Испытание огнём

На чтение потребуется 15 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

6 апреля 1498 года монах-францисканец Бартоломео вошёл во Флоренцию. Он помнил этот город цветущим, утопающим в роскоши, местом, куда стекались лучшие скульпторы, живописцы и поэты. Будучи ещё ребёнком, он был ошеломлён окружающим великолепием, ему захотелось во что бы то ни стало изучать искусства, стать художником, но, повинуясь воле отца, Бартоломео стал монахом-францисканцем. Будучи человеком решительным, деятельным и образованным, он быстро заслужил доверие не только братьев, но и кардиналов курии.

Он шёл медленным шагом, измученный жарой и дальней дорогой. Хотелось как можно скорее выпить холодной воды, отдохнуть в прохладе. От волнения жажда усиливалась. Впервые он получил столь важное задание. Важное не только для него, но и для самого папы Александра VI.

Через некоторое время он стоял на площади у монастыря Сан-Марко. Казалось, что все жители Флоренции собрались здесь. Но собрались не как в дни ярмарки или карнавала, а как соберутся в Судный день в страхе и трепете перед грозным ликом Спасителя. Мрачная тишина повисла над площадью, лишь один голос, чеканивший каждое слово, был слышен.

«Это он!», – подумал Бартоломео и, закрыв лицо, стал пробираться через плотную толпу горожан ближе к оратору. На возвышении стоял мужчина в доминиканском облачении.

 

– Не я, грешный и недостойный, говорю, но устами моими говорит Отец небесный! – раскинув руки, кричал он. – Грехи Италии силой делают из меня пророка. Вы, собравшиеся здесь грешники, достойны ли вы войти в Царствие Небесное, последуете ли вы за мной в рай?! Я вижу, как многие из вас сложили руки, решив, что достойны рая и всяческих благодеяний! Вы, те, которые ещё недавно кичились своим богатством, сняли браслеты – адовы оковы из презренного метала, золотые перстни больше вам не сжимают пальцы, но разве оттого, что Христова бедность послужила примером?! Нет, грешники! Нет! Лишь испугавшись тисков ада, вы сбросили тиски богатства! Я восстановил славу Господню в городе менял и ростовщиков, вернул трон Флоренции законному её синьору и господину – Иисусу Христу! Но пока богачи, насмешники – художники и поэты – не будут изгнаны из Его владений, разве удостоится кто из нас Царствия Небесного?!

Бартоломео подошёл как можно ближе. Прямо перед проповедником стояли дети, одетые в рубища. На их худых лицах горели крупные совиные глаза, но выцветшие, как у стариков.

– Ни один костёр не очистит этого города: ни костер тщеславия, ни костёр инквизиции! – продолжал он. – Я вижу несметные полчища с севера, которые подобно саранче не оставляют за собой ни колоска, подобно вандалам сокрушают города, подобно маврам и сарацинам оскверняют дом Господа! Не построить от них стены́, хоть бы до небес её подняли, как Вавилонскую башню, не найти от них убежища! Я вижу их, закованных в красные доспехи. Они уже в пути, чтобы низвергнуть вас в геенну огненную! Никто из вас не спасётся! Это я говорю вам, тот, с кем говорит Бог!

Бартоломео огляделся вокруг. Люди стояли в оцепенении, будто уже увидели те полчища, кто-то плакал, кто-то побледнел, кто-то, обессилев, пал на колени.

– Лишь я спасусь, и те, кто со мной! Уверуйте в Господа нашего Иисуса Христа, откажитесь от всего, станьте же благочестивы! Но благочестивый не тот, кто жертвует всё своё и в одном рубище продолжает смотреть на то, как заветы Господа попирают, как святая мать Церковь, подобно вавилонской шлюхе, совокупляется с приспешниками дьявола! Папа Александр, – проповедник прервался и смачно плюнул с помоста, нечаянно угодив в одного из своих последователей, который так и не вышел из оцепенения, даже чтобы вытереть лицо, – и его прелаты отдаются поэзии и риторике! Их лапы чаще сжимают книги Горация, Вергилия и Цицерона, чем Библию! Лишь отвергнув папских шлюх, вы спасётесь! Лишь со мной дорога к Спасению!

Проповедник довёл себя до неистовства. Бартоломео медленно выбрался из гущи народа.

 

Перед тем, как постучать в ворота, Бартоломео собрался с мыслями, чтобы не упустить ничего из послания папы, который, опасаясь людей проповедника Савонаролы^[1], не решился его написать. Слуги, оповещённые о визите молодого францисканца, ввели его в шикарную залу, ещё сохранившую дух старой Флоренции. За столом сидел худой мужчина средних лет. Лицо его выражало спокойствие и удовлетворённость.

– Отец Бартоломео! – он встал, подошёл к монаху и, не боясь испачкать свой роскошный наряд, обнял гостя. – Садитесь, выпейте вина со мной.

Мужчина улыбался, но так холодно и двулично, что Бартоломео стало не по себе.

«Флоренция превратилась в город сумасшедших и проходимцев», – подумал он. На столе стояли две наполненные до краёв чаши – одна водой, другая вином. Бартоломео одним махом опорожнил кубок с водой.

– Не одобряете излишеств? – лукаво спросил хозяин.

– Вино притупляет память. А моя память содержит слишком ценное послание. Как я понимаю, вы – синьор Макиавелли^[2]?

– Да, отец Бартоломео!

– Его святейшество папа Александр Шестой шлют вам благословение. Они, папа, обеспокоены сохранностью средств, которые доверили семейству Медичи при вашем участии, и желают, чтобы сегодня же они были переданы папским легатам, которые ждут недалеко от Флоренции. Также Его святейшество говорят, что та сумма, что указана в вашем письме, занижена на одну треть.

Бартоломео замолчал, ожидая реакции Макиавелли. Тот долго всматривался в лицо гостя, пытаясь понять, стоит ли торговаться или принять условия сразу.

 

– Смею заметить, отец Бартоломео, что народ Флоренции ждёт от Его святейшества не только благословений, но и благодеяний.

– Его святейшество обеспокоены положением дел во Флоренции. Они слышали, что Савонарола, ваш друг, в своих проповедях поносит святую церковь и лжёт, будто является пророком. Я же слышал, что он ещё презирает богачей и власть имущих. Даже странно, что вы пользуетесь его поддержкой, хотя ваше платье вовсе не похоже на рубище его последователей.

– Думаю, Его святейшество знают, что делать, чтобы избавить Флоренцию и доброго моего друга Джироламо от дурных слов и побуждений.

– Безусловно.

– Я прикажу слугам передать легатам Его святейшества необходимую сумму.

Бартоломео пригубил вина. Хозяин улыбнулся этому жесту. Сперва он испугался, что посланник папы и сам блюдёт Христову бедность, отказываясь от любых излишеств. И поэтому, услышав проповеди Савонаролы, может стать его приверженцем.

– Я уж подумал, что вы не так далеко от Савонаролы – тоже не любите излишеств, и где-то в глубине души считаете, что церковь часто занимается не своим делом.

– Нет такого дела, чтобы церковь могла счесть его не своим. Удел церкви – заботиться о душах, а разве есть деяния, которые не накладывают отпечаток на душу?

 

Макиавелли промолчал. Он не слишком любил папу, но Савонарола был куда опаснее. Во-первых, непомерные амбиции обоих не могли сосуществовать в одном городе. Савонарола видел себя ветхозаветным пророком, видел, как среди книг пророков появится ещё одна – о нём. Как он затмит самого апостола Павла, создав сначала во Флоренции, потом в Италии и, наконец, во всей Европе теократическую империю, где единственным законом будет закон Библии, где богатство и знатность станут ничем, где будет царить равенство праведных. И когда останутся только праведные, когда грешники будут искоренены – его царство ничем не будет отличаться от Небесного.

Макиавелли же тоже видел себя создателем нового порядка, основателем новой эры политики, где государство является самоцелью, где право силы будет возведено в идеологию, а свобода и ценность личности будут служить интересам общества аристократии сильнейших.

Во-вторых, Савонарола с каждым днём становился опаснее. Власть для Макиавелли была не только возможностью навязать свою волю другим, но, прежде всего, возможностью преумножить богатство. Но, чем больше богатств скапливал Макиавелли, тем опаснее были проповеди его покровителя. Да, пока он не мог победить аристократию и должен был заигрывать с кем-то из них, но рано или поздно народ, опьянённый его идеями, сметёт своих властелинов, устроив костёр из книг, картин и их самих.

 

– Синьор, Никколо, как вы, будучи столь сдержанным и здравомыслящим человеком, связались с этим проповедником?

– Я могу быть с вами откровенным? – всматриваясь в лицо собеседника, спросил Макиавелли.

– Более чем!

– Я не обладал ни достаточным богатством, ни связями, чтобы стать первым во Флоренции, – удовлетворившись ответом и выражением лица Бартоломео, отвечал он. – Он проповедовал в Сан-Марко и быстро стал популярным сначала у простого народа, а потом у знатных синьор, которые притащили с собой и знатных синьоров! Однако он всегда был слишком груб, так что вызывал гнев знати. Я помогал уладить конфликты. Честно сказать, я думал, что он великий оратор и тонкий политик. Думал, что, объединив его популярность у черни и мою дипломатию, мы добьёмся больших политических успехов. И действительно, я добился кое-чего, однако он оказался обезумившим святошей. Я ошибся, и теперь за эту ошибку могу в любой момент поплатиться не только состоянием, но и жизнью.

В это время на улице послышались детские голоса. Сначала они кричали что-то несвязное, но потом гомон перешёл в духовный гимн.

– Что это? – спросил Бартоломео.

– О-о! Это любимое детище нашего доброго брата Савонаролы!

 

Макиавелли встал из-за стола и пригласил Бартоломео на балкон. Внизу стояли две дюжины мальчиков в рубищах с горящими свечами в руках. Как только дети увидели их на балконе, прекратили петь.

– Покайтесь, грешники! Судный день близок! Отдай свое богатство! Богатство – достояние бедных! – кричали они заученные во время проповедей фразы. – Покайтесь или будете гореть в аду!

– Пошли вон, не то спущу собак! – кричал в ответ Макиавелли.

Бартоломео посмотрел на него. Казалось, что разорённая фанатиками Флоренция ничуть не печалила его, а скорее смешила.

– Грешник! Отдай свои книги, картины и золото! – закричал один мальчик лет двенадцати, самый старший из них.

– Я видел мужчину и мальчика, целующимися на улице вчера. Это не ты был?! Да, ты содомит! Я точно тебя видел! Содомит! – изображая гнев, кричал Макиавелли.

– Ты грешник и обманщик! – кричал мальчик. Он громко зарыдал.

– Тогда почему ты рыдаешь, если я вру? Устыдился того, что содомит?! Признайся, наконец! Видишь, со мной рядом монах! Беру его в свидетели! Я клянусь именем Иисуса Христа, Бога нашего, клянусь своей бессмертной душой, и если я вру – пусть Господь ввергнет меня в пламя адское, что видел тебя вчера целующимся с мужчиной!

Мальчик, рыдал от несправедливой обиды. За свою недолгую жизнь он ещё никогда не сталкивался с таким коварством. Бартоломео хотел вступиться за него, но не знал, что сказать, чтобы этим не оскорбить Макиавелли, не поставить под удар его договор с папой.

– Молчишь, значит, виновен! Вы ходите по улицам с содомитом, а меня грешником называете?!

Мальчишки набросились на «содомита», повалили на землю, били ногами, выкрикивали проклятья и оскорбления. Макиавелли улыбался, будто присутствовал на театральном представлении.

– Именем святой церкви! Остановитесь! – приказал Бартоломео. Остановитесь!

– Вам не нравится? Эти псы пришли отобрать моё имущество, а теперь кусают друг друга… Пойдёмте, отужинаем!

Бартоломео взглянул вниз. Избиение закончилось. Окровавленный мальчик лежал и корчился от боли. Он хотел что-то крикнуть, но Макиавелли взял его за плечо и втащил назад в залу.

 

– Не надо, чтобы знали, что у меня в гостях какой-то францисканец. Сейчас они о вас забудут, но если будете с ними говорить, то когда будут рассказывать историю о том, как я узнал содомита, упомянут и о вас. А для нашего дела – это плохо.

– Что теперь с ним будет? – сдерживая гнев, спросил Бартоломео.

– Сожгут! – усаживаясь на своё место, самодовольно ответил Макиавелли.

– Зачем вы это сделали? Вы клятвопреступник! Стоит ли Папе доверять вам? – монах не смог сдержать гнев. Вены на лбу набухли, хотелось кричать, но сдержанность взяла верх.

– Конечно, стоит! Наши интересы совпадают. Те деньги, которые я отдам папе, помогут мне получить куда больше. Я политик, отец Бартоломео. А если политик хочет добиться успеха, то не должен обращать внимания на такие мелочи, как клятвы и заповеди. Но слово настоящего политика будет крепким, куда крепче, чем слово праведника, если это ему выгодно. Посмотрите вокруг! Всё, что я имею, я получил благодаря политике. Высшая цель власти, безусловно, порядок и сильное государство, но не потому, что от этого будет лучше народу, а потому, что это позволит прожить долгую политическую жизнь, войти в историю, но не в рубище, как это сделает Савонарола, а с полными сундуками золота, как это сделаю я и, кстати, папа тоже!

 

Макиавелли прервался, ожидая, что ему ответит Бартоломео, но тот, ещё не усмирив гнев, решил промолчать.

– Поймите, отец Бартоломео. Вы там, в Ватикане, знаете, что такое «интересы церкви». Папы и кардиналы стараются распространить своё влияние как можно дальше, чтобы соблюсти интересы церкви, поэтому Ватикан становится сильнее. Светские же правители управляют больше по наитию, чем по науке, в отличие от древних. Я составил трактат, подобно «Политике» Аристотеля, и смог узреть такую вещь, как высший государственный интерес. Он проявляется не только в великих событиях: воинах, переворотах и политических баталиях; но и в самых незначительных вещах. Нельзя упускать малейшей возможности посеять смуту в стане врага. Что я сегодня и сделал!

Макиавелли устало улыбнулся, понимая, что для Бартоломео его объяснения – пустые слова.

– Дон Никколо, вы забываете, что церковь действует в интересах Бога, а вы – в своих.

– Если бы я был папой, то мою выгоду называли бы интересами Бога. Не стоит продолжать этот разговор, вы слишком святы, чтобы копаться в этой мирской грязи.

Бартоломео улыбнулся и выпил вина. «Если бы ты знал, насколько твоя политика проще и легче, чем игры кардиналов», – подумал Бартоломео.

 

Ранним утром, сразу после рассвета Бартоломео облачился в свежую рясу и вышел из предоставленных ему покоев.

– Святой отец, доброе утро! Надеюсь, мои слуги не зря вчера проделали с вами такой опасный путь с такими тяжёлыми сундуками.

– Не волнуйтесь, на кону не только ваш «государственный интерес», но и моя жизнь.

Синьор Макиавелли внимательно посмотрел на францисканца, сделал несколько шагов в его сторону и ощупал рясу.

– Первый раз вижу рясу из льна, да ещё такого толстого! Вы меня заинтриговали, святой отец!

Он был доволен необычным облачением гостя, понимая, что это часть ловушки для Савонаролы.

Бартоломео в сопровождении нескольких слуг Макиавелли направился к площади Сан-Марко, где надеялся встретить проповедника. Утро выдалось солнечным, но тяжёлый лён облачения окутывал тело монаха прохладой. На площади было не так много людей, как прошлым вечером. Савонарола стоял у помоста, готовясь к речи. Папский посланник быстрым и уверенным шагом направился к нему, вытаскивая из-под рясы послание Александра VI.

– Джироламо Савонарола! Его святейшество папа Александр Шестой приказывают тебе прекратить всякие проповеди и отправиться в Рим в сопровождении посланника Его святейшества! – Бартоломео говорил как можно громче, чтобы все люди на площади могли слышать их разговор. Он протянул Савонароле письмо папы.

Савонарола с удивлением и гневом взял письмо, разорвал его на несколько частей и бросил на землю.

– Я не принимаю приказов этой обезьяны в тиаре, шлюхи вавилонской! Убирайся вон, грешник! – закричал Савонарола.

Люд на площади замер в восхищении.

– За свои слова о том, что ты являешься пророком и за поношение викария Господа нашего ты можешь быть отлучён от церкви, и все, кто будут слушать тебя, тоже.

– Послушайте! Этот папский прихвостень угрожает мне отлучением! Моими устами говорит Бог! Я отлучу всех вас, грешники! Я, но не вы! Ибо моими устами говорит Господь, а письмена ваши писаны копытом сатаны!

– Пусть тогда Господь и рассудит нас! Я вызываю тебя, Джироламо Савонарола, на испытание огнём! Пусть добрые люди Флоренции, коих ты ввёл в заблуждение своими дьявольскими речами, сложат два коридора из дров, длиной в пятьдесят шагов каждый и шириной в два шага, и мы пройдём с тобой по ним. Пусть сам Бог рассудит, кому жизнь, а кому – пламя адское!

 

Савонарола молчал. На его орлином носу выступили капли пота.

– Святой отец, пусть этот папский прихвостень горит в аду! Ты наш пророк! Яви чудо! – кричали раззадоренные горожане.

– Нет, дети мои! – закричал Савонарола. – «Не испытывайте Господа вашего», – сказано в Писании.

– Не Господа мы испытываем, но Господь испытает нас, трус! Разве позволит Всевышний, чтобы пророк его обуглился, как поросёнок на вертеле нерадивого повара?! Меня благословил папа, и я знаю, что огонь не тронет меня! Будь же смел или отрекись от ереси и поезжай со мной в Рим, раскайся, припади к ногам Папы и лобызай ступни Его святейшества!

– Я отказываюсь! – твёрдо заявил он.

Сразу после этих слов слуги Макиавелли, подготовленные к такому развитию событий, начали кричать: «Ты врал нам! Еретик! Ты не пророк!», – они неистово кричали, кидали в Савонаролу камни и всё, что можно было найти. Вслед за ними подключились и остальные.

 

Проповедник в окружении нескольких близких друзей вбежал в базилику Сан-Марко, надеясь, что горожане не решатся штурмовать церковь. И действительно, они стали в нерешительности возле входа.

– Не место лжепророку в церкви! Дитя сатаны! – закричал один из слуг Макиавелли и первым вбежал в церковь.

Толпа ринулась за ним. Савонарола стоял на коленях и молил Бога о спасении. Но тот оказался глух к его просьбам. Слуги Макиавелли повалили его на пол и связали по рукам и ногам. Горожане обступили его плотным кольцом, били, плевали, выкрикивали оскорбления. Те, которые ещё пять минут назад готовы были отдать жизнь за него, теперь были готовы растерзать своего учителя.

– Не оскверняйте храм Господа! Стойте! Хватит с вас греха, в который ввёл вас этот лжепророк! Стойте, именем Иисуса Христа! – закричал Бартоломео.

Слуги Макиавелли, повинуясь Бартоломео, остановились и став стеной перед Савонаролой, принялись увещевать горожан в том же духе, что и монах-францисканец. Люди затихли, испугавшись небесной кары.

Бартоломео окинул взглядом базилику и удивился, до чего она стала бедна и убога. Он подошёл к лежащему в крови, связанному Савонароле, и шепнул на ухо: «Тебе же предлагали кардинальскую шапку. Предлагали поехать в Рим как проповеднику. А теперь поедешь в клетке, как дикий зверь. Дурак!», – Бартоломео плюнул ему в ухо и встал в полный рост перед алтарём базилики Сан-Марко. Он улыбался. Он был доволен.