда он выбил старый, на честном слове работающий замок, выбил, чуть не вывихнув при этом плечо. Споткнувшись на пороге, Стас стремительно ворвался в квартиру, ураганом влетел в комнату, которая была пуста, не сбавляя скорости, заглянул на кухню, где кроме посуды и тараканов ничего и никого не было, рывком потянул на себя дверь в ванную. И остановился.

Мария выглядела потрясающе красиво. Глаза ее были закрыты, руки спокойно вытянуты вдоль тела, лицо полностью расслабленно. Волосы на голове мерно покачивались под напором воды, лоб покрывало несколько слипшихся прядей. Пухлый алый рот был слегка приоткрыт, обнажая белые, с легким налетом, зубы. Вода была красной. Она лилась через край на грязно-белый кафель. Под ногами у Стаса, в одной и лужиц, что-то блеснуло. Лезвие.

Рядом на корточках сидел человек.

В черном.

Черные брюки, заправленные в сверкающие кожаные ботфорты со шпорами, черная, с широкими полями, шляпа, черный плащ в воде на полу, тонкие бледные пальцы, держащие толстую, похожую на увесистый словарь, книгу. Человек медленно поднял голову и тень от шляпы сошла с его лица. У него не было глаз – вместо них пугающей чистотой белела обычная кожа, и брови обрывами прикрывали холодные пустые глазницы.

– Вернулся, – с сожалением произнес он тихим, хрипящим шепотом. – Уходи. Оставь ее мне.

Стас прислонился к дверному косяку. Противный пот быстро покрыл все его тело. Сейчас, сейчас… Сейчас он упадет на пол и начнет биться головой об стены, раздаваться громкими раскатами, царапать ногтями свое лицо, прыгать и скакать, как бешеное агонизирующее животное. Сердце рывками выпрыгивало из груди. Подсознание издевательски подало мелодию, с совпадением.

…For a minute there I lost myself

I lost myself…

– Оставь и уходи. Ненавижу живых, – просил тем временем человек в черном. – Мне…

Стаса схватил озноб, но во рту пересохло, как в жаркий знойный день. Странно, он пока держался на ногах.

– Нет, – пискнул он. Странно, это был не его голос, а голос человека, которым он хотел бы стать. – Нет! – повторил он увереннее.

– Ты все равно не успеешь, – с издевкой прохрипел незнакомец. – Редко кто успевает. Разве что я? Я ведь подбираю упавшие крохи большого пирога. Мне нельзя трогать живое пламя. Оставь ее мне.

И он протянул с мольбой рукой, худую и высохшую.

– Она моя. Это ты уходи, – стараясь не смотреть на незнакомца, выдавил из себя Стас. – Я люблю ее.

Последние слова вселили в него надежду.

Человек в черном весь сжался и стал похож на собственную карикатуру. Белая его кожа приобрела вид чистой бумаги без единой помарки. Книга выскользнула из потерявших силу рук и упала на пол. Отчаянно зашипела вода – словно в нее сунули раскаленный кусок металла, и книга, сверкнув парой нарисованных на обложке глаз, исчезла. Почти как в магическом шоу Копперфилда.

– Что же, до скорого. Но ты не успеешь – не успеешь – не успеешь! – считалкой торжественно прохрипел человек в черном, еще сильнее сжавшись в клубок. Вода опять зашипела, поднялся белый пар, заполнивший всю ванную, а когда он рассеялся, на месте незнакомца никого не было.

Стас медленно опустился на пол. Сколько, интересно, способна выдержать его психика, прежде чем отправиться в бесконечно ненормальное плавание по собственным морям и океанам? Он улыбнулся, потом тихо захихикал и, наконец, разразился безудержным истерическим смехом – куда не падал его взор, все казалось абсурдно смешным. Он почувствовал, как что-то теряет, как что-то явственно отрывается от него, полностью изменяя, загоняя в неведомое, куда вход, подобно небезызвестному Магическому театру, разрешен только для сумасшедших и платой за этот вход служит разум…

Не время.

Стас с яростью ударил кулаком по ноге, внезапная боль вернула его назад. К другой. Он увидел: кровь маленькими порциями выталкивалась из перерезанных запястий. Не теряя больше времени, пошатывающийся от неожиданной слабости молодой человек с трудом вытащил из ванны тело девушки. Он перетащил ее по полу и посадил в коридоре. Намокшая майка и короткие шорты оставили темный след на линолеуме. Стас бросился в комнату, на полпути остановился и повернул обратно, зачем-то заскочил в туалет и споткнулся об вытянутые ноги Марии.

– Господи, – с тоской заорал. – Господи, твою мать! Не дай мне сойти с ума!

Он нашел лоскут ткани, оказавшийся на поверку розовыми трусиками и особенно не раздумывая, с силой затянул их в узел за несколько сантиметров до пореза на левой руке. Диким, горящим взглядом окинув пространство вокруг и не найдя ничего лучшего, он стянул с ноги ботинок, а потом носок и перевязал вторую руку им. Послушал сердце, прислонив ухо к груди Марии.

– Чертов магнитофон! – завопил он.

Настроенный на автореверс аппарат, в который раз проигрывающий «The Bad Seeds», замолчал после удара ногой. Стас вернулся к девушке. Тишина резала уши.

– Слабо, слабо, но есть, – сам себе прошептал молодой человек. – Живи, сука! Слышишь? Живи! Телефон. Где у тебя телефон?

Телефона в этой квартире не было.

Вспомнив это, Стас выскочил на лестничную площадку и принялся отчаянно колотить в двери соседей. Шум стоял невероятный, но никто не отозвался. Он кричал на весь пропахший кошачьей мочой, давно не мытый подъезд, надеясь, что хоть кто-то проснется и вызовет наряд милиции.

Сколько времени утекло, он не знал. Осознание этого факта пришло свинцовым ударом, вдруг, сразу.

– Брось ее… – услышал он за спиной знакомый хрипящий голос. Стас обернулся и увидел в углу скорчившуюся фигуру незнакомца в черном. Он сидел на грязных ступеньках лестницы и листал свою книгу. Отшатнувшись назад, Стас с криком закрыл лицо руками. Казалось, миокард взорвется у него внутри.

Когда он, наконец, убрал ладони, лестница была пуста.

Бегом вернувшись в квартиру, Стас поднял на руки бесчувственное тело своей подруги – нежно, так, как женихи берут при выходе из церквей облаченных в роскошные белые платья невест. Мария была тяжелой. Голова с мокрыми и спутанными волосами склонилась на бок, как у безмятежно спящего младенца, бледные руки с обмотанными кистями безвольно повисли вниз. Тяжело дыша, Стас ударом ноги распахнул дверь из квартиры и спустился по лестнице. Волна холодного предрассветного воздуха снова захлестнула его на улице.

Несколько бродячих собак, грязных и оборванных, равнодушно смотрели на небрежно одетого молодого человека, несущего на своих руках хрупкую, похожую на тряпичную куклу, почти обнаженную девушку…






Белая Церковь
2 июня – 19 июня 1999 г.
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Список бк с приветственным бонусом при первом депозите
Поддержите «Новую Литературу»!