 |
Записки о языке
Статья
Отечественной науке лингвистике, её бесстрашным труженикам, несущим благо русскому языку и его прошлому сие разыскание
16+ Купить в журнале за август-сентябрь 2016 (doc, pdf): 
Оглавление 1. Предисловие 2. Хвостики, стебельки, тычинки 3. Чем говорят иностранцы и какие фамилии носят Хвостики, стебельки, тычинки
В зависимости от интонации матерное слово автомеханика Сидорова может означать до сотни различных деталей, соединений, чертежей и приспособлений.
Мат – как хвост у мультяшного осла, не торчит, вроде и нет его.[5] Но это только последние лет триста мат стал выделяться на фоне прочей лексики, как явление оскорбительное и непечатное. А были времена, когда четыре словца[6] с начальными Х–Е–П–Б (шифруемые вопросами: Что–Что/делать–Куда–Кого), вовсе не считались вульгарными,[7] и употреблялись в обиходной речи. Вот что начертано на старинной новгородской бересте, найденной археологами в 2005 году: …пеи *изда и секыль.[8] В тексте разумеется, что сваха Милуша (Милоушъ) желает быть свадьбе для девушки, прозванной Большая Коса (коси вѣликее) и для жениха Сновида (СNовид). Упоминание же о «влагалище и клиторе» в форме слов пеи пнзда и сѣкыль,[9] скорее, говорит о требовании к невесте быть готовой и желанной – «поёт *изда и секыль».[10]
И если в стародавние времена набор из четырёх ярких слов был обычной практикой и всякий мог открыто писа́ть их в своих депешах, то сегодня подобное языковое меню уже нежелательно, по крайней мере, в публичных СМИ, литературе и открытых выступлениях.
Прежде чем рассматривать терминологию непосредственно на предмет её матерной компоненты, надо условиться о критериях – что можно считать матом, а что считать матом нельзя. Здесь нам повезло, – все мы и говорим, и пишем по-русски. А это значит, многие рассматриваемые здесь идеи и смыслы будут поняты запросто и с полуслова. Поскольку не только сама лингвистика, но также ежедневная и еженощная практика русского матоговорения свидетельствуют и свою историчность, и свою родовую подлинность, нетрудно будет выработать и критерий, отвечающий такому понятию, как настоящая или мнимая матерная лексика. Настоящая, по нашему мнению, должна отвечать следующим требованиям:
Поскольку перечисленные пункты наиболее точно отвечают понятию настоящий мат, мы это обстоятельство и будем учитывать (подразумевать) в обнаруживаемой нами иностранной лексике, претендующей называться обсценной. С другой стороны, несоблюдение их будет свидетельствовать: либо о более позднем зарождении и развитии обсценной лексики в конкретном языке, либо, что более точно, об относительной его молодости.[12] Что, в свою очередь, поможет более точно датировать возраст рассматриваемого языка, а стало быть, и как таковой конкретной материнской культуры.
С одной стороны, существующее представление авторитетного большинства специалистов о происхождении мата именно на русской почве, не оставляет шансов гипотезе об иностранном её происхождении. С другой – неожиданно выясняется, что русская бранная лексика по факту прописана в целом ряде евро-азиатских словарей и говоров, в том числе древних и античных, но при этом остаётся, как мы уже подчёркивали, неохваченной, да и вообще незамеченной учёными-компаративистами. Чем можно объяснить такое явление? Ведь давно уже выяснено, что так называемых семантико-фонетических параллелей в иностранных языках, что говорится, пруд пруди. Притом речь идёт только о тех, которые не обнаруживаются специалистами языка или, как мы это справедливо называем, умалчиваются.
Скажем, шведское употребительное Jobba (ёбба – работать) только в окружении русского глагола *бать приобретает переносное въ*бывать, *башить – много работать, вкалывать. Понятно, что исходным в обоих вариантах было корневое русское *б. То же самое находим в английском собрате: job (джоб – работа). Причём английские этимологи про английское job пишут: «слово неизвестного происхождения» (!)[13] Так сложно сравнить со шведским jobba и далее русским *бать? Ведь не случайно компаративистами был выведен общеславянский глагол jebati/jebti в двух значениях: бить (*бать) и обманывать (на*бывать). Отсюда и искомое производное въ*бывать, т. е. работать, много трудиться.
Если в Таиланде вы услышите, скажем, เย็ด (йет), можете не сомневаться, что оно обозначает именно то, о чем вы сейчас и подумали – *б, *бать. А услышав, например, ดวย (кхуай, хуэй), не думайте, что оно лишь напоминает вам русское слово из трёх букв. Оно им и является. А вот как убедительно звучит в этой жаркой и горячей во всех смыслах стране такие выражения, как маленький *ух и большой *уй: ХУЭЙ ЛЕК и ХУЭЙ ЯЙ. Ну, чем не родственники? Самое же страшное ругательство у подданных Таиланда: йет мээ – *б твою мать. Страшнее не придумать. Правда ведь, звучит вполне себе по-русски?
Нам известно немалое множество аналогичных примеров, прописанных в евро-азиатском ареале обитания (не фиксируемых лингвистами), близких или родственных русскому матерному слову. Но поражает даже не это, а молчание, которым окружено само это массовое явление. И если всё так, то какой тогда смысл языковедам настаивать на античностях и древностях западноевропейских культур, начисто прописанных в отечественных учебниках истории лишь к середине 18 века? Неужели можно поверить, что та же европейская или даже египетская древность обходились в своей нелёгкой жизни без пошлых словечек, и что у русских они появились в силу их темноты и убожества?[14]
Приведём отрывок из другой новгородской летописи под №35, раскопанной в 1950-х годах, в которой значится не менее откровенное:[15]
В современном звучании текст сообщает: «Яков, брат, *би лёжа». Здесь мы видим всё то же свободное изложение недопустимого для нас обсценного смысла. Но почему так? Почему наши предки, не имея ещё, как уверяют лингвисты, ни национально-литературного, ни единого для всех письменного языка, так вольно переносили на «бумагу» просторечную лексику? Несомненно, устная, свободная речь всегда несёт в себе больше вольностей, чем любая нормализованная. А учитывая, что подавляющая часть русских и европейских летописей была уничтожена, переписана или подделана европейскими реформаторами 17–18 вв. можно не сомневаться, что никакой проблемы употребления нецензурщины до указанного периода на Руси не существовало. Скорее всего, было другое – тон и уместность употребления. Ведь и нынешняя европейская элита, несмотря на отсутствие у них запретов на мат, не употребляет же его направо и налево. Или употребляет? О вставляемом через каждое слово FUCK! (*бать), как о недоразумении, на которое подсело современное западное общество, мы расскажем чуть позже. Заметим только, что однокоренным для FUCK признан почему-то средн.-англ. FIRK – сильно нажимать, бить – и WORK – работа, работать.[16] – что является лишним доказательством уместности прямого сравнения нами JOB (англ.), JOBBA (шв.) – работа, работать – и русского *бать и славянского jebati/jebti в значении: бить.
Возникает вопрос: «Когда и почему четыре, по сути, бытовых слова, стали для россиян постыдными и запретными?[17]
Остатки русского мата (не говоря о прочих вульгаризмах), осевшие в десятках неславянских языков, значатся в справочниках и лексиконах таких сравнительно древних культур,[18] как: английская, сиамская, немецкая, испанская, эстонская, шведская, монгольская, финская, датская, норвежская, венгерская, албанская, литовская, французская, латинская, индийская, итальянская и др., не считая турецкую и вообще ареал тюркоговорящих народностей по всей Евразии.[19] Притом, числятся там не как заимствования из русского мата (об этом зарубежными языковедами даже не упоминается), а на правах собственных исконных слов и образований. Но как такое может быть, если исконность уже закреплена языковедами за русским словообразованием? По крайней мере, в мировом языковедении пока ещё не существует сколь-нибудь серьёзных работ, опровергающих мысль о влиянии русского мата на иностранную лексику, в том числе на бытовую и культурную. Но почему так?
Если мат пошёл из Руси, из русского диалекта и просторечья, то что же он делает в лексиконах тех же западноевропейцев? Как он туда попал? К тому же, кроме четырёх основных непристойностей, каким-то чудом прописавшихся в корпусе нормативных иностранных словарей, в ещё большем количестве в них прописаны и другие русские бранные словечки, принявшие в них облик безобидных и общеупотребительных смыслов. Скажем, общее для Западной Европы blud [20] – это попросту старинное, имевшее свободное обращение в России ещё и в 18 веке блядь, блуд (стар. блядити, блясти) означавшее: блудить, обманывать, пустословить, прелюбодействовать, грешить, придерживаться направления.[21] Или знакомое нам греко-латинское фаллос – это банальное русское палка (переход ФАЛ-ПАЛ). А поскольку столь откровенные толкования как бы не отвечают требованиям научного метода, то никакой ссылки на греч. фаллос (phallos) в этимологических статьях вы не найдёте. Нет слова – нет проблемы.[22]
Сфера мата – это обязательно ситуация историческая. Только оттуда, из глубины прошлого и можно надеяться найти подлинник свидетельства о рождении. Или не найти, как это и происходит в случаях с подавляющим большинством языков Западной Европы. А складывающаяся веками традиция устного употребления самых дорогих и, в то же время, самых непристойных слов – это и есть лучшее свидетельство подлинной, а не выдуманной культуры, в силу своей незрелости и завистливости способной лишь подтягивать к себе чужое и уже согретое кем-то одеяло. Но сфера мата также и сфера сердечная, интимная, близкая семейственной и межполовой реальности, альфа и омега существования всего живого – от образования грибной плесени и до зачатия Сына Божьего.
И вот, историческая наука хочет рассказать нам о матерщинниках Древней Греции и сквернословах Древнего Рима. Да, очень трогательная тема, очень стыдливая! Вероятно, об этом можно судить по тем скудным находкам, которые историческая наука сумела-таки донести до легковерного обывателя, которому на поверку хоть в лоб, хоть по лбу. Уж где-где, а в этих-то античных культурах (мы, обыватели, уверены) мат обязательно был увязан со сферой плотской, прикасающейся своей интимной частью к животу человечества! Но что же мы видим на самом деле? Не тут-то было. Если в отношении возникновения русского мата лингвистика определила ему в предки самых обыденных и безобидных родителей, типа хвоя (huj), бить (jebti), писать (pisьda), блуд (bliad′), то, надо признать, все они давно уже перестали быть таковыми, табуировались, и более тысячелетия принадлежат миру сакральному, личностному, продолжению рода, отношению между мужским началом и женским.[23] Поэтому-то мат многих западноевропейских народов сегодня – это для нас детский лепет. Даже самый отборный, типа громкого на всю Англию с Америкой «Fuck you!». Все равно, что по-русски «Иди в попу, редиска!»
Такое ощущение, что живую языковую память жителей Старого Света в какой-то момент истории отключили, что-то там почистили в головах, а потом, спустя много лет, вновь загрузили, притом загрузили с чистого листа. Поверить, например, что за прошедшие тысячелетия древнелатинское или древнегреческое определение мужского органа (pénis, dick, member, ΜΈΛΟΣ…) до сих пор сохранило своё нейтрально-безобидно-размягчённое значение, так и не отойдя в сферу сугубо половую, просто невозможно. Иначе придётся признать, что вся эта западноевропейская беззубая «матерщинщина» если когда-то и принадлежала (как это до сих пор в русском языке) сугубо постельной сфере, то на каком-то этапе истории вдруг превратилась в лексику повседневного дня, вполне себе пристойную, по неведомой причине выпрыгнувшую из развратной европейской постели прямо на страницы рыцарских романов и салонной сплетни. Однако так не бывает. Ну, как если бы житель Ленинграда вдруг стал бы через слово открыто крыть матом, дома, на работе, не боясь при этом прослыть похабником. При этом русское *уй обозначало бы не мужской инструмент насилия и зачатия в его боеготовности, а палочку-тычинку, с которой рождается всякий античный или современный мальчик. Помните, как у Лимонова сельчанки разговаривают: «Послушай, родненькая, объясни ты мне, пожалуйста, ну а что же такое пенис? – Ну как тебе, милочка, объяснить? Понимаешь, ну, это как *уй, только помяхчее».[24] Исторический вывод здесь напрашивается сам собой, и он не в пользу надуманно-подмякших древностей Европы.[25]
Вот, например, какие цитаты ходят в Рунете:
«На Руси обладающий матерью рода становился хозяином рода. Поэтому древнее значение выражения job tvoju mat' необходимо было понимать как; «я теперь ваш отец» или «я теперь – хозяин всего, что вам принадлежало».[26]
Д. К. Зеленин: «Так называемая матерная русская брань равносильна, собственно, бранным выражениям: молокосос, щенок и т. н., подчеркивающим юность и неопытность объекта брани. Ругающийся выставляет здесь себя как бы отцом того, кого он бранит, неприличная формула матерной ругани означает собственно: «Я твой отец!», точнее, я мог быть твоим отцом!». Не случайно древнеиндийское jabh (jabhati-te) ассоциируется именно с этим словом». Везде наши побывали.
Доктор наук Валерий Мокиенко:[27] «Основные три кита русского мата этимологически расшифровываются достаточно прилично: праславянское *jebti первоначально значило бить, ударять, huj (родственный слову хвоя) – игла хвойного дерева, нечто колкое, pisьda – мочеиспускательный орган».
Хочется спросить Валерия Михайловича: а что, в других, неславянских языках эта обсценная троица никак себя не проявляет? Что за молчаливое проклятье возложено на параллели в иностранных языках из русской матерной лексики? И почему, когда какой-нибудь специалист наконец разродится написать очередной «Словарь мата», по примеру Мокиенко или Плуцера, даже не упоминает о проникновении русской брани во многие языки, притом считающиеся древними? Стесняется, что ли?
«Нехорошая лексика – исконно родная, славянская, связанная тысячами нитей с общенациональным лексическим богатством всех славянских языков, поэтому негоже лингвистам отворачиваться от неё. Писателям же можно ею пользоваться, когда без неё теряется содержательность и образность произведения».
«Я думаю, что так называемые матерные слова поначалу-то были словами не ругательными, а сакральными, священными,[28] поскольку органы наши, гениталии мужчин и женщин, – они же воспроизводят бытие будущих поколений. И пра-пра-прачеловек не мог не испытывать восторга и ужаса перед воспроизводительной родовой деятельностью своей. По важности выполняемых функций половые органы – это number one.[29] Я даже считаю, что их деятельность важнее деятельности мозга».
Ю. Шингарева: «И это остаётся загадкой, – почему слова сакральные, священные, имевшие несомненное отношение к фаллическому культу и культу Матери земли, стали словами запрещёнными, презираемыми и, тем не менее, употребляемыми».
Здесь тоже прокомментируем: потому, что мат воспрещала Церковь, переводя его тем самым из священного слога в непристойный и запретный. Который, однако, не стал от этого чужим для самого клира, вкусу которого к матерным изыскам мог бы позавидовать и церковный сторож Василий, отпугивающий им припозднившихся или заблудших прихожан.[30]
Юз Алешковский, видимо, прав. Действительно, лексика, означающая гениталии, в эпоху язычества была сакральной. Знаменитый славянский бог Святовит (Збручский идол) был выполнен в виде огромного фаллообразного монумента. С переходом же к христианству святыни язычества были уничтожены, знаковые системы резко поменялись, и фаллоозначающая лексика оказалась табуированной, неприличной.
Об этом же с сарказмом написал В. Розанов: «У христиан всё «неприличное», – и по мере того, как «неприличие» увеличивается – уходит «в грех», в «дурное», в «скверну», «гадкое»: так что уже само собою и без комментарий,[31] указаний и доказательств, без теории, сфера половой жизни и половых органов – этот отдел мировой застенчивости, мировой скрываемости, – пали в преисподнюю «исчадия сатанизма», «дьявольщины», в основе же – «ужасной, невыносимой мерзости», «мировой воли».
«Мат есть публичное оскорбление сакральных запретов», добавляет А. Королев, «Оскорбление сакрального» // Лит. газ., 2001, №15, с. 12.
Аргументы и факты, 2001: «Что плохого в этих словах? Я много думал о том, что культура, христианская культура разделила человека на верх и низ». И далее маститый автор говорит, что табуирование мата, названий гениталий является лишь проявлением искусственной, ничем не оправданной, стыдливости».[32]
Г. Ковалёв: «Когда это весело и лихо, то дай бог. Лёгкая матерщинка даёт тексту лихость. А когда это тянут уныло и по обязанности, то – нет. «Фекализм» мне не близок. Хотя я враг всякой цензуры, но есть слова, которые не смотрятся на бумаге. Они на заборе смотрятся. Особенно без нужды. Но когда изображаешь ханыгу, он должен говорить так, как он говорит, – изображение через мат».
Да и известный филолог Ю. Лотман писал о мате в своих «Не-мемуарах», исходя из своего военного опыта: «Замысловатый, отборный мат – одно из важнейших средств, помогающих адаптироваться в сверхсложных условиях. Он имеет бесспорные признаки художественного творчества и вносит в быт игровой элемент, который психологически чрезвычайно облегчает переживание сверхтяжёлых обстоятельств».
Л. Улицкая вторит в «Новом мире», 1999: «Употребление так называемой ненормативной лексики, по моему мнению, полностью оправдывается, когда в этом есть художественная необходимость. Что же касается моей собственной работы, я не обладаю достаточной мерой артистизма, чтобы заставить работать на себя эту тираничную, опасную, исключительно богатую область языка. Но я хочу оставить за собой право распоряжаться собственной речью. Матерная брань звучит по-разному: то омерзительно и грязно, то – остро, талантливо, смешно. И мы всегда чувствуем эти нюансы».
Противник мата Г. Чеурин выявлял (благодаря воде, которая обладает памятью) отрицательное влияние мата. Учёные мужи от души обматерили по очереди экспериментальную воду и полили ею семена пшеницы. Вода была разная. Первая это та, которую учёные мужи обматерили по-чёрному. Вторая обругана на бытовом уровне. Третий вид – святая вода. Итог: из тех зерен, которые были политы водой с агрессивным матом, взошли только 48%, из тех, что бытовым – 53%, а семена, политые святой водой, проросли на 93%. Результат налицо.[33] «Употреблять на Руси матерные слова можно было лишь 16 дней в году, а потом они были под строжайшим запретом, – объясняет Геннадий Чеурин. – И когда в наше время мужчины без надобности произносят эти сакральные слова, то это неминуемо ведет к реальной импотенции. А если матерится женщина – она медленно превращается в мужчину». «Мат полезен в экстремальных ситуациях. Его, как последний патрон, надо беречь, например, для военных действий. К тому же на войне при помощи мата значительно ускоряется передача информации», считает Геннадий Чеурин.
«Мат священен. Но не там, где юные разгильдяи с пивом и подержанными девчонками. Это оскорбление. С матом погибали наши отцы и братья в Великую войну. Матом с успехом пользуются все, кто им владеет. В том числе, служители и руководители церкви. Как только духовные отцы прекратят это дело, можно смело объявлять православную церковь нерусской. Другое дело – как, в каком контексте священник его употребляет. Всегда ли это к месту и точно?»[34]
Б. Успенский: «Матерщина имела отчётливо выраженную культовую функцию в славянском язычестве и широко представлена в разного рода обрядах явно языческого происхождения – свадебных, сельскохозяйственных и т. п. То есть в обрядах, так или иначе связанных с плодородием, матерщина является необходимым компонентом обрядов такого рода и носит безусловно ритуальный характер».
И всё же: «Русский мат – СВЯЩЕНЕН. Неуместное его употребление – это оскорбление. Вот утверждают, дескать, на войне ребята бросались в атаку, выкрикивали: «За Родину! За Сталина!». Но во время бега невозможно произнести этой фразы – дыхания не хватит. Бежит мальчик семнадцатилетний и знает, что погибнет. После каждой такой атаки во взводе погибала половина. И они выкрикивали мат. Они спасались этим, чтобы не сойти с ума. Есть мат, который священен. (Лит. газета, 2004).
И ещё: «Матерная брань коренится не в презрении к матерям, а в уважении: при первоначальном, сознательном его употреблении, несомненно имелось в виду, что человек сильнее, чем личную обиду, почувствует обиду, нанесённую его матери». Понятно, что при таком значении глагол jebati/jebti постепенно стал переходить в разряд ругательных и потому в дальнейшем неуклонно начал табуироваться, особенно в восточнославянских языках».
Не успели поговорить о матерных фамилиях? Ничего, сделаем это в следующей главе!
[5] Слово мат идёт от слав. мать, образует глагол материться, выражение посылать к матери и т. д.
[6] Не считая «сука», «*идарас», «сикль-клитор»
[7] Обсценные слова в статье маркируются нами отточием в виде снежинки в верхнем регистре в начале каждого такого слова: *уй, *изда, *бать, *лядь и производные от них, а так же выделяются курсивом. Ну, и греческое письмо, как обычно, мы приводим заглавными буквами – дабы снять порог таинственности и нечитаемости.
[8] Грамота №955 – это письмо некой свахи к знатной женщине Марёне – жене боярина, хоть и датировано (с оглядкой на историю) ошибочно 12 веком (Янин-Зализняк), но ясно показывает, что даже во времена раннего христианства подобная лексика на Руси ещё не считалась обсценной: здесь *изда и секль – это влагалище и клитор.
[9] Берестяное пеи, здесь, идет либо от пеить-певъкъ – петь, птица, либо, что вероятнее, от пиа – полоскать, мыть.
[10] Сикель или сѣкыль, ст.-слав. – непарный половой орган у самок млекопитающих, имеющий функцию одной из их главных эрогенных зон. Табуированное название клитора, либо женского полового органа вообще. Вероятно, идет от сикава, сикать, саки, т. е. писать, мочиться, а так же, сиклётки – девушки-баловницы и сикеле́ться – заниматься лейсбийской любовью. Обращение сикава (к женщине) раньше на Руси подразумевало понятие блядь. В узбекском сохранилось sikiy, sikilmok – *бал, *бать, в турецком sikmek – то же самое. Из этого же ряда и более позднее западноевропейское sex.
[11] Существует множество различных церковных циркуляров и указов иерархов, направленных против мата, начиная уже с самых ранних времён христианства на Руси (13–14 вв. по НХ). Окончательно статус «нецензурного» он приобрёл в 18 веке во время жёсткого отделения литературной лексики от разговорного языка.
[12] Речь идет об уточнении сравнительного возраста того или иного языка, например, славянских и западноевропейских.
[13] http://www.etymonline.com/index.php?term=job
[14]Невеста на Руси уподоблялась земле, понимаемой как женский организм: «Батюшка Покров, земелечку покрой снежком, а меня молоду женишком». Понимание земли как женского организма находит отражение в одной из «заветных сказок» А. Н. Афанасьева, где проводится сопоставление земли с женским телом: титьки – сионские горы, пуп – пуп земной, vulva – ад кромешный». А в народных русских языках – финно-угорских – слово МА (корневое в МАМА и МАТЬ) и означало землю: maa (водск., фин., ижорск., эст.), mō (ливск.), mua (карельск., чудск.), ma (вепсск.), münö (марийск.), mu (удмуртск., коми), mŏw (ханты), mā (манси), mou (нганасанск.) – земля.
[15] Здесь старорусская «н» – это современная русская «и», а «N» – как наша «н». А в конце письма, как бы вне контекста добавлено: «ебехота», вероятно, в значении похотливый.[15] Содержание остальных берестяных грамот с обсценным оттеком: «Задница *бёт задницу, задрав одежду» (Грамота 13 в. №330, Новгород); «…назовало еси сьтроу ко(у)ровою и доцере блядею…» (Грамота 13 в. №531 Новгород).
[16] Анг. WORK, в свою очередь, связан с русс. ВАРГАНИТЬ и с финно-угорским УРКА – раб, крепостной. Например, ori, orja в эст., фин., кар., ижор., вод., вепсск. – раб, крепостной; uŕe, uŕä, var в удмурт., ver в коми. – раб, прислуга; virk в эст. – трудолюбивый.
[17] Несомненно, кроме известных четырёх, в нашем языке есть еще, по крайней мере, три матерных слова, менее распространенные: муде (яички), манда (женские гениталии) и елда (мужские гениталии). Так сказать, про запас, мало ли что. Кстати, считается, что manda «является безо всяких сомнений заимствованием из польского meda, menda». Однако в русском языке независимо от польского слова есть еще mude – половой орган (чаще мужской). Лингвисты не проводят сравнений с народными языками, широко использовавшимися на Руси – татарскими и финно-угорскими. Сравни: muna в эст., фин., вепсск., ливск., водск., ижорск., карельск., muno в марийск., mona в эрз., мокш., энецк., mǝnu в нганасанск., mony в венг.) – яйцо, яичко, пенис; munn в эст. – мужской половой член; muu в эст. – другой, разный; muud(ma) – эст.), muuttaa в фин. – менять, меняться – т. е. мутировать. Отсюда уже modify в англ. – менять, поменять; muto, immuto, inmuto в латыни – менять; mutare в ит. – менять. Отсюда же и МОДА. При этом западные этимологи МОДУ не в состоянии связать с МУТАЦИЯМИ, переменами, изменениями, латинским MUTO – менять. Для МОДЫ изобрели связь с гипотетическим «Пра-И.-Е.» корнем: *med- «измерять, ограничивать, рассматривать, советовать, принимать соответствующие меры» http://www.etymonline.com/index.php?term=mode
[18] Термин «сравнительно (более) древние культуры» подразумевает сопоставление с датировками культурных событий Руси.
[19] Любопытно, что в тюркских языках на территории теперь уже бывшего СССР присутствует-таки настоящий мат, такой же по наполнению, как и в русском языке: казахский, узбекский, киргизский, татарский, азербайджанский, башкирский, туркменский, каракалпакский и др.
[20] Blood, Blut, blod, bloed и проч. – кровь, кровопролитие, порода, род, убийство. Так сначала называли женщин течных: «Смотри, вон течная сучка стоит!».
[21] До 18 века слово блядь в литературе употреблялось свободно, а блудити обозначало – обманывать (надувать), пустословить, прелюбодействовать. Учитывая, что в современном английском существует bladder (пузырь, пустомеля), а во французском, например, bla-bla-bla (пустая болтовня) и т. д., лингвисты, подменяя приоритеты в угоду истории, вывели из древ.-русс. блудити пра-индоевропейское bhla (дуть). И это – притом что в русской семантике слово блудити вмещает в себе все отдельно взятые иностранные значения: надувать, пустословить, болтать, развратничать. Любопытно, что в английском есть и слегка изменённое от русс. блуд в форме slut (шлюха, сука, потаскуха), т. е. slut-блуд (переход S-Б), которое в то же самое время отвечает и русскому шлюха (от шляться), т. е. slut-шлюх (переход S-Ш).
[22] Любопытно, что как раз древ.-греч. phallos (фаллос) наиболее точно отвечало русскому *уй, т. к. подразумевало не просто мужской половой орган (пенис), а таковой именно в его детородно-активной фазе.
[23] В лингвистике существуют и другие версии происхождения слова *уй: от инд.-европ. *kes-/kos-/ks– (1908, Педерсон); и от инд-европ. *hau-, где в качестве родственника выдвигается латинское cauda – хвост (Мерлинген, 1955). Лингвисты никогда не поддерживали тюркско-монгольские этимологии, что само по себе странно, если знать о долгом пребывании на Руси монголов. Отдав (на бумаге) практически всю русскую лексику в хронологическую зависимость так называемых античных и раннесредневековых культур, отечественные и европейские лингвисты 19–20 вв. проявили снисхождение только к матерной лексике, заявив, что она всегда была исконно русской.
[24] Раскин, 315.
[25] Этимологи попросту монополизировали толкование слова пенис, смешав в одно различные по своему происхождению «древнегреческие» πέος и φάλλος.
[27] Мокиенко, Валерий Михайлович (род. 1940) – советский и российский лингвист, профессор кафедры славянской филологии СПбГУ и профессор Института славистики Эрнст-Моритц-Арндт-Университета г. Грайфсвальд (Германия), основатель Петербургской фразеологической школы, автор многочисленных лингвистических монографий и словарей, автор «Словаря русской бранной лексики (матизмы, обсценизмы, эвфемизмы с историко-этимологическими комментариями), А-А – ЯЯ» (Berlin: DieterLENZVerLag, 1995). С другой стороны, мимо внимания уважаемого ученого (как организатора и участника научного проекта «Лексикографическое описание библеизмов в русском языке») каким-то образом прошла, например, сугубо славянская лексика, изначально содержащаяся в библейских книгах, в том числе, в текстах так называемого Ветхого канона.
[28] Родственным для нашего *УЙ однозначно является и эст. (зап.-чудск.) HII, HIIU, HIIE [ХИЙ, ХИЙУ, ХИЙЕ] – прилагательное, означающее не просто «великий» (или «высокий», как англ. HIGH=ХАЙ), но «сакральный, священный», что нашло отражение и в многочисленных топонимах, таких как HIIUMAA=ХИЮ-МА – Великая земля, Сакральная, священная земля, HIIEMETS – ХИЕ-МЕЦ – Сакральный лес; КИЕВ – Великий, священный город.
[29] Т. е. № 1.
[30] В Свитке Иерусалимском (апокриф) Господь говорит: «Приказываю вам не божиться и не произно́сити всуе имене Моего и не испускати из уст ваших скверных, хульных и матерных слов. Сколь есть тяжек сей грех, што я простить его не могу, потому что не одну родную мать поносишь, – поносишь ты мать родную, Мать Богородицу, мать сыру землю».
[31] Так у В. Розанова.
[32] Из того же поля ханжества и псевдо-христианской морали: в 2011 году, спустя ровно 10 лет после этой публикации в АиФ, при реставрации фронтона Большого театра, стоявшему на нём обнажённым Аполлону… приделали гигантский фиговый лист, табуируя уже не только слово, но и его изображение. Осталось только изъять и перепечатать все 100-рублёвые банкноты с переделанным Аполлоном.
[33] Учёные из Килского университета при изучении реакции мозга на нецензурную брань выяснили, что она помогает уменьшать боль и увеличивает способность её преодолевать. В ходе эксперимента испытуемые опускали руки в ледяную воду и произносили в это время ругательства по своему выбору. Другой группе было запрещено браниться, но разрешалось произносить нейтральные слова. Первые смогли удержать руки в ледяной воде в среднем 2 минуты, вторые – лишь 75 секунд. Вывод исследователей: нецензурная брань, возможно, оказывает успокаивающий эффект.
[34] Подстреленный Александром Невзоровым Епископ Филарет (Гусев) на матерной лексике.
Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август-сентябрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:
Оглавление 1. Предисловие 2. Хвостики, стебельки, тычинки 3. Чем говорят иностранцы и какие фамилии носят |
 Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсы Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:
Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов 
 |
|||||||||||
| Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|
|||||||||||
