Парфин Павел.
Повесть «Посвящение в Мастера».
...Пробив стену, как подстреленный гангстер в сериале “Полиция Лос-Анджелеса”, Ходасевич ввалился в незнакомую комнату и рухнул во что-то сырое, холодное, чей запах ему был до боли знаком. “Глина!” – догадался Ходасевич. Глина залепила ему глаза, нос и рот. Вытершись рукавом, Вадька увидел прямо перед собой гончарный круг с маховым колесом внизу, на круге – кусок глины, еще минуту назад обещавший стать горшком или вазой. На глине отчетливо виднелся отпечаток Вадькиного носа. Из-за гончарного круга молча, грозно набычившись, поднялся голый по пояс Том.
– Вот это встреча! Том! А ты-то что здесь делаешь?! Ты же только что был в кинозале!
Том, вывалив живот на круг, видимо для того, чтобы придать телу должную устойчивость, все так же молча, зато не размахиваясь, врезал Ходасевичу по физиономии.
Ударом Вадьку развернуло на 180 градусов, словно специально для того, чтобы он снова упал лицом в месиво из глины. Черт! Вадьку пронзила острая боль, когда он плюхнулся в холодную глину – этот идиот Том, кажется, сломал ему нос! Ползая с закрытыми глазами, Ходасевич наткнулся на ведро с водой. Жадно прильнул, сделал глоток-другой горьковатой водицы, с отвращением выплюнул, умылся – боль еще острей резанула его, будто на месте носа вбили деревянный клин.
Когда открыл глаза, увидел, что в комнате он один – Тома и след простыл. “Ну и ну! Том – гончар! Кто бы мог подумать!..” – Ходасевич покачал головой. Из разбитого носа закапала кровь. Следы крови Вадька обнаружил и в ящике с глиной, в которую только что влетел.
Пошатываясь, морщась от боли в переносице, прижимая к ней носовой платок, Ходасевич обошел небольшую комнату, знакомясь с ее содержимым: “Гончарный круг, ящик с глиной, ведро... А вон там что? Ага, еще один ящик!” Второй ящик почти доверху был тоже наполнен глиной. Ходасевич зачерпнул из него – глина была белой и мягкой, – слепил небольшой, размером с кошачью голову, мячик, потом, сам не зная зачем, вздумал сравнить с глиной в первом ящике. “Должна же быть какая-то разница! Какой смысл столько одинаковой глины держать?..” Интуиция Ходасевича не обманула – глина в первом ящике оказалась темней, с бурым оттенком и намного жестче. “Разве из такой что-нибудь путевое слепишь?” На темной глине то тут, то там чернели пятна засохшей Вадькиной крови.
Ходасевич, перебрасывая из руки в руку глиняный мячик, вернулся к гончарному кругу. Недолго смотрел на него, потом решился. Ожил круг. Из-под Вадькиных пальцев выходило что-то замысловатое, случайное, порождение скорее боли, чем вдохновения. Но Ходасевич не успел придать новорожденному даже грубой формы. Раздался сильный удар, из стены, расположенной под прямым углом к тому месту, которое совсем недавно проломил Ходасевич, брызнули во все стороны куски фанеры, и в тот же миг, возникнув в центре фонтана осколков, в комнату упал человек. Он рухнул прямо на гончарный круг, погребя под своей физиономией нерожденное Вадькино искусство. Комья глины разлетелись из-под звучно шмякнувшей о круг головы незнакомца, некоторые угодили на Вадькин свитер и брюки. Ходасевич пришел в ярость – схватив мужчину за длинные волосы, несколько раз ударил лицом о гончарный круг. Незнакомец вздрогнул, попытался даже привстать, но уже в следующую секунду, после сильного удара о камень, подозрительно обмяк и уронил голову в глиняное месиво...
