Скляднев Леонид.
Повесть «Цыгане».
...Он побежал на кухню, схватил во все руки бутылки, тарелки с закусками и тут же вернулся. Она доставала из сумочки зеркальце и какую-то косметику. «Питья-то у нас – напьемся, Зоинька», – весело крикнул он ей. «Еще как, сладкий, напьемся. Напою вот тебя и соблазню», – серьезно сказала она, рассматривая себя в зеркальце. «Ты, Кешенька, выйди, пожалуйста, и не заходи в комнату, пока я не позову тебя. Я в порядок себя приведу, ладно? А то ревела...», – продолжая глядеться в зеркальце, попросила она. «Конечно, Зоинька», – согласился Иннокентий Николаич и вышел на кухню. Через минуту она позвала его: «Ну, где ты, сладкий мой? Иди сюда». Ее грудной голос звучал глухо и, ему показалось, немного дрожал. У него отчего-то бешено заколотилось сердце. Не чувствуя ног, в полуобмороке, он подошел к комнате и застыл в дверях, не поверив своим глазам – Зоя стояла у дивана вполоборота к нему, обнаженная, плотно сомкнув ноги и вытянув руки вдоль тела. Ее смуглая атласная кожа отливала темным золотом в последних лучах закатного солнца, скупо освещавшего комнату. Вся ее узкая стройная фигура с высоко поднятой девичьей грудью, плоским животом и плавным изгибом бедер казалась выточенной из драгоценного ароматного дерева. Языческой богиней была она, юной и невинной, загорелой под жгучим солнцем Эллады Артемидой, по божественной прихоти покинувшей тенистые леса неистовой охоты своей и отцовские чертоги Олимпа – красный зубчаниновский особняк – и вот, стоящей здесь пред ним во всей нетронутой прелести наготы своей со зверем своим – священным дымчатым котом, выгнувшим спину у ее стройной ноги и сверкающим из сумрака зеленым пламенем глаз. Пышные иссиня-черные волосы ее рассыпались по худым девичьим плечам, и горящие каре-зеленые очи впились в него с тревогой, мольбой и любовью, какой не знают жалкие земные люди...