Да не убоишься ты ужаса, или De rebus naturae

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за ноябрь 2023:

 

На чтение потребуется 8 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Будущее наполнено неопределёнными событиями, которые то ли случатся, то ли нет. Но одно случится точно – это смерть. De rebus naturae, природа вещей: смерть принадлежит будущему, является его частью, его пределом.

В рассказе «Собачий некролог» из восьми персонажей пятеро умирают, в том числе и главный герой. Грустная ли это история о смерти любимой собаки? О да. Но не только.

 

Смерть главного героя важнее его жизни – таков закон трагедии. Любой текст есть ответ на некий надтекстуальный вопрос, и чьими устами (поступками) даётся этот ответ? Главного героя.

Если автор приводит своего героя к смерти (и уж тем более, если вводит сцену смерти героя в сюжет), значит, ответ на пресловутый вопрос лежит где-то в плоскости конечности бытия.

Проблема рассказа именно такая – все мы умираем, и люди, и собаки, и даже кошки. Тогда к чему всё? В чём смысл?

 

Уж не знаю, насколько автор глубоко погружён во всякие психотерапевтические штучки, предположу, что не очень, но то, что его творческая интуиция колоссальна – бесспорно. Рассказ напрямую адресуется к одному из самых главных вопросов бытия – к его, бытия, конечности.

Четыре глобальных феномена экзистенциальной философии – смысл существования (бессмысленность), конечность (смерть), изоляция (одиночество) и свобода (ответственность).

Четыре вопроса, которые решает каждый человек. В жизни – человек решает, а в рассказе эти вопросы решает пёс Моня.

 

Помимо того, что в рассказе используется художественный приём олицетворения (одушевления, т. е. перенесения человеческих качеств на животное), есть ещё характерные особенности: повествование идёт от первого лица (главный герой и есть рассказчик), и фабула совпадает с сюжетом. Все изображённые в рассказе события пропущены сквозь призму личностного восприятия героя. То бишь, читатель имеет возможность пройти с героем-собакой весь путь от рождения до смерти и… И, наверное, кое-что понять о собственной, человеческой, жизни и кое о чём поразмыслить. Экзистенция, однако.

 

Читатель знакомится с героем, когда тот – совсем маленький щенок.

Понятно, что щенок – метафора, и психологически очень выверенная метафора. На примере судеб братьев наших меньших чувства становятся острее, быстрее впитываются читательским сердцем и потому более выгодны для создания художественных историй. Уж простите меня за цинизм, но растрогать читателя собачьим дискурсом гораздо легче, чем человеческим. Нет-нет, автор, это я не в упрёк вам! Наоборот, завидую вашей писательской чуйке (честно!).

И вот, восхищённая драматургией, возвращаюсь к рассказу.

 

Щенок (но, конечно же, человек!), исторгнутый из благословенного чрева матери, лишается полной тождественности себя с миром.

Есть щенок (остаюсь в метафоре), и есть мир.

Мир ещё не безжалостен, но и не особо дружелюбен. Еда в миске есть, но не так чтобы вдоволь.

Мир тревожно-непонятен. Собратья куда-то исчезают, но еды в миске не становится больше.

Кстати, суперская метафора. Исчезновение подобных нам существ не гарантирует прибыток корма для оставшихся. Вот знание, которое нужно усвоить с малолетства. М-да…

 

На данном этапе сюжета главный герой – щенок, чей жизненный опыт практически нулевой. Существовать такое мелкое=неопытное существо может только при участии более сильных. И добрых – обязательно добрых – существ.

И они появляются – заботливые руки вкупе с сосиской и тёплой кофточкой.

Ах, как хороша эта деталь, тёплая кофточка. Повеяло чем-то диккенсовским, его фирменной фишкой – добротой незнакомцев, счастливым случаем, который и не случай вовсе, а гарантия того, что мир гораздо более разнообразный, чем мы склонны предполагать.

У нашего героя была беспечная жизнь. Его любили, это очень важно – любовь извне, любовь конкретных людей. Только такая любовь делает жизнь счастливой – можно носиться вдоль забора в компании единомышленников. Нет, я ни капли не иронизирую. Если быть в компании равных тебе – не счастье, то что тогда счастье и полнота жизни? В чём её, жизни, тогда смысл?

 

Рассказ безупречен. Редко когда встретишь столь выверенный рассказ. По всему выверенный – по композиции, по гармонии речи повествователя, по подобранным деталям, по их связи друг с другом.

Есть такое понятие, как литературный концепт – это образ, символ, мотив, который вытаскивает произведение в область реальности. В этом рассказе ведущий концепт – смерть (т. е. экзистенциальная конечность), однако концепты, как мизера, всегда ходят парами, поэтому смерти полагается пара, и эта пара, разумеется, жизнь (т. е. экзистенциальный смысл).

На протяжении всего повествования герой, хоть он и пёс Моня, проживает индивидуальное осмысление таких общечеловеческих ментальных сущностей, как Жизнь и Смерть (вот так, с большой буквы).

Автор исключительно виртуозно, при помощи образного строя, совершает эстетическое преобразование довольно-таки абстрактных философских понятий в конкретику, понятную любому. Душою понятную.

 

Ох уж эта тёплая кофточка… Не «кофта», а именно «кофточка» (диминутив). Кофточка, которую дарят крысопсянчику Моне на третий день рождения. В этот момент кофточка – это ласка (поэтому диминутив). А ещё любовь, забота, знак Жизни (с большой буквы). И ту же кофточку опускают в ямку, где уже лежит кулёк с телом Мони, и тогда кофточка переходит в область Смерти, символизирует конечность.

В рассказе масса подобных художественных деталей, которые сперва умиляют и трогают, но затем становятся обозначениями великой печали.

Например, блинчики, к которым герой пристрастился только в последний год своей жизни, оказалось – вкусно, но всего только год, а ведь столько раз предлагали попробовать…

Или туя, о которую так приятно было чесать спинку, но которая стала недоступна в тот момент, когда больше всего была нужна…

Автор мастерски плетёт сеть образов, которые увлекают героя (и вслед за ним читателя) по пути понимания Сути (тоже с большой буквы).

А суть следующая: всё в этом мире конечно.

Экзистенция, однако.

 

В первых потерях всегда больше недоумения, чем страха.

Автор очень удачно подобрал персонажа, которого первым увёл из окружения героя. Луна не принадлежала к самому ближнему кругу героя, тому, который неотделим как кожа. Луна жила на даче, смерть её произошла не на глазах героя и потому воспринималась почти как сказочная. Просто исчезновение в никуда. Вот Луна была, а теперь её нет. Нет здесь, но где-то там, высоко-высоко, она, конечно же, есть. Не может не быть.

И снова о художественной силе слова. Луна. Тот самый случай, когда имя персонажа является неотъемлемой частью его образа. Луна на ветках ели, Луна, первой ушедшая, Луна, первая печаль в жизни героя.

 

А жизнь меж тем продолжается. Это её неистребимое свойство, она всегда продолжается, покуда человек жив. Только меняется.

Умирает Венчик. Его смерть, произошедшая на глазах героя, ещё немного приблизила героя к пониманию сути.

И вместе с тем в его жизни появляется Том. Это не только новый персонаж в рассказе, новая фигура, новая ветка на вечно зеленеющем древе жизни, это уже в некотором роде порождение самого героя. Ведь это он нашёл Тома, продрогшего, испуганного, такого же, как сам герой когда-то. Но теперь уже герой стал тем самым добрым незнакомцем.

 

Хотя хтоническая птица с красивым именем Экзистенция кружит и кружит. Луна, Венчик… Круги сужаются. Мрачная птица спустилась ещё ниже и унесла из жизни героя очень близких существ – бабушку и дедушку.

В этот момент герой уже достаточно опытен, чтобы понимать: всё конечно.

В герое появляется страх. Страх вполне естественный, но обратите внимание, автор не рисует страх парализующим и отвратительным. Признание собственной конечности – да, но не омерзительности смерти. Только единожды в рассказе мелькнули посторонние (посторонние – это важно!) люди, которые мерзко и страшно пахли. Они забрали бабушку (птица Экзистенция имеет подручных), но, тем не менее, герой уцелел в кругу своих близких.

Даже теряясь, уходя из жизни героя, его близкие не ужасали его подробностями своей кончины. Не думаю, чтобы автор ставил перед собой цель одомашнить смерть. Но показать, что она может быть подобающе-достойной – почему бы и нет?

Мир художественного произведения иллюзорен, однако и сквозь фантазии автора проглядывает реальность. Каждый текст есть ответ на надтекстуальный вопрос, и в своём ответе автор рассказа предельно откровенен. De rebus naturae, природа вещей: смерть принадлежит... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в ноябре 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: