Огромный прекрасный мир

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за июнь 2023:

 

На чтение потребуется 23 минуты | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Если бы я хотел охарактеризовать себя, я бы не называл своего имени. Оно не имеет никакого значения. Я бы не описывал, как я выгляжу. Если честно, я понятия не имею, как выгляжу. Я бы не перечислял черты своего характера. Мой характер – штука переменчивая, и он во многом зависит от пропорций химических элементов в моём организме. Я изменяюсь с каждым мгновением. Вот сейчас, к примеру, меня становится меньше. Что-то важное выветривается из меня и поднимается вверх. Я чувствую дуновение ветра, я слышу стрёкот сороки и гудение литосферных сил под землёй. Или всё это мне только кажется.

Если бы я хотел охарактеризовать себя, я бы рассказал вам о своей мечте. Она настолько же проста, насколько несбыточна. Большой и светлый мир. Свежесть зелёной травы, прохлада выстиранного белья, шарканье подошв прохожих. Глубокое «гав» собаки, рёв мотора мотоцикла и смех соседского ребёнка. Прозрачные рваные облака, мерцающие лучи солнца, бледный плевок луны. Всё, о чём я мечтал, всё, к чему так стремилось моё естество, было заключено в холодном квадрате окна. Обрамлённый деревянной рамой мир был надёжно спрятан от меня за стеклом, как какой-то экспонат в музее.

Всё началось очень просто, если не сказать обыденно. Моя мама взволнованно выпрыгнула из нашего убежища, и до меня донёсся её тонкий голос, полный тревоги. Там был и человеческий голос. Сиплое прерывистое бубнение. Занавеска отдёрнулась, и на секунду меня ослепило светом. В проёме торчало лицо. Выпученные глаза, гнилые зубы. Меня обдало несвежим дыханием. Стало страшно, и я попятился. Женщина кого-то звала. Всё это время мама вилась у неё в ногах  и неуёмно кричала. Женщина пнула её. Мамин голос сорвался и зазвучал по новой. Показалось ещё одно лицо. Круглое, вздутое, бородатое. Наши взгляды пересеклись, и это лицо потупилось.

– Чо ти їх не потопив?! – кричала женщина.

– Всіх потопив. А цей такий красівий. Диви: четирьохцвєтний. Він щастьє приносе.

Костлявая рука женщины сгребла меня и всучила мужчине.

– Шоб завтра його тут не було!

Мужчина что-то попытался возразить, но она лишь развернулась и бросила:

– Дєлай шо хочеш!

И осыпала его проклятиями.

 

Этот мужчина, руки которого пахли табаком и машинным маслом, шёл, переставляя ноги в калошах по рыхлой грязи, и пальцем запихивал меня в карман. За нами бежала мама. Она тянула печальную ноту, чёрный тонкий хвост её торчал вертикально, и мне хотелось броситься к ней. Хотелось прорваться сквозь толстые пальцы мужчины, я кусался и царапался, но стоило мне только выглянуть, как тяжёлая пятерня заталкивала меня обратно. Не умолкая, я кричал, чтобы мама забрала меня. Сердце обливалось кровью. Я не знал, что происходит, но чувствовал – что-то нехорошее.

Мужчина повернулся и поднял с обочины камень. Мама остановилась. В следующее мгновение острый вращающийся камень попал ей в грудь, и она вскрикнула. Мужчина выбранился, и мы пошли дальше. Больше мама за нами не бежала.

Двери с шумом захлопнулись, и я оказался в сыром и грохочущем помещении. Под лапами было мокро. Всё тряслось и качалось. Меня кидало из стороны в сторону. Я тщетно пытался удержать равновесие. Со стороны грязных ступеней, из-под проёма под дверью, дул сквозняк. Было так неуютно и одиноко, что мне захотелось заплакать.

В помещение вошли четыре ноги в чёрных ботинках. Чиркнуло, и пространство заполнил густой ядовитый туман. Я ощутил прикосновение к спине. В следующее мгновение непреодолимая сила подняла меня и поднесла к серому худому лицу с квадратной челюстью.

– Диви, якій красівий. Надо тобі? Четирьохцвєтний!

– Та куда мне? У меня уже трое.

– Цей щастьє приносе.

– Угу, проблемы они токо приносят.

Дверь отъехала, и меня вкинули в длинный светлый коридор с рядами деревянных лавок. В стены этого коридора были вделаны большущие окна. В окнах менялись картинки: проплывали ветки деревьев, кусты и кирпичные строения. Плавно опускались и поднимались серые тонкие провода. Несколько лиц умилились моему появлению. Другие, завидев меня, отвели взгляд. Здесь так же трясло, но было тише. Пол под лапами был сухим. Я ощутил расползающееся тепло и пошёл ему навстречу. Так я уткнулся в усеянный дырочками железный коробок, который грел похлеще моей мамы. Казалось, он горел весь изнутри, этот коробок, и я в самом деле боялся, что он может меня сжечь. Скамейка над коробком скрипнула, и дряблая рука поддела меня под животик. Меня подняли и положили на колени. На этот раз тёплые нежные пальцы легли мне на голову и ласково проделали путь по моей спине до самого хвоста. Я сладостно вытянул лапы. Из моей груди вырвался тихий монотонный успокаивающий звук.

 

Женщина, пахнувшая молоком и ромашковым мылом, принесла меня в большой дом, в котором жило много людей. Во дворе этого дома росли акации, и под их зелёными ветками бегали дети. Меня подняли по ступенькам и занесли в квартиру. Я тут же принялся изучать запахи, и вот что я узнал: совсем недавно здесь была кошка. Из небольшой комнаты, стены которой были обиты плиткой, ещё не выветрился её запах. Она была стара и, по всей видимости, очень несчастна.

Женщина сняла платок и повесила его в прихожей. Медленно она прошла на кухню, открыла белый шкаф, вынула из него пакет и налила мне молока. Я принялся жадно его лакать. Женщина знай удивлялась и доливала.

Вскоре я освоился в новом доме и перестал скучать по маме. Мама стала приятным воспоминанием, не более. Здесь меня любили, я спал на мягкой кровати у хозяйки в ногах, её нежные руки гладили мне шею. В туалет я ходил в пластиковый ящик, наполненный рассыпчатым и приятным. Мне было важно зарывать за собой, чтобы хищники не учуяли мой запах. Не знаю, откуда я это знал, но это было важно.

Хозяйка стала кормить меня чем-то невероятным. Сухим, ароматным и неприлично вкусным. Они были солёными, эти шарики, и после них я выпивал добрую миску воды. Когда я отходил, облизываясь, от кормушки, мой живот так распирало, что мне казалось, я вот-вот лопну. От счастья.

 

Однажды к нам пришли. Светловолосая молодая девушка и черноглазый мальчуган с ёжиком на голове. Они неуверенно топтались в дверях, пока моя хозяйка вокруг них хлопотала. Двигалась она чуть быстрее, чем обычно, вся светилась и ликовала. Я видел, с каким благоговейным трепетом она обнимала малого. Весь мир для неё сгустился вокруг этих двух. Я остался за бортом.

Хозяйка провела гостей на кухню, где уже был накрыт стол. Пока они стучали столовыми приборами, я, сходя с ума от запахов, плутал между их ногами, мурчал и тёрся, в общем, делал всё то, за что меня ругали. Девушка заглянула под стол, и я подался ей навстречу. Она улыбнулась и погрозила мне пальцем. «Тебе нельзя обычной еды, – сказала она. – Ты ешь корм». В какой-то момент короткая нога мальчугана в жёлтом носке с динозаврами, не достававшая до пола, пнула меня в живот. Я машинально выгнул дугой спину и зашипел. Хозяйка накричала на меня и выгнала за дверь.

Потом они смотрели телевизор, развалясь в мягких креслах, и по ящику показывали кадры каких-то столкновений. Какие-то люди с закрытыми лицами жгли покрышки, другие люди стояли против них стеной, прячась за огромными прозрачными щитами. Диктор сообщала об убитых и раненых. Говорили о каких-то снайперах, показывали медиков и окровавленных людей на каталках. Молодая девушка взяла меня на руки и отдала мальчугану. «Идите поиграйтесь в другую комнату», – сказала она.

Дверь за нами закрылась, и мы остались одни. Из соседней комнаты доносились тревожные звуки телепередачи. Малой бросил меня на кровать и окинул комнату взглядом. Его заинтересовал трельяж, уставленный бутыльками и различными мелкими предметами. Он закусил язык и сел на коленки. Я свернулся клубочком в изножье кровати. Свет мешал, но несильно, меня клонило в сон. Мальчуган тем временем гремел ящичками трельяжа, напевая себе под нос.

Мне всегда нравилось пограничное состояние между бодрствованием и сном. Сознание становится тягучим, плавится, будто смола на солнце, под веки просачиваются неожиданные образы: маленькие муравьи теней превращаются в больших и красочных чудовищ, иногда нелепых, иногда страшных, но всегда безвредных, потому что даже из самого страшного сна есть выход, стоит только открыть глаза.

Дальнейшее описать мне сложно. Меня грубо схватили, и сон прервался. Я открыл глаза и увидел перед собой холодное сияние металла. Лицо мальчика исказила злая усмешка. Он крепко держал меня за шею, сжимая пальцы так, что я почти задыхался, а другой рукой орудовал у моей морды ножницами. Чик-чик, чик-чик, чик-чик, – раздавалось холодное. Я бился изо всех сил, пытаясь вывернуться, и, чуть только он ослабил хватку, крутнулся, полоснул его когтем по запястью, и его клешня разжалась. Он выронил ножницы и заорал. У меня голова шла кругом. Будто кто-то взбаламутил воду. Всё гудело и трещало, мне было сложно ориентироваться. Я метнулся к стене, к шкафу, и забежал под кровать. Широко распахнутыми глазами я смотрел в проём и часто дышал. Мне было не по себе. Будто я жил в хорошо освещённой комнате, а кто-то пришёл и разбил половину ламп, оставив меня в мерцающих сумерках.

Распахнулась дверь. В комнату влетели четыре ноги. Девушка опустилась на колени и заглянула под кровать. Её рука просунулась и выволокла меня на свет.

– Что это такое?! – крикнула она пацану. – Зачем ты это сделал?!

Меня оставили в покое, и я снова спрятался под кровать. Меня тянуло в темноту. Меня тянуло забыться. Я слышал шлепки, и плач, и грозный крик этой девушки. Мальчуган рыдал, и мне было ещё больше не по себе. Я буквально не понимал, что происходит. Почему размеренная тишина уютной домашней жизни сменилась безумным кавардаком. Впервые за долгое время мне захотелось заплакать.

 

Примерно раз в месяц хозяйка подходила к этому трельяжу и складывала под тряпочку какие-то цветные бумажки. Также она вертелась у трельяжа, перед тем как отправиться с сумками за дверь. Она уходила несколько раз в неделю рано утром, а возвращалась к обеду с полными сумками всякой всячины. В основном, всё не имеющее запаха и не интересное, но я всё равно внимательно обнюхивал по её приходе сумки, потому что именно в них она приносила прозрачный пакетик нереально вкусных хрустящих шариков. Их вкус помог мне пережить сложный период потери чувствительности, когда я с трудом понимал пространство вокруг себя. Только представьте, я умывался, а чувствовал не тонкое объёмное прикосновение своей лапы к щеке, а неясный обрубок грубого ощущения, вот прямо будто-таки взяли да рубанули топором нежное молодое деревце. Но вскоре усы отросли, и всё пошло по-старому.

В тот период я чувствовал в себе необыкновенный прилив сил. Лапы мои стали крепче, сам я стал занимать больше места в пространстве, и мне пришлось с этим считаться. Хозяйка всё чаще повторяла, что я тяжёлый, и убирала мои лапы, когда я запрыгивал на неё и наступал ей на грудь. Но я никак не мог привыкнуть быть осторожнее. Меня буквально распирало от неуёмной энергии.

Я стал часто проводить время на подоконнике. Меня волновали букеты запахов, просачивавшиеся сквозь форточку, меня манило к себе бесконечное разнообразие цветов и глубины, которое я видел там, внизу, за этим холодным и твёрдым стеклом. Над золотыми кронами деревьев размеренно плыли перистые облака, в тёплых лучах закатного солнца, расправив широкие крылья, парили голуби, на стремительно темнеющем полотне неба зажигались белые точки – далёкие яркие звёзды. Иногда, оставляя широкий продавленный след, по синему небу тяжело проплывал корабль. Хозяйка называла его самолётом. Она сама любила на них смотреть, воображая далёкие страны и красивых людей, которые смогли позволить себе билет. Она говорила об этом вслух, думая, что если я кот, я ничего не понимаю.

Я стал упрашивать её открыть окно. Мне надо было туда, я чувствовал. Но она лишь сочувственно поджимала губы и гладила меня по холке. Это было невыносимо! Я тысячу раз ей объяснял, глядя прямо в глаза, повышая голос, что мне очень-очень-очень-очень сильно нужно спуститься туда, в сухую траву, где чей-то мальчишка в испачканных штанишках копает лопаткой грязь. Мне позарез нужно было туда. У тебя, конечно, сыто и хорошо, но душа, понимаешь, просит простора. Меня ждут приключения, меня зовут прохладный ветер, сгущающиеся сумерки, шёпот ветвей и листьев. Ты даже не представляешь, моя дорогая хозяйка, насколько ты неправа, когда виновато отводишь взгляд. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

Устав ей что-либо доказывать, поняв, что от этого человека ничего не добиться, я стал орать ночами, требуя, чтобы меня выпустили. Я искал выход сам. Я скрёбся под дверью, я пытался выдавить лапами стекло, я метался по квартире в поисках потаённых неочевидных ходов. Хозяйка ворочалась всю ночь на кровати, а утром вставала разбитая и с покрасневшими глазами. Не скажу, что я сочувствовал. Её боль ничто по сравнению с тем, что испытывал я. Она просто не высыпалась, я же терял целую жизнь.

 

Моё состояние ухудшалось. Запахи из форточки кружили мне голову. Мой нюх так обострился, что даже привычные ароматы квартиры я стал переживать как что-то необычное и интенсивное. Меня взволновала штора. Я повёл носом и ощутил далёкий химический душок, похожий на полежалые травы. Что-то во мне возмутилось и вызрело. Я повернулся к шторе задом, поднял хвост и выпустил приятную, сильную, долгую струю. О, как запахла она! Моя визитная карточка. Аромат, который я должен оставить везде. Ножка дивана, кресло, стул на кухне, просто угол стены, тюль, сапог, гортензия в горшке и, конечно, трельяж. Всё это заняло какое-то время. После каждой метки хозяйка почему-то хваталась за голову дряблыми руками и бежала за тряпкой. Я спокойно наблюдал за её хлопотами и замирал в предвкушении, представляя, как сделаю это в следующий раз.

Но если пришла молодая русая девушка, значит, не быть добру. Она принесла какой-то ящик с дверцей из железных прутьев, грубо запихала меня в этот ящик и на большой чёрной машине увезла в пахнущий медикаментами дом. Там человек в розовой униформе что-то делал со мной, после чего я чувствовал себя очень и очень плохо. Всё это напомнило мне ту ужасную ситуацию с ножницами, и я решил, что они, должно быть, родственники, эти люди. По крайней мере, на лице мальчика – а он помог молодой девушке свозить меня туда и обратно – застыла знакомая мне злая полуулыбка, когда он склонился надо мной, бессильно лежавшим в углу на тряпке.

С тех пор я стал спокойнее. Энергия больше не била ключом, мне не хотелось кричать, меня часто одолевала сонливость, но я всё так же много времени проводил на подоконнике, сопровождая глазами женщин с колясками, отъезжающие машины и следя за зигзагообразными траекториями птиц. И хотя я больше не шумел ночами и не пускал свою визитную струю, я по-прежнему мечтал об улице. Вот только мечта моя стала сильнее. Появилась какая-то злая уверенность, что я своего достигну. А ещё – спокойная готовность ждать.

 

Из телевизора я узнал, что президентом стал то ли актёр, то ли клоун. Одни говорящие головы били тревогу и задавались вопросом, как нам дальше жить, другие ликовали: наконец всё изменится, говорили они. Хозяйка, сидя в мягком протёртом кресле, из которого торчал поролон, качала головой.

Русая девушка навещала нас время от времени. В её внешности случились кое-какие изменения: сноп волос над ушами побелел, появился второй подбородок, вся она как-то огрузнела и выцвела. В её движениях больше не было прежней лёгкости, в глазах застыла усталость. Перемены затронули и мою хозяйку. Она стала печальнее и слабее. Она шаркала по квартире, тяжело переставляя ноги, и много вздыхала. Зато мальчик, наоборот, окреп и возмужал. В нём теперь струилась та самая неуёмная энергия, которая так быстро покинула меня. Его подбородок выдвинулся вперёд, глаза блестели, на шее вспух кадык, и голос сделался бархатным и низким, пробирающим своим тембром до костей. Руки мальчика стали длинными и крючковатыми, как вьющиеся лианы, и он всё время не знал, куда их деть: то ли держать в карманах, то ли вытягивать по швам.

У меня начались проблемы. Когда я пытался сходить в туалет, у меня не получалось. Более того, чем сильнее я тужился, тем больнее становилось. Хозяйка заметила это, и отвезла меня в тот пахнущий медикаментами дом. После непродолжительного осмотра (слава богу, без острых металлических предметов) ей рекомендовали сменить мне диету. Если я всё правильно понял, у меня хотели отнять мои аппетитные ароматные шарики и давать мне еду со стола. Ту самую, которую раньше мне было нельзя. Этих людей не поймёшь. Сегодня одно, завтра другое.

Ну, попробовал я эту еду. Не мясо, а какая-то резиновая блевотина. Не понимаю, как я раньше мог этого хотеть. Я съел совсем мало, буквально попробовал на зуб и выплюнул. Хозяйка, стоя надо мной, вздохнула и грозно приказала мне есть. Ага, конечно. Кому после жирного молока захочется пресной воды? Верните мне мои хрустящие шарики, мою единственную радость, и тогда, возможно, я вас всех прощу за то, что не открываете передо мной окно и, выскакивая за дверь, отпихиваете меня ногами.

Голодовка принесла плоды. Мы боролись с хозяйкой около недели, за это время я заметно потерял в весе, и, конечно, испытывал неприятные ощущения в животе и во рту. Порой он наполнялся такими массами слюны, что я всерьёз боялся захлебнуться, но в целом, для меня всё прошло легко, ведь я открыл прекрасный способ переносить тяготы: когда я не орал, я спал. Совсем другое дело – хозяйка. Несчастная старушка не могла найти себе места, видя, как я отворачиваюсь от очередного кусочка мяса. Её раздирали противоречия: с одной стороны, на неё давили строгие указания ветеринара, с другой – она знала, что ей самой станет легче, если она просто пойдёт мне навстречу. Так и случилось. В одно прекрасное утро об донышко моей мисочки застучали мои сухие желанные шарики.

 

Приходила девушка. Она долго что-то рассказывала моей хозяйке, а у той в глазах стояли слёзы, и она часто подносила платок к лицу. Девушка успокаивала мою хозяйку, обнимала её за плечи и повторяла, что уезжает ненадолго, что они ещё увидятся. А хозяйка, всхлипывая, говорила: «Ага, после моей смерти».  

Когда девушка ушла, хозяйка долго смотрела в пустое пространство и совсем меня не замечала.

После этого случая я больше не видел девушку. Отныне мальчик приходил один. И всегда хозяйка проводила его на кухню, наливала ему что-то в огромную миску, садилась напротив и подпирала подбородок рукой. Мальчик, хотя он был уже далеко не мальчик, молча сёрбал горячую жижу и избегал взгляда моей хозяйки. Иногда они обменивались короткими фразами, но после них всегда наступала долгая непроглядная тишина.

Бывало, хозяйка удалялась в спальню и доставала из-под тряпочки на трельяже несколько цветных бумажек. Вернувшись на кухню или в коридор, она вручала их мальчику, и он отрывисто её благодарил.

Так продолжалось довольно долго, пока между ними не случилась ссора. А было это вот как. Мальчик пришёл в очередной раз, и хозяйка холодно открыла ему и отстранённо ждала, пока он разуется и пройдёт на кухню. Дальше она дождалась, пока он поест, убрала грязную миску в раковину и строгим тоном спросила, почему он попал в полицию. Мальчик зыркнул на неё исподлобья и ответил что-то резкое и неприятное. Хозяйка – в слёзы. Мальчик кинул недоеденный кусок хлеба на стол, встал и заторопился к выходу. Прокричав на прощание что-то такое, от чего слёзы хлынули из глаз моей хозяйки с новой силой, он хлопнул железной дверью и был таков.

 

За окном менялись сезоны. Мне всегда нравилось наблюдать, как зелёные кроны желтеют, покрываются золотистой стружкой, ветер усиливается и срывает с ветвей последние сморщенные листочки, а потом на землю тихо опускается серебристый пух. Дети выходят из дому в толстых куртках, тянут за собой санки, пластмассовые тарелки и специальные длинные палки для метания снежков. На несколько дней двор погружается в сказку. Вырастают высокие улыбающиеся снеговики, в сплошном белом покрове на лужайке появляются продавленные ангелочки. А потом поднимается солнце, и всё это тает. И вот уже слякоть, грязь, буксующие машины и редкий перепрыгивающий лужи прохожий.

Так было из года в год, пока привычный ход вещей не нарушили взрывы. Я устал считать их количество. В открытую форточку теперь доносились тревожные звуки сирены. На улице, несмотря на солнечную погоду, никого не было. Лужайку теперь топтали грубые сапоги людей в военной форме. Взрывы бывали такими громкими, что закладывало уши. Однажды после сильного взрыва стекло, через которое я смотрел на мир, выбило. Осколки посыпались на пол, и хозяйка не сразу решилась выйти из коридора, где сидела на маленьком скрипучем стульчике. Я понял, что это мой шанс. Я поднял лапу и шагнул... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: