Анна

 

 

 

 

 

– Та бригада, где я работала, состояла из тридцати женщин. Бригад было несколько. Перекочёвывали мы с места на место, из города в город, из посёлка в посёлок – отстраивали, ремонтировали здания, дома. Жили мы в бараках, которые осенью и зимой отапливались при помощи дровяных печей. Среди нас были и старые бабы, и молодые, как я, девчонки. И все без мужиков. Рассядемся зимним вечерком у печи, сперва смеёмся, разговариваем, а потом – то одна о муже погибшем на фронте, то другая о покойном женихе или ещё о ком вспомнит, всплакнёт, а за ней – вторая, третья, ну и я вместе с ними. Сразу мачеху, отца, злое, недоброе детство, смерть мамки вспоминала, и на душе становилось муторно. Сидим и, как дуры, всей бригадой ревём. Мне к тому времени уже лет двадцать было и два новых платья, а жениха не было.

– Замуж хотела? – сочувственно спросила я.

– Семью мечтала иметь, защитника. Какие дети считаются самыми счастливыми? Те, у которых есть хорошие родители. Что может женщину сделать счастливой? Дом, славный муж, дети, хозяйство. Вот оно – счастье. Но, продолжу про Яшу. Каждый месяц к нам привозили дрова на лопедах. Кто из баб наших в тот день оставался в бараке дежурить, тот этот лопед и принимал. В общем, помню, снег выпал нежный, хрустящий. Утром, часов в одиннадцать, слышу, на улице кто-то кричит.

– Эй, дрова, дрова!

Ну, вышла я. А у меня волосы длинные были, аж до самой земли. Наши бабы всегда меня ругали. Зачем, говорят, тебе такие длинные волосы? Остриги их. Правы были, работать с такими волосами трудновато было. А я не стригла, мне нравилось ухаживать за ними, расчёсывать (у моей бабушки до сих пор волосы длинные, почти до пояса). Вышла я на улицу. Снег реденький шёл, и воздух свежий, морозный, настроение поднимает. Я иду, белая да румяная, а коса моя по снегу стелется. Смотрю, на лопеде парень сидит в телогрейке: красивый, высокий, глядит на меня и ласково так улыбается. Сердце у меня как ёкнуло. Но виду не подала. Подошла я и, чин чином приняла у парня в телогрейке лопед дров. Эти самые дрова нам арестанты привозили из своих колоний, где они срок отсиживали. Наша бригада тогда в Сибири жили. В посёлке N. Оно среди глухого леса находилось. В этом же лесу, довольно далеко от посёлка, существовала колония, где наши русские мужики мытарились. Много их там было. Баб в те колонии не пускали по той причине, что тамошние арестанты считались врагами народа, предателями.

– Почему? Они на стороне фашистов воевали?

– Их вина была в том, что они попали во время войны в плен к немцам и мучились в концлагерях. Сталин и родного сына, оказавшегося у фашистов в плену, не пожалел. Так что пришлось этим концлагерникам страдать после окончания войны и на родной земле. Некоторым из этих арестантов выдавались специальные пропуски, с помощью которых им позволялось привозить дрова в город и закупать продукты. В тот день Яше выпала возможность приехать в город. Но, конечно, в сопровождении солдат. Они не очень вредными были. Махоркой угости – смягчаются, поговорить с арестантом разрешают. Помню, Яша спросил, как меня зовут. Я ответила. Разговорились мы. Он шутит, болтает, а я смеюсь и слушаю.

 

Два-три месяца мы таким образом с ним встречались. А потом он исчез, как сквозь землю провалился, и я его не видела где-то почти год. Сперва я частенько подумывала о нём, пару раз даже всплакнула, но проходило время, моя бригада переехала в другой посёлок, а оттуда совсем дальше, и я начала забывать о весёлом парне Яше. И вдруг в один прекрасный день мне почтальон письмо принёс. Я сперва даже не поверила своим глазам. Письма-то мне до этих пор никто не слал. Другим девчонкам и посылки, и письма, а я только в сторонке сижу и на них смотрю, как радуются. А кому я нужна была? Сирота. А письмо от Яшки было! – Бабушкин голос предательски-нежно дрогнул. Он мне в письме написал, что его заслали в N-скую колонию, в Магадан. Яша там работал на золотом прииске.

– Ух ты! – воскликнула я. – А шахтёры себе золото там припрятывали?

Бабушка рассерженно:

– Не болтай чепухи! Там и на входе в шахту и на выходе обыскивали работников с ног до головы. Да и зачем им это золото посреди сибирской глуши? Они и зарплату свою не знали куда девать. Я когда к Яше переехала, то у него комната вся ассигнациями была залеплена вместо обоев. Их там кормили хорошо, а баб нет, некуда тратить, вот и оклеивали деньгами стены.

– А как ты к дедушке смогла поехать? Он же врагом народа был? Не побоялась?

– А чего бояться-то? Если человека любишь, уважаешь, доверяешь, то с ним везде можно ужиться – хоть на краю света, и то не страшно. А Яша врагом народа не был. Он в концлагере сидел. Сталин умер – его оправдали. И мы поехали к Яше на родину.

 

– А свадьба у вас была в Магадане?

– Нет, свадьбу нам справили его родственники, когда мы поехали с ним к нему на родину. А в Магадан, когда я к нему приехала, то Яша меня встретил, домой отвёл, вот и всё. Поженились. Яша на работу ходил, а я дома сидела. В первые месяцы он меня дома под замком держал. Боялся, что умыкнут. В тамошней ихней колонии баб по пальцам пересчитать можно было, а среди ссыльных – сотни отчаянных и одиноких, как перст, парней. Придёт муж домой, а засовы на дверях сорваны, жену украли, иди свищи ветра в поле! Какой бабе муж нагрубит или наскучит, так она бросала его и к другому уходила. Но я таких женщин не уважала и не дружила.

Куриц завела, корова у меня была. Жили с Яшей спокойно, дружно. Он меня не обижал, ласковым был. Это после того как мы к нему на родину приехали, он переменился. А в Магадане всё было по-другому. Там я Сашку родила и мать твою, козу Светку. Ох и горлатая была она в детстве! Плаксивая и вечно болела. Мучила она меня и днём и ночью со своими капризами. Ну, в общем, семью, как я и мечтала, завела, детей, хозяйство. Чем не жизнь? Но нет-нет, и меня одолевала печаль. Ничего не могла я с собой поделать. Как вспомню о детстве своём, об отце и мачехе, о том, как они меня обижали, так сразу плакать начинаю, их проклинать и судьбу свою. Яша успокаивал меня, как мог, но злоба моя и обида на отца не проходила. Я даже Богу молилась, чтобы он непременно наказал, и самым жестоким образом, и отца, и злобную Варвару. И словно в ответ на мои молитвы однажды пришло мне письмо от моего отца. От Тимофея Петровича. Я-то думала, что вовек его не прощу, и так и жила с этим тяжёлым грузом на душе. Но когда мне в руки лёг беленький кусочек бумаги, испещрённый корявым, до боли знакомым отцовским почерком, то мне захотелось завыть волком от жалости и любви к папке моему. Словно тепло пробежало по сердцу, и все обиды сразу исчезли. Написал папка мне в том письме такие слова:

 

«Вернись, Нюра, доченька ты моя милая, ко мне. С тех пор, как ты сбежала из дома, я Варварку прогнал навсегда. Больно мне и одиноко без тебя, Нюрка! Виноват шибко я перед тобой! Почти каждую ночь мать твою покойницу во сне вижу. Смотрит на меня с укором и молчит. А я от стыда во сне под землю готов провалиться. Вернись, доченька, будем вместе, как раньше, жить. Я тебя повсюду искал. А потом узнал, что ты за басурманина замуж вышла и в Магадан уехала. Со ссыльным, с изменником родины! И худо мне совсем стало после этого известия. Это же я виноват, я! Одумайся, Нюра, зачем он тебе сдался, он же татарин, басурманин он! Знай, я Варварку, заразу, выгнал! Не знаю теперь, где она, и знать не хочу.

Все меня бросили, и сестра твоя старшая пропала без вести, после того как её мужа на фронте убили, а Петька в речке утонул прошлой зимой. Остался я один. Прости меня, отца своего, я тебе много горя причинил, и нет мне покоя до самой смерти, если ты не вернёшься домой. Твой отец Тимофей».

 

Показала я это письмо Яше. Тот поскучнел сразу, в лице переменился. Испугался, что я его брошу и к отцу своему вернусь. А я даже раздумывать не стала. Села и отцу ответ написала:

 

«Здравствуй, отец. Ты просишь меня вернуться домой, но я удивляюсь твоей просьбе. У меня уже есть дом и семья: дети и муж Яша. И мне всё равно, какой он веры, главное, что я с ним счастлива. Приезжай, папка, к нам. Мы с Яшей с радостью примем тебя к себе жить. Твоя счастливая дочь Нюра».

 

С того самого дня я словно по-другому на жизнь глядеть начала – более мягче, что ли. И мой тебе совет – никогда не позволяй ни обиде, ни ненависти укорениться в твоём сердце. Тяжело жить с таким грузом. И тебе худо, и близким. А ты прости, а после как Бог велит.

Я хотела было спросить у бабушки, приехал ли Тимофей к ним в гости после её письма, но взглянув на неё, осеклась. На глазах у бабушки стояли слёзы…