Утопист

 

Трагифарс в двух действиях

 

 

 

 

Михаил. Вот и всё, товарищ секретарь. Письмо это я по почте отправлять не буду, а опустит его в ящик прямо в Москве мой связной. Так будет надёжнее… Может, я чего и упустил в своём рассказе: всего не упомнишь. Вы же поняли, что после того собрания, когда мужики меня предали и за ордена и медали засветились, как последние придурки, жить в посёлке стало для нас совсем невыносимо. Ушли мы с Катюхой в верховье речки Кислой, где и начали потихоньку строить свою деревню. Может, ушли бы сразу, да пропал Талман. Искал я всюду, да разве найдёшь, если друга моего по слухам отравили и где-то закопали… В посёлке я бываю редко. Что там изменилось? Да вроде бы, все всем довольны. Начальство наше всё светится, да ещё каждый стремится фитиль свой как можно длиннее из черепка выдернуть. Фитилями, конечно, никто так не называет, а только «ростками нового мышления». Ну и получается, что у кого этот росток больше, да ярче светится, тот, значит, и больше борец за новую жизнь. Говорят, на совещаниях наши негасимые придурки даже друг от дружки прикуривают, но сам я этого не видел. Милиция, вроде, от меня отвязалась, хотя пришлось пригрозить Лукьяненко, что оболью себя бензином и об его фитиль подожгусь… Кино бы про всё это снять, да в посёлок киношников не пускают. Какие-то лихие ребята из Новосибирска всё же к нам пробрались и, хотя фильм сняли, но сами еле живыми выбрались. Снимали тайком, только ночью, да скрытой камерой. Это я вам сообщаю, если заинтересуетесь нашими делами. Может, вам этот фильм и покажут, а пока он в сейфе у Святопустова. Об этом мне Лёшка рассказал, Молчунов. Он даже в гостях был у Святопустова на даче, да не один, а с Пузиковым и Черепушкиным. Святопустов мужиков позвал, чтобы посоветоваться с ними, как жить дальше. Люди какие-то сначала из Иркутска приехали, лапотки надели на придурков наших, котомки, и во главе с Черепушкиным отправили пёхом в Иркутск. Вроде бы ходоками от народа. Всё это по нашему телеку показывали. А как до дачи добрались Святопустова, тот их у ворот встретил и каждого поцеловал три раза. Мы с Катюхой чуть от хохота не умерли. Вернулись мужики и неделю опохмелялись: «насоветовались» у «отца родного». Что ещё интересного? Строимся, конечно, не особо шибко, так как с материалами сильно трудно. Гвоздей я достал всего 4 ящика, цемента 8 мешков, оцинковки – 60 листов и немного шиферу. На всё это ушли сбережения до копейки. Пошёл в банк ссуду просить, а управляющий только усмехнулся и так сказал: «Нам с тёмным прошлым никак не разобраться, а тебе уже на светлое будущее подавай». И не дали ни копейки. Я пожаловался Святопустову. Он тут год назад снова приезжал ордена давать всем подряд. Говорю, как же дико получается? Вроде, никто ещё официально не отменял нашу конечную цель – коммунизм? Если, говорю, в деревне, которую я строю, все будут по справедливости жить, да ещё с учётом чести и достоинства – разве это не похоже на коммунизм? А если хоть немного похоже, то почему мне в банке денег не дают под строительство? И что думаете, он мне ответил? Коммунизм, говорит, никто не отменял. А вот утопизм – отменён давно. И дал мне читать книжку про чудесных людей – утопистов. Оказалось, что и до меня люди мечтали строить солнечные Города. Только ничего не получалось: с деревень надо было начинать, а не с городов. Жена моя, Катерина, сильно плакала, узнав, как разделались с этими утопистами. Считает, что и у нас с ней такая же судьба. Не верю: не в такой стране живём, чтобы и мечтать запрещалось. Святопустов написал в нашей газете «Ленинская правда» громадную статью под названием «Маяки перестройки». Есть ли у вас в Москве эта газета, а то вышлю? Про всех написал наших негасимых придурков. Сам он ещё не засветился: всё надеется, что в Москву переведут. Кстати, как там у вас в Москве: никто ещё не засветился? Я понял, почему это происходит. Можно и без моей помощи засветиться, если тебе выгодно высветиться под борца за новую жизнь. Поэтому вы, когда в руководители кого назначаете, помните о следующем: все дураки делятся на негасимых и скрытых. С первыми всё ясно – они светятся. А вот вторые – тут смотреть и смотреть. Они, как правило, макушку свою почесывают: всё думают – светиться или нет? По этому почёсыванию их и определить можно и с руководства гнать поганой метлой. Лучше пусть негасимые сидят – вреда меньше. На вашу помощь я, конечно, сильно рассчитываю, а потому так и тревожусь: какой уж год, а ответа из Москвы никакого. Поищите там все мои письма. Два раза я Самому писал (по одной розовой тетрадочке в клеточку в каждом письме) и на 12 страницах письмо Председателю КГБ накатал, с приложением схемы Деревни Солнца. Из всех объектов, что на схеме указано, пока удалось построить только одну баньку. Сами живём в зимовье, сын ушёл в армию, так втроём и живем.

Катя. Вдвоём.

Михаил. Вот моя жена Катерина не хочет писать, что втроём, а я считаю, что у нас разговор начистоту.

Катя. Вдвоём!

Михаил. Опять на своём стоит моя Катерина, что ещё раз доказывает, как глубоко в человеке страх сидит. А всё дело в том, что с нами живёт ещё Ванька Боковиков. Тот самый, что замёрз в тайге на пьянке, а прожил всего двадцать лет, хотя и учился на математика. Может, я уже писал, что себе просто места не находил от жалости к этому Ваньке Боковикову, и когда бывало особо тяжело на душе – обязательно ходил на его могилу.

Катя. Не надо!

Михаил. Вот уже «не надо» – кричит моя подруга жизни! А в двадцать лет замерзать по пьянке надо? Кто-то же виноват, что спился талантливый человек! Может, второй Ломоносов… Короче, сижу я как-то у его могилы, да как закричу: «Что же ты натворил, стервец! Ты же понарошку жил! Вставай, мазурик! Вставай! Пошли строить деревню Солнца!» Может, от таких слёз моих – не знаю, – но Ванька встал из могилы и теперь живёт с нами. Катерина моя тогда с испугу лишилась чувств, да так долго без них была, что хоть укладывай на Ванькино место. Спросите, как там на кладбище оказалась Катерина? А я без неё ни шагу. После смерти Талмана боюсь в тайге оставаться один. К тому же Катюха мысли за мной записывает, письма, да и веселее как-то. Теперь вы поняли, кто у нас будет связным: Ванька Боковиков… Он уже совсем оклемался, по ночам задачки свои решает, а днём – деревню помогает строить. Письма мои он будет возить к вам поездом, так как в самолёте нужен паспорт. При встрече, а Ванька будет вас искать, помогите ему как-то оформить его второе проживание на белом свете. Он хоть и виноват в своей смерти, но сейчас о водке и не думает. Жму вашу руку. До встречи. Михаил Талманов, и его жена Катерина…

Катя. Зря ты о Ваньке.

Михаил. Поймёт… Как-то надо помогать Ваньке: не сидеть же в тайге всю жизнь. Сорок лет мужику, а из них двадцать – сама знаешь, где пролежал. (Осёкся.) Кать, глянь: соболишко прискакал. Во, как разлёгся… А вот и другой. Третий! Эй, пушистые, вы чего прискакали? А ну, брысь отсюда! Брысь, говорю, а то облаю… Катюха, а чего это они там замёрзли: вроде я же не лаю на них. Катюха! Да они же плачут… Смотри, слеза упала на ладошку. Ах вы, милые мои… Не надо! Всё у нас будет путём. (К ногам Михаила один за одним падают соболи.) Да вы что? Не надо так! Не надо!

 

Михаил и Катя подбирают соболей и долго плачут, уткнувшись в их пушистые тельца.

 

Не плачь, Катюха.… Вот теперь я точно тебя в соболя одену… Вот эти два на шапку… Этот на воротник…

Катя. Так проживу…

Михаил. Может, ты и права… Ты и так у меня красавица. Дай я тебя обниму, Катюха. (Обнял.)

Катя. Пошли домой, Миша.

Михаил. Идём… Только я немного полаю? Тихо-тихо… Не для охоты. Просто так… Чтоб у самого сердце не разорвалось.

Катя. Лай…

 

Начав по привычке взахлеб, Михаил вроде как спохватился и перешёл на подвыв. И было в нём столько тоски и недосказанности, что вряд ли такой подвыв можно считать собачьим.

 

 

Конец.