Калитка

Леон уловил в глазах мальчиков усиливающееся недоумение и ответил невпопад, вызвав общий смех. Ему с детства было знакомо ощущение «чужого карнавала», когда пробираешься проходными дворами к себе, уклоняясь от грубого, назойливого веселья. Но теперь... это был его праздник, его затея, и когда, казалось, она удалась... мир треснул, как выбитое в окне стекло, и в ярком сквозняке распахнутого квадрата Леон увидел пустой стул, казалось, уже исчезнувший из его жизни. Он стоял в пустыне, которая вытекала из распахнутых глаз незнакомой женщины, и заполняла собой вселенную…

…Ли, его кареглазая Ли, умница и красавица Ли... казалась похожей на куклу… Пошлость и фальшь всего происходящего ударили Леона, и он, извинившись с рассеянной улыбкой, вышел в сад. Колесо городских огней катилось Млечным путём к оранжевой точке светящегося окошка его дома.

Что же случилось? Он пригласил в свой домашний театр обездоленных людей. Ему нужны были актеры на роли «исходящих» – они придавали его спектаклю значительность, могли стать свидетелями его жизненного успеха. И он… разыграл великодушие… с такой готовностью, словно всю жизнь только и занимался этим. Так привычно и достоверно, что обманул, кажется, самого себя и …Ли? Душа похолодела от этого признания. Как он мог… так заиграться. Ведь, не злой, не циничный, не глупый, сам переживший немало… Боже мой, эти люди – чужие здесь, они не понимают происходящего и не знают правил их семейной игры… Они нуждались, и он положил в протянутую руку фальшивую монету… и Ли… Ли…

Тогда, на пароме, им подали настоящий суп... Это было совсем не много, но настоящее, а его протянутая рука оказалась чем-то вроде дёрганья мышцы у мёртвой лягушки в отвратительном лабораторном опыте. Леон взглянул на небо и усмехнулся: между двумя последними взглядами вверх – всего час назад, и теперь – дистанция в вечность.

Леон осторожно шёл по освещённому звёздами саду, угадывая деревья, и ему казалось, что это вовсе не сад, а пространство его души, и он всматривался в него, пытаясь понять, где? – в тени каких олив затаилась беда, вынудившая его прийти сюда с пониманием свой вины.

«Мой стул стоит в пустыне... пустыня... пустота... ноль, но ноль тяготеющий к плюсу, если видеть, как ярки звёзды...» – услышал Леон и ощутил подле себя Ли. Она подошла неслышно, но звуки и запахи в душевном пространстве приходят по иным законам, и Леон увидел её, едва заметную в глубокой тени оливы.

– Что-то не так? – спросила она.

– Не так…

– Что, дед?

– Наша вечеринка… эти люди… скверно вышло.

– Но это игра.

– Да, было бы забавно, но я втянул в неё людей, которым не до моих игр – их реальность жестока. Они не знают правил, не знают, как вести себя, как поступить, а я использовал их, как актеров и ничем не заплачу. Мы посмеялись … над их обездоленностью.

– Но почему они пришли? Почему не знают правил, ничего не понимают? Взрослые люди, семья. И, потом, они сами …согласились… их никто не заставлял.

– Да, и выпутываться им придётся самим, и нам – тоже…самим.

– Но мы в порядке, дед.

– Не совсем: скверно вышло...

– Что, дед?

– Ты доверилась мне, а я подвел тебя...

– Меня?

– Тебя, Ли, и ты положила фальшивую монету в протянутую руку... скверно вышло, нужно признать…

– Дед, ты о чём – об этом… ужине?

– Они не знали, они были голодны.

– Но дед... да, дед...

– Ли, я не сумел остановиться – слишком силён был соблазн радостного забытья, а эти уставшие люди не противились. Они чувствовали себя чужими на моем празднике, и не переступали грани, словно какая-та сила держала их, но я окликнул, и они сделали шаг. Мне показалось, что я и они – персонажи одной пьесы: Иерусалим, серп луны над головой, слова, сосны, камни, люди, звёзды, звуки… Мне показалось, что теперь я могу соединить их лучше, нежели в своей судьбе.

– Дед, ты пытался создать мир... сам?

– Да, я был счастлив, мне казалось, что я – творец, что высшая гармония близка... что я избран – ещё один шаг... и преступил. Ли, мне стало мало власти над Луной, соснами, отцовской кипой. Мне понадобились живые души – чтобы они мне поверили. Усомнился, было, на миг, но успокоил себя, потому что хотел счастья бездумно, как хочет змея сменить кожу, и мне нужны были свидетели моего успеха. Эти люди… ведь, они – сама кротость, и мне нужны были добрые души. Я хотел счастья любой ценой, а потом понял, что эта цена – ты, Ли. Понял, когда ты подкладывала, сияя щедростью, папье-маше на тарелки этих голодных мальчиков, которых мы через час выставим за дверь...

– Дед, добрый дед, мы – злодеи?

– Надеюсь, еще можно поправить...

– Дед, давай вернемся – сознаемся и… приготовим суп … настоящий.

– Да, и я расскажу им, что познакомился с Мише, когда начинал практику в госпитале для беженцев. Она была истощена и умирала от воспаления лёгких. И уже когда мы полюбили друг друга, она все ещё не доверяла мне. А наш ребёнок появился спустя годы. Что бедняга Марсель... нет, Марсель пусть расскажет о себе сам.