Архив публикаций за май 2004

Город Золотых Врат умер.

Ранее сверкающие позолотой башни и минареты потускнели. Мощеные яшмой и нефритом улицы опустели. Больше не звучала на каждом углу музыка, веселые акробаты с ручными обезьянками не кричали и не выпрашивали монетки у прохожих, уличные торговцы не призывали купить прекрасные украшения и ароматные масла. Ни одного человека не было в Великом Городе, последнем оплоте Четвертой Расы.

Жрецы предсказали – в девятый день Месяца Бурь, в двадцать первую минуту Часа Сильфов огромный смерч пронесется по Стране и сотрет ее с лица земли. Великие Наставники увели свой народ. На огромных кораблях, движимых силой эфира, отправились они в далекие края искать пристанища. Это был конец Золотого Века. Великая Страна лишилась своего Сердца – Человека...

Хотя... Кто это сидит там, вдалеке, на Утесе Радости над Озером Любви? И еще один? Интересно!

А сидят там два человека, не пожелавших покинуть Родину. Был у них выбор – долгая, но несчастная жизнь вдали от дома, или короткий миг, миг Любви и Воссоединения, бесконечно малый и бесконечно прекрасный миг. Они избрали второе.

Пандора едва кивнула. До нее дошло, что тьма – это Тартар, по сравнению с которым чертог Аида покажется цветущей поляной в солнечный день.

– Да, – ответила она. – Я поняла, что там было. И я знаю, кто ты. Человек не способен на такое, значит, ты не человек, недочеловек.

И опять раздался смех, и снова сменил его голос:

– Ты права, не человек я. А вот на счет недочеловека... Все вы теперь такие. Не знали болезней – так узнаете. Огня взалкали – узнаете и пожары.

Сказав это, нечеловек Зевс поднял руку, прощаясь, побрел дорогой в сторону Олимпа и вскоре растворился в дорожной пыли.

Пандора глянула с презрением на мужа:

– К тебе Бог приходил, а ты хоть бы встал!

– Знаешь, я тебя сейчас убью...

Синее море, белые камни, ярко-оранжевое предзакатное небо. Как это красиво! Но не об этой красоте думала маленькая черноволосая женщина, стоящая на белокаменной веранде, освещенная лучами заходящего солнца и смотрящая на море. Грусть была в ее глазах, печаль расставания, расставания с близкими, с Родиной, с жизнью...

Он был великим воином. Он выходил на поле боя – и оно обагрялось кровью – и не было границы между кровавым полем и пурпурным предзакатным небом – и это было красиво! Он бился одновременно с полусотней закованных в латы рыцарей – и побеждал, сам оставаясь невредимым. Никто не осмеливался встать у него на пути – и никто не осмеливался заглянуть в его душу. А если бы заглянул, то был бы подавлен той безысходностью, заполнявшей ее. Он жил во время боя, торжествовал при победе, – и умирал в мирное время. Не зная любви, он не знал и ненависти, и убивал ради чести, ради долга, в конце концов, ради денег, но ярости, как и сожаления, он не испытывал.

И вот, одним ясным летним вечером он отдыхал после очередной победы на берегу озера. Спокойствие и блаженство окутали его, только немного сожаления можно было увидеть в его глазах – ведь битва так быстро закончилась! А если присмотреться, то в глубине его голубых глаз притаилась печаль, печаль, граничащая с исступлением. Не тем безумством, которое охватывает его во время войны, а, скорее, тем, которое овладевает одиноким человеком в момент смерти.

Боги не прощают ничего...

Прошел месяц, и Альберт Верон Младший, а попросту Эл Верон, заболел. Врачи отказались от него, и он лежал в полузабытьи в своем новом доме. Дело происходило в большом городе Гиаронии, столице Вэйнского княжества.

Верховный жрец бога Тероса разгадал обман Верона с клепсидрой, но промолчал – он знал, что наказание обязательно настигнет преступника. Так и случилось, Верон лежал присмерти. Он был одинок, и только старая служанка сидела возле него. А душа его уже пребывала в высшем мире...

В этот день Солнце не взошло на небо. Вода в большой храмовой клепсидре уже пересекла отметку, обозначавшую восход, но Солнце не появилось. Жреческая коллегия собралась моментально – все боялись беспорядков – но к общему решению не пришли. Замолчали считавшие себя всемогущими священнослужители, и тут двери храма отворились. Одет он был необычно для тех, кто часто посещает храмы – черные кожаные штаны, красная шелковая рубаха, а поверх нее – куртка из странного белого меха. Головного убора на нем не было, и только длинные седые волосы развевались позади него. Безо всяких приветствий он заговорил: 

– Меня зовут Эл Верон, и у меня есть к вам предложение. Я могу сделать так, чтобы через пять минут Солнце было на небе. Но есть несколько условий. Во-первых, мне нужно гражданство и соответствующие привилегии – дом, слуги и прочее. Во-вторых, вы посвятите меня в ваши Таинства и сделаете Адептом. Слушаю!

Давным-давно, далеко-далеко, жил Мастер. Может быть, недавно, может, близко, возможно, и не жил, но Мастер – точно. И вот надоело ему просто жить (или просто не жить), и решил написать он сказку. Сказку про странных-престранных созданий, называемых богами, и про еще более странных и безумных существ, которых он назвал людьми. И начал он так:

ВНАЧАЛЕ СОТВОРИЛ БОГ НЕБО И ЗЕМЛЮ. ЗЕМЛЯ БЫЛА БЕЗВИДНА И ПУСТА, И ТЬМА НАД БЕЗДНОЮ;..

– Мамочка, зачем мне этот ножик?

– Ты должна убить, доченька!

– Но я не хочу никого убивать, мама!

– Таков наш удел – убивать и быть убитыми...

Учитель. Вот и пришел час.

Неофит. Какой час, Учитель.

Учитель. О, великий час, последний час!

Неофит. Последний?

Учитель. Да. Конец света.

Неофит. Но...Я ведь...

Учитель. И сейчас ты будешь посвящен.

Неофит. (Сквозь слезы) Сейчас?

Учитель. Именно сейчас. И вот первая ступень.

          Со всех сторон загораются свечи, горящие зеленым огнем. Воздух наполняется благовониями.

Он был стар. Очень стар. Настолько стар, что внук Его давно умер, а Он жил. Он страшно устал. Он умирал. Умирал и вспоминал. Сначала Он вспомнил о Ней:

Был вечер, и Он гулял во дворе... Она подошла к воротам и протянула руку, прося милостыню. Он подбежал к Ней, чтобы прогнать, но Она приласкала Его через решетку, и Он впустил Ее. Она отдалась Ему прямо у дороги. На следующий день Он узнал, что Она утонула в озере, и тело не стали доставать. "Бродяга ведь!" – сказал Отец.

Ему было пятнадцать...

Это было так давно, что Земля еще кипела и бурлила, и люди только-только открыли глаза и выползли из пещер. Время страха, время неуверенности в завтрашнем дне.

Огромные ужасные чудовища бродили по земле, и духи управляли природой.

Жило в то время племя Ануров, племя людей сильных и волевых, способных противостоять враждебной природе. Однако они не пытались противостоять ей. Они старались жить с ней в гармонии.

Гномы, элементалы Земли, приносили им изделия из металла и камня, получая взамен шкуры и мясо.

Сильфы, духи Воздуха, торговали тончайшими, но очень прочными тканями.

Саламандры, существа, живущие в горящей лаве, защищали поселения от Огня.

Доктор. (Испуганно) Нет, нет. (Звонит по телефону) Давайте сделаем вот что. Я вызову машину и вас отвезут домой. Вы подождете несколько дней и если не проснетесь, зайдете ко мне. Бесплатно.

Пациент. Да я и сам могу поехать...

Входят два громилы в белых халатах и берут Пациента под руки.

Доктор. Все будет хорошо. (Санитарам) В пятнадцатую.

Пациент. (Растворяясь в воздухе) Опять этот проклятый будильник!

...И не было ничего...

...И было Ничто...

Ничто было Бесконечным, Безграничным, Беспредельным...

Оно окружало себя, Оно купалось в себе, Оно боролось с собой...

Оно победило себя.

...И ничего не произошло...

...И произошло Нечто...

– Дедушка! Ну, деда, расскажи сказку! Пожалуйста!

– Не знаю я сказок, малыш…

– Ну пожалуйста, пожалуйста!

– …а если и знаю, то грустные. Или страшные.

– Расскажи страшную!

– Хорошо, малыш, расскажу. Это, правда, не сказка… Это все было.. Когда-то… Где-то. Наверное.

Потом, в юности, когда ей приходилось делать выбор между жизнью и смертью, она вспоминала эти глаза, эту улыбку, и заставляла себя сделать всего один шаг назад – шаг от края “пропасти”.

Она выбирает жизнь. Всегда. Когда в семнадцать ее предала любовь – зло посмеявшись и исчезнув – она выбрала жизнь. В то время казалось, что ее любовь – факел, озарявший окружающий мир – вдруг вырвался из рук и рухнул в бездну, на миг осветив всю ее глубину. Впервые она чувствовала себя беспомощной… Куда сделать шаг, чтобы не оступиться, и с какой стороны теперь бездна? Маргарита подумала, что может быть, в том факеле сгорела и ее жизнь…

У каждого человека, наверное, была такая ситуация, когда его действия – пускай даже из самых лучших побуждений, были неправильно истолкованы или не поняты. Сколько угодно примеров можно привести. Нелепые, глупые ситуации, откровенно говоря, но, тем не менее, в лучшем случае они способны испортить настроение, или выбить тебя из колеи на некоторое время, а в худшем…. – заставить свои лучшие побуждения держать при себе.

Иногда бывают такие моменты, часы или дни, когда оди­ночество наваливается всей своей огромной массой, и кажется, ничто не может от него спасти, даже телефон с записной книжкой.

А в книжке разные телефоны разных людей, и эти цифры, в какой-то мере, как в зеркале отражают твои взаимоотношения с внешним миром, тем миром, что начинается за пределами твоей квартиры, дома, города.

...Я уже года два дворником работал, а точней был 577-ой рабочий день. Убирал снег с дорожки, спешил, за ночь нападало, а под снегом как назло ледок, и один из той компании поскользнулся, упал на колено, они со смешками его подхватывают, и все нормально было, но он увидел меня с лопатой, и пристал. Они все были слегка пьяны, но это я потом понял, такие вещи плохо соображаю, только по запаху или если совсем шатается. Они стали задираться, обзывать меня, я только смеялся, остальные были ничего, веселые, а этот злой, я всегда таких чувствую, от них пахнет страхом, знаешь, Малов, как долго ношеные вещи пахнут. "Страх порождает злобу, а злоба – страх", я теперь понял, ты правильно сказал. Но ты не верил, что я страх и злобу чувствую на расстоянии, всегда удивлялся – "ну и выдумки у тебя... или нюх звериный?.." По запаху многое можно сказать, нюх, наверное, мне вместо ума даден. Тот парень был злой, ершистый, даром, что невелик ростом, и мне стало не по себе, я старался не встречаться с ним глазами, так лучше, может, у него пройдет. А он не успокаивается – "дворник, говно... " не люблю повторять, ты говоришь, эти слова лишние, и без них можно любую мысль сказать, а еще, ты меня всегда учил, – "никакого интима..." Нет, в жизни может быть, но говорить не надо, каждый сам переживает. "И тебе нельзя сказать?" – я как-то спросил, мне было лет шестнадцать. Ты подумал и отвечаешь – "мне можно, но в общих чертах, а подробности оставь себе". Я и не думал говорить подробности, но иногда говорил, помнишь, например, про Наталью с седьмого этажа, но это успеется, потом... Тут другое дело, просто грязь и ругань, а потом он подскочил и толкнул меня в грудь. Он был гораздо ниже меня, но плотный, быстрый, и знал, куда бить, чтобы больно, а я никогда никого не трогал, ты знаешь. Я не могу, сразу представлю себе, будто меня самого бьют... А здесь и представлять нечего, вот тебе налицо, те двое, другие, говорят ему "брось", а он еще злей стал, ударил меня в шею, так быстро и ловко, что я задохнулся и сел на снег. Тогда он еще ногой в грудь, не так больно, но я упал на спину, потом сел... и не могу встать, ноги заплелись, действительно, скользко, это я виноват, а как получилось, могу объяснить: температура за ночь не упала, как обычно, а пронесся теплый воздух, разогрел, подтопил снег, потом подморозило к утру, а я эти климатические беспорядки прозевал, спал крепко. До этого вечером засиделись, ты рассказывал про Белый дом, как вы его защищали, я после таких историй и сказок волнуюсь, а потом сплю крепче обычного. Я спросил еще, стоило ли защищать, если потом получилось, ты сказал "хреново..." Ты подумал, и говоришь – "все-таки стоило, иначе еще хуже стало бы... Хотя мы дураками были, но без дураков жизнь остановилась бы..."...

Серо-голубой свет заполняет моё существо, умиротворяет. Это твой взгляд соединился с моим. Это ты на мгновение замер, чуть наклонив головку к плечику, и лукаво улыбнулся. В твоих глазках прыгают солнечные зайчики.

– Откеда идешь, Захарушка?     

– От Егора. Насос вот взял.      

– И я до него. Дверь осела. Сын письмо прислал, ища нескоро приедя. Можа, Егор помогнё подправить.      

– Ох и жадён же Егор!      

– Да... Чистый куркуль! – охотно согласилась бабушка Малаша и засеменила в сторону пёстрой калитки, которую Егор забыл прикрыть.

Дурман благовоний и плавленого воска танцевал на газовых платочках пожилых и юных женщин, словно благословляя, опускал ладони на головы мужчин, который почему-то редко попадаются в храме. Воскресная литургия подходила к середине. Прихожане уже истомились стоять и давно перестали слушать, что там читает дьякон нараспев. Кто-то разглядывал фрески, кто-то дремал, изредка приоткрывая глаза, дабы удостовериться, что причастие ещё нескоро. Наконец-то хор запел “Иже Херувимы..” – самое святое место Божественной литургии, когда из алтаря выносят хлеб и вино, которые Господь сейчас превратит в Тело и Кровь христову. Неожиданно святость момента нарушил нечеловеческий крик. Все вздрогнули. Священник и дьякон побледнели, но нашли в себе силы читать молитву. Крик перешёл в животное рычание. Это происходило рядом с правым клиросом, где как раз находилась я. Вскоре я увидела, что это была пожилая женщина с глазами навыкате, в лохматой шапке. Её швыряло из стороны в сторону. На губах была пена. Меня постиг священный ужас. Я перестала слышать пение. Потом страх стал сменяться чувством …нет не сострадания, а снисходительности к бесноватой. Бесноватая же успокоилась, прямо посмотрела на меня и заявила: “Чего глядишь? Во мне кричит, а в тебе молчит.”…