Невинные истории

 

или Сентиментальное чтиво

 

 

 

 

В принципе, все это ей было абсолютно не нужно.

Она и без того была, по сути, молода, от природы – безусловно красива и имела успех у прожорливых хищников мужского пола. Ее движения струились грацией, а взгляд излучал беспечное озорство. Она всегда производила впечатление женщины без личных проблем – да так оно и было.

К тому же, сама идея курортного романа всегда казалась ей не столько даже аморальной, сколько проявлением дурного вкуса. К тому же, она не была авантюристкой.

К тому же, она была замужем.

Поэтому, когда ее подруга сказала:

– Сюзана, не будь дурой. Это же не мужик – а просто Эйфелева башня!

Она ответила:

– Танюха, отвали.

Но Танюха вкрадчиво продолжала:

– Ты посмотри: высокий, статный, чувствуется – крепко стоит на ногах, чувствуется – со стабильным доходом, и живет, – представляешь? – живет в центре Парижа! Да такой шанс, может быть, выпадает раз в жизни!

– Свой шанс я уже использовала, – с грустным достоинством констатировала Сюзана.

Танюха была разочарована. Битый час она втолковывала прописные истины, известные едва ли не каждой школьнице – и все лишь за тем, чтобы услышать в ответ эту сентиментальную глупость.

Из растерзанной рыбины уже были выковыряны все шампиньоны, а из салата выужены все мидии и оливки. Вино покоилось на дне колбы бокала маленьким рубиновым пятачком. Танюха поиграла бокалом, вращая его на манер центрифуги. Она смотрела внутрь, прикидывая: стоит ли это вино того, чтобы быть допитым. Наконец, устало вздохнула и двинула бокал вперед, словно ферзя, разжалованного в пешки. Щелкнула пальцами, подзывая официанта.

– Дамы желают чего-нибудь еще? – угодливо поинтересовался официант.

– Дамы желают счастья в личной жизни.

– Себе?

– Звезде Ивановне! – съязвила Танюха.

У официанта задергался глаз. Он потер глаз рукой, но это не помогло. Тогда он попробовал улыбнуться – получилась гримаса вины.

– В данный момент в меню этого нет, – попытался сострить официант.

Танюха окинула его презрительным взглядом.

– У вас никогда этого нет.

Она потребовала счет. Официант попорхал острием карандаша над своим блокнотиком, затем исчез, и через мгновенье – подруги едва успели извлечь из сумочек губную помаду – поставил на столик блюдце с завитком кассового чека. Танюха неторопливо отсчитала. Официант молниеносно сгреб. Взвизгнули отодвинутые стулья. Щелкнули по кафелю тонкие каблучки.

– Кстати, – сказала Танюха, придерживая рукой заспешившую Сюзану. Она повернулась к официанту: – У вас тут в меню сказано: «молодое французское вино»…

Официант терпеливо улыбнулся.

– Я хотела бы уточнить, в какой провинции Франции это вино произведено?

Улыбка официанта из терпеливой превратилась в мученическую.

– К сожалению, я не располагаю такой информацией.

– Ну, хотя бы: на севере, или на юге?

Его сожаление углубилось безмерно, а улыбка воссияла святостью.

– Ладно… И в самом деле, какая разница, – смилостивилась наконец Танюха. – Но на будущее... – она пронзила ногтем воздух в направлении официанта, – вам это полезно было бы узнать. Очень полезно!

Она завиляла бедрами в сторону выхода. Сюзана завиляла параллельным курсом. Две колышущиеся амфоры… Две зыбкие лиры… Два пульсирующих сердца, обтянутые тугими юбками…

И следом – тягучий шлейф немигающих мужских взглядов.

Подруги вышли в шум вечернего города. Гудели моторы. Визжали тормоза. Топали подошвы. Порхали бесхозные голоса. Бурлил беспричинный смех. По залитому неоном тротуару ветер с грохотом катил банку из-под пива…

Они пошли вдоль бордюра, направляясь к своим машинам. На столбе висел знак, запрещающий остановку. Примыкающая к столбу часть дороги была плотно забита припаркованными автомобилями. Город не знал запретов.

Из какой-то машины – серебристая четырехглазая акула со сползающим вниз черным стеклом – донеслось:

– Дэ-эвушки!…

– Чао, бомбино! Прием окончен! – бескомпромиссно отреагировала Танюха.

Две пары каблучков процокали по тротуару и остановились. Каждая из них развернулась в своем направлении.

– Ну что, по домам? – спросила Танюха, кнопкой брелка пробуждая свою машину.

Сюзана уверенно кивнула, открывая ключом свою.

– К мужьям? – кисло уточнила Танюха.

Сюзана кивнула вновь.

Танюха плюхнулась на водительское кресло и скинула изнурительные туфли на шпильке; облегченно пошевелила пальцами затекших ног; пошарила рукой под сиденьем и вытащила потертые мокасины. Переобувшись, воткнула ключ в замок зажигания и завела мотор.

– Ты, все же, подумай!.. – крикнула она, отчаливая.

 

_______

 

Она и так думала. Думала постоянно. Думала с того самого момента, когда он произнес:

– Susana, I’m crazy lovin` you…

Случилось это в тот памятный вечер, когда они впятером – две русские дивы и трое импозантных французов – сидели за столиком ресторана и весело болтали ни о чем. Точнее, болтала одна Танюха. Свободное владение английским и поверхностное – французским, в сочетании с ее, плещущим через край, жизнелюбием, не оставляло места для скуки.

На сцене тек дебиловатый концерт «караоке». Подвыпившие мужики лезли к микрофону и вульгарно хрипели под мелодии известных песенок. Фарфоровая белизна улыбок не могла компенсировать красноту глаз и синеву губ. На лысинах блестела горячая роса. Тяжко пыхтели меха рвущихся на волю животов. Пахло духами, сигарами, потом… Даже рассветный ветерок не сдувал этого смрада бессонной ночи. Если бы не пятизвездочный антураж отеля, принадлежащего известной транснациональной гостиничной сети, и не экзотическое имя города, где все это происходило, то сии песнопения вполне можно было бы отнести к кабацкой развлекухе в каком-нибудь не слишком центральном районе Москвы… Но нет: до Москвы были тысячи километров, в промежутках между выступлениями звучала разноязычная тарабарщина, и над головой отдыхающих мерцала таинственная, черная африканская ночь.

А потом на эстраду вышел Он и, глядя ей в глаза, запел…

В первый раз эту песенку она услышала, пожалуй, лет двадцать назад. Тогда это было простым совпадением: в первые строчки хит-парада вырвалась та самая «Susana». Милое, приятное, но, все-таки, совпадение. Мало ли каким женским именам посвящают поэты свои вирши… Потом, как и подобает горячему шлягеру, он начал быстро остывать, вскоре утратил свою чемпионскую позицию, скатился куда-то в арьергард и померк. Но, не исчез совсем. Нет-нет, да и всплывал его бесхитростный мотивчик над океаном случайных звуков. Сюзана привыкла к музыкально-поэтическому двойнику и почти уже не обращала на него внимания.

Но, когда запел Он, – глядя ей прямо в глаза, прямо в душу, прямо в страшную глубину ее женского существа, – она вдруг поняла, что все – не случайно. Не случайно родители назвали ее этим вычурным, непривычным русскому уху, именем. Не случайно однажды появилась эта незатейливая сентиментальная песенка. И, наконец, не случайно ее мелодия оказалась в картридже магнитофона «караоке» – в этом отеле, в этом городе, в этой экзотической стране. Круг замкнулся: весь хаос бессмысленных совпадений вдруг выстроился в логичную и неотвратимую последовательность. Все было лишь затем, чтобы Он мог пропеть эти удивительные слова: « Susana, I’m crazy lovin` you».

И, когда Он это делал, – элегантно припав на одно колено и едва не целуя отзывчивый микрофон, – ей казалось, что они одни в этом зале. Он пел, заглядывая ей в глаза, и, пока длилась эта чарующая музыка, Сюзана чувствовала, как где-то внизу живота плещутся теплые волны неожиданного счастья. Он пел, и она, опьяненная его голосом, лихорадочно пыталась припомнить: остались ли на дне ее дамской сумочки, среди беспорядка, гигиенические прокладки…

Когда мелодия закончилась, он подошел к Сюзане вплотную, взял ее руку, – волнение в животе усилилось, – и произнес какие-то слова на своем родном языке. Это были волшебные звуки, по-французски галантные и вкрадчивые. И, хотя из всего французского языка Сюзане было известно всего одно слово, – которое, надо сказать, всегда у нее ассоциировалось с маленьким зверьком с черными обводами вокруг грустных глаз, – да и оно, к сожалению, не было сейчас задействовано в его вкрадчивой тираде, Сюзана безошибочно прочувствовала не требующую перевода интонацию.

Тем не менее, Танюха (и кто ее просил!) сочла нужным перевести:

– Он говорит, что впервые услышал эту песню двадцать лет назад (Сюзана содрогнулась), но только теперь понял, что эта песня была написана для того, чтобы ОН мог сказать все эти слова прекрасной русской женщине с глазами, как весеннее небо.

Сюзана кивнула в ответ с кокетливой благодарностью. Она оценила его комплимент на счет ее глаз. Ей понравилось. Но вот на счет двадцати лет… Она вдруг осознала, что в ее жизни, на ее памяти, уже существуют события, удаленные в прошлое на двадцать лет. А ведь в то время, когда эта песенка впервые появилась, Сюзана чувствовала себя почти взрослой.

«Какой кошмар! – подумала она. – Какой кошмар!»

У Сюзаны началась мания преследования. Ее преследовала мысль о ее возрасте. Все лирические отметины жизни, все эти громадные кресты и мелкие крестики, – начиная с далекого «люблю» призрачного мужа, и, кончая обжигающе близким «crazy love» живого француза, – вдруг увиденные сквозь призму паспортных данных, приобрели неожиданно зловещий оттенок.

Прошло три дня. Курортная неделя неслась неумолимо. В перспективе уже маячил призрак неизбежной Москвы.

– Танюха, – беспокоилась Сюзана, рассматривая свое обнаженное отражение в циничном зеркале гостиничного номера, – скажи, ведь я еще – ничего, верно?

Танюха, не отрывая взгляда от свежеперекрашенных ногтей, заверяла:

– Да ты че, Сюзи? Ты просто – девочка с обложки.

– Скажи, ведь возраст – это не количество прожитых лет, верно? – продолжала нервничать усомнившаяся женщина.

– Конечно нет, Сью. Возраст – это состояние души.

Сюзана вертелась перед зеркалом и так и этак: втягивала и выпячивала живот, расправляла плечи, качала грудью, приседала, разводила колени, сводила колени, нагибалась, распрямлялась, пробовала различные варианты выражения лица, зондировала пальцем различные участки тела и придирчиво оценивала запах…

– Между прочим, – с притворным безразличием интересовалась подруга, – как твое состояние души?

– Нормальное… – неопределенно отвечала Сюзана.

– Ты встревожена?

– Вовсе нет.

– У тебя плохой сон?

– С чего ты взяла?

– Ты думаешь о Нем?

– Танюха, прекрати, ни о ком я не думаю!

Танюха оторвалась от созерцания своего маникюра и внимательно посмотрела на Сюзану.

– А я бы, на твоем месте, очень даже подумала, – назидательно сказала она.

 

_______

 

Рекомендация была излишней – она и без того думала. Долгими рассветными часами, когда солнце зажигало новый день, Сюзана лежала и думала. Где-то за окном сварливо кричали проснувшиеся чайки. Все чаще доносились гортанные звуки чужого языка. Рядом мирно сопела Танюха. Всякий раз, возвращаясь в номер с загадочным блеском в усталых глазах, подруга без лишних разговоров валилась в постель и тут же засыпала. Казалось, для нее эти утренние возвращения были самым обыкновенным делом. А вот к Сюзане сон не шел. Она снова и снова прокручивала в памяти события ближайшего прошлого – вплоть до последнего бурного вечера, незаметно поглотившего скоротечную ночь.

Сюзана думала о том, что НИЧЕГО НЕ БЫЛО – ничего такого, что могло бы заставить ее краснеть и отводить взгляд, и нести всякую околесицу, – когда муж, с букетом цветов и тревожным вопросом на лице, будет встречать ее в аэропорту.

«Встреча будет не трудной, – думала Сюзана, – совсем не трудной».

А еще она думала о том, что ВСЕ, как раз-то, МОГЛО БЫ БЫТЬ – и тогда она не знала бы, куда девать глаза, – когда муж возьмет у нее чемодан и чмокнет в щечку. Тут даже за букетом не спрячешься.

Так она лежала и размышляла каждое утро, пока не проваливалась в короткий сон, где наконец-то происходило все то, чего так избегал трезвый разум, и к чему так влекло захмелевшую душу.

 

_______

 

Сюзана увидела Его в первый же день своей стремительной курортной недели. В числе прибывших из России туристов подруги десантировались из кондиционированной прохлады автобуса в живое пекло североафриканского города. Они катили свои чемоданы по дорожке, обсаженной пышными цветами и чешуйчатыми пальмами. Все вокруг словно плыло в душном мареве, рожденном столкновением двух стихий – жгучего ветра пустыни и влажного дыхания моря. Мимо шагали какие-то люди – безликие статисты курортной мизансцены.

И вдруг, из сумрачного подъезда отеля вышли трое мужчин.

Они были облачены в сияющие белизной костюмы спортивного типа (как выяснилось позже – для игры в гольф), их загорелые руки и ноги лоснились мускулистым здоровьем, а затененные козырьками лица светились беспечностью людей, которым доступно все. Заметив, как две незнакомки громыхают колесиками чемоданов по раскаленным плитам подъезда, один из них отстал от приятелей и вернулся в отель. Мгновенье спустя, он появился в сопровождении темнокожего малого, выряженного в опереточный мундир гостиничной прислуги, и что-то шепнул ему, указывая рукой в сторону женщин. Чемоданы резво понеслись вперед, увлекаемые прытким халдеем. Подруги прошествовали следом. Проходя мимо своего неожиданного помощника, они одарили его благодарными улыбками, а он так и остался стоять на месте, провожая приветливым и задумчивым взглядом.

– Ты видела, как он на нас пялился? – страшным шепотом отметила Танюха.

– Как?

– Взглядом удава!

Сюзана скептически рассмеялась:

– Ты что, когда-нибудь видела живого удава?

– Нет, но я видела живых мужчин.

Их следующая встреча уже не показалась неожиданной. Когда к исходу первого дня, заполненного разной ознакомительной чепухой, новоиспеченные курортницы, выходя из лифта, вновь столкнулись с тремя товарищами (клише ремарковского призрака), их взаимные улыбки уже не были знаком нейтральной вежливости, а несли невольную иронию как бы состоявшегося приятельства. И уже совсем не удивил букетик свежих цветов и бутылка дорогого вина, прибывшие из загадочного ниоткуда за их невинный трапезный столик. Цветы и вино окончательно парализовали возможность удивляться, и внезапно оказалось таким естественным, что ужин, изначально накрытый «на двоих», финишировал в составе пяти человек.

Знакомство развивалось в ускоренном темпе. Танюха, с ловкостью опытного рыбака, ненавязчиво забрасывала вопросики и выуживала интересующую ее информацию. Ухажеры оказались парижанами, прилетевшими поиграть в гольф. Помимо того факта, что в бывшей французской колонии аренда поля для гольфа обходится гораздо дешевле, чем в Европе, было выяснено, что каждый monsieur имеет свой бизнес: один – торговец недвижимостью, другой – по ресторанной части, а третий – что-то туманное, в области современных коммуникаций. Кроме того, у каждого были свои дома – в Париже и в каких-то там виноградных провинциях, а также – свои семьи (судя по печальным ухмылочкам рассказчиков – в далеко зашедшей стадии брака). Танюха, легко порхая с английского на французский и обратно, весело щебетала с новыми знакомыми. Иногда она кидала две-три фразы на русском, и тогда Сюзана принималась усиленно кивать и улыбаться.

Тем не менее, очевидная обособленность Сюзаны в какой-то момент привлекла внимание французов. Один из них – тот, что «в области коммуникаций» – вдруг пересел к ней поближе и принялся что-то говорить на своем мурлыкающем языке. Это был – тот самый галантный кавалер, который помог разрешить их маленькую утреннюю проблему с доставкой чемоданов в номер.

Теперь он находился так близко, что стали видны все трещинки и щербинки на его гладком, будто натянутом солнцем, лице; стала заметна седина уже проклюнувшейся к вечеру щетины; и, наконец, стали понятны его глаза – два черных колодца, в глубине которых влажно мерцала беззащитная и такая теплая грусть.

Сюзана подумала, что он не так уж и молод, каким казался издалека. Она подумала, что жизнь успела его потрепать, и что, наверняка, морщины на его лице – всего лишь проекция шрамов на сердце. Она подумала, что перед ней – удивительно красивый мужчина. Она смутилась этого своего открытия. Ей стало не по себе.

– Ду ю спик Инглиш? – спросила Сюзана тревожно.

– Malheuresement je parle seulement francais, – ответил собеседник.

Сюзана рассмеялась с заметным облегчением:

– Ой, как вы меня обрадовали! Вот здорово – теперь мне не придется мучиться, подбирая слова!

Ее радость была искренней. Дело в том, что, как и многие постсоветские граждане, она много лет пыталась изучать иностранный язык, но все ее попытки, всякий раз начинаясь истовым рвением, вскоре сползали в уныние, и реальное владение чужеземной речью так и не вышло за пределы ломанных казенных фраз.

Мучиться не пришлось. Все оказалось просто. Его звали Мишель. То есть, он, конечно, произнес свое имя с французским змеиным шипением: Mich-ch-e-е-еl… Но, когда он это сообщил, Сюзана закатилась истеричным хохотком – ведь так звали собачку ее родной тетки, бесноватого пуделя, не поддающегося самой элементарной дрессировке. Ее новый знакомый понял, что сумел произвести впечатление, раз она реагирует с такой непосредственностью. В его глазах тут же заплясал огонек вдохновения; его речь зажурчала весело и легко. Он принялся сопровождать свои переливчатые фразы выразительными движениями пальцев и потугами мимики, а Сюзана все никак не могла остановить свой упущенный смех и прогнать из мыслей глупого песика, прыгающего по грядкам чертыхающейся тетки.

Между тем кто-то заказал еще вина. Бутылка очертила круг над бокалами присутствующих. Пять стеклянных колб на длинных ножках сошлись и звонко обменялись касаниями. И вдруг Сюзана почувствовала легкое головокружение, – когда увидела, как Мишель пьет вино. Он не просто пил – он целовал его осторожным касанием губ, а затем удалял остатки молниеносным круговым движением языка. И смотрел на нее… Не мигая… Робко… Властно…

Больше она не смеялась. Какой уж тут смех, когда сердце прыгает где-то в горле, а стул начинает раскаляться, словно электрическая конфорка.

Когда поджариваться на конфорке стало невмоготу, Сюзана поднялась и, стараясь выглядеть непринужденно, произнесла, едва не опрокинув стул:

– Ну что ж, спасибо за компанию, приятно было познакомиться, к сожалению, нам пора.

Это был – последний вечер, когда она могла так сказать.

 

_______

 

Гольф оказался весьма забавной игрой. Оказалось, что это – не разновидность носка, и не марка народного автомобиля, и, даже, не вид спорта. Гольф – это, прежде всего, элитное развлечение для людей, чей статус предполагает обязательное заключение своего безделья в максимально дорогое обрамление. Если взять хоккей не траве, вычесть из него плебейскую агрессию, прибавить аристократическое искусство светских бесед, помножить на науку выращивания газонов, возвести в степень финансовой недосягаемости и, наконец, разделить на переменное число избранных, то получится гольф. Приблизительно так.

Сюзана, как ни старалась, все никак не могла направить злополучный мячик в миниатюрную лунку. Ну, да это было совсем неважно. Трава благоухала ухоженной свежестью, солнце играло бликами на металле клюшек, со стороны моря парил легкий бриз, и было так весело, так волнующе – получать в награду за очередной промах одобрительную улыбку Мишеля…

А еще было сафари. Настоящее, африканское – безумная гонка по барханам, с надсадным ревом моторов, с желтой клубящейся пылью, с непроницаемо-черным лицом бедуина-водителя, с безбрежным, жутковато-голубым небом великой пустыни… И с горячей рукой Мишеля, которая с деликатной надежностью придерживала Сюзану за плечо, когда машина кренилась на совсем уже опасный угол.

Они посетили стоянку каких-то кочевников, какое-то соляное озеро, развалины какого-то мертвого древнего города, – который казалось, был рожден песками и в них же медленно нисходил. Когда их маленький караван из четырех джипов возвращался в отель, солнце уже разлило по округе свое красное прощание, и из расселин в придорожных скалах уже выползал сизый холод ночи. Сюзана очнулась оттого, что машину тряхнуло на очередном ухабе. Она открыла глаза и обнаружила, что весь обратный путь проспала, уткнувшись в грудь деликатного спутника. Она осторожно подняла глаза, не зная, как реагировать, если тот на нее посмотрит. Но Мишель не заметил ее пробуждения. Его усталое лицо было устремлено вдаль, и его рука обнимала Сюзану мягко и невинно. От него пахло мужчиной, который провел день на солнцепеке. На мгновение Сюзане стало дурно, и тут же – необъяснимо сладко. Это был – ужас. Это был – восторг.

– Эй, ребята, я смотрю, у вас нет никакого языкового барьера! – послышался бесцеремонный голос Танюхи. – Браво!

Сюзана увидела, как подруга проплывает мимо на своем джипе и приветственно машет рукой.

«Стерва!» – подумала Сюзана и притворилась спящей.

Между прочим, в том, что так называемый языковой барьер – миф, Сюзана убедилась еще утром, когда к отелю подкатил джип, который должен был доставить их к месту встречи перед сафари. Само собой разумеется, мероприятие было оплачено новыми знакомыми, теперь уже – практически законными кавалерами. Когда женщины приблизились к машине, водитель – два хлопающих белых шарика да жемчужная нитка глуповатой улыбки на черном лице – принялся у них что-то выяснять.

– Ду ю спик Инглиш? – безнадежно поинтересовалась Сюзана.

– Парле Франсе? – деловито осведомилась Танюха.

Водитель отрицательно закачал головой:

– Арабишь, Арабишь…

Подруги переглянулись.

– Ну, так чё вылупился, мурло? – атаковала парня Танюха. – Давай, заводи свою шарманку – и поехали!

Минуту спустя, они уже катили по скрипучему гравию, и их волосы трепал Ветер Далеких Странствий…

 

_______

 

У Танюхи, похоже, вообще никогда не было проблем с общением. Сюзана, пожалуй, немного завидовала подруге – той легкости, с которой Танюха шагала в любом – без исключения – направлении. Казалось, она может пройти сквозь глухую стену и даже не нарушить прически.

Это, конечно, потому, объясняла для себя Сюзана, что Танюха – яркая личность. В ней чувствуется огонь. Вокруг нее все начинает пылать. Этакая женщина– зажигалочка.

Сюзана часто вспоминала, как они познакомились.

Был очередной день трудовой жизни. Сюзана, продавец-консультант в итало-ориентированном бутике, заложив руки за спину и концентрируя усилия на подавлении зевоты, уныло патрулировала торговый зал. Ее внимание привлекла одна посетительница, и Сюзана установила за ней ненавязчивое наблюдение. Это была довольно броская дамочка, вспарывающая нервной рукой стройные ряды вывешенной одежды и оставляющая после себя поле битвы. При этом она ничего не примеряла на себя, а только лишь хмурила свои выщипанные брови и морщила сильно напудренный нос. Сюзана знала такой тип женщин – все переворошит и ничего не купит. Настоящая попрыгунья-стрекоза.

– Девушка, – внезапно обратилась стрекоза к Сюзане. – У вас тут крылья на входе, случайно, не выдают?

У нее было лицо незаслуженно обиженного человека.

– А что такое? – не поняла Сюзана, но, на всякий случай, прикрыла замешательство дежурной улыбкой.

– У вас – не цены, а взлетная полоса!

Спустя пять минут после критического изучения друг друга, они уже болтали с непринужденностью добрых приятельниц, а, спустя десять, Танюха уже объясняла недотепе-Сюзане, какой можно делать бизнес, придерживая эксклюзивные вещи, и со скидкой их продавая знакомым в последний вечер перед тотальной распродажей. Выходило, что Сюзанна – ценный человек, вот только не подозревала об этом.

Танюха, в свою очередь, также оказалась весьма ценным человеком. Она работала в туристической фирме и могла устроить поездку почти куда угодно – почти забесплатно. Благодаря ее просветительской работе, Сюзана узнала, что нельзя просто поехать в Египет, или Тунис, или в Марокко… Важно еще знать, в какое именно курортное место ты хочешь попасть, и, разумеется, в какой отель. По словам Танюхи, существует довольно жесткое разделение: какой курорт – для «пчел», а какой – «для мух». Себя-то она причисляла, разумеется, к «пчелам». Сюзане оставалось присоединиться.

Так они стали подругами. Это была очень крепкая, очень искренняя женская дружба, построенная не на какой-то там эфемерной душевной привязанности, а на твердой платформе взаимовыгодного сотрудничества.

Так они оказались вдвоем в Северной Африке.

 

_______

 

В последний день, накануне отлета, поступило предложение на «скромный прощальный ужин». Сюзана, не взирая на незнание языков, к концу своего отпуска знала так же хорошо, как и Танюха, языками владеющая, что ресторан, в который они приглашены, относится к самым люксовым заведениям курорта. Отель, на крыше которого ресторан базировался, надменно возвышался над прочими зданиями и был виден из любой точки города.

– Слушай, может откажемся? – робко предложила Сюзана подруге, которая в это время занималась укладкой волос с помощью фена.

– Еще чего… – отозвалась Танюха сквозь гудение электрической турбины.

– Ведь это – очень дорогое заведение. Кто мы им такие, что бы… Неудобно как-то…

Танюха выключила фен и подошла поближе. Одна половина ее головы была похожа на бушующий шторм, на другой же, пока, царил штиль.

– Знаешь, – сказала она напористо, – неудобно ЭТО делать, не сняв колготки!

Сюзана не стала уточнять, что конкретно подразумевается под лаконичным словцом «это». Она поняла главное: все будет так, как решит Танюха. Она привыкла ей подчиняться. Не по слабоволию, нет… Просто, Танюха была человеком, которой подчинялось все и вся в непослушном хаосе мира. Так Сюзане казалось.

– И вообще… – добавила Танюха назидательно. – Запомни: мужики – это расходный материал. Их надо рвать, как марлевые трусы!

Марлевых трусов Сюзана в своей жизни не встречала. Тем не менее, вполне отчетливо представила, как ее подруга расправляется с расходным материалом мужского пола. Ей стало немного зябко…

Озноб прошел лишь тогда, когда она увидела Мишеля. Он казался сияющим богом, сошедшим прямо с ночного неба. На нем был белый смокинг с бабочкой цвета фуксии. Двое его друзей тоже были в белых смокингах, и у каждого была бабочка своего эксклюзивного цвета – изумрудного и лимонного. Они прикатили на двух белых «Мерседесах». Во всем этом было что-то карнавальное, что-то клоунское, почти безвкусное. По лукавым улыбкам французов было заметно, что они прекрасно отдают себе отчет в вульгарности устроенного маскарада. Но, это была – та самая, недосягаемая для многих, вульгарность, которая игриво граничит с изысканностью. Они просто валяли дурака. Очень, надо сказать, дорого валяли. Судя по предшествующему знакомству, они могли себе это позволить.

А потом город качнулся и поплыл, полетел, понесся – куда-то мимо, куда-то вдаль, в темноту; и эти раскидистые пальмы, и эти дома с плоскими крышами, и эти огненные змеи арабской вязи вдоль торговых фасадов, и даже этот пахучий бархатный ветер, свистящий над приспущенным стеклом автомобиля – все мелькало сквозь призрачное настоящее, чтобы через мгновение раствориться в прошлом. Рядом сидел Мишель. Он держал ее руку в своей теплой, немного влажной ладони, и всю дорогу что-то говорил. Сюзана внимательно слушала тихие звуки его речи, и ей казалось, что она понимает каждое слово.

Затем, был еще город, раскрывшийся с высоты Бог (пардон – Аллах) знает какого этажа, будто диковинный цветок, вопреки всем известным законам природы, по-настоящему распускающийся только в ночи – прощальной ночи перед расставанием. И, кажется, было какое-то вино, и какое-то изысканное жаркое, и какие-то диковинные фрукты… И, кажется, еще была Танюха, ее московская подруга – раскрасневшаяся, хохочущая, несущая какую-то чушь сразу на трех языках…

Но, все это было уже не важно; удушливо, мучительно не важно… Потому что где-то там, в невидимой Москве, уже готовился к вылету самолет, который утром доставит очередную партию туристов, и возьмет на борт тех, чья курортная неделя, увы, подошла к концу.

А потом ночь посвежела, и музыканты оставили свои пюпитры. Эстрада ресторана была отдана на откуп караоке. На востоке уже прорезалась розовая полоска, когда Мишель, элегантно припав на одно колено и едва не целуя микрофон, пропел свое незабвенное:

– Susana, I’m crazy lovin` you.

 

_______

 

Там, внизу, давно уже не осталось ничего, кроме бескрайней ватной пустыни, но Сюзана продолжала смотреть в иллюминатор. Иногда в облаках возникала рваная брешь, и тогда сквозь нее головокружительно зиял лаково-синий провал Средиземного моря. Сюзана с детства знала, что, пока самолет набирает высоту, нужно периодически сглатывать слюну – чтобы не закладывало уши. Точно так она делала и сейчас. Вскоре аэробус вышел на расчетную высоту. Его гул стал надежным и ровным. Динамик голосом стюардессы сообщил, сколько метров над уровнем моря и какая температура за бортом, а также позволил расстегнуть ремни. Над пассажирами пронесся шелест облегчения. Началось движение по проходу.

Сюзана вдруг осознала, что никак не может прекратить бесполезные уже глотательные движения. В горле стоял ком. Он душил и требовал слез.

– Я хочу пить, – хрипло прошептала Сюзана.

Стараниями ее подруги в руке появился пластиковый стаканчик с водой. Вода была теплой и колючей на вкус.

– Ну ты чё, совсем умираешь? – участливо поинтересовалась Танюха.

Сюзана неопределенно повела плечами:

– Я не знаю…

Она снова уткнулась в иллюминатор. Ватная пустыня из белой превратилась в желтую, затем – в оранжевую, затем – в красную. Солнце уплыло самолету под хвост и там быстро таяло, а навстречу уже ползла хмурая ночь. Неумолимая московская ночь…

Сюзана вспоминала свою ПОСЛЕДНЮЮ ночь. Теплую африканскую ночь, напоенную таинственными запахами, смутными звуками, неопределенно-грустными чувствами… Танюха помахала рукой из окошка белого Мерседеса и укатила куда-то с двумя весельчаками в цветных бабочках. Сюзана осталась с Мишелем вдвоем. В рассветных сумерках его бабочка казалась букетиком роз, пробившихся к свету из-под крахмальной манишки. Мишель обратился к Сюзане с вопросом, и она пожала плечами. Тогда он нагнулся к шоферу второго Мерседеса и что-то сказал. Шофер понимающе кивнул. Машина мягко заурчала, тронулась прочь… Мишель взял Сюзану за руку, и они пошли по дороге. Они словно плыли сквозь дремлющий город – дымчато-сизый, прозрачный. Черные пальмы задумчиво покачивали щетинистыми кронами. Глухие жалюзи витрин серели с мертвым безразличием. Припаркованные автомобили безмолвно провожали стеклянными взглядами. Где-то в зыбкой перспективе бессмысленно мигал оранжевый маячок светофора. И, кажется, еще была какая-то музыка… Далекая-далекая, почти неслышная… Саксофон, что ли, или арабская флейта? Или – это только прихоть взволнованной памяти?… Шагать было легко. Дорога сама несла их: слегка извиваясь меж сонных кварталов, она все текла и текла – куда-то вниз, в туман, в клубящуюся утреннюю свежесть. Сюзана не спрашивала, куда они идут, и Мишель тоже не объяснял – и не потому, что оба не знали иностранных языков. Просто, что тут можно сказать, когда каблуки так звонко стучат по древним камням мостовой, и крыши домов все гуще окрашиваются розовым, и в блекнущем небе одна за другой гаснут усталые звезды?.. А потом вдруг город распахнулся, и безбрежное море, трепещущее серебром в нетерпеливом предвкушении восхода, хлынуло им навстречу…

Сюзана очнулась оттого, что кто-то настойчиво к ней обращался. Она очертила дугу невидящим взором. Скользнули дефлекторы вентиляции над головой, спинка кресла с белой салфеткой подголовника, девица в форме с алюминиевой тележкой, и, наконец, нечто совсем знакомое – озабоченное лицо ее близкой подруги.

– Обед! – объявила Танюха. – Ты с чем будешь: с телятиной или с курицей?

– Не знаю… – отрешенно произнесла Сюзана. – Все равно…

Пластиковый контейнер поначалу не хотел раскрываться, а когда поддался, то из него посыпались на пол какие-то пакетики, коробочки, сверточки. Танюха укоризненно сморщилась и помогла вернуть все на место. Она лично распаковала все эти игрушечные блюда, на свой вкус посолила, поперчила, сдобрила майонезом. Не помогло – первая же попытка что-либо проглотить обернулась для Сюзаны надсадным кашлем.

– Чей-то ты совсем расклеилась, старуха, – констатировала Танюха.

Сюзана встрепенулась:

– Я – не старуха!

– Ладно, ладно – не старуха… Но что расклеилась – факт. Кажется, я догадываюсь, в чем твоя болезнь.

Танюха свесилась в проход и окликнула стюардессу. На откидном столике появилась бутылка красного вина. Подруги беззвучно чокнулись дрожащими пластмассовыми стаканчиками. Затем Сюзана попросила еще. Танюха повторила. Сюзана вновь протянула опустошенный стаканчик. Танюха округлила глаза и повторила опять.

– Танюха, скажи, – наконец выговорила Сюзана, с трудом переводя дыхание после выпитого, – ты любишь своего мужа?

Танюха недоуменно вздернула брови:

– Конечно.

Сюзана принялась жевать первое, что попалось под руку. Оказалось – рыба с четвертинкой лимона сверху. Она даже не поморщилась.

– Нет, ты не поняла, – повторила Сюзана с нажимом. – Я спрашиваю: любишь ли ты своего мужа?

Танюха закатила глаза:

– Дай-ка подумать…

– Хватит кривляться! – разозлилась Сюзана. – Я серьезно.

Танюха нехотя нахмурилась:

– Серьезно? Серьезно… Ну, если серьезно, то… – она замерла на последней шаткой грани размышлений… – да!

Самолет гудел с монотонной тупой надежностью. Мимо вновь проехала алюминиевая тележка, повизгивая разболтанными колесиками.

– А почему же ты давно уже не проводишь отпуск с ним вместе? – недоверчиво полюбопытствовала Сюзана.

– Кто тебе сказал, что давно?

– Ты сама.

Танюха начала кривить нос: сначала в одну сторону, затем – в другую.

– Ну, понимаешь… Муж – это просто предмет интерьера. Вроде телевизора. Или – дивана. Или – столика на львиных ножках. С ним привычно. С ним уютно. С ним комфортно. Но, скажи, разве это возможно – тащить с собой на курорт столик на львиных ножках?

– Одним словом, ты его не любишь… – заключила Сюзана.

– Васютку-то? Эх, Сюзи, Сюзи… – вздохнула усталая жена. – Ты же видела его в Шереметьево. А посмотрела бы ты на него в домашней обстановке – зубная боль началась бы от скуки.

За бортом сгустилась ночь. Иллюминатор превратился в черное зеркало. Сюзана видела теперь только свое отражение. Надежность самолетного гула навевала глухую тоску. Взвыл бы он, что ли, хоть на мгновенье!

– Сюзи, а Сюзи, – толкала в локоть Танюха. – Между нами: а Мишель-то – как? Ничего мужик? Достойный?

Сюзана обернулась и увидела, как пляшут в глазах у подруги искорки отвратительного бабьего любопытства.

– Я не знаю, – в который раз произнесла она.

Танюха скорчила гримасу недоверия, закивала и дружески погладила по руке. Это была – реакция человека, для которого классический любовный треугольник уже кажется почти невинной пасторалью, поскольку давно усложнен судьбой до тетраэдров, гексаэдров и прочих геометрических образований.

– Понимаешь… – пояснила Сюзана, кусая губы. – Ты, конечно, будешь считать меня полной дурой, но… все дело в том, что у нас с ним… как бы тебе сказать... ты не поверишь... короче – НИЧЕГО НЕ БЫЛО.

 

_______

 

О горькое лекарство рутины! Надежное, как сама безысходность. Аспирин так не выручает при простуде, как лечит серенькое время самую романтическую, самую бредовую горячку.

Снова мелькали дни – безликие, словно колонны на дальней станции метро. Их мелькание становилось все быстрей, и наконец слилось в одно непрерывное мутное скольжение. Сюзана успокоилась. Успокоился и взгляд мужа, – который, поначалу, пронзал изучающей колючей пристальностью, а теперь смягчился и обрел привычное безразличие.

Спокойствие взорвал телефонный звонок.

– Сюзи, Сюзи, боевая тревога! – задыхаясь от радости кричала Танюха, – Я получила Е-мейл… От кого? Ты не догадываешься? От наших французов! Заинтригована? Понимаю… Нужно это дело срочно обсосать. Подробности – при встрече.

Тем же вечером они встретились в маленьком ресторанчике, неподалеку от офиса туристической фирмы, где работала Танюха. Посетителей в зале было немного – угрюмые дельцы да неприкаянные парочки. Несколько официантов, сгруппировавшись у стойки бара, вели неторопливую беседу. У одного из них периодически дергался глаз.

Танюха шмякнула на стол свой «именной» кожаный портфель, и, порывшись в его потрохах, извлекла лист А-4 с отпечатанным текстом.

«Dear Tanya and Susana!…» – гласила первая строчка послания.

Сюзана отложила лист – она была слишком взволнованна, чтобы пытаться читать дальше.

Танюха сама перевела остаток текста. Их французские друзья делятся своим огорчением по поводу географической отдаленности и приглашают составить им компанию в грядущем скитании по миру. Они готовы оплатить перелет в любую точку, трансфер и проживание в отеле любого уровня. Следует только заранее сообщить свои паспортные данные, а также ориентировочное время возможной свободы. Они тоскуют без своих русских фей. Они готовы ждать.

– Как это к тебе попало? – спросила Сюзана с ужасом. – Я хочу сказать, как они тебя нашли?

Танюха игриво улыбнулась.

– Я оставила им визитку.

Сюзана почувствовала, как в горле вновь поселился давно забытый комок. Она промочила горло вином. Стало немного легче.

– Ты что: всем своим случайным знакомым раздаешь визитки?

– А почему бы и нет…

Сюзана вновь глотнула вина. Потом еще. И еще.

После этого она опустила бокал на столик, и, вцепившись взглядом в лицо подруги, поставила точный диагноз:

– Ну и блядь же ты, Танюха. Ты ведешь себя так, будто находишься в вечном поиске.

Танюха улыбнулась с демонстративной беспечностью.

– В поиске? Пожалуй… Только не надо называть это всякими низкими словечками. Я ведь тоже умею выражаться… Просто я – настоящая женщина. Женщина – только и всего.

– Но, ведь ты же замужем!

Замужняя женщина достала сигаретку, щелкнула зажигалкой и, пуская дым, пожала плечами.

– Ну и что? Ты, дорогая подруга, наверное думаешь, что замужество – это точка в судьбе женщины. Но это – не так. Поверь мне. Замужество – не точка, а всего лишь – запятая.

– И что же тогда – точка?

Танюха выпустила изо рта эффектное колечко. Колечко медленно всплывало к потолку, и Танюха провожала его взглядом до того момента, когда оно распалось на извивающиеся нити. Затем весомо сказала:

– Только возраст.

Наконец, прибыли салат и рыба, фаршированная грибами. Назойливая угодливость официанта была удовлетворена заказом еще двух бокалов вина.

– Кстати говоря, – как бы невзначай обронила Танюха, – я уже предупредила своего Васютку, что скоро мне придется отлучиться, по делам фирмы, недельки на две.

Сюзана вдруг почувствовала неясный дискомфорт, исходящий от стула, на котором сидела.

– И вообще, – добавила Танюха, – то, что я тебе показала, – она покачала обсуждаемым письмом, зажатым в ухоженных пальчиках, – это только начало. На самом деле, я им уже ответила согласием. Да, да, и нечего таращить на меня свои невинные глазенки! И, между прочим, уже получила очередной мессидж. И кое-кто, не будем уточнять – кто, хотя это был Мишель, очень, слышишь, очень заинтересованно спрашивает, сможет ли присоединится ли к нам… Сюзана.

Сюзана почувствовала, как стул под ней начинает раскаляться.

– Может ты уже и выбрала страну? – язвительно поинтересовалась она.

– Конечно.

– Любопытно… Египет? Тунис? Марокко?…

Танюха изобразила брезгливость:

– Да ты чё? Это все – для мух!

Она откинулась на спинку стула и, картинно затянувшись сигаретой, пронзила бесконечность долгой дымовой струйкой.

– Я предложила им на выбор: или Фиджи, или Мальдивы, – поведала она. – Между прочим, это сейчас – самые модные места. Туда один только перелет потянет на пару штук баксов.

Сюзана качала головой в тихой панике.

– Ну, знаешь ли!… – только и смогла выговорить она.

Тогда Танюха перегнулась через столик и, схватив подругу за руку, прошипела:

– Сюзана, не будь дурой. Это же не мужик – а просто Эйфелева башня!…

 

_______

 

Было время, когда муж за нею присматривал. Было время, когда Сюзана ловила на себе его заинтересованный, увлажненный тревогой взрослеющей любви, взгляд. Когда же это было?

А теперь она сама начала присматриваться к нему. Исподволь, день за днем, она стала наблюдать за человеком, который живет с ней под одной крышей, ест за одним столом и спит под одним одеялом.

Каждый вечер он звенел ключами в темном коридоре, что-то ворчал на счет автомобильных пробок и шлепал истлевшими тапочками. Он досадовал на то, что опять не успел проводить сынишку ко сну, после чего гремел на кухне посудой и гудел микроволновкой. Из всех привычных, исходящих от него звуков жене посвящалось лишь его лаконичное «Привет». Она видела, как он медленно, без всякого удовольствия, тянет в себя суп и рассматривает хлебные крошки на столе. Иногда он интересовался, как у сынишки дела в школе. А порой, даже, – у Сюзаны на работе, – лишь затем, чтобы, не дослушав ответ, начать щелкать пультом телевизора. Он бесконечно долго курил в туалете, кашлял и кряхтел; после него всегда оставался плавающий в воде окурок и пепел на дорогом итальянском кафеле – за чистотой которого Сюзана так следила! Его потрепанный халат постоянно валялся где попало, и муж недовольно ворчал, разыскивая его – в то время как халат дожидался хозяина в одном и том же, раз и навсегда узаконенном женой, месте. Перед сном он предпочитал тратить остатки жизненной энергии на чтение художественной литературы, и вздыхал с едва замаскированным облегчением, если у Сюзаны оказывались месячные… А общие выходные! Сначала – изнурительно растянутое пробуждение с запахом переночевавшего ужина изо рта и откровенной струей, бьющей по унитазу. Затем – то же, что и вечером, только еще – плюс мешки под глазами, да традиционное отсутствие каких бы то ни было планов. Коротким летом они хоть еще ездили на дачу: жарили сосиски на мангале, накачивались пивом, отдавали дань общению с родственничками. А что же они делали в основное, холодное, беспросветное время года? Кажется, ходили в какое-то кино… Кажется, смотрели какой-то спектакль… Вот только, когда это было? Да и – с ними ли?..

Чем глубже Сюзана изучала свою семейную жизнь, чем больше размышляла о ней, тем очевиднее для нее становилось, что краски этой самой жизни из года в год блекнут. Она не представляла, как вернуть им изначальный, радужно-яркий цвет. Все казалось безнадежным.

Ее брак полинял, словно застиранное белье.

 

_______

 

И она, наконец, решилась.

Достала свой карманный календарик, в котором отмечала дни менструаций. В каждом из прошедших месяцев значилась коротенькая цепочка выделенных синей шариковой ручкой чисел. В результате несложных арифметических действий, были спрогнозированы соответствующие числа на три месяца вперед. Затем, Сюзана вооружилась простым карандашом. Ей предстояло куда-нибудь пристроить оставшиеся дни не догулянного в этом году отпуска. Пристроить самым оптимальным образом. С учетом того, чтобы ребенок был прикрыт бабушкой на даче, а муж – не имел шанса предложить совместной программы. Сюзане предстояло дать точный, безошибочный ответ: когда она «сможет».

Был тихий вечер. Сюзана закончила свои расчеты и положила календарик на стол. Она посмотрела в дверной проем, ведущий в соседнюю комнату. Она увидела мужа, который лежал на диване и смотрел телевизор. По его лицу скакали отблески какого-то фильма. В его глазах застыла пустота. О том, что он все еще жив, говорили только его волосатые ноги, пальцами которых он периодически шевелил. Львиные ножки…

На следующий день она проснулась в отличном настроении. Сын уже находился в школе. Муж пропадал на работе. У Сюзаны был выходной. У них с мужем не всегда совпадали выходные. Впрочем, как и многое остальное. Но теперь она точно знала, что это – однозначно хорошо.

Сюзана потянулась, почесала примятую грудь и таинственно улыбнулась. Она встала, прошлась по квартире. Обнаженными подошвами она чувствовала гладкую прохладу пола. Ей это нравилось. Зубная паста оказалась удивительно приятной на вкус. Шипящая вода бодрила необыкновенно. Из зеркала на нее взирала молодая женщина с лукавым огоньком в глазах. Она нанесла на лицо утреннюю маску. Пока крем делал свое косметическое дело, она подняла телефонную трубку и набрала комбинацию знакомых цифр.

Трубка отозвалась короткими гудками.

Сюзана не спеша выпила чашечку кофе и скушала глазированный сырок. Затем, еще раз почистила зубы.

Тут вдруг к ней пришла мысль, что неплохо было бы посетить салон-парикмахерскую. А, заодно – и педикюрных дел мастера. И солярий. И, если уж на то пошло, – то и массажиста. Да, непременно все это, только – в обратной последовательности. Обновленная прическа должна венчать забитый приятными хлопотами день.

Перед выходом из дома она попробовала еще раз позвонить.

Номер снова был занят.

Сюзана рассудила, что начало дня в турфирме – горячее времечко, поэтому в том, что невозможно дозвониться, ничего удивительного нет. Тогда она попыталась достать свою подругу через мобильный – но в ответ услышала, что абонент отключен или временно недоступен.

«Ну что ж, – подумала Сюзана, – ну что ж».

Она вышла на улицу. Желтые дома тянулись к синему небу. Некоторые деревья были прихвачены огнем ночных заморозков. По краям луж бледнел ободок тонкого льда. Трава казалась седой от инея, но асфальт сочно блестел, оттаивая под лучами все еще яркого солнца. Сюзана выпустила изо рта облачко пара и подумала, что осень – прекрасное время для отлета в теплые края.

Мимо шагали люди. Все куда-то спешили; на лицах лежала печать хмурой озабоченности. Исключений не было. Сюзане вдруг стало необъяснимо весело. Она ловила на себе мимолетное недоумение прохожих, и ей становилось все веселей.

Машина заурчала ожившим мотором. Дворники легко смахнули влажную рябь. Легкий укол пальцем – и радиоприемник откликнулся музыкой. Мягко хрустнула коробка передач. Город дрогнул и начал свой разбег…

Сюзана ехала по Москве, и впервые за много лет ей нравились все эти улицы с толпами мрачных людей, все эти бесконечные пробки с чадящими колымагами и хамоватыми водителями, вся эта гарь, вонь и суета. Она все это сегодня любила – со щедрой снисходительностью человека, принявшего решение.

На одном из перекрестков Сюзана использовала красную паузу светофора, чтобы в очередной раз попробовать дозвониться по мобильному телефону. Танюха по-прежнему была недоступна.

Сюзана ощутила некоторую досаду, но не стала на этом зацикливаться. В конце концов, решила она, логичнее будет позвонить, когда будет полностью выполнен план сегодняшних мероприятий. А Танюха пусть, пока, работает. Пусть работает, стрекозочка, пусть работает, зажигалочка…

Солнце налилось медной тяжестью. Вершины домов горели розовым, а ущелья переулков все гуще заливала мутноватая синь. Усталый город медленно полз домой… Мгновенно отразив все это, качнулась стеклянная дверь; из темного проема вышла Женщина. Она взглянула по сторонам, точно желая убедиться, не изменилось ли чего в привычном ей мире. В ней-то самой кое-что изменилось, это уж точно. И дело даже не в художественном безумии новой прически… И – не в кричащем оттенке шлифованных ногтей… И – не в загорелом теле, растекшемся и слепленном заново под крепкими руками массажиста. Что-то изменилось у нее внутри, в глубокой и страшной бездне ее женского существа.

Сюзана взглянула на часы и нахмурила свежевыкрашенные бровки – через полчаса заканчивался рабочий день ее подруги. Она попробовала в очередной раз дозвониться, но мобильный телефон отвечал непроницаемостью.

«Черт! – подумала Сюзана. – Черт!».

Глухой автомобильный поток часа пик не оставлял ей шансов. Она взглянула на свой автомобиль с ласковым раздражением. Он напомнил ей мужа – надежного, комфортного, но абсолютно неприменимого в некоторых ситуациях. Все больше предметов привычного мира, в последнее время, напоминали ей мужа – своей грустной бесполезностью. Она решила пойти пешком.

Она знала, что идти ей придется минут пятнадцать – и это ее устраивало.

Шагать по тротуару было куда приятней, чем нюхать зад впередистоящей машины. Она была рада, что приняла такое решение. С некоторых пор ей нравилось принимать решения.

Она легко шагала по тротуару. Лакированная укладка волос мягко плыла по воздуху. Изящная сумочка задорно шлепала по бедру. Звонко стучали каблучки. Встречные мужские взгляды, вдруг споткнувшись и вспыхнув интересом, трусливо соскальзывали прочь.

Вывеска туристического агентства издали приветствовала безмолвным воплем своих обещаний. Сюзана бодро прикончила остаток пути и вспорхнула по знакомым ступенькам. При входе ее чуть не сшибла молодая парочка, ожесточенно о чем-то спорящая. Сюзана ловко увернулась – и от злобного ворчания девицы, и от жалких извинений молодого человека. Она великодушно улыбнулась.

Внутри царил хаос законченного рабочего дня. Сотрудники захлопывали папки с бумагами, выключали компьютеры, гасили свет. Какой-то мужчина, начавший застегивать куртку, прервал свое занятие и остановил Сюзану недовольным вопросом. Она назвала фамилию Танюхи. Мужчина кивнул и указал пальцем наверх. Сюзана и без него это знала.

На втором этаже было совсем пусто. Недорогое ковровое покрытие скрадывало шаги. Хмуро стояли закрытые офисные двери – одинаковые, как сами будни. Сюзана поймала себя на том, что вертит в руке карманный календарик. Он был мятым и скользким от пота. Некоторые цифры под беспокойными пальцами стерлись. Но это было уже не важно. Сюзана знала их наизусть.

Она толкнула знакомую дверь.

Увиденное заставило ее содрогнуться.

Она увидела Танюху, которая сидела в пустом кабинете, положив руки на стол и водрузив на них голову. Перед Танюхой стояла початая бутылка виски в паре со стаканом. Стакан был на треть наполнен. Бутылка – на треть опустошена.

Подруга медленно подняла глаза. Сюзана никогда не видела таких жутких глаз. В них светилась остекленевшая алая боль.

– Сюзи! Сюзи!… – взревела Танюха и стекло ее глаз хлынуло по щекам.

Сюзана почувствовала дурноту. Она бессознательно рванула воротник.

– Что? Что случилось?

– Сюзи, он бросил меня!…

– Кто? Кто бросил?

– Сюзи, он бросил меня ради какой-то малолетки!

Танюха раскачивалась и захлебывалась в бессилии.

У Сюзаны закружилась голова. Где-то внутри быстро вскипал вулканчик неожиданной горькой тревоги. Ей стоило усилий подавить в себе панику.

– Да можешь ты, наконец, толком рассказать, что произошло?

Танюха размазала по лицу потерявшие очертания глаза, взяла стакан и разом опрокинула себе в рот.

– Да Васютка! Мой Васютка… – проговорила она, задыхаясь. – Представляешь? Такой тихий. Такой положительный. Такой терпеливый и надежный. А оказывается… Конечно, конечно, я сама виновата. Конечно, не надо было оставлять его без присмотра. Ведь мужик не может без женского присмотра, – ты понимаешь? Но я думала… Дура, какая же дура!… Я думала, что он терпит все эти мои выходки, потому что любит меня. А он… Конечно, ведь он – молодой, интересный мужчина. А тут – эта дрянь… Соска… Малолетка… Проститутка…

Она замолкла и уставилась в бесконечность, кусая губы.

– Может, все еще образуется… – произнесла Сюзана, чтобы хоть чем-то разбавить воспаленную тишину.

Тут Танюха вскочила, будто током ужаленная.

– Образуется? Ты говоришь, образуется?! А ты знаешь, сколько мне лет?! Ты знаешь?! Знаешь?!!!

Сюзана оглохла. Она видела перед собой обезумевшую женщину, которая что-то кричала, трясла головой и отчаянно жестикулировала.

Почему-то в этот момент Сюзане вспомнился собственный муж – как он лежит на диване – в глазах пустота, по лицу скачут отблески какого-то фильма – и шевелит пальцами голых ног… Как он приходит поздно домой, что-то ворчит на счет автомобильных пробок и без удовольствия тянет в себя суп… Как он бесконечно курит в туалете… Как читает перед сном…

Она опустила взгляд и увидела, как тихо опадает, пестря и кувыркаясь в воздухе, нервное конфетти в клочья изорванного календарика.

 

_______

 

Сюзана не видела свою подругу вот уже два года. Танюха исчезла из ее жизни так же неожиданно, как и появилась. Они не встречались и не созванивались. От их знакомства остались лишь расплывчато-яркое пятно воспоминаний, да горький привкус тяжелых раздумий.

У Сюзаны все складывалось неплохо. Во-первых, ее радовали успехи сына в школе. Во-вторых, она слегка продвинулась по службе и была теперь не просто продавцом, а старшим продавцом смены. И, наконец, в-третьих, она убедила своего мужа в необходимости совместного отдыха. Муж ворчал, ругался, зудил, но, в конце концов, загранпаспорт оформил.

Был очередной день трудовой жизни. Сюзана, старший продавец смены в итало-ориентированном бутике, заложив руки за спину и концентрируя усилия на подавлении зевоты, уныло патрулировала торговый зал. И вдруг…

Она не верила глазам… К ней приближалось нечто яркое, летящее, разящее внезапностью цветовых сочетаний и общей экстравагантностью стиля. Приблизившись, «нечто» доверительно взяло Сюзану за локоток, и, прежде чем та успела распознать под броским макияжем слегка забытые черты Танюхи, заговорило:

– Привет, Сью! Ну, ты – как? Вижу, что файн. Причесочка… Брови… Маникюрчик… Слушай, тут такое дело. Есть две горящие путевки на сногсшибательный курорт. Одна семейка в последний момент отказалась. Агентство отдает по бросовой цене. Мне, как сотруднице, естественно – скидка. Короче, получается вообще – копейки. И, между прочим, – самое модное в этом сезоне место. Только не вздумай сказать «нет»! Я уже отпросилась у своего Васютки…

 

 

2003 г.
Редакция 2011г.