Чуть выше облаков, чуть ниже пояса

Отечественной науке лингвистике,

её бесстрашным труженикам,

несущим благо русскому языку и его

прошлому сие разыскание

 

Купить в журнале за август-сентябрь 2016 (doc, pdf):

 

Фёдора Михайловича понять можно, нравственную непорочность, которой исстари славились нравы на Руси, не могло испортить никакое внешнее сквернословие. Несмотря на очевидную связь между противоречивыми понятиями «разврат» и «непорочность», русский мат не развращает, но чудным образом делает человека целомудреннее. Парадокс или очередное сомнительное высказывание Достоевского? Но ведь и спустя десятилетия, уже явный наш недруг Гитлер не без удивления констатирует, читая секретный доклад: «из десяти русских девушек в 18 лет девять оказались девственными». Тогда откуда у наших современников устойчиво мнение о вреде обсценной лексики?^[1] Почему, например, Госдума принимает законодательное решение о запрете мата в СМИ, допуская его замену запикиваниями или отточиями, но при этом не запрещает брань на иностранных языках?^[2]

Мы не сторонимся и не защищаем мат. Отменить его повсеместное употребление можно только сменой общества или уничтожением его памяти. Мат – такое же культурное приобретение, как и всякое прикладное творчество. Но его значение глубже, ибо исторически проникает внутрь устной памяти народа. И это хорошо видно на приводимых ниже образцах, например, из русских берестяных грамот, в которых употребление мата нашими древними предками было делом нехитрым и естественным. И здесь возникает первый вопрос: правомерно ли в наше время матоупотребление, как говорится, в свободном доступе? Так ли уж правы депутаты, поставившие заслон его проникновению в СМИ? А если правы, то чем вызвана обеспокоенность парламентариев необходимостью содержать в гигиене наши нежные уши? Чем же особенным отличается русское матоговорение, скажем, от европейского, и почему только ему уделяется столько внимания?

Небольшое примечание. Публикация материала на столь пикантную тему неслучайна. В научно-исследовательском плане она не отличается от подобных ей материалов, посвящённых этимологии или истории языка, разве что стилистически, и посвящена в своей основе разысканиям русско-иностранных параллелей по маске-триаде: графика-фонетика-семантика, разбору значений бранных слов в двух и более языках для каждого случая, толкованию отдельных трудных случаев и т. д. Делается попытка философско-исторического обобщения явления, в целом называемого нами феноменом «русско-иностранных параллелей», а также оценки роли в решении проблематики российской лингвистической школы. Отбор проблемной лексики производится методом сплошного вычитывания русско-иностранных словарей и сравнительно-сопоставительного анализа по указанной маске-триаде. Выводы и заключения строятся на статистической частотности, здравом смысле и логике. Также для контраста приводятся отдельные иллюстрации так называемых научных лингвистических этимологий, на наш взгляд, не только ошибочных, но и весьма вредных в познавательном и культурологическом плане.

Побудительной причиной к написанию материала послужили три существенных фактора. Первый – это бремя накопленного за годы обширного, но разрозненного материала, так или иначе затрагивающего матерную лексику в русском, российских и иностранных языках, требовавшего своего разрешения.

Второй фактор – констатация глубокого равнодушия к проблеме со стороны представителей отечественного языкознания, осложнённого полным отсутствием или недоступностью материала подобного толка. Речь, конечно, не об издании словарей филологами с так полюбившимся им толкованием матерной лексики на потребу иностранцам, посещающим Россию. Проблема ментального ступора иностранца от услышанного им ненормированного слова – надуманная. Речь, повторим, идёт о поиске русского матерного корня в недрах иностранного словаря, о проникновении и взаимопроникновении бранной лексики из одного языка в другой.

И третий, важный фактор – потребность представить интересующимся сторонам новый взгляд на прошлое русского матерного слова, а, значит, и русского языка в его историческом и региональном разрезе. Что даст импульс для поиска следа восточного соседа в лексиконах различных нерусских языков, следа вполне предметного и, как выясняется, массового, замаскированного там в форме нейтрального, обиходного или непристойного слова. Практика изучения и общения на языках разных групп и работы со словарями, помноженная на неумолимую статистику, безошибочно подсказывают – этот аспект можно адресовать практически ко всем языкам евразийского континента. Естественно, мы не претендуем на полноту освещения проблематики, как и на докучливо-учёный стиль повествования.

Активными теоретическими исследованиями русской обсценной лексики в XX веке занимались в основном зарубежные исследователи. В конце 1970-х гг. на Западе был опубликован сразу ряд статей и монографий на эту тему. С началом перестройки несколько лексикографических справочников было выпущено в США – их характеризовала уже практическая направленность, стремление «пополнить лексический багаж» студентов-русистов, обучающихся на стандартных литературных русских текстах, облегчить для них живое общение с русскими.

Известно, что начало российским исследованиям в этой сфере положили работы Б. А. Успенского и В. Быкова, которые также вышли за рубежом. Структурному анализу обсценных высказываний посвящена статья Ю. И. Левина «Об обсценных выражениях русского языка», впервые опубликованная за рубежом в 1986 г. и вошедшая в российский том избранных сочинений учёного (1998). Одним из первых исследователей русского мата является Т. В. Ахметова, которая в шестидесятые годы защитила по этой теме кандидатскую диссертацию, которая сразу же после защиты была отправлена в спецхранилище Библиотеки имени Ленина и выдавалась только по специальному разрешению. В семидесятые годы она по этой же теме защитила докторскую диссертацию. А в 1996 году выпустила книгу. В 1998 российские исследователи А. Баранов и Д. Добровольский выпустили словарь «Русская заветная идиоматика».

Только в 1997 году в России появляется научная монография по проблемам сквернословия доктора филологических наук профессора В. Жельвиса «Поле брани. Сквернословие как социальная проблема». В 2003 году вышла книга В. Михайлина «Русский мат как мужской обсценный код: проблема происхождения и эволюция статуса». Критическому анализу словарей русского мата посвящена статья А. Плуцера-Сарно «Матерный словарь как феномен русской культуры», в которой приводится библиография лексикографических источников за период с 1970 по 1996 годы. В 2001–2005 годах Плуцер-Сарно издаёт первый («Лексические и фразеологические значения слова *уй») и второй («Опыт построения справочно-библиографической базы данных лексических и фразеологических значений слова «*изда») тома 12-томного «Словаря русского мата», который он составляет в течение 25 лет. Исследователь русского народного творчества А. Афанасьев собрал матерные образцы русского фольклора и опубликовал в книге «Русские заветные сказки».

Действенный характер ругательств – прежде всего обсценных – связан с тем, что само их употребление представляет собой нарушение табу (и тем самым уже некоторое действие), как сложившегося исторически (о брани как магическом действии), так и современного социального.

Авторы словарей мата больше озабочены тем, чтобы иностранцы могли понимать русские матерные обороты. Для того и пишут. Особые трудности, своего рода «культурный шок» испыты­вает и всё увеличивающаяся масса студентов, учёных, полити­ков, предпринимателей и других зарубежных гостей. Попадая в Россию, слыша «ядрёное русское слово» буквально на каждом шагу, они не могут получить его квалифицированной расшифровки даже у своих русских друзей. Чаще всего им лишь говорят, что употреблять эти грязные слова нельзя, либо же кон­статируют их непереводимость. И действительно, буквальный перевод большинства русских ругательств, особенно «многоэтаж­ных», может породить впечатление о какой-то гипертрофирован­ной, чудовищной «сексуальной озабоченности» и извращённости русских.

В полемике с языковедами о приоритете происхождения языков мы чуть было не прошли мимо целого пласта русской матерной лексики, которая точно так же, как и лексика нема̀терная (пристойная, литературная, потребная, цензурная, нормативная), оставила свой яркий завоевательский след в умах и словарях «древних» азиатов и европейцев.^[3] Каким образом это стало возможным, традиционная лингвистика сегодня не скажет, ибо в такой плоскости вопросом не занимается. Да и приводимые здесь многие свидетельства не только могут показаться диковинными для читателя неискушённого, но и спорными для самих специалистов языка. Иначе и не может быть.

Материал для исследования, соответствующий заявленному масштабу, объективно существует, и мы это здесь показываем.^[4] Он упрятан в современных иностранных словарях, в том числе, нормативных. Для его глубокого исследования, для систематизации недостаёт лишь волевого участия профессионалов. Лингвист, владеющий методом, сделает и больше, и лучше, если предвзятости предпочтет откровенность и добросовестность. Надо его только дождаться. Но почему важнейший вопрос в целом о русско-иностранных параллелях за последние 150 лет так и не сдвинулся со своего места? Почему этой важнейшей проблематикой занимаются люди, не обременённые филологическими санами? Естественно, что российским языковедам отвечать на вопросы всё равно придется. И мы искренне считаем, что сделать это по-настоящему могут только люди, посвятившие без остатка жизнь родному языку, его прошлому и настоящему.

И лингвисту не стоит дуться или замыкаться, лишь услышав в свой адрес обвинение в беспомощности или ориентированности на стандарты «западнической историко-языковедческой школы». Ведь в большинстве случаев это так и есть. Хотя речь не об общеметодологическом подходе двух родственных школ, давно подпавшим единой традиции, а об идеологии, о заглядывании в рот, о круговой предвзятости. Что заметно даже по таким мелочам, как непосредственное участие некоторых из них в сходках, подобных «болотному» конца 2011 года. Но давайте рассудим. Если сотрудники жилконторы какого-нибудь Урюпинска в вопросах коммуналки должны исполнять свои профессиональные обязанности, то почему того же самого мы не можем требовать от филологического сообщества? В чём разница? Вот, опять любители предлагают непаханое поле – «русско-иностранные параллели матерной лексики». Найдётся ли кто из армии здравствующих филологов? Или, может быть, мат для русского лингвиста слишком стыдливая тема? Посмотрим.

Как мы увидим на многочисленных примерах, в языках западной Европы присутствует множество слов, основанных сугубо на русских корнях, в том числе носящих обсценный характер в понимании самими иностранцами. Речь идёт не только о заимствованиях периода 16-17 вв. – переломного в судьбе Руси-России – но также и о корнях более древних, вопреки заявлениям академика Зализняка чудом оказавшихся в лексиконе современных западноевропейцев. Надеемся, несовершенный по форме материал вполне компенсируется объёмом свежей информации.