Шапко Владимир.
Сборник рассказов «Уроки музыки».
...Отношения их вначале были просты, утилитарны, но дружественны и теплы, как отношения в каком-нибудь клубе по интересам. Отношения каких-нибудь нумизматов-филателистов. В данном случае рьяных любителей классической музыки. Её, студентки консерватории – любительницы как бы в силу своего положения, и его – простого шофёра – музыку полюбившего исключительно по внезапно открывшейся склонности души; у неё дома было много пластинок, редких записей; он же – только недавно купил проигрыватель, только начал собирать пластинки.
Когда он впервые пришёл к ней домой и очутился в её комнатке – везде, даже на полу, были раскиданы ноты, бумаги, раскрытые книги... Она начала метаться, хватать, сталкивать всё в шкаф. Будто разбросанное своё белье, свою одежду. «Извините, пожалуйста, извините, сейчас!» И Новосёлов смущённо топтался. Точно это и вправду была её одежда, её белье. Которое он не должен видеть. Тоже извинялся, стараясь не смотреть. Хотел помочь и не решился.
Она выскочила куда-то. В летучем халатике. Боясь его растерять. На стене – обязательной иконой – остался висеть советский большой поэт. Зарёкшийся писать большие романы. Лицом похожий на смуглую лопату... Вернулась. В юбочке, в белой кофточке. Переоделась. Мгновенно. Присели, наконец. Он – большой, с высоким торсом, тесный в комнатке. Она – какая-то худенькая на стуле, ужавшаяся, ужавшая и ножки под стул. Метнулась, схватила пластинку. Поставила. Куда надо. Всё рядом. Снова потупилась, взяв ручкой ручку. Симфонию же договорились слушать. Шостаковича. Широко вплыла в комнату музыка.
Они сидели молча, напряжённо. Словно бы углублённо слушали. И в статичном этом положении их, в слушанье этом всём была какая-то неестественность, нарочитость, жесточайшая какая-то условность. Что-то от застывшего балета на сцене. Двух лебедей, к примеру. Лебедя и лебёдки... Но постепенно напряжённость куда-то ушла, пропала, они забыли о ней, музыка пробралась в души их, захватила...