Татьяна Краснова
РассказОпубликовано редактором: , 9.09.2007О нем и теперь еще упоминают в разговорах со старыми знакомыми. Но если раньше сокрушались, чего же ему, обеспеченному сыну обеспеченных родителей, не хватает – если раньше говорили, что он загубит свою жизнь, теперь говорят, что он ее загубил. И каждый невольно чувствует себя выше. Авантюрист, картежник, спекулянт. Сказать о нем можно все. Это уже устное народное творчество. Я не могу соглашаться и не могу опровергать. Я видела его всего несколько раз. 1 Впервые он появляется на пляже. Родители и их друзья, отмечающие чей-то день рождения, ушли вдоль берега Волги с песнями, а дети остались у импровизированного пикникового стола. Бурно обсуждали вчерашний фильм «Генералы песчаных карьеров», на который меня не взяли. Только он сидел поодаль и смотрел поверх голов, потому что был старше всех и явно скучал – а все наперебой говорили, что он похож на главного героя. Вообще меня могли бы взять. Хотя на фильм теоретически не допускались «дети до 16-ти», на самом деле мы ходили на все фильмы всей компанией – и кому за десять, и кому за двенадцать. Мы жили на летней турбазе. А кино крутили в соседнем санатории без особых строгостей. Старшим братьям и сестрам, выполнявшим воспитательные функции, пока родители на работе, проще казалось везде таскать малышей за собой. Особенно по вечерам. Может быть, лесная обстановка напоминала «Гуси-лебеди». А зевающему контролеру показывали длинную ленту билетов (ёлки, не считать же) и проходили в зал. Малыши незаметно путались под ногами. Я не понимала, за что меня не взяли. Не потому, что я что-нибудь натворила. Я никогда ничего не творила. Просто из вредности. Мои старшие нередко отравляли мне жизнь. Ведь в детстве разница в четыре года – повод не для снисходительности, а для произвола. И неоспоримый резон напоминать, где твое место. А этот фильм так ждали, старшие все свои песенники исписали песнями из него. Ведь даже Светку протащили, а ей тоже семь! Теперь оставалось только сохранять достоинство. Не выглядеть несчастненькой. «А Джима не взяли!» – это правда кто-то хихикает или показалось? Джим был серый охотничий песик с длинными черными ушами; когда старшие играли в теннис и мячик укатывался, Джим приносил мяч. Джим вскоре умер от старости, мяч стала подавать я, и, конечно, меня стали звать Джим. «Джим, лапочка, – мячик!» Ничего унизительного в таскании мяча не было (кстати, после того Джима он был слюнявый, а после меня – нет), я любила и теннис, и старших, когда они не вредничали. А такое замечательное имя выгодно отличалось от заурядных «Серый», «Длинный», «Рыжая». Вот Светка просто Светик. Светик-детик. Подсаживается ко мне дружески, но с превосходством: – Хочешь, расскажу, что там было? Изо всех сил непринужденно: – Мне мама рассказывала. Не хватало еще доконать меня благотворительным пересказом. Мы лениво жевали, а длинный летний вечер превращался в ночь. Звезды летали стаями и рассаживались в гнездах сосновых крон. Все хотят спать. Или только я? – Дайте водички. Под смеющийся шепот мне протянули стакан. Я спокойно отхлебнула. Что было дальше, не помню. А после этой выключенной из сознания минуты вижу будущего авантюриста уже в нашем кругу: раздает тумаки, – а мои обидчики слезливо воют, что нечаянно налили водки вместо воды. Расправа вспоминается смутно, какими словами утешал меня мой защитник, я не помню совсем. Но я хорошо помню запахи сосны и полыни, и как мы сидели под сосной и делали человечков из шишек и палочек. Ему было лет восемнадцать, и он казался таким же взрослым, как родители. Время утешения давно истекло, и я никак не могла понять, почему он не идет в свой интересный взрослый мир, продолжая сидеть под сосной с человечками. __________________ В турбазной столовой на нашем столе – дешевая пластмассовая вазочка с лесными цветами. Аленькие цветочки, несколько синих барашков и петушки. Интересно, их официантки собирали? Впереди на соседнем столике – такой же букет. И аленьких цветочков столько же. Собирали и считали? Им, может, велели: два таких, три таких? Вместо того, чтобы есть, осматриваю по возможности каждый букет. Взгляд убегает в смежный зал за стеклянной перегородкой. Там обедает он. Я уже не считаю цветы. Он тоже не смотрит в свою тарелку. Взгляд поверх тарелок, и голов, и вазочек. Я вижу, что он видит меня. А нам приносят второе. 2 Проходит три года. Я знаю, что он студент. Мама говорит, что у него «светлая голова». Кто-то еще говорит так же. Я слышу от мамы, что он и его друзья остаются в институтском лингафонном кабинете слушать «Битлз» и пытаются перевести слова – с ее разрешения и с ее помощью. Это всё, что я могла о нем знать. А сегодня он пришел к нам, в преподавательскую квартиру, с зачеткой, так как отчего-то не получил (или не сдал?) зачет со всеми. Его попросили подождать «в зале», но он вошел не в зал с диваном для гостей, журнальным столиком с журналами и телевизором, а в комнату детей. Возможно, обманули стеклянные двустворчатые двери. Действительно, светлая голова: темную мебель и сумрачные шторы осветила его шевелюра. Он даже вспомнил мое имя. «Тебя зовут Джим – как в «Оводе». А почему?» Я еще не читала «Овода». Но об этом не скажу. После некоторых колебаний рассказываю о собаке. И оказывается, что он помнит серого Джима! И других турбазных собак! И желтую Пальму с хвостом-веером! Потом я сообщила Светику безразлично: видела такого-то, – и с восторгом: он помнит Пальму! А у Светика оказалось свое воспоминание, связанное с Пальмой: как он и одна официантка, самая красивая, помнишь? – шли по берегу, оба в джинсах, и целовались под пляжным грибком, а Пальма бежала за ними и махала веером-хвостом. Проклятый гриб! Он так и вспыхнул в глазах – гром и молнии! Ну нет. Пусть исчезнет. Это было, значит, этого уже нет. Я не дам всё испортить. А он не торопится искать нужную дверь. Хотя обмен приветствиями исчерпан. Ему не должно быть со мной интересно – но он продолжает допытываться, что же во мне английского, не догадываясь, что мамы преподают английский или шьют трусы на работе, а дома выступают уже в иной роли – в роли мам. Наконец своим цепким – поверх всего – взглядом замечает эти тонкие книжки среди прочих. Я киваю: мои, читала, можно посмотреть. И он с удивлением смотрит на «Пиноккио» и «Волшебника из страны Оз». – Гудвин? Не Гудвин. Не Буратино. Эти сказки тогда не издавались на русском. Ни Карло Коллоди, ни Баум. Я их читала по-английски, а он, видимо, знал только русские пересказы Алексея Толстого и Волкова. Он, может быть, и сам не собирался здесь задерживаться, здесь не должно было быть ничего интересного. И вдруг – двойники любимых сказок, в старом чемодане открылось двойное дно, получается, что еще не всё известно даже из давнего прошлого. Деревянный человечек лежит со сгоревшими ногами перед очагом. В «Буратино» и ушедшем детстве этого не было, а оказывается – было… – А это Элли? – Дороти. …и всех звали не так. Но тут зовут его самого. __________________ Потом оказывается, что он – какой-то дальний родственник Светика, только она узнает об этом позже. А мама говорит, что советует ему поступать в аспирантуру. 3 Проходит еще три года. Было уже решено, что мне нравятся брюнеты, когда опять появляется светлая голова. Математика – мучение вроде законное, начавшееся с первого класса, но хуже физики может быть только химия. Прогул – высшая форма самоутверждения. Даже дождь и осенняя слякоть не в силах подмочить свободу. Использовать же ее надо для чего-то необычного. Я – на черном рынке. В тощей курточке все-таки холодно, в сапогах хлюпает вода. Но тут есть такие книги, на которые стоит взглянуть – а полистать никто и не даст: торговцы видят насквозь мои карманы и не замечают меня. А он, глядящий поверх всего, замечает. Конечно, где же еще ему быть, как не здесь. Я вспоминаю слова взрослых о наклонной плоскости, спекуляции и погоне за легкими (или большими?) деньгами. Скажите пожалуйста, он меня узнаёт – значит, у меня всё та же детская физиономия. – Что, Джим, за джинсами? Он в своем уме – я что, могу делать такие покупки? И вообще, у нас дома джинсы – табу, это одежда не для девушек. А за большими легкими деньгами катятся, должно быть, чтобы покупать всё, что хочешь? Информация через третьи уши только нагоняет тумана, а мне, пожалуй, было бы интересно больше о нем знать, и с объяснениями. Я теперь хочу сама задавать вопросы. А вместо этого отвечаю на его, машинально, что-то вроде «книжки посмотреть». – Так у вас в доме… – Полно – подобраны беспорядочно… Он уже считается отверженным, у нас не должно быть ничего общего, этот разговор сочтут предосудительным. Но странный разговор продолжается, и я, как прежде, не могу понять, почему он ему интересен. В конце он сам уверенно перечисляет, какие книги мне нужны. – Я не Рокфеллер, – отвечаю я и спохватываюсь: именно так называл его с завистливым осуждением один родительский знакомый. Заодно пытаюсь вспомнить настоящее имя – неудобно как-то. Через день мне приносят книги, которые он перечислял. Ни записки, ни объяснения. Завернуты в белую бумагу. Целое состояние для меня. Я уже принимала знаки внимания, но сейчас чувствую, что это что-то другое. На подарок без слов отвечаю молчанием. Имя так и не вспомнилось. Да и к чему? __________________ Как он хорошо запомнил местонахождение преподавательской квартиры. Или узнавал еще раз? Боже мой, для этого нужно затрачивать специальное время… Ведь вроде подвергалась воспитанию: не ставить локти на стол, не показывать пальцем, пожалуйста, извините, спасибо – обойтись без элементарной благодарности! Свинство. Как жаль. Когда наступает какой-нибудь ответственный момент – убежать и спрятаться. Что за манера. 4 Еще через три года. Я сижу в кафе «Парус». Оно оказалось грязным кабаком, откуда не уйдешь без скандала. Я с Чижиком. Мы с ним встретились этой зимой, и у нас оказалось много общих знакомых – по турбазной компании, а может, он и сам в ней бывал. Мы долго всех вспоминали и ходили по улицам, пока не замерзли. Тогда Чижик пригласил к себе в гости, но в крайне нерешительной форме: может ли такое быть, чтобы я переступила порог его жилища? Мы сидели на диване под рыжим абажуром и разглядывали альбом с фотографиями. Если на них попадались девушки, Чижик ужасно смущался. Когда я потом рассказывала об этом Светику, она протянула с оттенком печали: «А вот я никогда не сидела на диване – с мальчиком – просто так». И начала хотеть возвышенной любви, решила, что она настоящая. А мне возвышенная любовь постепенно стала казаться подозрительной. Я упорно думала, что Чижик не такой, а притворяется, и ничего хорошего из этого не выйдет. Выдумал себе, чтобы потешить самолюбие. Я даже сделала красноречивую попытку от него отвязаться, а теперь иду по улице, а он навстречу. Взъерошенный, замерзший. Но не напился, не повесился. Я даже, кажется, проконстатировала этот факт. А он в ответ: – Когда-нибудь ты будешь идти, а я валяюсь под забором. Ты скажешь: Фролов, на рубль. И дашь рубль. – Не дам. Слишком хорошо обо мне думаешь. Чижик, кажется, удивился, но не задумался. Хотя в таком тоне мы разговаривали в первый раз. – Чего бродишь? Дождь какой. – У меня это… комната занята. Друг пришел, – он назвал имя друга. – С девушкой. Ну, попросил. – Ты хороший друг, – похвалила я Чижика. – А у самого есть такой друг? Это был диалог примирения, и Чижик всё пропускал мимо ушей. Я настаивала: – Ну, есть такой друг или нет? Есть, куда повести девушку? Грубит? Да пусть. Ерунда. Капризы. Предположительно так думал Чижик. Но я не отступала, подчеркнуто грубо требуя ответа на вопрос. Чижик смущался, как при просмотре фотоальбома. Наконец, ответ прозвучал: есть. Этот друг живет в доме, где кафе «Парус». – Едем в кафе «Парус». Я там никогда не была. Мы потащились в «Парус», который не считался местом ни романтичным, ни даже приличным. Но я непременно хотела разрушить иллюзии Чижика и его чувства, которые казались насквозь фальшивыми, – хотя поняла это только потом, а тогда сама не знала, чего добивалась. Вселился бес разрушения: пусть мне будет плохо. А Чижик просто хотел помириться. «Парус» оказался хуже моих представлений о худшем. К Чижику прицепилась какая-то пьянь, и они взялись выяснять отношения. И это был длительный процесс. Мне-то что делать? Отчего-то захотелось есть. Но это же будет так неприлично. Клубы дыма, вой вместо музыки, а на столе – дешевая пластмассовая вазочка. С салфетками. Надо же. Сервис. Взгляд перебегает на другие вазочки. И за соседним столиком оказывается он. О нем теперь слухи самые мрачные: потерял почти всё, что имел, включая жену, и еще какие-то водолазные типа «опускается на самое дно». Так вот оно где. Опять мы встречаемся там, где меня не должно быть. Но я встаю и пробираюсь к нему – нас связывают не только общие знакомые, для него уже бывшие, но еще книги в белой бумаге и человечки из шишек и палочек. Я не хочу только одного – любых вопросов обо мне. А он ни о чем и не спрашивает и, словно продолжая начатый прежде разговор, сам рассказывает мне обо мне – неторопливо, подробно, временами останавливается, чтобы подобрать верные слова. Сначала с удивлением, потом с интересом я выслушиваю убийственно точную характеристику себе – результат его сегодняшних вечерних наблюдений. Потом доходит очередь до моего поклонника, и я сижу, как оплеванная. Его он еще немного щадит – вернее, не его, а предполагаемые мои к нему чувства. Я молчу. Мысленно составляю разумное объяснение нарисованной им картине. Тут как раз я вспомнила его имя, но не была уверена, что вспомнила правильно. Поэтому попрощалась просто: – Я пошла. Он кивнул в сторону скандала: – Сказать ему потом, куда? – Нет. Я еще раз поглядела на Чижика. Бесконечный разговор о взаимном уважении выглядит, как замедленная съемка, но если все-таки дойдет до драки, тут они все и заскачут, как герои экрана на заре кинематографа. Комедия. Не смотреть же. А он безукоризненно воспитан – конечно, предлагает проводить. Ну уж нет. Возможно, моих сил не хватит, чтобы себя, если что, защитить, но чтобы не позволить себя на этот раз облагодетельствовать, их хватит. Отличная была бы картинка: Джима привезли домой! В целости и сохранности из гнезда разврата, в сопровождении. – Да ведь дождь. Я могу довезти, я на машине. Привезли! Вынимают из багажника и передают на руки плачущим о счастья родственникам. Я заявляю о принятом решении пойти к бабушке – она живет в этом же доме. На полпути к квартире друга, куда водят других девушек. И дождь мне угрожает только по дороге от крыльца кафе к подъезду. На это есть зонт. __________________ Уже в тихой квартире внезапная тяжесть: а он? Опять упустила момент, опять убежала и спряталась. Не Чижик – тот рано или поздно попадет домой. А вот он будет сидеть один в грязном кабаке, глядя на посетителей и внимательным взглядом выхватывая их судьбы – бывший обеспеченный сын обеспеченных родителей, неудачник, картежник, авантюрист. С чего это я взяла, что он не стал бы отвечать на мои вопросы? Такая мысль приходит в оправдание. Может, и машина у него как раз судьбой оставлена, чтобы подвезти меня и поговорить в дороге. Ехать и узнавать, наконец, из первоисточника, почему сходят с протоптанных путей, и как скатываются с вершины благополучия, и чем это оно становится так ненавистно, если такой ценой создавалось, и всё это последовательное саморазрушение – откуда? Ничего не узнаешь: взять и всё испортить. …Он бы рассказывал, и я становилась бы старше еще на один чужой опыт. Который, как известно, ничему никого не научил. 5 И немного спустя. Приходит в голову сходить в кино одной. Экспериментально. Не вдвоем, не кучей. Однако в зале самостоятельность воплотилась как неполноценность. Кажется, что все сидят парами, кроме меня. Оглядываюсь, чтобы убедиться, и вижу его. Один или нет? конечно, нет, кто, кроме меня, может прийти в кино один. К тому же говорят, он опять пошел в гору, с чего бы быть одному. Взгляды встретились – здороваться? Ритуальный кивок-улыбочка, а он покажет пальцем и шепотом в двух словах объяснит, что я такое. И лапа-Джим нам повиляет своим не-пальмовым хвостом. Я резко отворачиваюсь, и начинается фильм. Не «Генералы». Их так и не показали. Но когда уже стало вовсю интересно, выключили звук и объявили, что где-то что-то загорелось и просьба покинуть зал. Пожар. Вот история. Но паники не было, так же, как огня и дыма. Просто все послушно выходили, и всё, а желтоволосая Анжелика – это была она – еще металась по экрану. Спасалась от короля. А мужчины всем на зависть помогали ей наперебой. Я передвигалась в потоке зрителей, продолжая смотреть. В дверях на выходе все-таки начали друг друга немножечко давить. Меня относит в сторону, я не решаюсь ринуться, и тут ощущаю на себе взгляд. Точно. Он поодаль. Светлая голова покачивается над всеми прочими. Глядит вперед. А если бы был не один, глядел бы на спутницу. Какой плотный поток между нами. Уж гореть, так бы поближе. Всё как-то надежнее. Но вроде бы течение несет его сюда. Бедняга Джим перепугался! Ну, ничего, Джиму опасность не грозит, с него, кажется, глаз не спускают. Опять пригляд! И вместо того, чтобы задержать шаги, я их храбро ускоряю, ныряю в жерло, оно меня проворачивает и выплевывает на улицу с остальным фаршем. А инерция движет дальше по улице, вперед и вперед. Ничего, остановиться можно в любой момент. Или не остановиться. |
![]() Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:![]() Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 20.04.2025 Должна отметить высокий уровень Вашего журнала, в том числе и вступительные статьи редактора. Читаю с удовольствием) Дина Дронфорт 24.02.2025 С каждым разом подбор текстов становится всё лучше и лучше. У вас хороший вкус в выборе материала. Ваш журнал интеллигентен, вызывает желание продолжить дружбу с журналом, чтобы черпать всё новые и новые повести, рассказы и стихи от рядовых россиян, непрофессиональных литераторов. Вот это и есть то, что называется «Народным изданием». Так держать! Алмас Коптлеуов 16.02.2025 Очаровывает поэзия Маргариты Графовой, особенно "Девятый день" и "О леснике Теодоре". Даже странно видеть автора столь мудрых стихов живой, яркой красавицей. (Видимо, казанский климат вдохновляет.) Анна-Нина Коваленко ![]()
![]() |
||
© 2001—2025 журнал «Новая Литература», Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021, 18+ Редакция: 📧 newlit@newlit.ru. ☎, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 Реклама и PR: 📧 pr@newlit.ru. ☎, whatsapp, telegram: +7 992 235 3387 Согласие на обработку персональных данных |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|