Саша Редька

 

 

 

Виктория Степановна лениво потянулась в любимом кресле, широко раскинув руки, так, что даже какой-то позвонок у нее в спине хрустнул от удовольствия. Узкое немытое годами окно неохотно пропускало серый свет холодного ноябрьского утра. Надо было начинать рабочий день. Ну, что там у нас на сегодня?

Заварив себе кофейку в большой керамической кружке и нацепив на нос очки, Виктория Степановна снова устроилась за столом. Очки были старенькими, одна линза уже сильно поцарапана, и тем не менее, она всегда на работе пользовалась именно ими, за исключением тех дней, когда была назначена очередная встреча с каким-нибудь автором или коллегой по издательскому цеху. Для таких случаев в сумке лежал твердый кожаный футляр с новенькой парой продолговатой формы и в вызывающе красной оправе.

Виктория Степановна прекрасно знала, что думают люди, глядя в ее серые глаза, прячущиеся за блестящими стеклами. Она почти видела, как губы мужчин начинали шевелиться, выговаривая короткое, но емкое слово из четырех букв.

Женщинам редко удавалось оставаться настолько спокойными. Тщательно избегая ее взгляда, они обычно были озабочены только тем, чтобы не расплакаться.

Должность главного редактора толстого литературного журнала с долгой историей была очень ответственной. Первый номер почтенного издания вышел в свет сразу после Революции. Но, несмотря на славное прошлое, журнал не выдержал наступления нового столетия с его переменчивыми ветрами и бурями. С тяжелым вздохом Виктория Степановна вспоминала времена, когда количество подписчиков исчислялось сотнями тысяч, а ее приемная была полна томящихся в ожидании авторов всех калибров.

Ну, и что, что три четверти подписки составляла обязаловка. Культуру иногда надо было насаждать в недозрелые массы. Ничего дурного главный редактор в этом не видела, особенно размышляя о состоянии дел в последние годы.

Виктория Степановна в который раз презрительно фыркнула, как бы не веря цифрам квартального отчета. Авторы, правда, все еще осаждали ее по временам. Но что это были за люди! Она почти застонала. Серые неудачники в потрепанных пыльных пиджаках и с помятыми пустыми лицами! Как жалки они были в своем заискивании перед нею, как пошлы и безвкусны были их шутки, которыми они пытались прикрыть простую правду. В их голодных бегающих глазках читалось отчаяние, толкавшее их на то, чтобы заигрывать с ней ради того крошечного гонорара, который был им положен в случае публикации их очередной трепотни.

Невозможно было даже пожалеть их, неспособных вписаться в поток новой “рыночной” литературы, заполонившей книжные магазины и палатки. Не то, чтобы она сама когда-либо замарала свои белоснежные пальчики одной из этих книжонок. Но то, что они не могли добиться даже такой бульварной известности, заставляло ее еще больше их презирать.

 

Сама Виктория Стeпaновна придерживалась одного четкого мнения: только Толстые, Достоевские и Чеховы имели полное право на то, чтобы их творения увидел широкий свет. На крайний случай, она бы согласилась на пару Евтушенок или Быковых. Все остальные…

– Ну, хватит, – пробормотала она вслух, отставляя в сторону пустую кружку. – Пора работать.

Хм-м… Хорошо сказано. Только спрашивается, что же, собственно, делать? Материалы для нового номера уже давно подписаны в печать, как, впрочем, и двух последующих. Можно было бы конечно заняться четвертым.

Но это уже будет в следующем году.

Виктория Степановна взглянула в окно и поерзала в мягком кресле, отчего-то чувствуя себя неуютно, как будто… как будто она не знала, что с ней случится в следующем году.

Какая глупость!

Ну, конечно же она знала, чем будет заниматься через каких-то глупых три месяца. Она будет сидеть здесь, вот в этой комнате, выискивая в куче дерьма будущее светило русской литературы.

Но неприятное тревожное чувство не проходило. Виктория Степановна потянула один из ящиков стола на себя. Самое время заняться почтой.

Не все авторы были настолько сметливыми, чтобы лично доставить свой очередной шедевр в редакцию. Многие были так откровенно глупы, что просто посылали их по почте. Такая детская наивность могла только рассмешить.

Нет, она никогда не пренебрегала собственными обязанностями, и все поступавшие “рух-кописи” были честно прочитаны. Но даже под пыткой главный редактор не призналась бы, что за всю свою карьеру она не выпустила в печать ни одного произведения, попавшего ей в руки в одном из помятых, засаленых конвертов.

Продолжая ворчать что-то себе под нос, она схватила лежавшую прямо сверху тонкую папочку.

“Саша Редька. – Прочитала она на первой странице. – О любви”.

На этот раз справиться с нахлынувшим раздражением было гораздо труднее.

Что они себе думают?

Редька… Уж если угораздило тебя родиться с такой… “огородной” фамилией, так придумай себе человеческий псевдоним.

“То же мне! Салат!” – Снова скривила губы Виктория Степановна.

Впрочем, она и не была точно уверена, кладут ли действительно редьку в салат. Несколько минут ее мысли были заняты возможными способами кулинарной обработки незнакомого овоща. Но на ум приходил только вычитанный где-то рецепт народной медицины средства от кашля, для которого редьку надо было натереть на терке и смешать с медом. Хотя, может быть, это была репа?

Виктория Степановна вздохнула спокойнее и снова взглянула на лежавшую перед ней страницу. Как, интересно, она будет отвечать этому… этой…

– А черт его знает!

“Бьюсь об заклад, это все таки девица”, – подумала она немного позже, глядя на название рассказа.

“О любви”. О, Господи! Сколько же их прошло через ее руки! Неужели и вправду эти мартовские кошки мечтают о том, чтобы их пачкотня появилась на страницах ее журнала?

Ну, ладно. О любви, так о любви. Она быстренько пробежит эти пару страниц и потом настрочит короткий и выразительный ответ, который сам по себе станет шедевром.

 

Леонидия Мaрковна протянула руку и осторожно погладила мирно дремавшего на большой вельветовой подушке рыжего кота.

– Ну, как же так, солнышко, тебе надо покушать, – уговаривала она животное.

Кот медленно поднял голову и посмотрел на хозяйку грустными затуманенными глазами. Леонидия Марковна снова нежно погладила его исхудавшее тело. Кот приоткрыл рот, как бы пытаясь отреагировать на эту доброту, но звука не последовало, и он просто закрыл рот и снова уронил голову на мягкую подушку.

– Ах, Пушок, Пушок… – Покачала головой пожилая женщина.

Леонидия Марковна жила одна. Детей у нее не было, а после того, как несколько лет назад умер муж, круг ее общения и вовсе сузился. Только оставшись в одиночестве, она вдруг поняла, отчего люди так не хотят уходить на пенсию.

Было не так уж плохо оставаться дома, часами просиживать у окна, смотреть любимые передачи по телевизору, лишь изредка выбираясь в ближайшую булочную за хлебом. И тем не менее, иногда ей становилось очень тоскливо, особенно долгими осенними вечерами, когда сонная тишина окружала все вокруг ватным одеялом.

Если бы не Пушок, осенью совсем было бы худо.

Леонидия Марковна взглянула на спящего кота. Надо было что-то делать. Пушок быстро терял вес. Даже если поначалу ей и удавалось игнорировать очевидный факт, приписывая странное похудение сезонной линьке, то несколько недель спустя стало уж совсем очевидно, что с дорогим любимцем что-то не так. Он не принимал пищи, почти не пил воды, оставаясь на подушке у теплой батареи долгими часами, неподвижный, сам почти превращаясь в кусок старого одеяла.

Леонидия Марковна вздохнула и полезла в кладовку за большой дорожной сумкой. Если она правильно помнила, двумя кварталами вниз по улице, на углу Московской и Дзержинского когда-то была ветеринарная клиника. Конечно, неизвестно было, работало ли еще такое нужное учреждение, но, поразмыслив хорошенько, она пришла к выводу, что даже во времена перемен люди не перестали держать у себя дома животных. А значит должны быть где-то и ветеринары, чтобы их лечить.

Пушок снова поднял голову. Из груди его вырвалось какое-то хрипение, слабо напоминающее кашель. Рыжий кот взглянул на свою хозяйку, как ей показалось, в отчаянии, и это решило все окончательно.

Останавливаясь каждые несколько сот метров и оглядываясь по сторонам, пожилая женщина шла по улице с большой сумкой в руке. Обессиленный Пушок не сопротивлялся, когда она подняла его с подушки, не выказал он ни малейшего испуга или интереса при звуках жужжавших мимо машин. Он не пошевелился даже тогда, когда она поднялась по выложенным кафелем ступенькам и вошла в большую светлую комнату.

Ветеринарная клиника все еще была на старом месте. В ней даже сделали ремонт. Оглядывая чистые коврики и мягкие диваны, Леонидия Марковна подумала, что даже в ее привычной городской поликлинике, куда она ходила каждый месяц проверять давление, не было такой чистоты и комфорта.

Молодой улыбчивый доктор внимательно выслушал все ее жалобы, усадил ее на один из низких диванчиков, предложил водички и цветной журнал и только потом подхватил сумку с Пушком и исчез за одной из белоснежных дверей.

Он вернулся только через час, и его печальное лицо и грустные глаза отражали серый отблеск неутешительных новостей.

– Пушок болен, – осторожно сказал доктор. – Болен очень серьезно. К сожалению, должен сказать, что даже операция уже не поможет.

Губы Леонидии Марковны задрожали.

– Чем… Что с ним?

– Рак, – просто сказал доктор.

 

Виктория Степановна громко хмыкнула и отбросила страницу в сторону. Это уж слишком! Чего не придумают! Такой фантазии можно только позавидовать. Не станет она это читать и все тут! Пустая трата времени.

Главный редактор поднялась с кресла и вышла в приемную.

Почти до самого вечера избегала она подходить к своему заваленному бумагами столу, даже текущие приказы надиктовала секретарше, глядя на мокрые хлопья снега за окном, что медленно валили из бездонного свинцового неба и таяли, едва коснувшись почерневшего асфальта.

Но полностью обойти рабочее место все же не удалось. Ее большая кожаная сумка по-прежнему стояла на полу, у самой ножки стола. Бормоча что-то себе под нос, чтобы заглушить все возрастающие сомнения, Виктория Степановна быстро пересекла комнату и наклонилась вниз.

– Ничего не выйдет. – Поднялась она со вздохом.

Коричневая кожаная сумка так и осталась стоять на полу.

 

– Как же так? – Пробормотала Леонидия Марковна. – Разве они… разве у них бывает?

– К сожалению, да. Кошки страдают от таких же недугов, как и люди, в том числе и от рака или ревматизма, например.

– Что же теперь делать?

– Вы можете попрощаться пока с Пушком…

– Нет! – Выкрикнула несчастная женщина. – Пожалуйста! У меня, кроме него, никого нет.

– Есть одно лекарство… – Голос доктора был полон сочувствия. – Оно конечно не вылечит болезнь, но поможет ему почувствовать себя лучше… на какое-то время.

– Давайте! Давайте же! – Закивала головой Леонидия Марковна.

– Лечение достаточно дорогое, – осторожно начал доктор.

– Не имеет значения, – перебила она его. – Мне самой ничего не нужно. Я сильная. Вы не смотрите, что я такая сморщенная. Это возраст, от него никуда не денешься. Но я сильная. Я смогу.

– Хорошо. – Доктор мягко пожал ей руку.

На следующее утро Пушок впервые за долгое время выпил целое блюдечко молока.

То, что произошло в течение следующих трех дней, больше напоминало чудо. С раскрытым ртом, забывая поесть, Леонидия Марковна смотрела, как Пушок сначала медленно, потом все веселее обходит и обнюхивает знакомые комнаты. Большая зеленая муха, неизвестно каким образом очнувшаяся от спячки, привлекла его внимание, запутавшись в белой занавеске. Леонидия Марковна тихонько ахнула, когда Пушок со всего размаху прыгнул на окно, пытaясь поймать несчастное сбитое с толку насекомое.

Со слезами на глазах глядела она вечером, как ее любимец уплетал за обе щеки кусок жареного хека. А ночью благодарный Пушок осторожно вспрыгнул на высокую кровать и растянулся рядом со своей хозяйкой. Туманную темноту заполнило его умиротворяющее мурлыканье.

Леонидия Марковна погладила его по пушистой спинке, чуствуя, как на ее щеки проливаются слезы облегчения и радости.

 

Виктория Степановна поправила соскользнувшие слишком низко очки.

– Я же говорила, ерунда все это. Лекарство от рака! – Пробормотала она.

Ранние сумерки неспешно опустились на мокрый холодный город. Секретарша заглянула в кабинет перед тем, как уйти домой.

– Иди, иди, – взмахом руки отпустила ее начальник.

 

Последующие несколько недель были одними из самых счастливых в жизни Леонидии Марковны. Пушок радостно бегал за ней по пятам, верно ждал ее под дверью, если ей приходилось отлучиться ненадолго. Хотя, впрочем, она и не стремилась покидать родные стены. Слякотная осень и постоянные репортажи о распространяющейся эпидемии гриппа были достаточными причинами, чтобы провести лишний денек дома.

Леонидия Марковна с удовольствием читала ежедневные газеты, иногда даже вслух, как это часто делают одинокие люди. Пушок изредка поглядывал на нее своими огромными зелеными глазами. Сидя на подоконнике, он зорко наблюдал за беспокойными воробьями и синицами, что шныряли по балконам в поисках съестного.

Всего за пару недель Пушок видимо прибавил в весе, и Леонидии Марковне стало казаться, что и визит в обновленную клинику, и приговор молодого доктора были всего лишь страшным сном.

Она продолжала давать своему любимцу желтые кругленькие таблетки, подмешивая их в его любимые лакомства, и это было единственным доказательством тому, что реальный мир был где-то рядом, всего лишь за углом…

Ближе к Новому году бутылочка с лекарством опустела, и Пушок снова начал увядать. Поначалу это было незаметно. В конце концов, декабрьские дни были и вправду невыносимо серыми и даже сама Леонидия Марковна нет-нет, да и прикорнет часок-другой на старом диване.

Время пришло забеспокоиться снова, когда Пушок перестал обращать внимание на рыбку и свеженькую ливерную колбаску. Дни шли за днями, и Леонидия Марковна с ужасом наблюдала, как веселое ласковое существо снова превращается в костлявую тень.

Не выдержав, она бросилась назад в клинику. Но там на двери висело большое красочное поздравление с Новогодними праздниками, в низу которого уже маленькими буквами было прибавлено, что врачи и весь персонал вернутся на рабочие места только после Рождества.

Никогда еще праздники не были такими тяжелыми для пожилой женщины. С раздражением швыряла она трубку телефона, едва дослушав поздравления друзей и дальних родственников. Бесконечные взрывы петард за окном вообще доводили ее до тихого бешенства. Толкотня, суета в магазинах и на улицах – Леонидия Марковна не могла думать ни о чем другом, как только о том, когда же все это безобразие закончится.

Пушок мирно лежал на своей подушке. Можно было подумать, что его тело просто временно сковал обыкновенный сон, если не знать о том, как долго длилась его почти летаргическая дремота.

Ранним утром после Рождества, едва дождавшись часа, когда первые троллейбусы побегут по своим маршрутам, Леонидия Марковна вернулась к дверям ветеринарной клиники.

– Как поживает Пушок? – Встретил ее молодой доктор.

– Сначала все было хорошо… совсем, как раньше. А теперь… Доктор! – взмолилась отчаявшаяся женщина. – Дайте мне еще тех таблеток!

Доктор странно нахмурился.

– Я же говорил вам, что эффект будет временным. Лекарство не лечит, Пушок по-прежнему умирает от своей болезни. Эти таблетки лишь на время стимулируют все системы его организма. Когда их действие заканчивается…

– Ну, так дайте мне больше их! Я заплачу.

– Дело не в деньгах. Если давать по две таблетки в день или больше, чем тридцать таблеток в месяц, есть большой риск, что сердце Пушка не выдержит. И тогда он все равно умрет. Только от инфаркта.

 

Уборщица загремела в приемной ведром и шваброй, и Виктория Степановна была вынуждена подняться, в конце концов, из-за стола. Едва отдавая себе отчет в том, что делает, она сунула недочитанные страницы в сумку, набросила на себя пальто и вышла в слякотную темноту.

 

Леонидия Марковна плакала навзрыд. Упав на колени и обхватив руками вельветовую подушку, она плакала и плакала, изливая свое горе до тех пор, пока растревоженное сердце не начало ныть и покалывать у нее в груди. Пушок, немного удивленный и испуганный таким количеством слез, преодолел свою слабость и робко лизнул ee мокрую щеку. Соленый вкус ему явно не понравился. Он недовольно сморщил нос и громко чихнул.

Его хозяйка невольно улыбнулась сквозь туманную пелену слез, застилавшую ей глаза.

Поздно вечером, когда корвалол оказал свое успокаивающее действие на ее трепыхавшееся сердце и когда руки ее перестали дрожать, она раскрошила маленькую желтую таблетку в ложке и, смешав ее с молоком, дала выпить Пушку.

Чудо не замедлило повториться. Всего пару дней промелькнуло за окном, и большой рыжий кот снова начал крепнуть, веселея на глазах. И снова наступило благословенное время мира и спокойствия.

Февральские дни были ярче и прозрачнее. Сидя у окна на низком стуле, Леонидия Марковна щурила глаза, глядя на острые солнечные блики, что плясали на кончиках начинавших подтаивать сосулек. За толстой рамой с двойными стеклами, не чувствуя холода, пожилая женщина и ее кот были вновь счастливы.

Когда в бутылочке оставалось всего две таблетки, Леонидия Марковна пошла назад в клинику, решив не дожидаться возвращения кошмара. Сверившись со своими бумагами, молодой доктор сочувственно покачал головой:

– Только через месяц.

– Что через месяц? – Не поняла она.

– Могу выписать вам новую дозу.

– Но ведь за это время…

– Вот именно, – неожиданно резко сказал доктор. – Лекарство должно полностью выйти из его организма. Иначе… Иначе мы с вами становимся убийцами.

Обессиленная женщина не могла даже плакать. Неделю за неделей она не отходила от Пушка, давая ему молоко с пипетки и тщетно соблазняя тщательно нарезанными кусочками колбасы и печенки.

– Ну, потерпи, Пушочек, – уговаривала она его. – Потерпи еще немножечко. Скоро все будет, как раньше.

Пушок только похрипывал в ответ. Иногда его дыхание становилось таким легким, что Леонидия Марковна в немом ужасе замирала у его подушки, опасаясь самого худшего. Но где-то в глубине пушистого создания все еще билась крошечная искорка жизни.

Леонидия Марковна не собиралась отступать.

Голова молодого доктора как-то неприятно дернулась при виде знакомой высохшей фигуры, поднявшейся ему навстречу с мягкого дивана. Он неопределенно пожевал губами, потом зачем-то протер белым платочком и без того кристально чистые очки.

Глаза Леонидии Марковны невольно наполнились слезами.

– Пожалуйста, – умоляюще прошептала она.

– Послушайте, – доктор зачем-то схватил ее маленькую теплую руку.

– Я конечно дам вам еще таблеток, нет никакой официальной причины вам отказать. Но, может быть, стоит немного подумать перед тем, как снова принимать решение. Вы, простите, ведь и сами уже не молоды, и по вашему лицу я вижу, как тяжело вам все это дается. При нашей клинике есть приют. Мы подберем вам замечательного котенка. Здоровенького, со всеми прививками. Совершенно бесплатно. Подумайте о себе, в конце концов.

Леонидия Марковна пропустила большую половину из того, что говорил доктор. Сердце ее громко заухало от радости, когда она услышала о новой порции таблеток. Облизнув внезапно пересохшие губы, она прошелестела:

– Вы не понимаете… Мне не нужен другой… Пушок мой, только мой.

Доктор отвел глаза, избегая смотреть на ее серое морщинистое лицо.

– Я люблю его, – добавила она.

Доктор пробормотал что-то и исчез за одной из белых дверей. Новую бутылочку лекарства Леонидия Марковна получила из рук медсестры.

Щедрое весеннеe солнце все также заливало потоками тепла и света посвежевшую после зимы улицу. Леонидия Марковна торопливо семенила по широкому тротуару. Сердце все также радостно трепыхалось у нее в груди, не раз и не два ее дрожащая рука открывала сумку и тонкие пальцы стискивали драгоценную бутылочку.

– Вот и хорошо, – пыталась успокоить она себя. – Теперь все будет хорошо.

Только сердце все не хотело униматься, все колотилось уже где-то высоко в горле, перекрывая доступ воздуха в легкие.

Леонидия Марковна остановилась. Недоумевающе глядя вокруг, она вдруг поняла, что задыхается, что еще несколько шагов, и она упадет прямо на не просохший после ночного дождя асфальт.

Прислонившись к стене, хватая ртом воздух, она продолжала смотреть вперед. Там, за перекрестком, уже была видна ее серая девятиэтажка.

 

Виктория Степановна быстро отложила страницы с текстом в сторону, просто уронила их на стоявший рядом низенький журнальный столик. Как будто этого простого жеста было недостаточно, она вытащила откуда-то снизу толстую папку со старыми документами и шлепнула ее поверх тонкой стопочки листков.

Темный ноябрьский вечер беспрепятственно пялился в комнату через незашторенное окно. И это тоже было невыносимо. Виктория Степановна подумала было встать и задернуть, наконец, тонкие шелковые занавески, но отчего-то так и осталась сидеть на диване.

Широкая комната с высоким потолком тонула в полумраке. Большая лампа в углу под темным коричневым абажуром да крошечный светильник на стене в виде смешного клоуна, держащего в руке красный тряпичный зонтик, составляли все освещение. Лиловые тени прятали тяжелый книжный шкаф у стены. В нем стройными рядами стояли книги. И не просто книги, а собрания сочинений в твердых переплетах с золотыми тиснеными надписями. Их покой так давно никто не тревожил, что не только страницы внутри томов, но даже самые обложки слиплись, пристали накрепко друг к другу, как бы образуя сплошную стену, противясь потере хотя бы одного звена.

Виктория Степановна терпеть не могла, когда кто-то брал книги с полок. Образовывающееся тогда отверстие напоминало ей дыру, как от потерянного или выбитого зуба, почти рану.

Глубоко вздохнув, она все-таки заставила себя подняться с дивана. По-старушечьи шаркая расхлябаными шлепанцами, прошла на кухню. Там из хорошего, добротно сделанного шкафчика достала красный чайник и наполнила его водой. Она уже почти поставила его на плиту, когда рука ее неожиданно сорвалась и пузатая посудина грохнула о решетку, расплескивая воду.

– Черт! – Прошипела Виктория Степанова, потирая ничуть не ушибленное запястье.

Забыв про чайник, она уставилась на выкрашенную в приятный зеленый цвет стену. Где-то за этой преградой, в другой комнате, на низеньком неуклюжем журнальном столике лежала рукопись и всего одна недочитанная страница.