HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Иринелл

В ночь на пятнадцатое...

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: , 21.09.2007
Иллюстрация. Иринелл. В ночь на  пятнадцатое...

…В переполненном зале Они были одни. Он и Она. Он был Музыкант, а Она… Да, Она тоже любила и понимала музыку, когда-то у неё был абсолютный слух и даже талант… Но это было давно. Сейчас Она была просто Красавицей… Красавица и Музыкант сидели одни в переполненном зале, потому что их связывала Музыка… Он играл на сцене и смотрел на Неё… Она же, сквозь дым сигарет, всполохи цветомузыки и гул голосов видела только Его, потому что эту свою Музыку он играл именно Ей…

 

 

25 мая.

 

…На похоронах почти никого не было. А ведь раньше у отца было так много друзей… Где они все? Неужели всё, что было, так просто забылось? Она обзвонила всех, кого только нашла в его записных книжках, но… Кто-то просто не помнил его (а может, только делал вид?), кто-то ссылался на самые неотложные дела, а были такие, кто просто говорил: «Нет», без всяких объяснений… И сейчас в последний путь его пришли проводить лишь она, да ещё трое человек… Хотя… Разве это так важно? «Любить надо живых, котёнок! – так часто говорил он ей. – А мёртвому – что? Он и так уже мёртвый!» Отец улыбался своей невозможно широкой и доброй улыбкой, ерошил её непослушные рыжие кудри и подхватывал на руки. Он был такой сильный и такой большой… Она гордилась им, и сначала, совсем в детстве, думала, что когда вырастет, то непременно выйдет за него замуж. «А как же мама? – хохотал он. – Я ведь её муж!» – «А мама тогда уже будет старая!» – совершенно искренне говорила она. – «Нет, котёнок, – говорил серьёзно отец. – Так не пойдёт. Мама, хоть и будет старая, но я её не отдам. А вот тебе мы другого мужа найдём, ещё лучше…» Он не хотел отдавать маму, а вот она его…

А она его отдала. Мама была с отцом, пока он не занялся своим Изобретением. Эти годы – самые счастливые, и о них-то как раз все её радужные воспоминания. Отец работал в каком-то НИИ, мама – заведующей аптекой. Отец был весёлый и компанейский человек, у них дома так часто собирались друзья и знакомые. Он играл на гитаре и пел красивым, чуть хриплым басом, мама подпевала чистым контральто, все заслушивались, а она думала, что у неё самые лучшие на свете родители. Потом её отдали в музыкальную школу, и хотя конкурс был большой, она без труда прошла все туры – слух был абсолютный, память хорошая и голос сильный. Учиться было весело и просто. Все её хвалили: пианистка – за длинные и быстрые пальцы, учительница сольфеджио – за «совсем, ну, совсем абсолютный слух», учительница в хоре – за красивый и сильный голос, и все вместе – за усидчивость, прилежание, и ещё такой открытый и добрый характер…

В обычной школе она училась не так блестяще, но тоже неплохо. Лучше всего удавались математика, физика и химия. И, пожалуй, лишь благодаря отцу. Стоило ей только спросить его о чём-то, он откладывал все дела и начинал Лекцию… Да-да, вот так, именно с большой буквы. Даже самое простое объяснение у него выливалось в увлекательнейшую и интересную Лекцию. Наверно, поэтому она намного опережала сверстников в знаниях по этим предметам.

…А потом отец занялся этим своим Изобретением…

Сначала мама очень гордилась им, её глаза сияли, и она называла отца «Наш Изобретатель»… Отец тогда ещё ходил на работу и был там даже небольшим начальником. И ещё долго у них собирались его друзья, но всё реже и реже устраивались вечера песни. Теперь чаще всего они, закрывшись, о чём-то спорили в кабинете до хрипоты, и его друзья ругали его, и обзывали ненормальным… Она много раз просила его рассказать ей – что же он всё-таки изобретает, но отец, помявшись и повздыхав, говорил:

– Вот изобрету, тогда и узнаешь…

– Папка, ну, пожалуйста, я пойму!

– Конечно, поймёшь, – улыбался отец. – Но это меня и пугает…

– Почему?

– Начнешь тоже называть ненормальным…

– Папка! – она возмущалась. – Да ты что? Я тебе верю!

– Нет, Катюша, нет. Не проси…

И не говорил.

А потом он сначала перестал быть начальником, а вскоре и вовсе ушёл с работы. Мама сначала отнеслась к этому с пониманием: «Ничего, проживём как-нибудь… Будем экономить…» Она, конечно, не думала, что всё это затянется так надолго. И, конечно, думала, что когда Изобретение, наконец-то, будет сделано, то они заживут по-настоящему… Но, увы… Жилось им всё хуже и хуже, так как, во-первых, в стране началось чёрт знает что, а во-вторых, и само это Изобретение требовало немалых трат – то материалы, то химикаты, а то и дорогая аппаратура… Иногда отец лихорадочно принимался зарабатывать, чаще всего брал учеников перед экзаменами или перед защитой дипломов – он был отличный физик и математик, все задачки решал на счёт «раз», да ещё и чертил быстро и грамотно – делал дипломникам чертежи. Сначала мама радовалась – начинала строить планы, что они купят в первую очередь (а почти всё имело первую очередь!) – и из пальто Катя совсем выросла, и туфель приличных в доме ни у кого нет, да и бельё у всех уже ни на что не похоже – просто разваливается на глазах… Но отец приходил виноватый и приносил какую-нибудь деталь или набор кристаллов, а то и вовсе «просто» золотую проволоку…

И однажды мама не выдержала.

Она хорошо помнила этот день, вернее, даже вечер.

Мама очень долго и очень искусно зашивала колготки. Из одних, совсем старых, она выдёргивала ниточки и этими нитками зашивала другие, те, что были поновее. И когда работа была уже сделана, она, видно, решив полюбоваться своим двухчасовым трудом, натянула их на руку… И всё-таки это тоже были очень старые колготы… Они разорвались так, что уже никакой штопкой делу было не помочь… И вот тогда-то мама и взорвалась:

– Всё! Я больше не могу! – она и кричала и плакала. – Я не могу и не хочу жить так! Я! Заведующая!! Я одеваюсь хуже своей уборщицы! Я не могу позволить себе просто новые колготы! Просто! Не дорогие, не фирменные, а просто новые! Я устала от такой жизни… Всё… Всё…

– Люба, Люба, – папа выбежал из своего кабинета, пытался обнять её и успокоить. – Люба… Я завтра же возьму ученика…

– Ученика! – мама оттолкнула его. – Ну и что?! Чтобы опять купить что-то для своего Изобретения? Ты не думаешь обо мне, ладно… Подумай о дочери! Ведь у неё талант, а музыкальную школу пришлось бросить – денег нет… Посмотри, в чём она ходит! Скоро нас будут принимать за бомжей!

– Мам! – она заглядывала ей в глаза и пыталась всё свести к шутке. – Да мне не нужно ничего! А музыкальную школу я и потом смогу закончить… Талант не пропьёшь, правда? Пап! Мам! Вы же сами всегда говорили!

– Подождать… Ты, может, и сможешь подождать… А я?! – мама опять сорвалась на крик. – Я уже прождала свои лучшие годы! У меня дальше только старость, и что? Что я вижу в жизни? Всё… Всё… Хватит. Развод…

Видимо, чаша её терпения действительно переполнилась… Что же… Даже тогда, в детстве, она не могла её осудить. Она ревела, просила родителей помириться, уговаривала маму не подавать на развод, а отца – ну хоть на время устроиться на обычную работу… Напрасно. Что-то сломалось в их семье, и восстановить это было уже невозможно…

Всю процедуру развода она вспоминала сквозь какой-то туман. Туман слёз, горя и чего-то, навсегда уходящего… В суде повела себя безобразно – кричала и просила не разводить родителей, а ведь была уже совсем взрослая, седьмой класс… Родителям, конечно, дали время на раздумья, но это лишь затянуло мучительный процесс. Затянуло, но не остановило.

Впрочем, расстались они почти друзьями. Или ради неё комедию поломали? Кто теперь скажет… Он уехал жить к бабушке, где был прописан, они с матерью остались вдвоём…

И, конечно, сразу же зажили получше. Изобретение теперь не съедало все деньги, а заведующая аптекой – очень даже хорошо оплачиваемая должность… Только вот отец… Она бывала у него и видела, что иногда он просто голодает – теперь он жил вдвоём с бабушкой на её мизерную пенсию. Она попыталась было брать из дома деньги и относить ему, но мать устроила грандиозный скандал, а потом просто стала запирать деньги и выдавала ей строго под какие-то покупки… А потом и вовсе бабушка умерла, и она с ужасом видела, как он скатывается всё ниже и ниже… Она, конечно же, часто бывала у него и уговаривала бросить это своё Изобретение, но он стал словно одержимый… Зарабатывал иногда всё тем же и лишь для того, чтобы не умереть с голоду, и на новые покупки для Изобретения…

А мать… Сначала она просто радовалась жизни, тому, что можно досыта поесть, хорошо одеться и даже что-то отложить… Потом в её жизни появился Андрей Игоревич, и она стала совсем другой. Они не только стали близки, они стали ещё и партнёрами. Мать с головой окунулась в бизнес, и это получалось у неё на удивление хорошо. Перемены в жизни замелькали с быстротой света – новая квартира, машина, потом другая, более дорогая, поездки за границу, курорты, своя дача и, конечно, много, очень много разных встреч с нужными людьми… Теперь мать часто сама, вздохнув трагически и театрально, протягивала ей пару-тройку зелёных бумажек и говорила:

– Отнеси отцу… А то с голоду помрёт, жалко…

Ей так не хотелось брать эти деньги… Потому что мать теперь была совсем другая. Но сама она пока не могла зарабатывать – ещё училась – а отец, и правда, умер бы, не приноси она ему еду и одежду…

В музыкальной школе она восстанавливаться не захотела. Мать возмущалась, говорила, что это у неё отцовская дурь в крови играет. Может, и отцовская… Но музыкальная школа связывалась с чем-то светлым, радостным, детским… И ей так не хотелось портить эти воспоминания…

А потом она поступила в институт. Жутко технический и жутко мужской. Мать опять проела ей всю плешь, говорила, что инженеры-математики никому сейчас не нужны. Вот юристы, бухгалтеры, менеджеры – совсем другое дело, но она не слушала её…

…И, вроде бы, жизнь наладилась, и всё стало так здорово. Учёба давалась ей не очень легко, но было интересно, и это окупало все упорные занятия. Первую сессию она сдала без троек, и со второй собиралась расправиться не менее успешно. И отцу она помогала хорошо – карманных денег мать давала много, она вообще теперь была очень богатой женщиной…

А потом – эта нелепая смерть.

…Хотя, когда это смерть бывает «лепой»?..

И всё-таки смерть от воспаления лёгких в наши дни – это довольно нелепо…

Отец был ещё таким молодым и даже красивым. Когда ей иногда удавалось вытащить его куда-нибудь, она видела, как внимательно рассматривают его женщины. Ещё бы! Высокий, импозантно (благодаря ей!) одетый, с такой широкой и белозубой улыбкой… Волосы, из-за отсутствия времени, он стричь перестал, и они седовато-рыжей волнистой гривой лежали на плечах. Он напоминал, скорее, художника или музыканта, чем одержимого учёного-одиночку. Она то в шутку, то всерьёз часто требовала у него рассказать, что же он там наизобретал, но он отмахивался:

– Котёнок, я и сам теперь не знаю, надо ли было всё это затевать…

– Что? Что – это? – она пытливо смотрела ему в глаза. – Я так до сих пор и не знаю, чем ты занят!

– Может, лучше и не надо? – отец задумчиво смотрел на неё. – Где все мои друзья? Те, которым я всё рассказал? Вот… То-то и оно…

И замолкал. Ей так и не удалось хоть приблизительно узнать, чем он занят.

Одно хоть радовало – Изобретение теперь не требовало денег. Оно теперь требовало осмысления и раздумий… И вот этим-то отец и занимался с утра до вечера…

 

…И где только он умудрился простудиться? Да ещё в мае… Она всего на неделю уехала на слёт КСП, но мать на пятый день вызвала её телеграммой…

…Вот и стояли они сейчас над свежей могилой – она, мать, Андрей Игоревич и какой-то неизвестный ей мужичок, утверждающий, что уж он-то Сёмку с детства знал… Впрочем, когда ему дали сто рублей «на помин», он испарился со скоростью света…

– …И чего он добился? – мать всё-таки всхлипнула. – Зачем вся эта наука? Кому это надо, тем более, у нас…

– Любаша, не надо… Хотя бы здесь… – Андрей Игоревич (всё-таки он был очень хороший человек) взял мать за руку и потянул к выходу. – Пойдём… Домой поедем, помянем… Катюша, ты с нами?

Она сама стояла молча и даже не плакала. Не было ни сил, ни слёз. Только сказала:

– Нет. Я к нему поеду… Домой…

– Зачем это? – сразу насторожилась мать. – В делах его хочешь разбираться? И ты туда же? Ты что, не видишь, до чего его довела эта наука?!

– Ты слишком высокого мнения о моих способностях, – она усмехнулась. – Мне, даже если захочу, никогда не понять, что он там изобретал… Я – просто посредственность рядом с ним…

– Тогда зачем? Нечего тебе там делать, – мать попыталась командовать, как у себя в офисе. – Я, конечно, ничего там не трогала… Да и права я просто не имею… Но лучше тебе поехать с нами. Потом разберёшься.

– Нет, – она тоже умела быть твёрдой. – В конце концов, это мой отец и моя… квартира… теперь. Имею право.

– Делай, что хочешь… – вдруг устало согласилась мать. – Ты взрослая и сама должна всё понимать…

 

 

15 мая.

 

– …Котёнок… Катя… Вставай… – отец сидел рядом на диване и гладил её по голове. – На зачёт опоздаешь, и тогда на свой слёт не поедешь.

– Не полетишь, – она продирала глаза. – На слёты летают.

– Хорошо, – отец улыбался. – Не полетишь. И всё-таки – вставай.

– Ой, папка… – она вдруг вспомнила два предыдущих дня и заревела. – Ой, как же это…

– Ну, будет, будет, – отец поднял её с дивана, прижал к себе. – Успокойся… Как ты на зачёт такая пойдёшь?

– Почему… Папка, почему? За что? – её уже сотрясали рыдания. – Ну, почему – он?

– Катя, тебе нужно успокоиться и взять себя в руки, – отец серьёзно смотрел на неё. – Я понимаю, когда на твоих глазах убили человека, да ещё человека, который тебе чем-то приглянулся…

– Не приглянулся! – она просто закричала. – Не приглянулся! Я его полюбила! Да, вот так! Можешь смеяться, но я верю в любовь с первого взгляда! И он меня! Я это знаю, я почувствовала! И он меня спас… – она опять рыдала и вспоминала позапрошлый день…

 

 

13-14 мая.

 

…В переполненном зале Они были одни. Он и Она. Он был Музыкант, а Она… Да, Она тоже любила и понимала музыку, когда-то у неё был абсолютный слух и даже талант… Но это было давно. Сейчас Она была просто Красавицей… Красавица и Музыкант сидели одни в переполненном зале, потому что их связывала Музыка… Он играл на сцене и смотрел на Неё… Она же, сквозь дым сигарет, всполохи цветомузыки и гул голосов видела только Его, потому что эту свою Музыку он играл именно Ей…

…Вообще-то она зашла сюда случайно.

Сначала они катались с Олегом на машине и, как всегда, балагурили и смеялись, а потом на Олега что-то нашло. Или это зрело давно, но она не замечала? Он остановил машину и начал к ней приставать. Сначала она пыталась свести всё к шутке, но он становился всё злее и грубее. Наконец, она извернулась и здорово стукнула его по лицу:

– Олег! Опомнись! Что ты делаешь?

– А то ты не понимаешь! – Олег опять схватил её за руки и пытался расстегнуть блузку. – Ты долго будешь мне голову морочить? Разговорчики… Мороженое… Хватит, пора и делом заняться!

– Олег!

– Что – Олег? Я что, сильно на голубого похож? Чтобы с тобой одни только милые разговоры вести?!

Она всё-таки извернулась и выскочила из машины. И побежала к освещённой и людной улице. Олег какое-то время топал сзади, но её разве догонишь? Бегунья от бога… Да и машину он, видно, не захотел бросать.

Когда остановилась, вдалеке уже не было ни Олега, ни машины. Усмехнулась, пожала плечами. Оно и к лучшему… Нет, в принципе, она не против потери невинности… Но всё-таки это должно произойти как-то не так. А Олег… Что-то ей с ним и ни холодно, и ни горячо. А потом огляделась. И куда это он её завёз? Она за разговорами не обращала внимания на дорогу.

Новостройка. Значит, метро чёрт знает, где… Машину остановить? Такси не видно, а частника не хочется, боязно… Ага. Вон вдалеке автобусная остановка. Автобус хоть к какому-нибудь метро да вывезет.

Она уже почти дошла до остановки, но вдруг по пути попалось кафе. Обычное, даже без названия. И оттуда так вкусно пахнỳло едой, что она поняла, как же здорово проголодалась. Немножко поколебалась, стоя у входа: всё-таки время – вечер, да и место незнакомое… Но вышедшее из кафе чинное семейство – муж, жена и двое детишек школьного возраста – разрешили её сомнения. И она зашла.

Это было даже и не кафе, а всё-таки, скорее, ресторан. Официантки, столики с накрахмаленными скатертями, свежие цветы в вазах… Всё очень мило и уютно. Но что больше всего ей понравилось, так это живая музыка. Пять музыкантов и певица теснились на очень маленькой сцене, но играли слаженно и даже виртуозно. Правда, репертуар был попсовый, но это, видно, для большой разудалой компании в углу, которая то и дело что-то заказывала из песен известных исполнителей.

Меню её тоже порадовало. Хотя в деньгах она стеснена не была, но переплачивать за обычную еду не любила. Заказала салат, два кофе и пирожные.

И когда она совсем расслабилась и успокоилась, и уже со смехом вспоминала всю историю с Олегом, музыканты вдруг решили сделать перерыв. На сцене остался один только клавишник. Он сначала, словно для разгона, задумчиво брал какие-то аккорды, а потом заиграл…

…Это была Музыка… Неизвестная, незнакомая и прекрасная…

Она хорошо разбиралась и в классике, и в современных течениях, но ничего подобного никогда не слышала… Как же можно только звуком синтезатора передать и восход солнца, и шелест тихого ручья, и тающий ночной туман? Зал наполнялся этой волшебной Музыкой, которую, кажется, даже можно было потрогать, и она, забираясь во все уголки, окутывая тёплыми волнами щебета птиц, поднимала на своё крыло и уносила вдаль…

…Она замерла. Внутри всё собралось и сжалось, словно готовое к прыжку… Вся она стала приложением к синтезатору, вся звучала с ним в унисон и подчинялась длинным тонким пальцам Музыканта…

И теперь она внимательно его рассмотрела.

С общежитейской точки зрения он был, пожалуй, слишком обычный. Возраст – может, её ровесник, может, чуть старше. Высокий, худой и какой-то по-мальчишески нескладный. В драке такого, наверно, сметут и не заметят… Тёмные волосы, обычная стрижка… Синие джинсы и светло-серый свитер…

А ещё он смотрел на неё. И играл он теперь только для неё, это она поняла почему-то сразу же. И улыбался. Только ей. Его улыбка напомнила ей отца, и она всё смотрела и смотрела ему в глаза…

Народ в зале начал проявлять недовольство. Компания требовала исполнить что-нибудь из «На-На» или хотя бы из Киркорова… Увы, никто из окружающих не понимал этой музыкальной сказки…

Подошли музыканты, бас-гитарист шутливо посетовал в микрофон на то, что они тоже люди, и у них есть такие естественные желания… Компания в углу загоготала, посыпались сальные шуточки и опять послышались выкрики об исполнении каких-то песен.

Она вздохнула, опять принялась за кофе и уже не смотрела на сцену.

– Вам понравилось? – из-за шума музыки и смеха компании она не услышала, как он подошёл, и теперь стоял рядом с её столиком и улыбался так же, как со сцены.

– Очень! – она пригласила его сесть. – А что это? Я никогда ничего подобного не слышала!

– Вообще-то, я понял это по вашим глазам, – он теперь сидел напротив, подперев подбородок руками, и смотрел на неё таким замечательным и весёлым взглядом. – Это бывает так редко, чтобы моя музыка кому-нибудь нравилась…

– Ваша?! Так вы – автор? – она почему-то обрадовалась. – Здорово! Только… – спохватилась. – Это не та аудитория. Кому же здесь такое понравится?

– Да больше и негде, – он смутился, опустил глаза. – Я ведь только учусь… в консерватории… А здесь подрабатываю, стипендия у нас не очень…

– А на кого? Учитесь на кого?

– Скрипка… Третий курс.

– Вам композитором надо быть! – горячо сказала она, и он засмеялся. – Что вы смеётесь? Правда!

– Может, потом… Сначала учёбу закончу, – он встал. – Мне нужно идти, ребята уже сердятся… Вы не торопитесь? Не уйдёте? У нас ещё будут перерывы…

– И вы сыграете что-то своё?

– Если хотите…

– Тогда я буду сидеть хоть до утра!

– Правда? Я так рад…

Он, улыбаясь, убежал вприпрыжку на сцену и принялся, весело посматривая в её сторону, озорничать и, импровизируя, вплетал в самые обычные песни классику, народные мелодии и вообще, бог знает что… Певица иногда не выдерживала и, отведя микрофон и отвернувшись, смеялась, а бас-гитарист, который, видно, был у них главным, только качал лохматой головой, глядя на него, а один раз даже сердито погрозил пальцем.

А в перерыве он опять играл для неё. Она смотрела в его такие глубокие тёмные глаза и понимала, что всё это уже не просто так…

Потом он опять урывками ненадолго садился к ней за столик, и они уже перешли на «ты», и она уже знала, что его зовут Иван, и что после закрытия кафе они пойдут гулять по ночному городу…

И потом он пригласил её на танец.

Она не пила ничего, кроме кофе, а голова кружилась так, как будто спиртному уже был потерян счёт… Да и Иван тоже, видно, был не в себе. Она поняла это по удивлённым и весёлым взглядам с перемигиваниями, которые бросала на него вся его музыкальная команда. Он всё время улыбался ей, и его и без того тёмные глаза становились, словно омуты… Что это было? Помешательство? Наваждение? Может… Но она понимала, что вот если бы он начал её сейчас раздевать, она бы не сопротивлялась, а, пожалуй, ещё бы и сама помогла… Но он смущался и был крайне корректен, и даже в танце обнимал её не более положенного. Лишь губы, словно случайно, иногда касались её рыжего марева… А потом, всё-таки, чуть крепче обняв, прошептал, трогая губами и почти целуя ухо:

– Ты словно из сказки… Из моей… Из той, которую я пытаюсь сочинить…

– И кто же я там? – она смеялась, глядя на него. – Рыжая кикимора? Или жаба с болотными глазами?

– Глаза у тебя… – он внимательно посмотрел на неё, улыбнулся, – оливковые, а не болотные… И ты – не рыжая кикимора… – он опять обнял её и прошептал на ухо: – Ты моя золотая принцесса…

Это были его последние слова. Потому что дальше всё произошло очень быстро. В компании, и до этого перешедшей на повышенные тона, что-то случилось. Шум ударов, взвизги женщин, грохот бьющейся посуды… А потом кто-то начал палить. И тут Иван сразу же обхватил её и развернул от этой потасовки, повернувшись ко всем спиной…

Палили, на самом деле, в воздух.

И никого даже и не задело.

Но пуля, как известно, дура…

…И откуда только эта дура срикошетила?..

Он дёрнулся и, видно, даже не поняв, что произошло, умер у неё в руках…

Врач потом сказал, что пуля попала прямо в сердце…

…Дальнейшее она помнила смутно. Кругом все бегали, орали, в воздухе стоял мат-перемат… Она без слёз и мыслей сидела на полу, держала его за холодеющие длинные пальцы и понимала, что вбежавшие врачи на удивление быстро приехавшей скорой уже не нужны… Рядом с ней на полу сидела певица из группы и плакала навзрыд. Потом за плечо её кто-то тронул. Она подняла голову. Лохматый бас-гитарист, не вытирающий слёз со щёк и носа, сказал ей:

– Уходите… Сейчас здесь такое начнётся… Милиция уже выехала…

– Но он меня спасал… – прошептала она. – Это я должна была погибнуть…

– Его уже не вернуть… А вас – затаскают… Студентка? Вы не знаете, как у нас всё иногда поворачивается… Могут что угодно навесить… Потом не отмоетесь, да ещё и из института турнут… А мы всё видели… Вы и правда ни при чём… Эх, Ванька… – он как-то совсем по-детски всхлипнул и, видно, от этого рассердился и схватил её за плечо покрепче. – Да идите же!

И она ушла. Не потому, что испугалась милиции. Просто она была словно в каком-то сне-кошмаре. Словно хотела проснуться и не могла…

…И только приехав к отцу, она разразилась настоящей истерикой…

Последнее, на что у неё хватило сил, так это позвонить матери и вполне спокойно сказать, что она перед зачётом поживёт у отца, и он её немножко поднатаскает в сопромате. А потом рухнула без сил.

Он всю ночь и полдня отпаивал её какими-то каплями и даже пару раз сделал уколы. К вечеру она почти успокоилась, даже сама приготовила ужин…

Они уже долго сидели молча, думая каждый о своём, а потом он сказал:

– Вот что. Завтра у тебя зачёт… Я думаю, ты сдашь, ничего там нового не будет, а потом… Тебе обязательно нужно уехать на этот твой слёт…

– Я не смогу… – пыталась шёпотом сопротивляться она.

– Сможешь. Там друзья-подруги, всё быстрее забудется! Да и как ты будешь матери в глаза смотреть? Сама же ей не хотела ничего говорить.

– И не скажу. Только наорёт, скажет, что нечего по злачным местам шататься с кем попало…

– Вот. А сейчас у тебя такой видок, что она из тебя всё равно всё вытрясет!

– Пожалуй, ты прав… Только я даже не знаю, где его будут хоронить… – опять всхлипнула она.

– И незачем тебе это знать. Любить, котёнок, надо живых… – отец притянул её к себе, погладил по вздрагивающим плечам и поцеловал в солнечную макушку. – А мёртвым – что? Они ведь и так мёртвые…

 

 

13-14 мая.

 

…В переполненном зале Они были одни. Он и Она. Он был Музыкант, а Она… Да, Она тоже любила и понимала музыку, когда-то у неё был абсолютный слух и даже талант… Но это было давно. Сейчас Она была просто Красавицей… Красавица и Музыкант сидели одни в переполненном зале, потому что их связывала Музыка… Он играл на сцене и смотрел на Неё… Она же, сквозь дым сигарет, всполохи цветомузыки и гул голосов видела только Его, потому что эту свою Музыку он играл именно Ей…

…Что-то похожее уже было… Или ей кажется?

…И потом он пригласил её на танец.

Она не пила ничего, кроме кофе, а голова кружилась так, как будто спиртному уже был потерян счёт… Да и Иван тоже, видно, был не в себе. Она поняла это по удивлённым и весёлым взглядам с перемигиваниями, которые бросала на него вся его музыкальная команда. Он всё время улыбался ей, и его и без того тёмные глаза становились, словно омуты… Что это было? Помешательство? Наваждение?…

…Вдруг кто-то резко взял её за плечо.

– Папка? – она удивилась, но не смутилась. – Ты какими судьбами здесь?

– Ну-ка, пойдёмте, – отец настойчиво тянул их к столику. – Посидим, кофейку попьём… – потом улыбнулся. – Танцевать ведь втроём неудобно…

– Пап, это Иван, – она начала их знакомить. – А это мой папка, Семён Петрович. Так ты как здесь оказался?

Они сидели за столом, и уже пили кофе, и начали разговаривать, как в компании, и до этого перешедшей на повышенные тона, что-то случилось. Шум ударов, взвизги женщин, грохот бьющейся посуды… А потом кто-то начал палить. И тут Иван сразу же обхватил её и развернул от этой потасовки, повернувшись ко всем спиной…

…Почему ей кажется, что это уже было?..

…Она без слёз и мыслей сидела на полу, держала его за холодеющие длинные пальцы и понимала, что вбежавшие врачи на удивление быстро приехавшей скорой уже не нужны… Рядом с ней на полу сидела певица из группы и плакала навзрыд…

…Отец стоял рядом с совершенно растерянным видом и бормотал про себя:

– Но этого не может быть… Совсем другое место… Не середина зала… Как же так?..

 

 

13-14 мая.

 

…В переполненном зале Они были одни. Он и Она. Он был Музыкант, а Она… Да, Она тоже любила и понимала музыку, когда-то у неё был абсолютный слух и даже талант… Но это было давно. Сейчас Она была просто Красавицей… Красавица и Музыкант сидели одни в переполненном зале, потому что их связывала Музыка… Он играл на сцене и смотрел на Неё… Она же, сквозь дым сигарет, всполохи цветомузыки и гул голосов видела только Его, потому что эту свою Музыку он играл именно Ей…

…С ней, видно, что-то не в порядке… Это уже было, и она помнит всё это…

…И потом он пригласил её на танец.

Но тут кто-то взял её за плечо.

– Папка? – она удивилась, но не смутилась. – Ты какими судьбами здесь?

– Вот что. Идём отсюда, и чем быстрей, тем лучше, – он схватил их вдвоём за руки и потащил к выходу.

– Пап! Ты что? – она смеялась, но не сопротивлялась.

Иван тоже не сопротивлялся, хотя поглядывал с интересом и улыбкой на колоритного мужчину с рыжей гривой и такими же рыжими глазами. Отец вытащил их на улицу и начал тормозить проезжающие машины.

– Вообще-то мне ещё нельзя уходить, – улыбался Иван. – Ещё полтора часа до закрытия. Костик прибьёт завтра, да и премии лишит…

– А если останешься, тебя прибьёт совсем другой и совсем по-другому… – отец дальше и дальше тащил их от кафе и всё пытался поймать машину.

Но тут разудалая компания вывалилась из кафе на улицу, в ней, и до этого перешедшей на повышенные тона, что-то случилось. Шум ударов, взвизги женщин… А потом кто-то начал палить. И тут Иван сразу же обхватил её и развернул от этой потасовки, повернувшись ко всем спиной…

…Это было, было… Это какой-то бред…

Она без слёз и мыслей сидела на земле, держала его за холодеющие длинные пальцы, и понимала, что подбежавшие врачи на удивление быстро приехавшей скорой уже не нужны… Рядом с ней на земле сидела прибежавшая певица из группы и плакала навзрыд…

– Что же это? Как же? – отец стоял рядом с совершенно мрачным видом. – Неужели всё-таки возврата нет?

– Папа, – она поднялась и, видя в его глазах какое-то одному ему известное знание, тихо и отчаянно пробормотала: – Или я сошла с ума, или ты должен мне что-то сказать…

– Да… да… – он думал о чём-то своём, а потом, словно заметив её впервые, сказал: – Последний раз… Потерпи…

 

 

13-14 мая.

 

…Она уже почти дошла до остановки, но вдруг по пути попалось кафе. Обычное, даже без названия. И оттуда так вкусно пахнỳло едой, что она поняла, как же здорово проголодалась. Немножко поколебалась, стоя у входа: всё-таки время – вечер, да и место незнакомое… Но вышедшее из кафе чинное семейство – муж, жена и двое детишек школьного возраста – разрешили её сомнения…

Она уже хотела зайти, как вдруг за плечо её кто-то взял.

– Папка? – она удивилась. – Ты какими судьбами здесь?

– Котёнок, пойдём отсюда подальше…– он стал ловить машину, и вскоре они уже ехали к нему домой.

– Как здорово, что я тебя встретила, – она улыбалась ему. – Знаешь, я Олегу морду расквасила! – она засмеялась. – Целоваться полез, без моего на то хотения! Нет, ну я, вообще, не против, – она смотрела на дорогу, не видела выражения его лица и поэтому всё смеялась. – Но всё-таки нужно как-то понежнее, что ли… А то, прямо как трактор по целине… Папка! Что с тобой? – она, наконец, посмотрела на него и испугалась выражения его глаз… И вдруг сморщилась… – Господи… Что у меня с головой? И где… Иван?

– Вот что, – отец как-то страдальчески посмотрел на неё, достал из кармана шприц, взял её безвольную руку и она с ужасом увидела на сгибе следы от ещё нескольких уколов. – Ты сейчас заснёшь, а потом всё вспомнишь… Уже дома… Там и поговорим…

 

 

В ночь на 15 мая.

 

…Она открыла глаза. Отец сидел рядом на диване и тревожно смотрел на неё. И вдруг… Всё поплыло перед глазами…

– Зачем… – еле прошептала она. – Зачем ты показывал мне его смерть ещё дважды? Ведь это ты, да? Иначе придётся поверить в то, что я уже сумасшедшая…

– Ты ещё не всё вспомнила, – отец серьёзно смотрел на неё. – Полежи еще чуть-чуть… А Иван… Ведь я пытался его спасти… Но у меня почему-то ничего не выходит… Сейчас ты всё вспомнишь, и будем думать вместе…

– Что вспомню?.. – вяло проговорила она, и вдруг глаза её расширились и она, холодея и сглатывая, прошептала: – О, господи… папка… Ведь ты же умер… И мы тебя похоронили… Как же это?… Господи…

 

 

25 мая.

 

– …Нет, – она тоже умела быть твёрдой. – В конце концов, это мой отец и моя… квартира… теперь. Имею право.

– Делай, что хочешь… – вдруг устало согласилась мать. – Ты взрослая и сама должна всё понимать…

– Конечно, взрослая, – сказала она серьёзно, а потом обратилась к отчиму: – Андрей Игоревич, спасибо вам огромное за помощь и поддержку… Ведь он вам, в сущности, никто…

– Да что ты, Катюша, о чём речь…

 

Дома она долго и молча сидела в прихожей прямо на полу… И за что ей столько всего выпало в последние дни?… Отец умер, а она даже не плачет. Наверно, потому, что ещё не поверила в это окончательно… Всё в квартире напоминает о нём: на вешалке знакомая кожаная куртка, внизу тапочки с весёлыми яркими помпонами, которые она в шутку подарила ему на 23 февраля, и которые он очень полюбил…

Она стряхнула оцепенение, встала и пошла в кабинет.

Нагромождение приборов, какие-то ящики, рулоны распечаток, компьютер… Сейф. Закрыт. Он как-то говорил, где прячет ключ… Она напряглась и вспомнила о неприбитой паркетине в углу…

…Документы, немного денег, бабушкино кольцо с сапфиром, его – обручальное… Сверху всего этого, в прозрачной папке, – тетрадь. Она достала её, открыла, и на пол вылетел листок, дополнительно вложенный на первую страницу. Она подняла его. «Котёнок!…» Тут слёзы впервые хлынули из глаз, таким теплом повеяло от его угловатого почерка… Она бросила всё, и очень долго сидела и рыдала, уткнувшись в его рубашку, которая висела здесь же, на спинке стула…

 

…А потом всё-таки нашла в себе силы прочитать его письмо до конца.

«Котёнок! Если ты это нашла, значит, меня уже нет. Но вообще-то я пишу это на всякий случай, умирать я пока не собираюсь. Скорее, даже для себя пишу, чтобы привести все мысли в порядок.

Итак. У тебя сейчас два пути – или начать верить в фантастику, или признать, как, впрочем, это сделали многие, меня сумасшедшим. Выбрала, я надеюсь? Тогда идём дальше, потому что я всё-таки тебе верю!

Что же я такое изобретал? Ты там сидишь, я надеюсь? Отлично… Сядь покрепче. Машину времени. Смеёшься? Ладно, пусть не машину. Я и названия-то своему изобретению не знаю, может, ты подскажешь? «Машина» это, во-первых, как-то очень громоздко и старорежимно, что ли… А во-вторых, просто неправильно. Это и не машина вовсе, а что-то эдакое, выросшее на стыке трёх наук – химии, физики и… биологии. Да, да… Твой чокнутый папашка ещё и биологией здорово в последнее время увлекался…

    Короче, не буду я тебе туманить хорошенькую рыжую головку, всё равно не поймёшь, ты уж извини, но это так… Вот в этой тетради есть ВСЁ. Кто захочет – поймёт, но ты оставь её на потом. А сейчас послушай меня.

У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ!

Не всё, но многое.

Во всяком случае, перемещаться в прошлое я могу без труда. Вот, в будущее… Хотя, давай всё по порядку…

Почему я в последнее время больше думал и рассуждал?

Потому что, видно, в своих научных поисках я упустил что-то главное, не касающееся науки и техники…

Ведь первое, что я хотел сделать – это не дать развалиться нашей когда-то такой дружной семье… Я очень виноват и перед тобой, и перед мамой… И я захотел это исправить. Самым простым способом, на мой взгляд, было переместить тетрадь в прошлое, когда мы ещё и не думали разводиться. Вроде бы, все проблемы должны были бы сразу решиться – Изобретение, вот оно, и не надо больше ни времени, ни средств…

Увы. Прошлое подвластно лишь небольшим изменениям, и как я ни ухищрялся со своей тетрадью, у меня ничего не получалось… Что я только ни придумывал! Оставлял самому себе записки с формулами, но потом, возвращаясь, вспоминал, что никаких записок никогда не было… Как объяснить это, я не знаю, ведь, повторю, что небольшие изменения получались… Вот, например, твои последние коньки, помнишь? Мы долго спорили, какие купить – чёрные или белые, и я настоял на чёрных… Но это после моего вмешательства. А ведь сначала мы купили белые. Ты в первый же вечер сильно упала, здорово ободрала эти коньки и очень плакала и переживала – вид у них стал страшненький… Но ты этого не знаешь, потому что, вернувшись в прошлое, я всё-таки убедил тебя купить чёрные. И ты также упала, и также ободрала их, но это уже было не так страшно – мы замазали их тушью…

Самое интересное, что я, в отличие от всех остальных, помню именно два варианта! Значит, хоть в чём-то, но не правы были фантасты… Может, это связано с тем, что я пользовался машиной, а остальные – нет? Не знаю… Так много вопросов…

Много ещё чего я менял по мелочам, но главное – наш развод – я так и не смог предотвратить…

Вот тогда я и начал размышлять. Может, развод – это не стечение обстоятельств? Может, мы развелись бы в любом случае, даже если бы я вообще никогда не занялся своим Изобретением? Была у меня и такая мысль: вернуться к самым истокам и уничтожить все книги и журналы, которые подтолкнули меня к изобретательству… Не смог, Катя. Просто испугался. Не будет машины, значит, не будет меня в прошлом, значит, я не вернусь, хотя, если не будет… в общем, знаешь, тут уже ум за разум заходит с этим прошлым и будущим…

Вот так, котёнок. И теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему друзья стали избегать меня? Они поверили. Просто поверили и поняли, что когда-то у меня всё получится, и я смогу проследить жизнь любого из них. Вернуться в прошлое в любое время и узнать, кто и чем занимался… Вот это-то и оттолкнуло их. И вовсе не потому, что они какие-то преступники или плохие люди, нет… Но наш мир не предполагает, что каждый открыт для каждого нараспашку. Даже очень хороший человек, я думаю, не захочет, чтобы кто-то знал всё буквально о любом его шаге…

Но я не обижаюсь на них… Я сам выбрал свой путь, и пусть он и не очень нормальный, но я не жалуюсь…

А теперь о главном.

О твоём мальчике, Иване.

Как только ты уехала на слёт, я начал возвращаться в прошлое и спасать его. Почему? Да просто я тебя знаю и тоже, представь себе, верю в любовь с первого взгляда… Это твой человек. Да, может, это и смешно, когда взрослый мужик рассуждает как безусый юнец, но я считаю, что так бывает – ещё не зная человека как следует, не понимая, кто он и что, чувствуешь, что он – твой… Да и то, что он закрыл тебя собой… Это, знаешь ли, в наше время – почти аномалия… Когда-то и у меня была такая девушка… Как глупо расстались… Когда-нибудь расскажу…

Так вот. Катя! Что я только ни делал! Сколько раз я возвращался туда, мне уже не вспомнить. Конец был один – он погибал.

Как будто его жизнь кому-то мешает. Но кому? Кому мог помешать этот весёлый, талантливый и такой по-детски чистый мальчик?

Вот тогда-то я впервые по-серьёзному заинтересовался будущим. Я ещё не говорил, что попасть в будущее я так и не смог? Так вот – ни на минуту, ни на секунду в будущее я попадать не мог. Почему – до сих пор не могу понять. Ведь машина, она как велосипед устроена: хочешь – назад, хочешь – вперёд… Ан, нет. Вперёд – не получается. Но я, если честно, до этого и не пытался, как следует. Наверно, тоже боялся. Ведь это же не у цыганки погадать – не понравится, можно махнуть рукой и сказать: «А, ерунда…» Это всё на самом деле…

И вот теперь я хочу попробовать вместе с тобой вернуться туда. Когда ты «прилетишь» со своего слёта, будем пытаться вместе.

А письмо пишу, потому что, пока тебя нет, хочу ещё кое-что посмотреть. Есть одна задумка, вернусь подальше в прошлое, в декабрь. Но что-то мне тревожно как-то… Если ты это читаешь, значит, мои предчувствия сбылись, а поэтому ты должна сама вернуться ко мне в прошлое, в ночь на 15 мая. Почему – объясню потом.

Все инструкции по работе с машиной в конце тетради. Там нет ничего заумного, утюгом и то сложнее пользоваться.

Жду, целую. Твой папка.

 

P.S. Обязательно возьми письмо с собой и сунь его сразу же мне! Ведь 15 мая я ещё о нём ничего не знал».

 

 

…Она долго сидела, уставившись в одну точку…

Значит, у него получилось… Значит, это возможно… И, значит, теперь все фантастические книжки с машинами времени – уже не фантастика… И, значит…

Нет!!… Нет!… Нет…

Ведь, значит, отец умер из-за Ивана, а вернее – из-за неё…

Он, конечно, забыл, уходя из мая в декабрь, что там всё-таки зима…

И, конечно, там и простудился…

– Я не верю, что нет возврата, – сказала она шёпотом, а потом повторила твердо: – Этого просто не может быть. Только надо понять, как это сделать.

«Может, надо вернуться к его болезни и вызвать врача? – подумала она. – Ведь, наверняка он даже и не подумал это сделать…» Но отец почему-то настаивал на ночи 15 мая… Почему?

Пожалуй, лучше послушаться его…

Она отрыла инструкцию в конце тетради, подошла к странному зачехлённому аппарату, открыла его, взяла красивый браслет, похожий на часы, и принялась за работу…

 

 

В ночь на 15 мая.

 

– …Кажется, теперь я вспомнила всё, – она серьёзно посмотрела на отца. – Прямо, как великий Арни в его знаменитом фильме о Марсе… Хотя… Нет, не всё. Почему я не помнила своих перемещений в прошлое? Мне всё время казалось, что это уже было…

– Правильно, – отец улыбался. – Как только я прочитал письмо, я сразу же сделал тебе укол, чтобы ты не помнила прошлое… Как видишь, и занятия биологией пригодились…

– Но зачем? Зачем – чтобы я ничего не помнила?

– Мне казалось, что так будет лучше, естественнее… Чтобы не сильно нарушать ход истории. По этим же причинам я выбрал и ночь на пятнадцатое. Мы были здесь вдвоём, и теперь твоё появление никак не нарушает прошлое. Увы, в чём-то я ошибаюсь. Ничего не получается.

– Пап, – она вдруг прошептала испуганно. – Но, ведь я, та я, прошлая, тоже должна здесь быть… Я же ночевала у тебя перед зачётом… Где та я?..

– В том-то и весь фокус. Ты никогда не сможешь встретиться с самой собой. Как только ты попадаешь в прошлое, туда, где должна быть прошлая версия, скажем так, она, эта версия, куда-то девается… Почему так – мне уже, видно, не разобраться, и так мозги набекрень… Но в игре всегда участвует только последний вариант тебя…

– Знаешь, что, – она решительно посмотрела на него. – Давай теперь пробовать без всяких уколов. И чёрт с ним, с естественным ходом…

– Да мне, вообще-то, ничего больше не остаётся, – он засмеялся. – Я и так уже почти покойник… Да ладно, не хмурься… Похоронили-то хоть где?

– Рядом с бабушкой…

– Отлично! – он даже руки потёр. – Ваганьковское – это вам не хухры-мухры, – опять засмеялся, – крутое местечко!

– Папка, перестань!

– Ладно, – он перестал смеяться и сказал теперь задумчиво. – И всё-таки… Кому же мешает этот милый ребёнок?

– Он не ребёнок, – нахмурилась она.

– Ну, да… Для тебя – конечно… Но всё-таки – кому? – отец смотрел в одну точку, словно говоря сам с собой. – Я бы понял, если бы он был студент физического или химического вуза… Или даже биологического…

– Почему?

– Предположим, что за нами из будущего наблюдают, – отец встал, начал ходить по комнате, как в детстве, когда рассказывал ей Лекцию. – Предположим, что и впёред во времени я не могу переместиться по этим же причинам – не разрешают… И если бы Иван был будущий физик, химик или биолог, то можно было бы также предположить, что он когда-то изобретёт что-то страшное – бомбу, химическое или биологическое оружие, которое уничтожит мир… И поэтому ему не позволяют жить… Но, музыкант! Ничего не понимаю… Кому он мешает?

– И композитор.

– И композитор… Стоп! Композитор… – отец задумался. – Это хуже…

– Почему? – возмутилась она. – Кому и когда это музыка мешала? И потом – не хочешь, не слушай, даже если и не нравится!

– Подожди, Катюша, подожди… – он даже виски тёр, собираясь с мыслями. – Музыка, на самом деле, страшная сила… Если она правильная. Или наоборот… Она может и возбудить, и разозлить, или, наоборот, сделать апатичным, безучастным… Да кому, как не тебе, это знать! А слушай – не слушай… Так это от того зависит, кто наверху сидит, а не от музыки! Какой режим в стране, такая и музыка… Вот что! Ты должна опять вернуться туда.

– Папка! – взмолилась она. – Только не туда! Я не смогу… Ещё раз смотреть, как он умирает… Может, в другое время?

– Нет. Ты должна ещё раз вернуться туда, – отец теперь говорил жёстко, – и выяснить, что он хотел делать на следующий день. Все его планы, понятно? Может, он сочинять чего собирался? Или, может, уже показывать кому-то свои сочинения? Всё-всё выясни. Тогда, пока вы ещё болтали за столиком. И потом… – он посмотрел ей в глаза. – Он выживет, я не пойду в декабрь, не схвачу воспаление лёгких… Так как?

– Конечно, иду, – вздохнула она. – А, кстати, что ты делал в декабре?

– Потом скажу, – улыбнулся он и потом засмеялся. – Да я ведь пока ещё просто не знаю!

 

 

13-14 мая.

 

…А в перерыве он опять играл для неё. Она смотрела в его такие глубокие тёмные глаза и понимала, что это уже всё не просто так…

Потом он опять урывками ненадолго садился к ней за столик, и они уже перешли на «ты», и она уже знала, что его зовут Иван, и что после закрытия кафе они пойдут гулять по ночному городу…

– Ты где живёшь? – спросил он.

– Почти на другом конце города.

– Вот и отлично, – он сидел опять напротив неё и иногда жалобно поглядывал на сердитого бас-гитариста, который грозной мимикой показывал ему на пустующее место у синтезатора. – На улице тепло, дойдём пешком… – вдруг испугался: – А ты не устала?

– Нисколько. А твои домашние волноваться не будут? – спохватилась она.

– Нет, конечно, – улыбнулся он. – Они же знают, где я. Иногда такие вот компании, – он кивнул в угол, – остаются до утра. Тогда очень хорошо удаётся заработать. А твои? Твои не забеспокоятся?

– У меня ещё проще. Маме позвоню и скажу, что я у папы, они в разводе у меня… А папка всё поймёт, он такой… просто чудо!

– Значит, ты в него, – засмеялся он. – Чудо…

– Юдо? – она тоже смеялась.

– Нет, – он вдруг стал серьёзным и положил свою длинную руку на её. – Ты – настоящее чудо… – потом смутился и опустил глаза. – Я не кажусь тебе слишком нахальным?

– Нет, – прошептала она. – Совсем…

– Как я рад, – тоже прошептал он. – Что ты есть, и что мы уйдём вместе, и что можно быть вместе хоть до двух часов…

Эти слова словно вывели её из сна, из такого счастливого прошлого, и она, наконец, вспомнила, зачем вообще она здесь:

– А почему до двух?

– Мне в консерваторию надо, – словно оправдывался он.

– Зачёт? Экзамен?

– Нет, ещё интереснее. Конкурс, – вдруг воодушевился. – А ты можешь пойти со мной? Если ты будешь в зале, я так сыграю!

– Конкурс? На что? Лучшее исполнение или ещё что-то?

– Нет, – он вдруг засмеялся. – Вообще-то такая чушь… На лучший гимн!

– Гимн?!

– Ну, да, – он всё смеялся. – Один мужичок, от какой-то партии, – он потёр лоб и наморщил нос. – Чёрт, не помню… партий этих сейчас… Так вот, он объявил конкурс на лучший гимн для этой свой партии. Я бы, конечно, не стал заниматься такой ерундой, но он премии хорошие обещал. Первая – аж 1000 долларов! Это же сколько вечеров надо в кафушке играть! А тут… Чего не попробовать?

– И ты прямо вот так сел и написал гимн? – недоверчиво спросила она. – Для гимна, мне кажется, какой-то особый настрой нужен… Какое-то непростое состояние души… Торжественность, патетика… Ещё что-то… может, грусть…

– У меня уже было подобное произведение, как раз под настроение, только чуть-чуть переделал ритм для гимна, – он вдруг смутился. – Да ладно, давай – о другом…

– Почему это – ладно? – насторожилась она. – И что это было за настроение?

– Ну что уж, у меня настроения плохого быть не может? – он всё смущался и хмурился. – Да и всё равно всё к лучшему… – он улыбнулся. – Не было бы тогда настроения, тебя бы сегодня не встретил…

– Когда? – она словно пыталась его загипнотизировать, так смотрела в глаза. – Когда было это настроение?

– Перед Новым Годом, – послушно сказал он, поддаваясь её гипнозу. – В конце декабря…

 

 

В ночь на 15 мая.

 

– …Немедленно говори, что было в декабре!! – как только она очутилась здесь, то сразу же подлетела к отцу и сейчас, ещё плача от того, что Иван только что опять умер у неё на глазах, трясла его за рубашку. – Немедленно, слышишь…

– Но я же пока не знаю, что было в декабре, – лукаво сказал отец и взял её за руки. – Я был там только 21-го мая…

– Не морочь мне голову!!! Что я, не вижу, что ты – уже не ты… То есть, что ты – оттуда… Только, папка… – она испуганно прошептала: – Ведь ты сейчас заболеешь… Нужно врача вызывать…

– Точно, тебя не обманешь… Чтобы быть полностью в курсе, я оставил сам себе некоторые указания, и я уже действительно более поздний, после похода в декабрь, – засмеялся отец. – Только не такой уж я тупица, чтобы наступать на одни грабли дважды! В дублёнке ходил туда, и в свитере. И даже ботинки зимние с антресолей достал, вот, – он повертел ногой, действительно обутой в зимний ботинок. – И всё-таки, котёнок, подожди… – он заглянул ей в глаза. – Во-первых, успокойся, а во-вторых, сначала расскажи, что тебе удалось выяснить.

– Нет! – она больше не плакала, но всё ещё сердилась. – Что за тайны? Вы что, уже сговорились? И ты туману напустил, и он глаза отводит… Говори немедленно!

– Хорошо… – отец вздохнул. – Только, боюсь, ты, со своим юношеским максимализмом, рассердишься и уйдёшь… как когда-то от меня – моя первая любовь…

– Говори…

– Ладно… В декабре… я уже прямо личный биограф твоего Ивана… так вот, в декабре он расстался со своей девушкой…

– У него была девушка… – прошептала она.

– А у тебя, между прочим, – твой Олег, – тут же вставил отец.

– Это не в счёт! – сердито сказала она. – Мы даже не целовались… Только болтали.

– Как же, как же, – засмеялся отец. – А как насчёт того, что если бы он был понежнее трактора?

– Замолчи! – она закрыла уши. – Не хочу даже слышать! И, слава богу, что он до этого не додумался!

– Я, конечно, всего не знаю, – задумчиво сказал отец. Потом усмехнулся: – Свечку, знаешь ли, не держал… Но мне кажется, что и там всё было слишком невинно…

– Так, – протянула она. – Говори всё, что знаешь. Немедленно.

– Ладно, всё, так всё… Девушка эта была и не девушка вовсе, а довольно взрослая женщина. Певица. Звала его к себе в группу. Но тогда ему бы пришлось бросить консерваторию совсем. Ну, он, как ты понимаешь, не хотел. Тогда она поставила условие – я или консерватория. На самом-то деле он ей вообще и не нужен был. Талант его, умение играть почти на всех инструментах – это да, а он… Да и держала она его на расстоянии, видно, думала, так надёжнее будет… А он послал её к чёрту, вот так. Подурил, конечно. Два дня что-то жутко торжественное и меланхоличное то на пианино, то на скрипке выводил… Я под окнами стоял, слушал, он на первом этаже живёт… Ох, и красиво! Прямо мороз по коже и слеза на глазах… Казалось, так и пойдёшь за этой музыкой на край света… Видно, я там в первый раз и простыл…

– Гимн… – прошептала она.

– Что?

– Гимн. Для какой-то партии… Неужели… Папка, слушай…

Когда она, захлёбываясь в словах и путаясь в событиях, всё-таки рассказала ему всё, он задумчиво проговорил:

– Что ж… Очень даже может быть… Партия приобрела гимн… какая, кстати? Не помнишь?

– Он и сам не помнит.

– Да это и не важно… Идём дальше. Гимн был великолепен, сам слышал… Вполне вероятно, что на каких-то выборах это определило перевес голосов… Партия пришла к власти… Изменился режим… Что ещё можно придумать?

– Как – что? – она была возбуждена. – Холодная война! Потом какой-то идиот случайно или нет нажал красную кнопку…

– И понеслось… – отец внимательно смотрел на неё. – А может, и вовсе разнеслось… То есть – разнеслась. Земля – на куски… Почему бы нет?

– И кто-то решил этого не допустить… – прошептала она. – Но почему так жестоко? Зачем убивать? Можно просто украсть ноты…

– У него? – хмыкнул отец. – Разве поможет?

– Да, – она опять хмурилась. – Но можно было просто не допустить знакомства с этой… тёткой… Неужели люди будущего так жестоки?

– А почему – люди? – задумался отец. – Может, там уже такой уровень, что это всё делают машины? Просчитывают ситуации, возможность развития событий, и выбирают единственно правильный вариант… Может, никто его и не убивал, из будущего, я имею ввиду. Вся эта потасовка в кафе – естественный ход истории и эти кто-то, машины или люди, просто не дают нарушить этот естественный ход, зная, чем это обернётся. Зачем им забираться в прошлое и придумывать целый спектакль? Когда и так всё хорошо…

– Значит, мы должны забраться! – сказала она решительно. – Папка, ну, пожалуйста…

– Вот что, – отец сосредоточенно думал. – Сначала всё-таки попробуй просто отговорить его от участия в конкурсе… Сама, что ли, денег пообещай… Всё-таки это не такое уж радикальное изменение…

– А если не получится, то опять видеть, как он умирает… – прошептала она.

– Опять, – хмуро сказал отец. – Или всё-таки передумала его спасать?

– Нет. Я уже готова, настраивай свой таймер…

– Знаешь, котёнок, – задумчиво сказал отец. – А ведь ты с ним намучаешься. Экая чувствительная натура… Чуть что, так из него шедевры лезут!

– Это уже мои сложности, – нахмурилась она. – И я обещаю, что уж гимны-то больше из него не полезут…

 

 

13-14 мая.

 

– …Ну, да, – он всё смеялся. – Один мужичок, от какой-то партии, – он потёр лоб и наморщил нос. – Чёрт, не помню… партий этих сейчас… Так вот, он объявил конкурс на лучший гимн для этой свой партии. Я бы, конечно, не стал заниматься такой ерундой, но он премии хорошие обещал. Первая – аж 1000 долларов! Это же сколько вечеров надо в кафушке играть! А тут… Чего не попробовать?

– Иван, а ты можешь не этому мужичку, а мне продать свой гимн?

– Тебе? – он рассмеялся. – Зачем тебе гимн? И почему – продать? Я тебе и так его посвящаю!

– Нет, нет… – она волновалась. – Совсем продать, чтобы он завтра на конкурсе даже и не звучал… Я тебе не тысячу, а две тысячи долларов дам…

– Вот что, Катя… – сказал он очень серьёзно. – Я вижу, что ты из обеспеченной семьи, но я прошу, нет, просто требую, чтобы подобные предложения я больше не слышал. Я в состоянии и сам заработать на жизнь. Пусть не как Рокфеллер, но – вполне достойно. И ты меня очень обижаешь такими словами…

– Нет! Нет! Ты ничего не понял! – она схватилась за голову. – Мне просто очень надо, чтобы он там не звучал, этот твой гимн…

– Почему? – искренне удивлялся он. – Да это и невозможно уже…

– Как – невозможно? – прошептала она, теряя надежду.

– Все ноты, по условиям конкурса, уже давно находятся в комиссии, – он теперь смотрел тревожно, видя её состояние. – И даже, если я не приду, исполнять будет кто-то другой. Такие уж были условия…

– Всё напрасно, – шептала она. – Всё напрасно…

 

 

В ночь на 15 мая.

 

– …Всё напрасно! – ревела она у отца на груди. – Я больше не могу смотреть на его смерть! Я живой человек! Я больше этого не вынесу! Я только ещё и обидела его! И, главное, всё напрасно! Его произведение будут исполнять и без него! Дело не в этом…

– Нет, Катя, нет! – волновался отец. – Не было вообще никакого конкурса! Я там был, я знаю… Мы на верном пути! Одно дело, когда автора просто нет, а другое – такая трагедия… Твой Иван скромничает, а я-то знаю, как к нему в консерватории относятся… Всё отменили! Был настоящий траур… Да и потом, нет у меня больше никаких версий….

– Но всё напрасно… Всё… – ещё безнадёжнее плакала она. – Что же делать?..

– Тихо, котёнок, тихо, – отец гладил её по голове и плечам. – Успокойся и перестань реветь, потому что ты сейчас должна выглядеть сногсшибательно. Давай-ка, припудри носик, губки тоже можно освежить, вот так… – отец принялся ее прихорашивать. – И надевай… шубу… Как кстати, что она у меня с зимы осталась! А обиду твою мы загладим… Он и не узнает никогда… Потому что мы вернёмся к истокам этого чёртового гимна…

– Значит… – она прошептала, раскрыв широко глаза и даже побледнев, – будем нарушать? Ход истории…

– Значит, будем, – вздохнул отец.

 

 

Конец декабря.

 

– …Нет. Консерваторию я не брошу.

Иван стоял на ступеньках этой самой консерватории, хмурился. Рядом я ним стояла женщина лет тридцати, ярко и эффектно накрашенная, вызывающе, экстравагантно одетая. Пожалуй, она была несколько вульгарна, но всё же довольно красива.

– Зачем тебе консерватория? – женщина сердилась. – Ради корочек? Будут деньги – купишь корочки. Ты же и так на всём играешь. Зачем терять время и учиться?

– Нет, – он не смотрел на неё, стоял, опустив глаза. – Все преподаватели меня просто перестанут уважать, и весь серьёзный музыкальный мир будет уже навсегда закрыт для меня.

– Да кому он сейчас нужен, этот серьёзный мир? Вот эстрада – это да. Здесь всё: деньги, слава, уважение… поклонницы… И всё это ты будешь иметь и без консерватории.

– Нет.

– Но ты не сможешь поехать с нами в турне! – тут женщина усмехнулась и полезла в сумку за сигаретами. Закурила, прищурилась, глядя на него, и выпуская дым ему в лицо. – И мне придётся взять другого клавишника…

– Нет.

– И ты уже никогда не получишь то, чего так хочешь…

Он посмотрел ей в глаза и вдруг засмеялся. Зло, жестоко и, пожалуй, всё-таки фальшиво…

– Я?! Хочу?! Ну и самомнение… Да пошла ты к чёрту!

А потом развернулся, почти вприпрыжку сбежал со ступенек и быстро пошёл вдоль улицы.

– Дурак, – просто сказала женщина, пожала плечами и направилась к тёмно-вишневой «Тойоте», стоящей неподалёку.

 

Он почти уже добежал до метро, как что-то белое и мохнатое врезалось в него (или он в него?) и вскрикнуло. Он обернулся. В грязной декабрьской луже, в самой серединке, сидела девчонка в белой пушистой шубке. Огромные оливковые глазищи были испуганы, золотые волосы как водопад разметались по голубому песцу, а белоснежная шапочка с большим помпоном медленно намокала тут же, рядом, в луже…

– Ох ты… – он бросился её поднимать. – Что же я за медведь такой?… Извините, ради бога…

Он поднял её, отряхивал от грязи, и она уже смущённо улыбалась, а потом сделала шаг и опять вскрикнула.

– Что? Болит что-то? – он тревожно посмотрел на неё.

– Нога, кажется… – прошептала она. – Вот здесь… – показала на тонкую щиколотку, затянутую лаковым сапожком на высоченной шпильке, и смущённо улыбнулась. – Вообще-то, это я виновата… Задумалась…

Потом она попыталась сделать ещё пару шагов, сморщилась, но вытерпела.

– Ничего, пройдёт… Вы мне машину поможете поймать? Так я уже домой не дойду…

– Ну, уж нет, – он во все глаза смотрел на это рыжее чудо и теперь тоже улыбался. – Я виноват, значит, исправляться буду по полной программе.

– Это как же?

– Сейчас мы ко мне поедем, я недалеко живу. Да не пугайтесь!.. Я что, на маньяка похож?! Не бывает маньяков со скрипкой, – он потряс футляром, и она засмеялась. – Мы будем пить чай и кофе, а внизу у нас там срочная химчистка рядом, за это время приведут в порядок вашу шубу и шапку. Идёт?

– Конечно…

 

…И они пили и чай и кофе, и он играл ей и на пианино, и на скрипке, и потом они вместе поиграли что-то несложное для неё в четыре руки, и уже перешли на «ты», и она уже опять «узнала», что его зовут Иван, и опять расставаться им совсем не хотелось… Но, украдкой поглядывая на таймер, она видела неумолимое приближение самого неприятного момента. Когда он уже принёс её чистые шубу и шапку, и, когда захотел проводить до дома, она решительно сказала:

– Мы должны здесь и сейчас расстаться до 13 мая…

– Почему?! – он очень испугался, взял её за плечи и тревожно смотрел в глаза. – Я тебя чем-то обидел? Я что-то не то делаю? Только скажи… Я сделаю всё, что ты хочешь…

– Ты можешь просто поверить мне? Без вопросов и объяснений? И просто дождаться 13 мая…

– Ты уезжаешь? Далеко?

– Нет.

– А позвонить? Дай мне телефон и запиши мой…

– Нет, Иван, нет… Ты сможешь меня дождаться?

– Почти пять месяцев, – простонал он, закрыв глаза. – Почему?

– Ты сможешь? – она и сама чуть не плакала. – А потом я всё объясню…

– Я буду ждать тебя всю жизнь… – серьёзно сказал он.

– И ещё… Обещай, пожалуйста, никогда не сочинять гимнов…

– Гимнов?! – он похлопал тёмными ресницами. – Да меня как-то и не тянет на гимны…

– И сейчас не тянет?

– Совсем, – удивился он. – Нисколько даже не тянет… А при чём здесь гимн?

– Я всё, всё-всё потом объясню, – сказала она уже в дверях. – И я сама найду тебя 13 мая… Где бы ты ни был… Только дождись…

 

 

В ночь на 15 мая.

 

– …Всё не так, – она почти плакала. – Всё не так… Ну, почему нельзя было просто не допустить знакомства с этой тёткой? Почему он должен ждать до 13 мая?

– Потому что это – самое щадящее вмешательство в прошлое! – отец сердился и ходил по комнате. – А… ты ничего не чувствуешь? Не вспоминаешь? Ведь 13 мая было позавчера…

– Ничего… – она прошептала испуганно. – Неужели опять ничего не получилось? Почему я ничего не помню?

– Да потому что мы с тобой уже столько наворочали, – рассердился отец, – что сам чёрт ногу сломит! Я и сам ничего не помню и не понимаю… Такая временнáя каша… Ведь ты же на самом деле из 25 мая… Я – из 21-го… Декабрь, май, тринадцатое, пятнадцатое… Господи… Как нас вообще ещё наши потомки терпят?! Давно уже надо было пристукнуть, к чёртовой бабушке… Значит, так, – он решительно защёлкал временным браслетом у неё на запястье. – Снимай шубу, одевайся соответственно, возвращаешься в 13 мая… Если всё нормально – возвращайся сразу же в 25 мая, до реально прожитого тобой времени!… То есть, куда ты вообще только можешь вернуться, когда вся эта катавасия началась, встретимся все на кладбище…

– На кладбище?! – охнула она. – Почему?

– Ну, где же ещё я могу узнать, что я всё-таки не умер?! – удивился он и потом захохотал: – Чёрт, ну и бред… Катюша, – он вдруг порывисто обнял и поцеловал её. – Всё будет хорошо…

 

 

13-14 мая.

 

…Она уже почти дошла до остановки, но вдруг по пути попалось кафе. Обычное, даже без названия. И оттуда так вкусно пахнуло едой, что она поняла, как же здорово проголодалась. Немножко поколебалась, стоя у входа: всё-таки время – вечер, да и место незнакомое… Но вышедшее из кафе чинное семейство – муж, жена и двое детишек школьного возраста – разрешили её сомнения. И она зашла.

…Он, как ураган, скатился со сцены – опрокинул свой стул, едва не сбил певицу и, запутавшись в шнуре микрофона, удержался на ногах просто чудом…

– Ты, ты… – подлетел, взял за руки, заглядывал в глаза и так счастливо улыбался. – Ты всё-таки пришла! А я уже почти не надеялся… Ведь уже вечер… Я не хотел идти сюда! Весь день дома сидел, ты же только там была… Но ты сказала, где бы я ни был… Господи, как же я ждал тебя!

– А я-то… – она смотрела на него во все глаза. …Вот оно, вмешательство в прошлое… Он так сильно изменился… Волосы теперь длиннее – закрывают уши и шею, модная трёхдневная щетина, и одет совсем по-другому: светлые брюки и чёрный свитер… Повзрослел? Пожалуй… Похудел? Хотя, куда уж дальше…

– Ты так изменился… – почти прошептала она.

– Тебе не нравится?! – он испугался и смотрел прямо-таки отчаянно. – Я хотел выглядеть взрослее… для тебя… Я чего только не передумал за эти месяцы! Я так ждал… – а потом рванулся было к двери: – Если не нравится, то я сейчас же сбегаю в парикмахерскую, тут недалеко есть одна…

– Стой, стой… – она засмеялась и удержала его за руку. – Прямо тайфун, а не человек… – она не знала, что же ей всё-таки сейчас делать. «Может, и правда, увести его отсюда куда-нибудь? – думала она. – Но этим ничего не изменишь, всё, что должно случиться, обязательно случится, только вмешательство в прошлое опять будет слишком сильное… Тогда пусть всё идёт своим чередом…» А вслух сказала: – Не надо… Мне всё нравится… Ты сыграешь что-то своё?

– Всё, что ты хочешь…

– Тогда я буду сидеть хоть до утра!

– Катя, как же я рад…

Он, улыбаясь, убежал вприпрыжку на сцену и принялся, весело посматривая в её сторону, озорничать и, импровизируя, вплетал в самые обычные песни классику, народные мелодии и вообще, бог знает что… Певица иногда не выдерживала и, отведя микрофон и отвернувшись, смеялась, а бас-гитарист, который, видно, был у них главным, только качал лохматой головой, глядя на него, а один раз даже сердито погрозил пальцем.

…И потом он пригласил её на танец.

Она не пила ничего, кроме кофе, а голова кружилась так, как будто спиртному уже был потерян счёт… Да и Иван тоже, видно, был не в себе. Она поняла это по удивлённым и весёлым взглядам с перемигиваниями, которые бросала на него вся его музыкальная команда. Он всё время улыбался ей, и его и без того тёмные глаза становились, словно омуты… Что это было? Помешательство? Наваждение? Может… Но она понимала, что вот если бы он начал её сейчас раздевать, она бы не сопротивлялась, а пожалуй, ещё бы и сама помогла… Но он смущался и был крайне корректен, и даже в танце обнимал её не более положенного. Лишь губы, словно случайно, иногда касались её рыжего марева… А потом, всё-таки, чуть крепче обняв, прошептал, трогая губами и почти целуя ухо:

– Ты словно из сказки… Из моей… Из той, которую я пытаюсь сочинить…

– И кто же я там? – она смеялась, глядя на него. – Рыжая кикимора? Или жаба с болотными глазами?

– Глаза у тебя… – он внимательно посмотрел на неё, улыбнулся, – оливковые, а не болотные… И ты – не рыжая кикимора… – он опять обнял её и прошептал на ухо: – Ты – моя золотая принцесса…

 

…Она медленно, но верно, отводила его от середины зала…

 

А дальше всё произошло очень быстро. В компании, и до этого перешедшей на повышенные тона, что-то случилось. Шум ударов, взвизги женщин, грохот бьющейся посуды… А потом кто-то начал палить. И тут Иван сразу же обхватил её и развернул от этой потасовки, повернувшись ко всем спиной…

…Палили, на самом деле, в воздух.

И никого даже не задело…

 

«Неужели опять…» – похолодела она. Но Иван ещё какое-то время держал её в железных объятиях (оказывается, сильный!), потом отпустил и сказал смущённо:

– Опять я как косолапый… Ничего тебе не поломал?

– Иван, – у неё, казалось, остановилось сердце. – Неужели получилось?..

– Что? – он удивлённо посмотрел на неё, а потом сказал, нахмурившись: – Вот что. Пошли-ка отсюда. И ребята, кажется, собираются. Нам ещё с милицией не хватало объяснений… – а потом опять улыбнулся. – И времени у нас больше будет… Как я рад… Что ты есть, и что мы уйдём вместе, и что можно быть вместе хоть до двух часов…

– А почему – до двух?

– Мне в консерваторию надо, – словно оправдывался он.

– Зачёт? Экзамен?

– Нет, ещё интереснее. Конкурс, – он вдруг воодушевился. – А хочешь, пойдём вместе?

– Конкурс? Чего? – осторожно и с опаской спросила она.

– Гимнов, – он засмеялся. – Эх, жалко, что я гимны не пишу! Один мужичок, от какой-то партии, – он потёр лоб и сморщил нос. – Чёрт, не помню… партий этих сейчас… Так вот, он объявил конкурс на лучший гимн для этой свой партии. Премии хорошие обещал. Первая – аж 1000 долларов! Это же сколько вечеров надо в кафушке играть! Но… – он весело смотрел на неё. – Ты помнишь? Ты мне запретила, да и меня самого что-то совсем на гимны не тянет… А вот послушать можно. Чего там наши ребята насочиняли. Так ты пойдёшь?

– Конечно…

 

…И они гуляли весь вечер, и всю ночь, и всё утро. И рассказывали друг другу обо всём на свете…

…То Иван иногда забегал вперёд и, начиная махать руками как вертолёт, что-то изображал, то она останавливала его за рукав и, встав на цыпочки, чтобы быть ближе, таинственно о чём-то рассказывала… И они смеялись, как ненормальные, над самыми простыми вещами, и взахлёб, перебивая друг друга, выясняли, что есть так много, бесконечно много всего, что им нравится или нет вместе… Потом она танцевала на каком-то высоком и узком бордюрчике, как на проволоке, а он, волнуясь, ходил рядом, широко расставив руки и страхуя её… Потом они долго, взявшись за руки, прыгали как сумасшедшие по какой-то лестнице и она выиграла у него спор – он, с его длиннющими ногами, перепрыгнул только через две ступеньки, а она – аж через четыре…

…Он стоял двумя ступеньками ниже, и поэтому их лица были почти на одном уровне.

– Ты всё-таки так и не объяснила мне своё чудесное исчезновение… – он был так рядом, и глаза его опять стали как омуты.

– Мне опять придётся исчезнуть…

– Нет! – он почти закричал. – Я тебя не отпускаю! Почему – исчезнуть?! Объясняй сейчас же!

– Теперь уже – ненадолго… Всего до 25-го…

– Ничего себе – ненадолго! – почти простонал он. – Но почему? Слушай… – он обнял её за плечи, смотрел в самые глаза. – Ты мне всё скажи… Может, у тебя летаргия? И ты спишь? Я читал о таком… Я ничего не боюсь. Спи, сколько хочешь, только у меня дома. А я буду смотреть на тебя… Да что ты сразу напридумывала?! Я же с родителями живу! И вообще, говори немедленно!

– Я абсолютно здорова! – смеялась она. – Но это не моя тайна…

– Мужчина?! – он сердился и одновременно смущался. Потом тихо сказал: – Тогда я его просто убью…

– Мужчина, – она улыбнулась. – Только убивать его не надо, это мой папка…

– Папка… – он смутился. – Мне почему-то кажется, что я его знаю… Он такой высокий, рыжий и лохматый, да?

– О, господи… – охнула она. – Как же всё запуталось… Как бы и правда чего не испортить… Иван… Ванечка, – она положила руки ему на грудь, покраснела и опустила глаза. – Пожалуйста, подожди ещё чуть-чуть и ничего не спрашивай…

– Катя, – он ещё крепче обнял её и, совсем смутившись и тоже опустив глаза, тихо спросил: – Ты не прогонишь меня, если… я тебя поцелую?..

– Нет…

– Только… – прошептал он ей на ухо, а потом неловко чмокнул в щёку, задев при этом нос, – …я очень боюсь…

– Чего?..

– Что тебе не понравится, – его губы уже касались её, – …я совсем не умею целоваться…

– Значит, будем учиться вместе… – прошептала она, чувствуя его дыхание...

 

 

25 мая.

 

…Около могилы стоял высокий и лохматый мужчина. Его длинные, до плеч, седовато-рыжие кудри трепал ветер, он заложил руки за спину и смотрел на мраморную доску. Вроде бы атмосфера кладбища не предполагала веселья, но мужчина улыбался во весь рот, обнажив чудесные белоснежные зубы…

– Ну что, – сказал он шёпотом и также улыбаясь. – Обломались? То-то же…

Потом он обернулся, потому что почувствовал, что по аллее к нему кто-то приближается. Высокий юноша и рыжая девушка, взявшись за руки, шли ему навстречу. Девушка тоже улыбалась, а юноша удивлённо посматривал то на неё, то на мужчину. Когда они подошли поближе, девушка повисла у него на шее:

– Папка… Всё получилось… Всё…

– Будем надеяться, – он посмотрел на её спутника. – Ну, давай, знакомь, что ли…

– Который уж раз… – хихикнула она. – Не надоело? Ладно, это – Иван, а это – тот самый загадочный мужчина, которого ты собирался убить, то есть мой папка, Семён Петрович…

Иван во все глаза смотрел на него и потом почти прошептал:

– Я вижу вас в первый раз. Точно. Но почему-то уже знаю…

– Не переживай, – сказал отец. – И, главное, приготовься ничему не удивляться! С нами не соскучишься.

– Ой, пап! – перебила она. – Давай не здесь… Уж больно место мрачное… И потом… мне кажется, лучше всё сразу показывать… А так он всё равно не поверит.

– И то верно, – сразу же согласился отец. – Не здесь, и не сразу, а постепенно… – а потом вдруг, резко приблизившись и сделав грозное и даже свирепое лицо, строго спросил у Ивана: – На гитаре играешь?

– Да… – тот даже отпрянул на шаг от такого напора.

– А из Битлов что-нибудь играешь? – спросил отец ещё строже, не обращая внимания на хохочущую дочь.

– Может, это нескромно… – потупил тёмные глаза Иван. – Но я играю всё, только напойте…

– А тогда, молодёжь, – отец рассмеялся и обнял их вдвоём за плечи, – пошли что-нибудь забацаем?..

 

Июнь 2001.

507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!