Движущее начало

 

 

 

 

 

 

Снаружи шёл дождь. Скорее даже не дождь, а какая-то несерьёзная водяная мелочь, создающая скорее фон настроения, чем погоду. Грузная, грязно-серая туша неба почти осязаемо вдавливала мутный кусок реальности в дорожную слякоть, и Ивану казалось, что от этого космического давления его спасает лишь тонкий слой покрашенного оранжевой краской металла – крыша маршрутки.

Наверное, из-за этой непривычной чёткости верхней и нижней границ окружающего пространства, маршрутка казалась лифтом, двигающимся, почему-то, не во фронтальной, как должно, а в горизонтальной плоскости этажа реальности. Сходство дополняли выцарапанные на спинках сидений надписи известного содержания, тускло-жёлтый свет лампочек в пластиковых намордниках и прочие якоря объективной действительности.

Внутреннее пространство было настолько отвратительно-обыденным, что Иван снова перевёл взгляд в окно. Несмотря на то, что индустриальный пейзаж усыплял однообразием, краешек дремлющего сознания привычно фиксировал знакомые координаты, отмечающие узловые этапы пути домой: здание непонятного предназначения с неразборчивой красной табличкой при входе, на крыше которого гордо торчала ржавая конструкция, напоминающая лазерную пушку из малобюджетного голливудского боевика (семь остановок); какая-то особенно унылая, похожая на усовершенствованный путём укрупнения концлагерный барак, длинная пятиэтажка (шесть); гранёный фаллос телевышки (пять)…

Уже почти стемнело, и одинокие огоньки в окнах далёких многоэтажек образовывали причудливые узоры созвездий в масштабах галактики спального района. Огоньков становилось всё больше, и каждый имел свой особый оттенок, яркость, насыщенность: здесь были мечтающие вспыхнуть сверхновой белые карлики и готовящиеся к смерти красные гиганты, морально и физически здоровые жёлтые звёзды средних размеров и чёрные дыры окон там, где волевая рука местного бога-квартиросъёмщика ещё не тронула клавишу выключателя.

Ивана охватило острое чувство одиночества. Ему вдруг показалось, что стоит ему выйти из маршрутки – и он обязательно заблудится среди этих огней, и будет вечно бродить по непрерывно меняющемуся, аморфному миру от одной гаснущей звезды к другой…

 

– "…И будешь ты видеть людей, но никто не протянет тебе руки… и будешь скитаться в царствиях страдания и печали, готовых поглотить твой растерянный, мятущийся дух..."

Иван вздрогнул и резко повернулся. Приятный баритон принадлежал приличному молодому человеку лет двадцати семи–тридцати. Молодой человек был упитан, коротко стрижен, одет в чёрный классический костюм, белую рубашку и чёрный галстук и цепко держал двумя руками аккуратный матерчатый портфельчик, в каких офисный планктон обычно носит оргтехнику во время полевых работ. Появился он, очевидно, из ниоткуда, потому что две минуты назад в салоне маршрутки никого не было, и за это время водитель уж точно не останавливался, чтобы подобрать случайного пассажира.

Пока Иван переваривал происходящее, приличный молодой человек выудил из портфеля небольшой ежедневник в синей обложке и начал его с достоинством перелистывать.

– Это «Бордо Тбэдол», – молодой человек поднял глаза от своего ежедневника и, вежливо моргая, уставился на Ивана. – Кстати, добрый день.

– Уже вечер, по-моему, – озвучил Иван первую всплывшую в голове фразу.

– Ну да, по-вашему, это точно! – как-то несуразно обрадовался его собеседник. – А как же иначе? А вы что, день хотели, что ли?

– Мне кажется, это вы что-то от меня хотели. – Иван уже начинал раздражаться, предчувствуя либо душеспасительный маркетинг, который закончится вручением букета с угрожающе улыбающимся божьим сыном на обложке, либо что-нибудь не менее мерзкое.

– Пётр, – вежливо кивнул сектант.

– А я – инкарнация Свами Сатья Саи Бабы. Слыхали? – не удержался Иван.

– Слыхали, конечно, – ничуть не смутился Пётр. – С вами – Сатья Саи Баба, с нами – как говорят некоторые клиенты – Аллах и два пулемёта. Так что всё в порядке, Иван Алексеевич.

С Ивана как-то сразу слетел весь сарказм. Пётр перестал казаться ему просто прибабахнутым на фоне религиозной коммерции парнем. Будто бы скрежетнуло в его голосе мятым казённым алюминием что-то знакомо-пугающее и очень приземлённое. Иван взглянул в окно: почти семь остановок до дома в компании неприятного попутчика. Почему-то он был уверен, что от Петра просто так не отделаться.

 

– Вы знаете, – с неприязнью начал Иван, – к сетевому маркетингу, будь то кастрюли из Америки, косметика из Тайваня или Иисус из Назарета, я абсолютно равнодушен. А если для привлечения клиентов вы используете каким-то образом добытую персональную информацию – то это должно быть интересно прокуратуре, в которой, скорее всего, будут рады ещё одному заявлению на вашу организацию. Ещё вопросы есть? – Иван отвернулся к окну: шесть остановок.

Как и предполагал Иван, Пётр отвязываться не собирался. Вместо этого он занял место напротив и начал тыкать пальцем с аккуратно подпиленным ногтем в экран выуженного из портфеля карманного компьютера.

– Вопросов, собственно, нет. Есть пояснения: база данных вполне легальная, лицензионная версия, если можно так сказать, – доброжелательно произнёс он наконец. Вот, послушайте. – Пётр начал, щурясь, читать с экрана с интонациями профессионального актёра:

 

«Ване было лет шесть, или чуть меньше – он ещё не ходил в школу. Вместе с мамой он ехал в троллейбусе, ёрзая под сидением задубевшими от холода ногами – за окном был, кажется, февраль. Они возвращались «из гостей». Сквозь маленькую дырочку, которую Ваня продышал в заиндевевшем стекле, проглядывала темнота. Иногда он наклонял голову, и, прищурив правый глаз, заглядывал в эту дырочку. Тогда темнота как бы рассеивалась, и проступали нечёткие чёрно-синие контуры шоссе, по которому ехал троллейбус и другие машины – большие и маленькие. Дальше, за границей дороги, ночь снова сгущалась в конгломерат, окутывающий город непроницаемой завесой. В этой сплошной глыбе ёерного и тёмно-синего блестели тонкие цепочки огоньков, образующие контуры улиц и зданий. Район был незнакомым – Ваня был здесь всего один или два раза, и поэтому даже не пытался понять, где именно он находится. Достаточно было того, что рядом была мама, которая знает, что это за троллейбус, и где именно им нужно выходить, чтобы добраться до дома. Окружающий мир был неизвестен и казался непознаваемым, потому что Ваня никак не мог выяснить закономерность между номером троллейбуса и его маршрутом. То есть, он прекрасно знал, что они едут в троллейбусе номер семнадцать (а считать он умел до ста) – «Южный железнодорожный вокзал – Речной порт», «их» остановка называется «магазин «Сокол», и что ещё туда идёт девяносто восьмой автобус и так далее, но сложить всё это воедино он был не в состоянии, и потому, когда они с мамой или папой откуда-то возвращались, момент, когда Ваня наконец видел свой дом, наступал для него всегда неожиданно.

Город тогда не назывался никак – он был просто Городом. Центром был Ванин дом – квартира номер "17" на четвёртом этаже восхитительно огромного (сталинской постройки) здания, где Ваня жил с мамой и папой. Выше были Валентина Петровна с собачкой, дядя Вова с «Волгой» и ещё какие-то люди. А ещё выше было небо. Холодное и далёкое ясным морозным днём, в воскресенье, когда они с отцом ходили кататься на лыжах на Коровий остров, тёмно-фиолетовое, подсвеченное рубиновым и зелёным девятого мая, в День Победы, невыносимо жёлтое от фонарей душной июльской ночью, – небо принадлежало Городу, было неотделимой его частью. Ниже была Улица: двор с унылой песочницей, парой сломанных качелей, пыльных кустов и лавочек, из любого конца которого были видны два окна на четвёртом этаже, железная калитка в исписанной мелом, пахнущей мочой арке, и дальше – узенький проулочек, два киоска, «продуктовый» и Дорога – граница разрешённого «гуляния». Двор был нейтральной территорией, форпостом, за которым начинался сам Город – огромный и непредсказуемый, тот, отблески которого Ваня видел, стоя у окна, тот, в лабиринты которого он погружался, выходя гулять с отцом (отец любил сесть вместе с ним в автобус и уехать «путешествовать» по местам, где Ваня ещё не бывал). Главными районами Города были: на Севере (бог знает, где тогда был север, но всегда там была зима и метель) – Аэропорт, здесь он играл в автоматы, пока отец пил пиво в буфете, и откуда-то сверху гремел искажённый динамиком голос, называющий смутно знакомые города и совершенно незнакомые имена; на Юге (там всегда лето, жарко и хочется пить, а небо высокое-высокое и больно смотреть вверх) – горячий песок и речка, лёд и огонь, и папин с мамой отпуск; на Востоке – ручьи, размывающие корку льда и прошлогодние листья – грязно-коричневые комочки – смутные воспоминания о прошлом лете и пророки лета грядущего; на Западе – невыносимо далёкое небо, огромные, просматриваемые вдоль и поперёк, пространства, наполненные влажным голубым воздухом и застелённые пружинистым ковром, в котором так приятно запутываются ноги в новых, большеватых, на вырост, блестящих чёрных ботинках, купленных в честь первого сентября.

Сначала в Городе жили, кроме Вани, папа и мама, потом там появились Кот, Ищущий Дверь в Лето, и Уснувший в Армагеддоне, Холден Колфилд над пропастью и Билли Пилигрим – солдат Вселенной. За ними в Город вошли Кастанеда и Кафка, Ницше и Маркес, Макиавелли и Гессе, Твен и Честертон, Бейтсон и Вайсс, Лем и Тарковский, Чурлёнис и Антониони, Филипп Дик, Уильям Блейк, Олдос Хаксли… Они заняли свои места в Городе: Борхес обитал в заросшем саду, за сквером у «Художки», и от выцветшей, некогда зелёной скамейки расходились неведомо куда зовущие тропки, а уснув на ней, можно было увидеть себя спящим и кому-то снящимся. Сутулый, зелёно-прозрачный призрак Лавкрафта летал по вагонам подземки, и мрачные тоннели, сужаясь, вели всё дальше от цели, всё глубже и ближе к древним демонам с труднопроизносимыми именами. Моррисон и Тотуола беседовали на продуваемой всеми ветрами каменной набережной, под свинцовыми тучами африканской саванны, простирающейся за серо-зеленым величием Пер-Лашеза.

Улицы здесь никогда не были статичными – они причудливо изгибались, постоянно меняя конфигурацию Города. Особенно это было заметно по ночам, когда Иван возвращался домой после нескольких бутылок пива, разбавленных, по студенческой традиции, чем-нибудь покрепче.

Он не заметил, когда Город впервые начал застывать. Просто однажды он поймал себя на мысли, что движение по улице обязательно приведёт на работу. Причём – к восьми тридцати. Причём – пять дней в неделю. А на шестой и седьмой день улица никуда не ведёт, так как её просто нет. Маршруты Города не сокращались. Они становились инвариантными.. Есть точка, есть её скорость, есть траектория движения – это называется функция. Город превращался в сумму функций. Борхес больше не жил своей, не зависимой от Ивана, жизнью – он превратился в томик на полке и просыпался, лишь когда тот открывал обложку. Теперь не Город определял жизнь Ивана – Иван упорядочивал Город, сводя его к сумме уравнений – сложных, и дальше – всё более простых. Этот процесс шёл независимо от Ивана. Он назывался «взросление». Город стал «городом», буковкой «г.» в документах, насёленным пунктом».

 

 

*   *   *

 

Иван смотрел в окно. Они проезжали по мосту. Мост, поставленный на колонны, напоминающие связанные руки с разведёнными лепестками ладоней, достаточно широкий – по три полосы в каждую сторону – соединял края оврага, образованного неровностями городского ландшафта. Там, внизу, тоже был город. Точнее, только внизу он и был: дорога делала изгиб, и впереди темнело густое ночное ничто, а назад Иван просто не смотрел. Город был похож на блюдце, наполненное разноцветными конфетными драже, как бы подсвеченными изнутри: клубничными, яблочными, абрикосовыми. Но больше всего было лимонных и апельсиновых. Маленькие конгломераты жёлтого, протянувшие друг к другу тонкие нити освещённых улиц на тёмно-синем фоне. С этой высоты город просматривался на север – северо-запад по широкой дуге, и Иван обратил внимание на интересный оптический эффект, которого не замечал раньше: по краю этого своеобразного лекала – там, где блюдце города обрывалось в ночь, на ультима туле – висела пелена молочно-белого света, обхватывающая город полукольцом. Она напоминала чешую гигантского дракона-альбиноса, дремлющего с начала времён, или, например, мех снежного льва, мягко отсвечивающий в лунных и неоновых лучах.

Пётр проследил за взглядом Ивана:

– Похоже на одну картину Кандинского, – задумчиво начал он. – Я по нему диплом писал в институте. В общем, круг у него – это ось, через которую прошлое перетекает в будущее, динамика Вселенной, и каждый цвет тоже имеет значение. Жёлтый как бы движется вперёд – это экспансивный цвет, а синий – это, наоборот, сам космос или абсолют. Он постоянно удаляется, и его нельзя сделать частью картины, потому что он и так в ней есть, не будучи её частью по определению. Он является, как бы это выразиться, «имманентным свойством художественного образа». Вы, я знаю, Иван Алексеевич, тоже рисовали в свободное время. Достаточно неплохо получалось, я видел...

– Зато я романов никогда не писал, – Иван медленно перевёл взгляд на Петра. – Но если бы писал, то, наверное, написал бы именно так. В точности до запятой.

– Удалось вас удивить? В некотором смысле, вы это и написали. В точности до запятой, – Пётр не терял доброжелательности. Наоборот, казалось, он всё больше и больше расцветал в улыбке. Ивану он вдруг почему-то напомнил риелтора, который в прошлом году продавал их совместную с Машей квартиру.

– Удивили… Я бы даже сказал, заинтриговали, – Иван пытался унять внутреннюю дрожь. – А всё-таки…

– Вы с компьютером – на «ты» или на «вы»?

– Ну… когда как…

– Тогда буду выражаться попроще. Это кэш.

– Как, простите?

– Кэш. Ну, в смысле «cash». Рабочие файлы веб-браузера. Информация о посещённых узлах для служебного пользования. Я-то вам дал информацию в чистом виде. Как HTML-код, например, чтоб вам понятнее было… Вы же её, видимо, перевели в аудиальную систему – то есть, в литературную форму. Думаю, у вас есть склонность к сочинительству. Некоторые же наши абоненты переживают яркий наплыв визуальных образов – по типу «видения». Некоторые ощущают дежавю – «по волнам моей памяти».

– Как то вы не по-христиански выражаетесь… – Иван рассеянно потёр щетину на щеке. Фраза была, очевидно, совершенно идиотской, и Иван её произнёс просто, чтобы не молчать.

– А почему, собственно, я должен «по-христиански» выражаться?.. Ага! Так! Ну-ка скажите, как я выгляжу?

– Ну… собственно, как адвентист седьмого дня. Ну, или там менеджер из «Сторожевой башни», например… Только бейджа с крестиком не хватает.

– Не поверите, одному абоненту я представлялся в виде бородатого парня в рясе, – доверительно заулыбался Пётр. – Причем, это в фас. А в профиль – то – как птица, то – как лев, а то и вовсе – как синяя корова. И всё про какие-то глаза и колёса говорил – ну это я совсем не понял. А в контракте записано, представьте, «Буддист Малой Колесницы». Вот и пойми – что такое, да? Может, там у них синие коровы в особом почёте. В малой колеснице. Ну, да вы знаете – его по телевизору раньше часто показывали. «Есть за горами, за лесами маленький Катманду/Там ступы с добрыми глазами/Чего-то там ту-ту-ту…»

Иван слушал его через слово. Происходящее всё больше напоминало пьесу Ионеско, где на фоне подчёркнуто прозаических декораций разворачивается совершенно потустороннее, завораживающее бессмысленностью действо.

– Посмотрите, пожалуйста, в окно, Иван Алексеевич, – в голосе Петра появились профессиональные нотки. Таким тоном мог разговаривать слесарь, просивший включить воду на кухне, чтобы проверить результат работы – не протекает ли установленный сифон под раковиной.

 

…За окном был всё тот же пасмурный октябрьский вечер. Слева от дороги уныло тянулась серая пятиэтажка-хрущоба противоестественной длины, метрах в пятистах маячила телевышка. Накрапывал дождик. Иван машинально подумал, что минут через десять должен быть мост, а за ним – ещё четыре остановки, и он почти дома.

– Ну, и что там? – тон Петра снова неуловимо изменился. Теперь он говорил уже почти сухо, по-деловому.

– Мост сейчас проезжать будем, – ответил Иван. – И у вас примерно минут пятнадцать, чтобы объяснить мне происходящее. Иначе, приехав домой, я буду вспоминать о вас как о галлюцинации или, что ещё проще, – как о маршруточном сумасшедшем.

– Ну, так я, собственно, и объясняю. – Пётр, судя по всему, совершенно не обиделся на «маршруточного сумасшедшего». – В общем-то, естественно, что вы ничего не помните и не замечаете очевидных вещей. Домой вы, положим, не приедете – странно, что вы ещё не догадались… Ну, да ладно. Продолжу, пожалуй, компьютерную аналогию. У вас дома Интернет какой? Кабельный? Угу. А тариф? Угу. Когда аккаунт заканчивается, что на экране видите? «Internet Explorer не может отобразить страницу» – или какой вы там программой пользуетесь. Иван Алексеевич, посмотрите ещё раз в окно. Который раз мы мост проезжаем с телевышкой?

…Он говорил что-то ещё: о «даре Орла» и «колесе Сансары», о «священном Ясене» и «мытарствах души», как о «достаточно приблизительных, грубых метафорах совершенно естественного, хотя и технически сложного процесса». Иван почти не слушал. Он вспоминал. Яркий свет габаритов и противотуманных фар, окружающий несущегося навстречу монстра – грузовик с фургоном о шестнадцати колёсах, с маленьким мозгом в виде водителя-дальнобойщика, глубоко запрятанным где-то за выпуклым стеклом лобной кости чудовища. Крик водителя маршрутки. Удар. Боли не было. Не было ничего… Потом с чавкающим звуком захлопнулась неповоротливая оранжевая дверь. Иван привычно поставил ногу на металлическую скобу расположенного впереди сидения и стал смотреть в окно. Индустриальный пейзаж усыплял однообразием, но краешек дремлющего сознания привычно фиксировал знакомые координаты, отмечающие узловые этапы пути домой: здание непонятного предназначения с неразборчивой красной табличкой при входе, на крыше которого гордо торчала ржавая конструкция, напоминающая лазерную пушку из малобюджетного голливудского боевика (семь остановок); какая-то особенно унылая, похожая на усовершенствованный путём укрупнения концлагерный барак, длинная пятиэтажка (шесть); гранёный фаллос телевышки (пять)…

 

– Значит, это так происходит? – Иван в упор посмотрел на Петра.

– Для вас – так. Не вижу ничего трагического, кстати. Вот если бы вы были католиком одиннадцатого века, или, скажем, иудеем-рахдонитом восьмого… А так… Ну, выберите тариф, подпишем новый контракт, оплатите, активируем логин и пароль. В переносном смысле это всё, конечно… И пожалуйста вам – переродитесь себе на здоровье, как некоторые выражаются. Только обратно нельзя.... Ну, вроде всё. Ритуальную часть закончили. Переходим к части деловой. Я исполняю функции менеджера отдела «АгАт» – «Агностики и атеисты». Хотя, вообще-то, он не так называется. Скорее даже, никак не называется… Но это вопрос, в целом, несущественный. Наша Компания предоставляет выход обратно в реальность, – Пётр торжественно вручил Ивану яркую зелёно-красную брошюрку, – самые высокие скорости, удобство трафика – вы сами можете выбрать новую оболочку, продолжительность и качество земного существования! Цена стандартная.

– А именно?

– Вы соглашаетесь передать в собственность Компании весь накопленный за период предыдущей жизни опыт, сконцентрированный в так называемой «личности». Другими словами…

– Другими словами, «особую нематериальную субстанцию», то есть душу?

– Ну что вы, Иван Алексеевич. То, что вы называете «душой», то есть, собственно абонента, мы даже в аренду взять не можем. Да нам это и не нужно. Что мы, рабовладельцы, что ли? Если вам будет понятнее, выражусь так: в качестве оплаты Компания принимает Ивана Алексеевича как личность со всеми воспоминаниями, мыслями, талантами и прочим скарбом, – Пётр снова профессионально улыбнулся.

– Одну минуту, а что же тогда останется?

– Между прочим, есть такое распространённое заблуждение, будто бы вы – это ваша оболочка или, допустим, комплекс воспоминаний и привычек текущей жизни, – Пётр изобразил на лице искреннее сочувствие человеческой глупости. – Вы – истинный вы – это «движущее начало», искра, «душа», если вам так угодно. Всё остальное – иллюзия, майя. Да вы любую духовную книжку почитайте – там всё прописано… Это как если бы вы играли в онлайн-игру, потом бы вас убили окончательно, а вы не встали бы из-за компьютера и не сходили на кухню за бутербродом с чаем, перед тем как в другую игрушку поиграть, а вместо этого застрелились перед монитором. К нарисованному герою привыкаешь, конечно, но стоит ли он вас настоящего?

– А если я откажусь от нового контракта? – Ивану происходящее снова напомнило самый обычный сетевой маркетинг. Следовательно, стоило поискать какой-нибудь подвох.

– Ваше право, – Пётр сочувственно вздохнул. – Но вынужден вас информировать о последствиях. Дело в том, что всё, что вы видите сейчас – так же, не более, чем иллюзия. И телевышки эти ваши, и мосты, и маршрутка, даже, в каком-то смысле, и я, прошедший к вам за барьер, и уж тем более вы сами – всё это работа браузера в автономном режиме. Воспоминания о жизни так реальны для вас, что вокруг себя вы создаёте поле псевдореальности. Вы протащили сюда вместе с вашей личностью и слепок вашего мира. Его ограниченного участка. Однако же все серверы принадлежат Компании, и поддержание реальности – сложный высокотехнологичный процесс, в котором задействовано множество звеньев. В автономном режиме вы долго не продержитесь – просто растворитесь вместе с вашим «движущим началом», ему ведь нужен материальный носитель в полном соответствии с законом единства и борьбы одного с другим... Тем более быстро это произойдёт теперь, когда вы осознаёте истинное положение вещей. Таковы здешние законы. Так что выбирайте.

– А если вы врёте?

– Я не могу врать – это противоречит корпоративной этике Компании, – Пётр явно обиделся. – К тому же, врать здесь просто нельзя. Это тоже один из законов.

– Другими словами, вы специально выбили почву у меня из под ног, чтобы выгодно подписать контракт?

– В принципе, можно сказать и так. Но вы поймите, что извлечение прибыли – отнюдь не приоритетная задача Компании. Этическая сторона – это поддержание равновесия во вселенной и удовлетворение потребностей всех созданий. Мы предпочитаем выражение «скорая религиозная помощь». И я вам её оказал – так что с этикой всё чисто. Это любая служебная проверка подтвердит.

– Э… И как, собственно, осуществляется сделка?

– Элементарно, Иван Алексеевич. Техническую сторону Компания берёт на себя. После того, как мы оговорим все детали нового контракта, вам остаётся всего лишь передать предыдущую личность Компании. Для этого вам достаточно просто открыть дверь и сделать шаг наружу. Этот акт равнозначен подписанию контракта. Движущее начало обретает материальный носитель, включается в сеть и постепенно наращивает новую информационную оболочку. Старая же оболочка утилизируется Компанией.

– И что же… переродившись, я ничего не буду помнить… э… о своей предыдущей жизни?

– К сожалению, нет. Но это же лучше, чем ничего, правда?

– У меня есть время подумать?

– Разумеется! Примерно… – Пётр посмотрел на экран, – примерно секунд шестьдесят. Выгляните-ка в окно.

Мир снаружи скрутился в мутный серо-голубой клубок, который на глазах распадался бесформенными кусками тумана. В прорехах проглядывали многократно отражённые, увеличенные и искривлённые фрагменты оранжевого кузова маршрутки.

 

– Кэш очищается достаточно быстро – встроенная программа самоликвидации данных. У вас сорок пять секунд, – с явным нажимом сказал Пётр.

– Но мы ничего ещё не обсудили! Я не видел никакого контракта, а о прошлом, естественно, не помню!

– Напоминаю: контракт считается автоматически подписанным, как только вы произведёте оговорённые ранее действия. Он, поверьте, стандартный. Как говорится, «и пусть никто не уйдёт обиженным», – Пётр скользнул взглядом по экрану планшетника. – Пятнадцать секунд. Скоро вы просто не увидите выхода!

Внутренности маршрутки стали практически прозрачными, некоторые, пока ещё видимые, части – неестественно выпуклыми или, наоборот, вогнутыми. Выход, казалось, располагался в конце длинного сужающегося коридора из кривых зеркал.

– Пять секунд! – голос Петра звучал глухо, издалека, как будто из-за прикрытой двери. – Три!

Иван с места рванулся вперёд, в закручивающийся спиралью тоннель, понимая, что уже не успевает…

 

 

*   *   *

 

Выпрыгнув из маршрутки прямиком в центр глубоченной лужи, Пётр обречённо чертыхнулся и сделал широкий шаг в направлении бордюра, пытаясь спасти от намокания пока ещё сухие носки. Разумеется, ему это не удалось – насморк наутро был гарантирован.

Выбравшись на относительно сухой пятачок в центре круга, образованного светом одинокого фонаря над фанерной табличкой с полустёршимися – чёрным по жёлтому – номерами автобусных маршрутов, Пётр устало прислонился к рифлёному боку остановочного павильончика и закурил. У него было ещё минуты две-три до того момента, как к остановке подъедет служебный автобус, полный уставших, помятых коллег.

Он старался не думать об Иване и очень надеялся, что не встретится с ним завтра в офисе. Пётр всегда очень остро переживал встречи с бывшими клиентами – ему каждый раз было почему-то немного стыдно. Хотя на мотивационных тренингах «ангелам» – так полушутливо называли информационные оболочки, исполнявшие функции менеджеров по заключению контрактов – постоянно напоминали, что настоящими клиентами являются именно «движущие начала», то есть, безликие элементы, участвующие в вечном цикле перерождений исключительно благодаря деятельности Компании.

Информационная оболочка Ивана, несомненно, была слишком ценной, чтобы её просто утилизировали. Скорее всего, он должен пополнить ряды коллег-«ангелов». Тем более, что в настоящее время наблюдался некоторый кадровый кризис вследствие увольнений с формулировкой «по собственному желанию». Они не запрещались, равно как и не поощрялись руководством. В принципе, никто из младшего и среднего персонала достоверно не знал, что последует за увольнением. Но, с другой стороны, никто и не сомневался, что деятельность Компании не заканчивается на «первом этаже», или, как его иронически называли коллеги, в «первом круге». Поэтому, Пётр иногда завидовал тем абонентам – по статистке одному-двум из десяти миллионов – которые смогли при первой встрече с менежером-«ангелом» отказаться от возобновления контракта. Отказавшийся оказывался вне юрисдикции Компании, и его информационная оболочка вместе с «движущим началом» бесследно исчезала.

Однако же ходили слухи, что именно эти клиенты в результате и пополняли ряды руководства… Ну, например, новый брэнд-менеджер… как его?... с бородой чёрной, на ваххабита похож… – откуда он взялся? Опять назначили какого-то проходимца по блату. Всё-таки, как будто и не умирал вовсе. И почему Вечность так похожа на Россию начала двадцать первого века?..

 

Он, как обычно, не успел довести мысль до конца. Подъехавший к остановке автобус с шипением и стуком распахнул зев передней двери-гармошки. И Пётр – не просто штатный «ангел», а без пяти минут региональный менеджер – привычно запрыгнул на подножку и со вздохом вклинился в плотно спрессованное сообщество помятых оболочек.

Автобус тронулся. Пётр стоял спиной к коллегам, прижавшись лбом к холодному стеклу автобусной двери, открывающейся наружу. Прорезая причудливые траектории, по стеклу медленно катились ручейки. Снаружи по-прежнему шёл дождь…