Производственная необходимость

 

Купить в журнале за март 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 25 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Пантелей Галактионович просыпается засветло и не от петухов, будильника или чего иного; а от громоподобного, схожего с рокотом сталкивающихся каменных глыб при обвале ущелья – голодного бурления собственной утробы. Прямо скажем, Пантелей Галактионович немолод. Крепко под шестьдесят. Но его ежеутреннее триумфальное восстание из царства сна походит на рождение сверхновой и таит в себе нечто ветхозаветное. По утрам Пантелей – велик и мощен. Его любимая жена, Бажена Устиновна, тогда с лёгкостью умещается на одной его ладони, и он ласково сдувает её с десницы по направлению кухни.

– Проснулся, кашалот, – потирая сонное лицо, беззлобно ворчит она, приступая к своей нелёгкой хозяйственной доле.

Знающая привычки и нрав мужа, Бажена расторопничает. Проголодавшийся за ночь, он ненароком и без злого умысла – исходя только из природных своих потребностей – может пожрать и её.

Пантелей Галактионович же тем временем переходит к утреннему моциону. Предприятие – то ещё. Постоянно застревая головой меж этажами, скованный распираемыми бетонными стенами, с трудом выбирается на улицу. Там, в зимней кромешной стуже направляется в ближайший лесок. По дороге с сосновых верхушек сгребает снежные шапки, которые для него – едва ли роса, и растирает ими необъятное тулово. Зубы чистит выдернутой с корнем вековой елью, почитая хвойный экстракт лучшей пастой, придающей скалоподобным зубам крепости и загадочного фосфоресцирующего отлива. Щетину на лице опаляет любимой звездой из созвездия Волопаса. Кожу смягчает прохладным помазком луны. Несколько раз приседает, разминаясь для тонуса, чем вызывает небольшие тектонические сдвиги. А далее, с более не сдерживаемым аппетитом, поспешает домой.

Перед тем ужавшись для приличия, протискивается на кухню. Бажена Устиновна, с горделивой истомой прислонившись к стеночке, приготовляется наблюдать за мужниным чревоугодием. Щекочущее зрелище провоцирует в теле женщины спорадические всплески молодости. Полезно для здоровья. Будоражит.

– Что тут у нас? – исходя водопадами слюны, дежурно вопрошает проглот.

На поскрипывающем от натуги столе, занимающем едва ли не всё пространство кухни, сгрудилась разнообразная снедь.

Таз овсяной каши. Полцентнера картошки в мундирах. Полуметровая насыпь гравия. Бидон свежей ртути. Свернувшиеся бубликами электрические кабеля. Плошка белокурых сметанных душ праведников. Несколько локальных катаклизмов из будущего, обёрнутых на манер сарделек в первый тираж газеты «Искра». И – особенно любимые Пантелеем Галактионовичом – вороны.

Обрывая птичьи крылья и головы, прикусывает ими буквально всё. К примеру, сейчас макает чёрные тушки в сметану душ праведных и утрамбовывает в пасть поверх хрусткой каменной щебёнки. Жена вздрагивает, заурчав как пригретая кошка, и сильнее прижимается бёдрами к дверному косяку.

В качестве десерта Пантелей предпочитает ранние космогонические мифы, обладающие пряным, чуть сладковатым привкусом, который отлично нивелируется металлическим букетом жидкой ртути.

Бажена, переждав начальные, особенно хищные минуты супружнего завтрака и различая в его глазах первые признаки наваливающейся благостной сытости, заводит своеобычный женский разговор.

– Написал заявление на материальную помощь?

Пантелей неопределённо отрыгивает вороным пером.

– Мы едва концы с концами сводим, – не унимается она. – Только на прокорм и работаем… на твой прокорм.

– Сокращения у нас по всем цехам, какая там материалка. Сёдня, вона, очередной директор будет представляться, а это значит, что опять: оптимизация, экономия, закручивание гаек… гаек, кстати, нет?.. давненько не было.

– А вот ты напиши заявление на материалку, и будут тебе гайки в каше. Ты же не последний человек в профсоюзе, тебе не откажут.

– Мне не откажут, – согласно кивает Пантелей, стряхивая со лба капли пота, каждая с ведро. – Только вот мужики прознают, что я за их спинами мещанствую, и тогда какой из меня профсоюзный деятель, защитник их интересов?

– А ты им объясни, что тебе никак нельзя голодать. Что в их же интересах содержать тебя в относительном достатке и сытости, дабы океаны из берегов не вышли и град размером с булыжник не посыпал.

– Ага, объясни. Других забот у работяг нет. У самих дыры по карманам, да семьи гладные по домам. Злющ-щие, спичку не подноси. А тут я со своими утробными интересами. Нет, милая, презреть себя надобно. Смиренно презреть.

– Ну, презревай-презревай, – удручённо отмахивается Бажена. – Только вот… ещё целая неделя до зарплаты, а запасов на два дня. И не думай, что я буду дожидаться, пока ты опять проголодаешься. Живали-знавали. Улечу, только и видал меня

– Куда ж ты улетишь-то, лебёдушка моя?

– Куда?.. – и вправду задумывается Бажена. – Как можно дальше от того, что начнётся.

Сдвинув в сторону затрапезные объедки и приманив многозначительным кивком строптивицу, Пантелей Галактионович усаживает её к себе на колени, приникая лысеющей головой к груди.

– Как там детишки поживают?.. Что в садике?.. – спрашивает он, смежив в сытой полудрёме веки.

– А у нас тоже нововведения. Теперь я, заслуженная воспитательница с тридцатилетним стажем, получаю меньше, чем нянечки и дворники.

– Безобразие…

– А при этом требований, бумажек отчётных и прочей канцелярии навалили столько, будто я не карапузов опекаю, а космонавтов в полёт готовлю. И ладно бы для пользы дела весь этот ералаш. Так нет, опять же всё для того, чтобы можно было уличить и окончательно обобрать штрафами, заодно и себя прикрыв.

– Такое оно… новое время. Космонавтики-то наши хоть в порядке?

– Детки всегда хорошие. Какое бы ни было время. Только в них и отвожу душу. А вот родители и точно – одни голодные озлобленные, волками глядят, а другие на сытом гоноре в мехах – советами мешаются. Видать, с деньгами им и ума привалило, и есть чему поучить нищенствующую воспиталку.

– Ну, буде тебе, – отряхнув с губ потрескивающие электричеством крошки, чмокает жену Пантелей. – Выдюжим, не впервой.

– Ой, и не знаю. Я ж не за себя…

– Знаю, что не за себя.

– Собираться пора? У нас за опоздания теперь ещё и премии лишают.

– Пора…

 

К моменту выхода из подъезда до поры приручившему аппетит Пантелею Галактионовичу удавалось вновь принять человеческие габариты. Навряд ли бы кто заподозрил в крепковатом, среднего роста мужичке в заводском ватнике недавнего великана. Проводив супругу до сетчатого забора детсада, он, попыхивая папироской, бредёт на остановку. В последнее время ездит общественным транспортом. Старенькая «девятка» из-за частых ремонтов стала дорога в содержании, не говоря уже о ценах на топливо. Приходится выбирать: либо в машину бензинчик, либо в себя на полдник. От свежего марочного бензина Пантелей не может отказаться. Он отлично тонизирует пищеварение, смягчает желудочные соки.

ТЭЦ на городской окраине. Долго ехать в тесном сгущённом пространстве маршрутного автобуса. Посмотреть есть на что. Пантелей Галактионович, пошатываясь в общей массе граждан, ловит себя на мысли, что едва ли узнаёт родной город. Совсем почти перестал узнавать. А это грустно, учитывая, что многое было отстроено им собственноручно. Пантелей только последний десяток лет кантуется на ТЭЦ, а до этого пропыхтел на стройках – от разнорабочего до прораба. Строил и спальные районы и, к примеру, штучный товар: филармонию, горсовет, дворец пионеров. Всего этого уже не видать; либо снесли, либо злоумышленно спалили в 90-х, либо обезобразили новоделом, запрятав за безликими современными панелями. Город превратился в рыночный развал, где исполинские коробы торговых центров соседствуют с такими же безыскусными хламидами офисных зданий. Ушла из города душа, неповторимый характер.

Пантелей Галактионович и себя чувствует – даже не чужаком, нет, а много хуже – посторонним. Наступившее время, не стесняясь, утверждало и его, Пантелея, архаичность – сдвигая на задворки, спихивая на обочину заодно с прочими, чудом уцелевшими артефактами ушедшей эпохи.

Сознававшему свою великанскую природу, Пантелею Галактионовичу это представлялось, как если бы он – бык до небес, ранее вольно пасшийся на плодородных пажитях. И вот, однажды пришедши на выпас, бык обнаружил, что трава повытоптана, земля потравлена известью, да ещё какие-то деловитые карлики понабежали, щекочут остреньким подбрюшье, озоруют, гонят прочь, приговаривая: это наше… пшёл-пшёл… всё теперь наше…

От остановки неблизкий пеший путь по бездорожью промзоны. Мимо остовов советских заводов с лупящимися на фронтонах орденами и выцветшими лозунгами. Перед воротами последней насмешкой встречает обелиск. Вверх взмывает ракета «Спутник» с профилем Ленина на фюзеляже, и с опоясывающей подножье надписью: «МИР ТРУД МАЙ». В каждом из слов недостаёт растащенных на цветмет букв. Осталось только: «МИ… ТР... АЙ». Исподлобья поглядывая на обелиск, Пантелей Галактионович думает, что пора бы ему уже доесть эту с каждым утром всё более раздражающую издёвку.

Проходя КПП, демонстрирует содержимое поклажи, выворачивает карманы. Новая администрация боится, что кто-то принесёт на предприятие что-либо для них губительное или унесёт с него что-то ценное. Только вот выносить уже нечего. Всё ценное списали и «пристроили», а остальное – выработало все возможные сроки эксплуатации. Аварийность перманентная. Год назад порвало паропровод и заживо сварило несколько человек. Пантелей был в той смене. Заслышав треск и лязг, ринулся в коридор. Мог запросто проглотить вырвавшийся из разрушенного тракта перегретый пар. Спасти людей. Но не успел. Его, вместе с дверью, накрыло обвалившимся потолком. Путь наверх пришлось проедать. Один выжил. Тогда и перевёлся с «котлового» на показавшуюся более безопасной профсоюзную работу.

Пантелей бредёт через территорию предприятия к своему ютящемуся на отшибе цеху тепловых сетей. Над головой чадят исполинские трубы. Громоздятся перевязи разноцветных трубопроводов. Исходят парком отводные дымовые тракты.

ТЭЦ вдыхает жизнь во весь город. Оно его сердце. Тепло и электричество вырабатывается грандиозной по размаху конструкторской мыслью предков. Знали бы те, с кем он едет по утрам на работу, в каком плачевном состоянии находится то, от чего зависит их выживание на негостеприимных северных широтах.

Войдя в цех, Пантелей здоровается с перекуривающими в предбаннике мужиками. На минуту задерживается, чтобы по своеобычию послушать новости, хохотнуть над скабрёзной шутейкой, утрясти профсоюзные вопросы. Работяги выглядят неважно. Год от года предприятие экономит на спецодежде, раздвигая сроки замены и закупаясь всё более дешёвой амуницией, не выдерживающей эти самые сроки и вполовину. Оборванное мужичьё – оперативная ремонтная бригада, которую первой бросают на любую аварию, на любое ЧП.

По цеху, как в попу ужаленный, носится начальник – Валентин Валентинович Костин. Он, как и прочий руководящий состав ТЭЦ, здесь недавно. Молод, неопытен, по знакомству и с сомнительным дипломом экономиста. Пантелей проморгал тот момент, когда главной и востребованной профессиональной характеристикой стало умение складывать и вычитать цифры и считать прибыль. Вся административная верхушка ТЭЦ превратились в разнопрофильную бухгалтерию.

– Ты чего, Валюш, спозаранку в мыле?

Костин, как многорукий Шива, расклеивал отсутствующие таблички, дорисовывал инвентаризационные номера, водружал на пожарный щит ржавые вёдра, одновременно заметая на совок окурки и прочий сор.

– Для вас… для всех… я Валентин Валентинович! – запыхливо откликается тот. – Хотя бы при новом директоре постарайтесь соблюдать субординацию!

– Хорошо, Валёк. Ещё какие-нибудь пожелания будут?

Костин останавливается и с трясущимися от непривычного труда руками продолжительно рассматривает Пантелея Галактионовича. В его глазах из глубин самодовольной натуры всплывает попытка утвердить своё начальственное положение. Не раз он уже грозился Пантелею увольнением. Писал на него докладные. Да и по мелочам пакостил. Но желающих на должность профсоюзника было пока не сыскать. Никто не хотел становиться буфером между замызганными работягами и администрацией. Выслушивать их «экономически неоправданные» претензии, а то и просто – бессильный отборный трёхэтажный мат.

Костин долго не выдерживает прямого простодушного взгляда Пантелея Галактионовича и опускает красивые голубые глаза долу.

– Тогда уж мужиков разгоните с крыльца. Задымили уже всё, а сейчас пристальное внимание на пожарную безопасность.

– Валюш, это для меня они мужики, а для тебя: слесаря, механики, сварщики – высшего разряда. Это без них, а не без нас с тобой, тут всё окончательно одним местом по кочкам полетит. Пускай дымят.

– Пантелей Галактионович, мы с вами в цеху на административных должностях! Когда вы мне помогать начнёте?!

– Ты вот тут окурок пропустил…

Пантелей задумчиво, с присохшей на манер пены после бритья улыбкой поднимается на второй этаж. Закрыв дверь своей каморки, он морщится, его передёргивает. После пикировок с Костиным такое ощущение, будто ненароком ступил в лужицу детских зеленых соплей.

Сняв фуфайку, Пантелей, защёлкнув замок и зашторив окна, спешит к шкафу. Пробудившийся голод, ещё одно следствие общения с начальством. Отворив шкаф, он обрывает с подвешенной связки вяленых вороньих тушек – одну и, водрузив на стол баклагу с солидолом, окунает в него птицу. Ворона просто вкусная, а солидол чуть пьянит и утихомиривает нервы. Пантелей Галактионович называет это производственным перекусом. Дожёвывая, он с удовольствием разваливается в кресле и недолго кемарит.

Ему снится что-то солнечное и словно бы давно забытое. Точно он как бы и не совсем он. В обширной нестеснённой наготе Пантелей восседает на залитом солнцем лугу и, привалившись к горе, подпирает макушкой небеса. Рядом с ним, по обеим сторонам, мужики из цеха. Все они как после бани. Отдыхают. Тела их более не пребывают в худобной запущенности, а крепки, румяны, распарены. Работяги – великаны. В этом солнечном мире им нет нужды скрывать свою истинную природу.

В самом низу, где-то у пяток, суетится назойливая мелочь. Это Костин и прочее начальство подвигают к изножью великанов съестные подношения, задабривая тех. Лебезят, сутулятся, не смеют в благоговейном страхе глаз поднять. Пантелей Галактионович оценивающе осматривает дары и после ритуального раздумья благосклонно собирает кучевые облака в горсть. Дунув на них, направляет в сторону пашен. Дождь с грозой проливается на засохшую почву. Она начинает плодоносить. Прорастают, колосятся хлеба. Начальственная мелочь, гимнами воздавая славу благосклонности Пантелея Галактионовича и его собратьев, бежит со всех ног собирать урожай.

В сон прокрадывается шум с улицы. Пантелей, утирая солидол с губ, выглядывает в форточку. У крыльца припарковалась дорогая немецкая машина. Из неё вышел новый директор ТЭЦ.

Пантелей Галактионович видел директора впервые, но уже порядком насмотрелся на его предшественников, и этот ничем особенным не выделялся. Пантелей всерьёз полагал, что где-то есть прореженный холодным светом секретный цех. Медленно движется лента конвейера, и в корзину скатываются болванчики в дорогих костюмах, с опрятной по лекалу причёской и эталоном остриженными ноготками. Каждому из них вручают переплетённые кожей работяг гроссбухи, рассовывают по карманам смартфоны и рассаживают в вороные автомобили. Те разъезжаются по необъятным просторам Родины, неся с собой разорение и смерть. А шорох покрышек – как топоток копытный, от которого исходит дрожью земная твердь.

Вот и этот моложавый всадник царственно остановился перед крыльцом, смерил немым укором пыхающих сигаретками мужичков и они, под его тяжёлым взглядом, будто начали истаивать, уступая дорогу.

Пантелей Галактионович, ухмыльнувшись, отлип от окна и отворил дверь. Там Костин, принарядившись в парадный костюм (по виду схожий с директорским, только заметно дешевле и отливающий фольгой), гонял по коридору секретаршу. Бедная девочка Лиза испуганно носилась взад-вперёд.

– Беги в кабинет, дура! Полотенце узорчатое забыла! – наставлял её Валентин Валентинович.

Лизонька вернулась с вышитым полотенцем на предплечьях и водружённым поверх пузатым караваем. Макияж девочки непривычно броский. Обычно радующие мужской взгляд веснушки погребены под густым слоем косметики, а пунцовеющие от помады губы – как разрезанная надвое помидорка. Секретарша вытягивается по струнке перед взыскующим взором Костина.

– Тебе не кажется, что это уже перебор? – интересуется Пантелей, подперев кулаком подбородок.

Костин, оправляя чёлку девушки, не глядя на него цедит:

– Таких цехов как наш – не счесть. Думаете, они там не перегибают? Вон, в турбинном вчера лезгинку плясали. Электроцех имя директора иллюминацией на фасаде вывесил. Снабженцы так и вовсе практикантками трёхметровый торт набили.

– Пошловато…

– Директору тоже не понравились. Так что мы традиционно выступим, по-русски.

– А по делу, Валенька? Про не выплачиваемые сверхурочные? Про то, что работать нечем, разводного ключа не допросишься? Про то, что «вредность» убрали и молоко не возят?.. Где молочко, Валюш?!

Плечи Костина содрогнулись. Обернувшись искажённым злобой лицом, которое вроде бы тоже было слегка припудрено, он истерично выговорил:

– Не вздумайте к нему лезть с вашим нытьём! Только не сейчас… И обращайтесь ко мне соответствующим образом!!!

– Нытьём, значит? Ну-ну…

Пространство цеха было освобождено от всех «мешавшихся» производственных необходимостей. Верстаки сдвинуты по стенам. Трубы, арматура – свалены в одну кучу и прикрыты ветошью. Ни прутика сварочного электрода под ногами. Как будто непосредственные приметы ежедневного труда могли оскорбить взгляд рафинированного гостя. В центре сгрудились натащенные отовсюду стулья, скамьи. Наличествовала и небольшая кафедра. Опять-таки, словно в насмешку – выцветши-красная, в пакостных разводах, со старательно вытравленным профилем Ленина. В полушаге от неё, с брезгливым выражением на лощёном лице, стоял директор. Разговаривая по одному телефону, совершал манипуляции на экране второго. Пантелей подумал, что если хорошенько встряхнуть хлыща, то посыплются ещё.

Общим видом директор был какой-то неопределённый. Вроде и черты правильные, но восково-стылые, а скудная мимика и вовсе создавала обманчивое впечатление, как когда в магазине отшатываешься от манекена, приняв того за человека.

– Хлебом-солью вас встречаем, чтоб на долгие года – были вместе мы всегда! – скандируя, причалили Костин с секретаршей.

Директор, всё ещё погружённый в телефоны, не обратил на них никакого внимания.

– Хлеб-бом… соль-лью… – запинаясь, невпопад, вновь попыталась раскрасневшаяся от волнения Лизонька.

– Не надо вот этого… всего… – отрезал директор, едва глянув в их сторону.

Костин в суетливом раздражении, будто это секретарша сама придумала маскарад с караваем, оттеснил её за спину. Пантелей Галактионович проводил трясущуюся, на грани истерику девушку, успокаивающе поглаживая её по голове.

Наконец директор отложил гаджеты на постамент кафедры и, оглядев обитателей цеха, сморщил лоб, как человек, только что проснувшийся в каком-то неуютном пугающем месте.

 

– Здравствуйте, что ли… С недавнего времени я назначен директором ТЭЦ, – начал он голосом, звучащим как шелест полиэтилена на ветру. – Меня зовут Эдгар Робертович Шоломов, и… я сожру ваших детей. Пожирать я их буду медленно, растягивая удовольствие, утирая жир с сусал их же загодя сцеженными слёзками. Но сильно не расстраивайтесь. Это случится не раньше, чем я на ваших глазах изнасилую ваших же уродливых жён. Поверьте, удовольствия мне это не доставит никакого, но, как и все мы, я должен исполнять должностные обязанности наилучшим образом.

Участь сия постигнет не всех, ибо, мы собираемся проредить стадо масштабными сокращениями. Пока же я буду исполнять озвученное, то вам – скрашивая беспросветность жизни – остаётся только спиваться. Впрочем, ни на что другое средств у вас и не останется. А все мы хорошо знаем, что между ложкой и стопкой, вы – мрази немытые – всегда выбираете второе.

Все предстоящие невзгоды однако не отменяют и ваших обязательств, прописанных в трудовом договоре. За всякий проступок, будь то опоздание, несоблюдение производственной этики, пьянство на рабочем месте, нарушение правил охраны труда и так далее – на вас будут налагаться штрафы с удержаниями из зарплат, вплоть до ста процентов премии. Оставшегося вам как раз должно хватать на проезд до работы и обратно в ваши халупы. И только попробуйте мне сдохнуть от голода! Тогда, прямо на похоронах, я ещё и сожгу ваших родственников. Презентация демонстрационного фильма с показательным аутодафе пройдёт позже, ещё монтируем. Кстати, родителей для съёмок щедро предоставил ваш непосредственный руководитель – Валентин Валентинович. Спасибо ему за это большое. Правда, детей у него пока нет, но зато жена вполне себе ничего… старательная. Берите, так сказать, пример с начальства.

Также меняется политика предприятия относительно больничных и отпусков. Повестка дня такая: мрази – больше не болеют, мрази – больше не отдыхают… Подождите роптать, животные! Это не означает, что вам не разрешается выходить на больничные или брать отпуска. Сколько угодно! Только мы – это больше не оплачиваем. «Happy holidays, proletarians!» – как говорят наши западные коллеги и наставники.

Так… вроде ещё что-то было… А, да! Про пенсии, я думаю, все уже знают? В соответствии с государственным курсом меняется и корпоративный. Как бы нам не хотелось, мы будем продлевать трудовые договора с престарелыми сволочами. Но, дабы нивелировать дополнительную нагрузку на бюджет, с этого года отменяются все выплаты за стаж и выслугу лет. Лично я – просто бы спихивал старперов в котёл. Может, выработав несколько калорий тепла, хоть так бы принесли пользу предприятию. Инициатива пока на стадии обсуждения. Да и думаю, что с учётом всех инициированных моим приходом нововведений, рухлядь – сама себя утилизирует.

Всё вышесказанное обусловлено лишь наступившими трудными временами и… производственной необходимостью. Рассчитываю на ваше понимание. Ну что, суки, всем ясно, как жить дальше будем?! Вопросы?!

 

Пантелей Галактионович, во всю речь директора пребывая в знобливой дремоте, тряхнул головой, приходя в себя. Вновь проголодавшись, он непроизвольно пожирал слова, исходящие из уст Шоломова, прогрызаясь к их изначальному составу, прямо до сути. Самое аппетитное и питательное, а именно – положенные в основу слов идеи и их последствия – не были на поверхности, звучали иначе, и нужно было постараться, чтобы их раскусить и извлечь самое вкусное – косный мозг слов. Задача не для любого едока, а для гурмана. И директорская речь, вследствие этого, для Пантелея выглядела иначе, чем для остальных. Прочие же буднично заслушали перечень очередных мер по выправлению экономического положения.

Мужики едва слышно перебрасывались меж собой матерком, но вопросов, как всегда – ни у кого не было. Они смотрели на Эдгара Робертовича Шоломова, как смотрит голодный цепной пёс на жестокосердного, держащего на холоде и морящего голодом – хозяина. Пёс недовольно порыкивает и в страхе потерять последнее не решается даже облаять. К тому же, глядя на большие светлые окна богатого хозяйского дома и прислушиваясь к невообразимым ароматам яств, доносящимся из форточек, он не оставляет надежды, что однажды и ему перепадёт с барского стола. Не может же так продолжаться вечно. Ведь когда-нибудь хозяин должен обожраться.

Ещё, они озирались на своего профсоюзного лидера. Работяги привыкли, что обычно он к этому времени уже бросался на баррикады, вступая в бесплодные, но ожесточённые споры с директоратом в попытке отстоять их интересы. Сегодня же Пантелей Галактионович отсиживался где-то в задних рядах, сбоку припёкой, и больше смотрел в пол, задумчиво пожёвывая губами и потирая подбородок. Эта неожиданная его пассивность была похожа на капитуляцию, сам факт которой окончательно вынимал почву из-под ног. Если и такие сдались, то остаётся только поглубже забиться в конуру.

– Как вижу, вопросов нет, – сказал директор, принявшись вновь жонглировать телефонами.

– Да-да. Коллектив понимает всю необходимость озвученных мер, – с подобострастием прильнул к кафедре Костин. – Наше предприятие – это наш общий дом, и иногда, для сохранения дома, всем приходится затянуть пояса.

– Угу… типа того… тогда на этом всё?

– Эдгар Робертович, можно вас на секунду? – поднялся Пантелей. – Переговорить с глазу на глаз.

– Это… что? – едва слышно спросил директор у Костина.

– Эт-то… – взволнованно запнулся тот – …наш профсоюзник.

– Профсоюз?.. Он у вас ещё есть? – искренне удивился Шоломов.

– К сожалению. Не все пережитки, так сказать.

– Валюш, позволь в твоем кабинете побеседовать, – напомнил о себе Пантелей.

Услышав своё, в очередной раз переиначенное имя, Костин окаменел, не находясь, что ответить. Новый директор, хмыкнув, посмотрел на его безвольный ступор со сквозящими во взгляде далеко идущими последствиями.

– Давай только быстро, у меня собрание акционеров.

– Много времени не займёт, – уверил Пантелей.

– Хотя я и не запомню, но как тебя?..

– Пантелей Галактионович… не запомните…

 

Они поднимались на второй этаж. За ними контужено плёлся Валентин Валентинович. Он порывался дотянуться до рукава спецовки Пантелея, но всё время промахивался. Вошли в кабинет. Дверь захлопнулась перед носом Костина. С той её стороны послышались тихие поскрёбывания. Валентин Валентинович не решался постучать.

Директор прошёл к окну, тоскливо посмотрев на свой остывший немецкий автомобиль. Нажал на кнопку дистанционного завода. Утомлённо выдохнул, издав звук, как при спуске шины.

– Чё там у тебя? Клянчить что-нибудь будешь? Как и все?.. Знал бы ты, Па… Га…

– Пантелей Галактионович.

– Короче… знал бы ты, как я устал от всех этих презентаций. Тут же всё вместе… запахи… чувствуешь, как у вас тут воняет?.. Наверно, нет. Привык уже. Но поверь – смрад мерзкий… И от речей этих устал. Вот ты бы, вёл разъяснительные беседы с коровой?

– С коровой? – не понял Пантелей.

– Ну да, коровой. Перед тем как доить её, объяснял бы скотине, что она скотина и что ты будешь её до смерти выдаивать, потому что таково её предназначение?

– Тяжело вам…

– Не то слово. Но хуже всего, это глаза пачкать вашими рожами. Портретная галерея Ломброзо какая-то. Я ведь не привык. Не поверишь, выпивать стал, на вас насмотревшись. Давно себя в зеркале видел?

– Не до этого как-то.

– Вот и не надо… жуткое зрелище. В зоопарк надо ходить раз в год, с детишками. Я же будто приговорён к ежедневному посещению зверинца.

– А вы не боитесь так откровенничать?

– Боюсь? – по-прежнему не оборачиваясь к Пантелею, искренне удивился директор.

– Я профсоюзный деятель. А ну как за порог вынесу? Поделюсь с другими обитателями зоопарка?

– Да на здоровье! – непринуждённо рассмеялся Шоломов. – Не знаю, что ты там о себе возомнил… Профсоюзный деятель, хех… Рудимент! Ты же костыль, в котором отпала надобность. Мы уже научились идти вперёд без того, чтобы без конца задабривать скотину, создавать лучшие условия в хлеву, прислушиваться к мычанию. Так что, пока и тебя, Па… Га…

– Пантелей Галактионович.

– Да без разницы! В общем, пока и тебя не упразднили, будешь делать то, что скажем. Поверь, и сам во вкус войдёшь. Повидал я вашего брата. Накинешь процентик к премии, и уже посыпались предложения по рационализации и сокращениям своих же однокорытников. Из производственной необходимости, разумеется… Так о чём ты там хотел поговорить? Бензин, знаешь ли… ж… ж-ж… жгу… – внезапно осёкся директор.

Ему вдруг резко перестало хватать воздуха, да и вообще сделалось тесно и не по себе. Из-за спины... [...]

 

 

16/01/20 – 24/01/20

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2021 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за март 2021 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	ЮMoney:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению марта 2021 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.