Дураки да гуси – кто на кого смотрит?

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за декабрь 2023:

 

На чтение потребуется 10 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Литература любит рядиться – то в тогу учителя, то рясу проповедника, то во врачебный халат. Понятно, что такие пошлые болезни, как ларингиты-трахеиты-стоматиты, литературу не интересуют. Литература, она о душе (и немного о мозгах) – поэтому психиатрия (и немного неврология). Дилемма «ум – его отсутствие», или «умный – дурак» – мотив, распространённый столь же широко, как любовь или смерть.

Безумие – термин литературный. Медики давно от него отказались, заменили на более наукообразные и менее стигматизирующие, а вот в литературе безумие хорошо прижилось.

Как понять, кто умён, а кто глуп? Где граница между нормой и безумием? Нормален ли гений, рвущий своими идеями шаблоны сознания? Безумен ли юродивый, чей крест настолько тяжек, что становится уже блаженством? В каком своём градусе безумие превращается в благодать, а в каком сваливается в чёрный хаос? Кто более безумен, Мышкин или Рогожин?

Ответа нет. Но литература всё равно пытается найти истину. Вновь и вновь возникают герои безумные – со знаком плюс и со знаком минус. И всегда есть окружение героя, персонажи из толпы, не способные понять безумного героя.

Кстати, о толпе. Была я как-то раз в одном океанариуме. Аквариум наоборот – люди заключены в прозрачный куб посреди толщи воды, а вокруг плавают рыбы. И кто в своей среде, а кто в гостях, отдельный вопрос. Если нырнуть обратно в литературу и разложить тему безумия по героям, то можно выделить (условно, конечно) две группы: произведения, в которых главный герой безумен и находится среди здравой толпы, и произведения, в которых здравый герой находится в безумном окружении. В метафоре океанариума – кто на кого смотрит?

 

Рассказ Юрия Меркеева «Неразменный гусь» и сборник очерков «Дураки» Владимира Захарова относятся ко второй группе. В обоих случаях главный герой является нормальным и коммуницирует с персонажами безумными, даже – имеющими медицинский диагноз. Произведения, безусловно, разные. И авторы разные, и стилистика разная, но основной вектор един – здравый смотрит на больного. Хотя есть, разумеется, нюансы.

В рассказе «Неразменный гусь» главный герой – врач, заступающий на суточное дежурство. Сначала он общается с олигофреном Ромой, затем с алкоголиком Дмитрием Сергеевичем. Отношения с этими персонажами у героя исключительно рабочие, герой на службе, он должен общаться с психически больными людьми. Должен вникать в их истории.

В «Дураках» герой сталкивался с психически неполноценными людьми ситуативно. Андрей, Володя, Машка, недоразвитый подросток без имени, все они возникают в жизни героя случайно, но, тем не менее, герой также вынужден вникать в некоторые обстоятельства жизни своих безумных визави.

Кроме позиции главного героя (здравый смотрит на больного), произведения объединены ещё и некоторой неудобностью, некорректностью темы. В быту психические болезни всегда табуированы, здоровые больных стремятся изолировать (иногда прям с глаз долой), а если это невозможно, то сделать их фигурой умолчания. И это не в упрёк здоровым, ибо не каждый человек способен принять подобную реальность, а уж тем более, поменять её.

Неудобная тема вызывает дискомфорт, иногда даже боль, отсюда и построение обоих текстов – упор на психологизм подтекста, воссоздание не вполне осознанных внутренних переживаний персонажей, работа с ассоциациями. В общем, все те приёмы, которые дают (вроде бы) ощущение психологической неопределённости характера героя, но на самом деле, направлены к достаточно определённым рецепторам читательской души. В обоих текстах безумные персонажи переходят из разряда медицинских фигур в фигуры метафизические, т. е. приобретают некий символизм, если угодно, даже обобщение. Создают атмосферу и подталкивают читателя к определённым переживаниям.

Итак, проблематика «Гуся» и «Дураков» схожа. Хотя сами произведения различны. Что совершенно естественно. Каждый автор является творцом индивидуального художественного мира, и в каждом таком мире разворачивается уникальная ситуация.

 

Главный герой «Неразменного гуся» – медик. У него нет возможности сделать психа фигурой умолчания, забыть, удалить с глаз долой, не замечать. По долгу службы герой обязан активно действовать. Он и действует.

Будем откровенны, нынешняя медицина не способна вылечить ни неврологическую, ни психическую патологию. Существующая терапия может только задержать прогрессирование болезни и постараться (именно что постараться) адаптировать больного к окружающему миру. А дальше уж как получится.

Герой рассказа сие вполне осознаёт. В его силах (реальных возможностях) только по-доброму поговорить с олигофреном Ромой да передать Дмитрия Сергеевича в отделение, где тому поставят капельницу, а дальше уж как получится. Это та самая неудобная реальность, и в ней герой выступает вполне себе реалистом.

В тексте промелькнула весьма примечательная деталь, хочется верить, что она была читателями отмечена, ибо она много прибавляет к образу героя (автору респект за мастерство). В ожидании перевода в отделение врач даёт алкоголику немного спирта. Нарушение протокола, но многие наркологи так делают. У алкоголика со стажем воздержание может привести к тяжёлым последствиям, вплоть до летальных. Поэтому нарколог всегда находится перед трудным выбором – облегчить страдание пациента сиюминутно, но в перспективе ввергнуть в пропасть ещё больше, или не облегчать, что, в общем-то, приведёт к тому же результату – к пропасти. Такая вот циничная или, если пользоваться эвфемизмом, неудобная ситуация. Наш герой выбирает милосердие, которое, по сути, добавляет песочку на дорогу в ад. Но облегчает. И что примечательно, и больному облегчает, и врачу тоже. Такой вот весомый штрих к образу героя.

Истории про психические болезни – это всегда истории про страдание. Страдание самого больного и окружающих его. В т. ч. врача. Который (казалось бы) должен находиться в позиции сверху, то есть быть включённым не в процесс страдания, а только в процесс прекращения страданий. Но так только в теории. На практике страдают обе стороны.

Сразу же на ум приходит пример доктора Рагина из «Палаты №6». Можно по-разному интерпретировать идею чеховского рассказа, но факт остаётся фактом – доктор пал жертвой болезни, которую должен был лечить. Но проиграл сам. Вопрос, который так же автоматом приходит на ум после прочтения «Неразменного гуся» – а что станется дальше с главным героем?

Вот здесь, кмк, сравнение с доктором Рагиным не вполне правомочно. Причина – разница в устройстве художественных миров. Герой произведения – всего лишь фикция, измышление автора. Герой, как оловянный солдатик, отыграл свою битву и всё. Иначе говоря, автор создал художественный мир, запечатал его (по Бахтину) и предъявил читателю. Вне рамок, очерченных автором, истории не существует, разве что читатель ощутит послевкусие (в идеале – предастся послераздумьям).

У Чехова описан длительный промежуток времени, и жизнь героя имеет весьма определённое завершение. У Меркеева – не развитие судьбы как таковое, а нечто вроде моментального снимка. Эпизод, выхваченный из череды прочих и намеренно изолированный. Так что, каков будет финал его героя, нам не дано предугадать. Единственное, о чём мы можем судить с уверенностью, так это то, что герой «Неразменного гуся» испытывает сильное давление среды. И пытается преодолеть его путём ухода в область сугубо отвлечённую, в некие рассуждения. В вопросы, не нуждающиеся в ответе. Камо грядеши, куда мчишься, тройка-Русь и т. д. Тоже, знаете ли, способ сохранять хоть какое-то равновесие в океане чужих страданий. И тоже художественный приём – моделирование переживаний, эмоций, рефлексий героя путем ассоциаций, намёков. Эдакая кодовая система (автору очередной респект за мастерство).

Ещё хочу отметить такую особенность рассказа, как преобладание диалогов. Автор прекрасно передал речевые маски персонажей, даже олигофрена Ромы. Реплики – один из важнейших инструментов в создании образа, и это большое мастерство – дать читателю услышать героя (еще один респект автору).

 

В «Дураках» использованы другие стилистические доминанты (хоть, повторюсь, генеральный вектор темы тот же).

«Дураки» тяготеют к формату исповедальной прозы. В литературном понимании исповедь – это форма художественного психологизма, раскрывающая внутренний мир героя непосредственно через его речь, образы памяти и воображения. Т. н. суммарно-обозначающая форма, при которой герой самораскрывается (сам говорит о своих чувствах). Исповедь как лирическое высказывание от первого лица – идеальный способ заставить героя быть откровенным, показать мотивы, связанные с потребностью душевного очищения и раскаяния. Что, в общем-то, сближает литературную исповедь с исповедью религиозной. Ну, если и не полностью религиозной (канонической), то – с неким обрядом самоочищения. Такая вот литературная магия.

Данная форма идеально подходит фактуре рассказа(-ов) «Дураки». В детстве герой участвовал во всяких неблаговидных развлечениях, а попросту – дразнил умственно неполноценных. Даже в том возрасте герой испытывал некое ощущение неправильности, а с годами это чувство окончательно оформилось и стало тяготить героя. И надо было его пережить, исчерпать – хотя бы вот так, в форме оценки прошлого.

Очень интересно композиционное построение «Дураков». Повествование словно бы закручивается, как пружина. Воспоминания про дураков, сменяя друг друга, приобретают бо́льший трагизм и превосходным образом проясняют образ героя. Проникновение в его внутренний мир осуществляется за счёт насыщения повествования многими предметными деталями, уточняющими картину окружающего мира, живыми (чувственными) образами памяти. И всё это показано очень динамично. Особенно хорошо вышло сочетание важных и второстепенных подробностей, которые как нельзя лучше отображают душевное смятение героя. Автор отлично намагнитил даже самые безобидные детальки, даже нейтрально-жанровые сценки демонстрируют напряжённые переживания персонажей. За что автору большой респект и уважуха.

И, конечно же, финал. Последняя история словно закрывает гештальт героя. С очередным безумцем герой встречается уже как взрослый. Речь не идёт о цифре в паспорте, значение имеет степень зрелости личности. В четвёртой истории герой говорит (а у нас исповедь, повествование от первого лица) больше о себе. Он уже не тонет беспомощно в океане чужих чувств, не барахтается в смешении внешней и внутренней реальности, нет. Герой по-прежнему жив и способен на (со)страдание, но «страдание это… такое… без патетики. Просоленное и прижившееся» ©.

Согласно всем литературным канонам, герой рассказа прошёл путь метаморфоз и изменился. Сделался целостным, принял себя и ответственность за свой выбор и свои ошибки – в отличие от чувства неопределённой тягостной вины, витавшей в первых трёх очерках. Поэтому в последнем абзаце герой смеётся. Смех – признак приобретённой им эмоциональной устойчивости. Художественный мир завершён и запечатан. Браво, автор.

 

Вообще, по сочетанию начала и финала оба рассказа удивительно хороши.

Уж не знаю, насколько авторы знакомы с книгой Лотмана «Введение в структуру художественного текста», но сработали они исключительно верно.

По Лотману, начало и конец текста являются кодифицирующими. За началом, как правило, закрепляется моделирование причины, а финал есть актуализация цели. У Лотмана также сказано, что конец текста «инспирирует воображение художника». Уж не знаю, как там с художниками, но с читателем всё так и происходит, да. Воображение инспирируется. И в этом несомненное достоинство обоих рассказов.

Скажу, что, на мой взгляд, литература не имеет никакой практической пользы. Книги не могут научить жить (разве только «Поваренная» научит варить суп), но книги могут показать мир с разных сторон, и как знать, как это отразится на читателе. Бывает, что и неудобная, некорректная, неприятная тема выходит из тени и что-то там в читательской душе рождает. Вполне возможно, что в рай и следует идти вот так, не пряча по углам неудобное и даже (возможно) смеясь.

Почему бы и нет? Всё зависит от того, кто на кого смотрит.

 

Юрию и Владимиру огромная благодарность за урок.

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в декабре 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: