Прерванный звонок

Зина Коморская, жена известного в Москве адвоката Владимира Евгеньевича Коморского, вместе со своей подругой Лидочкой делали перманент.   Устроились у Зины на квартире, в Козихинском переулке. Лидочка, бывший парикмахер, быстро намешала целую кастрюлю состава, от которой теперь валил пар с резким запахом аммиака, и принялась ловко намазывать Зине волосы и закручивать их на мелкие папильотки. Затем и Зина кое-как, но все же накрутила всю голову Лидочке. Намаявшись с мокрыми, непослушными волосами, обе дамы почувствовали волчий голод. Замотав головы, как Шехерезады, во влажные горячие полотенца, как были, в китайских шелковых халатах, они почти бегом направились в Зинину гостиную, где домработница должна была оставить бутерброды.

Лидочка, жена зубного врача только недавно открывшего свою практику, очень любила Зинину квартиру. Громадная, в семь комнат.   Гостиная как дворцовая зала: с камином, штофными обоями, люстрой из бронзы и хрусталя. Тут же тумбы, подставки красного дерева, кресла, и большой диван-самсон. На одной из тумб стояла фотографическая карточка в рамке: Зина, с прической-змейкой, тонкие брови, яркий рот бантиком, накрашенный несмываемой химической помадой, дерзкий взгляд и решительный подбородок. Лидочка во всем старалась подражать Зине, но стать такой же никак не получалось.

Квартира Коморских была настолько велика и хороша, что некоторые редакции просили Евгения Викторовича устраивать литературные вечера. Так эмигрантская газета «Накануне» давала здесь знаменитый прием по случаю возвращения на родину графа Алексея Николаевича Толстого. Редакция располагалась в двух шагах, но обстановка там была скромнее.   

На небольшом столе с бронзовыми украшениями помещался накрытый крахмальной салфеткой поднос. Зина сдернула ее и подруги обнаружили бутылку «Цинандали», неплотно прикрытую деревянной пробкой, два хрустальных бокала, теплые пирожки и тарелку с бутербродами – свежий белый хлеб, сливочное масло и сочащаяся семга. Зина быстро налила им по бокалу вина, дамы схватили бутерброды и только собрались откусить, как раздался телефонный звонок.

– Чтоб тебя… – выругалась Зина, снимая трубку.

– Зинуша, скорей, приезжа… – слабый, как нитевидный пульс, голос прервался.   Зина сразу узнала этот голос. Он принадлежал популярному драматургу Булгакову.   

– Миша, что с тобой, что случилось? – закричала Зина, но из трубки только раздавались короткие густые гудки. Очевидно, на том конце звонящий уронил трубку.

Подруги побежали по коридору. Зина запуталась в ключах, пытаясь запереть хоть на один замок свою высокую дверь. Им повезло, что стоял теплый летний день. Выскочив из арки на Тверскую, Зина так отчаянно замахала руками, что к ним подлетело сразу три таксомотора. Плюхнувшись в первый, Зина выдохнула– Большая Пироговская , дом 35-а.

– Это писатель Булгаков звонил. Помнишь, в прошлую среду с тобой ходили на «Дни Трубиных» в Художественный театр? – шептала Зина на ухо Лиде.– Это он – автор. Он нам билеты оставил.

– Да ты что? Я обревелась, помнишь? А что случилось?

– Не знаю. Сказал, приезжай. И трубку выронил. Неужели заболел или напали на него?  

– А ты откуда его знаешь? – несмотря на тревогу в облике Зины, Лидочка почувствовала зависть. Так много знаменитостей бывает у этих Коморских.

– Я давно его знаю, когда еще он бедным был. Только в Москву приехал, бегал по редакциям, фельетоны пристраивал. К нам приходил обедать…

Зина вспомнила, как она ходила на свидание к молодому Михаилу Булгакову. То есть, она не знала, что это – свидание. Миша позвонил и сказал, что надо помочь ему быстро разобрать библиотеку у старого товарища. Тот, мол, отъезжает за рубеж, книги взять с собой не может. Надо ценное забрать, а остальное – отдать старьевщику.

Несколько озадаченный, заботливый муж Владимир Евгеньевич надевал Зине валенки в прихожей. Сама она не могла согнуться – в овечьем тулупе, в котором при царском режиме ходили крестьяне, в пуховом платке и толстых рукавицах, Зина собиралась выйти в лютый мороз. Зима 22 года выдалась на редкость суровой – 35 мороза. Большинство домов топилось буржуйками, жильцы сжигали паркетные полы, а где взять дров? 

Деревья на Патриарших в шапках из твердого снега, солнце   в сиреневой дымке. По пустынной аллее навстречу ей идет заиндевевший Миша, руки в карманах (перчаток нет и в помине), валенки перевязаны веревками (отвалились подметки). Увидел Зину, улыбнулся светло… И тут со стороны Арбата появляется усталая и замерзшая Тася, Мишина жена. Видимо, закончила торговать на Смоленском рынке.

– Здравствуйте, Татьяна Николаевна, – дружелюбно произносит Зина. А вот Миша вдруг страшно покраснел и смутился.

– Понимаешь, Таська, шел к Крешкову и случайно Зину встретил, – пустился он в объяснения, и тут-то Зина начала догадываться. По глазам же Таси было видно, что для нее Мишина хитрость ясна насквозь и во всех деталях. Позже, когда все трое отправились пить чай к Зине, картину окончательно прояснили показания адвоката Коморского. Ему-то Зина сказала, что идет к Михаилу…

В такси душно и накурено.

– Он говорил, что на той неделе собирается удалять аппендицит, – тревога Зины все возрастала.– А вдруг начался приступ?

– Видала я такие штуки! Заворот кишок! – испугалась уже и Лидочка. – Скорую что ли будем вызывать?

– Наверное, тебе бежать придется, а я с ним останусь. Хорошо, хоть близко. У них на Пироговке, рядом клиника большая. Туда побежишь, – Зина уже намечала план действий.

Голодная Лидочка закурила папиросу. И Зине вспомнилось, как в полном табачном дыму в их квартире сидели литераторы из «Накануне» и слушали Мишин рассказ про то, как она, Зина, отстояла их квартиру от уплотнения. И Михаил, не смущаясь Владимира Евгеньевича, читал: «Зина, ты – орел. Я бы на тебе женился, если б ты не была замужем». А сам, между прочим, женат.

Таксомотор взвизгнул и остановился. Сунув таксисту три рубля и не взяв сдачи, Зина с Лидочкой выскочили и бросились в пристройку на первом этаже.

 Дверь с медной табличкой «М.А. Булгаков». Позвонили три раза. Никто не открыл. От отчаянья Зина рванула дверь и чуть не получила по лбу, потому что дверь была открыта. Побежали по темному коридору. Направо гостиная – пуста, темна, дальше спальня хозяйки – кровать застелена, никого. Открыли еще одну дверь в конце коридора, спустились на три ступеньки, вот маленькая площадка и снова ступеньки наверх, еще одна дверь. Рванули за старинную ручку – бронзовую птичью лапу, и открылся кабинет.

А там мирно светила настольная лампа под стеклянным абажуром. Навстречу им двинулся мужчина. В мятом белом костюме, но при бабочке. Блондин, волосы расчесаны на аккуратный пробор, обаятельная улыбка, искрятся голубые глаза. Мгновенно запел:

Скажите, девушки, подружке вашей,

Что я ночей не сплю, по ней страдая…

Он пел как оперный певец, неожиданным красивым баритоном.

– Миша, как ты посмел! – взвыла Зина.

Мужчина, наклонившись, церемонно поцеловал ей руку, и Лидочке тоже. Сердечно улыбнулся… и дамы перестали сердиться.

– Зинуша, прости великодушно, я просто хотел пригласить тебя на ужин… – И он уже подносил по стопочке дамам. Дружно выпили.

– Водка, фи.

– Русская горькая, мадам. Как нельзя лучше подходит к обстановке. Вот Карл Радек, партийный бонза, анекдот сочинил. У нас все теперь называют в честь писателя Горького – города, улицы, пароходы. Не проще ли в его честь назвать сразу всю жизнь – максимально горькой? – он обаятельно улыбнулся, снова сверкнув голубыми глазами.

Возле кожаного дивана размещался маленький низкий столик, полный яств. Пригласив дорогих дам угощаться, хозяин пододвигал им пироги с капустой, битки по-украински – тонкие сочные котлеты на кусках свежего белого хлеба. (Зина помнила, что это его любимое блюдо). Был тут и холодец, и икра в вазочке. Учуяв свежий запах малосольных огурцов, дамы ощутили, что их прямо подташнивает от голода.

– Вот-с, рекомендую, двухдневные огурчики. Произведено в нашем домашнем трактире.

После огурчиков с битками на душе сразу полегчало. Но Зина для порядка его осудила:

– Миша, ты – нахал.

– Именно это мне сказал в прошлую среду тот самый Радек. Подошел ко мне после «Турбинных»…

– И мы там были с Зиной, – перебила его Лидочка, – понравилось, прямо ужас, мы обревелись.

– Душевно тронут, мадам. Так вот, подошел ко мне этот Радек и дружелюбно сообщил: – Я счи’таю, что ‘цензура ‘права, – хозяин вдруг стал картавить и делать неправильные ударения в каждом слове. – Я бы Вас за э’ту пьесу рас’стрелял!» И на одну секунду он стал ниже с ростом, сутуловат, близорук, и расправил несуществующие бакенбарды.

Дамы хихикнули. «Не влипнуть бы в историю», – подумала Лидочка. Но хозяин уже развлекал их рассказом, как он теперь ходит к одной портнихе, прячется за ширмой и подслушивает разговоры дам:

– Сделайте мне стиль «зигзаг», вырежьте мне спину, добавьте мне зад!

Во время рассказа он внезапно ни к тому, ни к сему по-арлекински взмахнул правой рукой. И правая щека у него дернулась. «Вот она, контузия, никогда что ль не отпустит?», – пронеслось в голове у Зины.

– У вас артистов жизнь такая шикарная,– кокетливо воскликнула Лидочка.

– А у вас, у нэпманов, тяжкая?

– Еще бы! Комиссии да проверки. Хапуга на хапуге!

– И опять я вспомнил анекдот, наверно, перекормлю вас ими сегодня. Горничная затягивает нэпманше корсет, а та говорит: ну, что ты душишь меня, ведь советская власть нас только ограничила!

Хозяин взглянул Лидочке прямо в лицо, улыбнулся и смущенно опустил глаза. Лидочка вспыхнула. Хозяин подошел к узкому длинному ящику, в котором помещался патефон, поставил пластинку, закрутил ручку, и полились медленные звуки саксофона.

Первой хозяин пригласил на танец Зину. Это был мечтательный фокстрот. Положив руки на плечи Михаила, Зина тихо спросила:

– Ты, Миша, почему к нам больше не приходишь?

Наклоняясь к ее ушку, Михаил также тихо ответил:

– Твой муж слишком суров, Зинуша. Он все еще дуется на меня за тот фельетон?

– Нет, больше не дуется.

– Ну, тогда приду, только позови…

Лидочка от нечего делать, пошла с сигаретой по комнате. Несмотря на теплый летний вечер, здесь чувствовалась легкая сырость. Цветущая сирень почти заслоняла окно, и ее запах был настолько силен, что различался в накуренной комнате. На стенах, так забавно, где у людей картины висят, в рамках висели вырезки из газет. Но что в них написано! «Против булгаковщины», «Фальшивый вексель гр. Булгакова», и карикатура на хозяина – он в поварском колпаке, фартуке и монокле, коварно прищурился, а на руках держит поднос, и там вместо курицы жареной – белогвардейцы разные с усами, дамочка ногами болтает. Не сразу, но Лидочка сообразила, что это ругательные статьи про хозяина. Зачем про самого себя ругательные статьи вешать?

На старинном письменном столе, из закрытой книги высовывался край письма. Лидочка быстро прочла: «Славный и добрый Миша! Не могу выразить свою благодарность за помощь, которую ты оказываешь мне и Ване…»

Зазвучала новая мелодия. Зина вжалась в угол дивана, отвернулась и закурила. Хозяин подошел к Лидочке и с поклоном пригласил ее. Едва прикоснувшись к хозяину, Лидочка почувствовала магнетический ток.

– А как вы узнали, что я нэпманша, я же в халате?

– Может быть, я – провидец?

И далее Лидочка мечтала только о том, чтобы танец не заканчивался. Она даже забыла придумать, что рассказать подругам в своей бывшей парикмахерской об этом вечере. Михаил на ходу сочинял смешную историю, но Лидочка не понимала смысла.

Чарующий фокстрот все лился, как вдруг дверь резко распахнулась и на пороге появилась дама:

– Мака, вот сюрприз, у нас гости?

Дама исподлобья взглянула на гостей. Но, увидев их мокрые полотенца,   домашние халаты и шлепанцы, захохотала:

– Ой, простите, вы помыться к нам пришли?

Засмеялись все.

– Мася-Колбася, признавайся, опять твои проделки? – Хозяйка поставила на письменный стол белую сумку в форме трапеции. Дамы, не скрывая любопытства, рассматривали эту крупную элегантную женщину с морщинками у глаз, какие бывают от постоянных улыбок, в белом костюме модных геометрических форм с маленьким алым шарфиком.

– Вот, рекомендую, моя жена Любовь Евгеньевна, – робким голосом представил ее Михаил. – Зинаида Васильевна, моя давняя знакомая, и ее подруга Лидия. И дальше, приободряясь: Любаша, ты же знаешь, не могу я сидеть один. Вот, коварно разыграл Зину и мадам Лидию, вытащил их в прямо из сушилки, и в благодарность кормлю ужином. И уже совсем твердо закончил – Кстати, тебе звонил Наполеонус Бонапартус.

– Какой Наполеонус, что за имя такое?!

– Ну, этот жгучий итальянец, или итальянский брюнет…

– Синьор Малапарте? Что ж ты сразу не сказал?

– Он просил тебя срочно перезвонить.

– Извините, я на секунду, – и Любовь Евгеньевна быстрым шагом вышла из кабинета, а дальше, кажется, побежала.

Михаил предложил перейти в гостиную, выпить кофе. – Чудный кофе, по-батумски, только я умею варить! – Но дамы отказались.

– Мой перманент! – вспомнила Зина. – Я сожгла волосы!

Лидочка сосредоточенно соображала. –  Может, и не сожгла, мы не делали горячей сушки. Едем срочно.

Они засобирались домой. Михаил проводил их до такси, усадил в машину и заплатил водителю. На прощание поцеловал ручки.

Лидочка мечтательно откинулась на спинку кресла. Зине стало чертовски грустно.