Параклет

– Ворота Вечности впустили вас! – голос Казуара звучал значимо и возвышенно. – Прошлое и будущее сошлись. Сегодня каждый сможет осознать свое место в пучине Времени. Великий Хранитель Света Параклет ждет вас. Вы узнаете свою судьбу и получите ответ на любой вопрос. Подумайте хорошенько: что это будет за вопрос? Видите вон ту гору?

Распорядитель посохом указал на большую гору, вершина которой терялась высоко в небе. Собравшиеся взглядом проследили в направлении, указанном Казуаром. Никто не решился ничего спрашивать. Притих даже Гаврик, понимая, что происходит что-то важное и необычное.

– На вершине стоит Храм Света, – продолжил Казуар. – В недрах горы – всепоглощающая Тьма. Посередине – пещера. Тьма и Свет сходятся там в великом своем Равновесии. И только раз в году вход в эту пещеру открыт для простых смертных. Сегодня именно такой день. Мы должны пройти лабиринтом Тьмы, выйдя из которой будем ослеплены Светом. Лишь после этого можно познать Равновесие, которое есть мир, соединяющий в себе два этих начала ни одно из которых не должно победить. В путь!

Казуар шепнул что-то прозрачным легкокрылым существам, и те, взвившись, устремились вперед, мгновенно пропав из виду.

Двинулись в путь и люди. Каким-то непостижимым образом они сразу же оказались у подножия горы.

– Здесь нет привычных расстояний, – пояснил Казуар, предвидя вопросы, готовые сорваться с уст путников.

Едва они вошли в огромную расщелину, открывшуюся в горе, кромешная тьма обступила их. Не было видно абсолютно ничего! Двигаться приходилось вслепую. Острые камни ощущались под ногами. Холодные, скользкие стены, по которым стекала вода, тоже нельзя было увидеть – только почувствовать.

Поначалу путники пытались переговариваться, но быстро отказались от этой затеи: слишком уж жутко звучали в лабиринте подземелья слова. Казалось, они исходят из ниоткуда и пропадают в никуда. Темнота была физически осязаема. Она давила на глаза. Закрыв их, идти было даже легче – открытые глаза могли лопнуть от напряжения. Люди оступались и хватали темноту руками. К горлу подступала тошнота. Тьма словно высасывала из тел энергию, отнимала последние силы. Казалось, еще немного, и они иссякнут окончательно. Мрак поглотил не только пространство, он сожрал время – невозможно было сказать, как долго шли путники. Расстояние измерялось энергией, которую они теряли. Удивительно, никто при этом не смел пожаловаться. А может, теперь просто не было слышно и слов – они тоже тонули во тьме?

Когда уже и сознание готово было вот-вот навсегда раствориться во мраке, неожиданно вспыхнул свет. Резкая боль с головы до ног надвое пронзила тело каждого. Это был не просто свет – испепеляющий жар намерен был уничтожить все живое, что попалось ему на пути. Глаза, до той минуты не видевшие ничего, кроме мрака, теперь даже не чувствовались. Их не было! Не было вообще ничего: ни туловища, ни головы, ни рук и ног. Осталось только то, что привычно называлось душой. Погребенная в теле, как в гробнице, теперь она вырвалась и, напуганная неведомым до сей поры состоянием, не знала, что ей делать. К счастью, длилось это недолго: откуда-то появились страусы. Сбившись в стаю, они образовали огромное облако. Это облако породило тень. Спасительную живую тень, от которой все пришло в норму: душа вернулась в тело, а тело ощутило прилив сил и бодрости. Оберегаемые тенью путники легко добрались до той самой пещеры в сердце горы, о которой накануне говорил Казуар.

Ровный свет и чистый прозрачный воздух наполняли пещеру, где не ощущалось ни холода, ни жары. Своим видом пещера напоминала зал некоего культового храма. Этот зал поражал воображение не только размерами: необычайная красота и великолепие его подземной архитектуры были неповторимы. Свод храма, ровный и гладкий, представлял собой небесного цвета купол. Его стены украшали затейливые картины каменных кружев, походившие на морозный рисунок, образующийся зимой на стеклах. Причудливые скопления неизвестных земному миру пород, свисали бледно-розовыми виноградными гроздьями. Стекающие со стен и потолка алмазные капли, создавали не только причудливой формы колонны, но формировали целые скульптурные группы. Казалось, они сработаны искусным мастером из чистейшего горного хрусталя. Из капель, просачивающихся откуда-то сверху, сосульками нарастали сталактиты. Их концы походили на острые пики, одни из которых были больше, другие – меньше размером. А из капель, попадающих с остриев пик на пол, тянулись ввысь слегка изогнутые столбики сталагмитов. Местами сталактиты и сталагмиты срастались в торжественные колонны по рангу подобающие тронному залу. По одной из стен легким тихим потоком струилась вода, у подножия образуя лазоревое озеро. Семь страусов опустились подле него и, замерев, улеглись, превратившись в пепельно-розовые изваяния.

Посередине зала, на возвышении также сооруженном из камня, восседал старец. Длинные снежные волосы его, схваченные золотым обручем, ниспадали на плечи. С ног до головы старца окутывал белый балахон, но под ним угадывалось сильное, здоровое тело. Это был Параклет – Хранитель Света. Лилейное облако легкокрылых существ, образуя нимб, вилось над головой старца.

С почтительным поклоном Казуар приблизился к Хранителю Света и передал ему посох:

– Жатва собрана, Владыка. – сообщил Казуар старцу.

– Кто это? – шепнул на ухо Кузькину Генрих Булкин.

Все остальные молчали, будучи ни в силах справится с новыми впечатлениями и, не отваживаясь нарушить торжественной тишины тронного зала подземелья. Странно, но никто из них не чувствовал ни усталости, ни страха.

В ответ на вопрос Булкина профессор нервно пожал плечами, но затем, немного освоившись, также шепотом заметил:

– Какой-нибудь ясновидящий, судя по тому, что нам обещали предсказать будущее.

– Главное не предсказать будущее, а понять какие возможности таит в себе прошлое, – послышался ровный, безо всяких эмоций, голос старца. – Меня же зовут Параклет, я – Хранитель Света и часть великого Равновесия.

– Очень приятно, – ответил старцу Булкин и, осмелев, спросил: – Как же так? Ведь нам и в самом деле обещали предсказать будущее. Если все это, конечно, не розыгрыш.

– Показать судьбу и предсказать будущее – не одно и то же.

– Тем более, что абсолютно достоверных пророчеств не существует. В отличие от научных прогнозов, – не удержался Вениамин Кузькин.

– Пророчества существуют, – спокойно возразил старец, – но не в привычном для вас, людей, понимании. Пророчества существуют для того, чтобы установить смысл грядущих времен, а не конкретные факты. Смысл событий может быть выражен по-разному.

– Как это? – не понимая, спросила Вера.

– Точно так же как, для преодоления болезни нужно лечить не внешние ее проявления, а причину. Предсказывать стоит не внешние события, а конечный их результат – страдание или радость. На пути к счастью, одно сменяет другое, и третьего не дано. – пояснил Параклет.

– Так предсказан Апокалипсис в Библии? – вмешался послушник Иона. – Семь чаш гнева Божия могут проявиться как угодно: главное, их суть – ужас. И опустошенным Вавилоном так же может быть что угодно, это лишь символ? Как брак Агнца – символ будущего рая на Земле?

– Истинно! – ответил Параклет. – Из вас каждый стремится к счастью, каждый идет к нему своим путем. Узнать, что ждет тебя на этом пути – тернии или звезды, не так уж и трудно, если суметь понять прошлое. Любой может научиться пророчествовать себе в этом.

– Счастье! – презрительно хмыкнул Кузькин. – А кто знает, что это такое? И есть ли оно вообще…

– Я!! Я знаю! – неожиданно звонко вскрикнул Гаврик. – Счастье – это когда тебе хорошо-хорошо и ничего больше не надо. Однажды у меня было счастье. Честное слово!

Глаза Параклета засветились ласковым внутренним светом. Он улыбнулся мальчику одобрительно и лукаво, словно только они двое: старец Параклет и шестилетний ребенок, знали великую тайну человеческого счастья.

– Я покажу вам счастливых людей, – сказал Хранитель Света. – Садитесь поудобней.

Параклет посохом ударил о каменный пол пещеры, и тут же, откуда-то появилось семь мягких уютных кресел свитых из зеленой травы. Зелень причудливым образом вписалась в интерьер каменного зала, ничуть не нарушив царившей здесь гармонии. Все семеро: Мэй Лай, Вера Магдалина, послушник Иона, мэр Ан-ска Генрих Булкин, ученый-профессор Вениамин Кузькин, Иван Демидов и маленький Гаврик с большим удовольствием опустились в эти кресла. В стороне, у того самого озера, где разместились страусы, расположился Казуар.

Параклет снова ударил посохом, и перед зачарованными неудачниками предстало диковинное зрелище: стены пещеры раздвинулись – за ними скрывалась церковь. Убранство ее было скромным, но по нему легко определялось: церковь – католическая. Под ее сводами, прямо над алтарем, обнимая распростертыми руками воздух, парил монах. Собравшиеся внизу люди смотрели на него с благоговейным ужасом и страхом. Кто-то кричал, кто-то терял сознание – монах ни на что не обращал внимания. Глаза его были закрыты, а на устах играла блаженная улыбка.

– Это святой Иосиф Купертинский, – проговорил Параклет. – Канонизирован Католической Церковью в 1753 году, спустя девяносто лет после своей смерти.

– Он взаправду летает? – восторженно спросил Параклета Гаврик.

– Да. Это реальная картина из его жизни. При этом присутствовало много свидетелей, так что факт левитации Иосифа Купертинского вынуждена была признать священная инквизиция. Очевидцем этих полетов был сам Папа. Святой Иосиф не просто летает – он летает от счастья!

– Разве такое бывает? – недоверчиво сказала Мэй.

– Бывает. Но пока очень-очень редко. Состояние счастья, как и любое другое, различно не только по продолжительности момента, но и по своей силе. Чем выше человек продвигается в своем духовном развитии, тем более глубокое и сильное ощущение он переживает – тем более он счастлив.

– Ну, не знаю… – засомневался вдруг Иван Демидов. – Можно чувствовать себя вполне счастливым сидя, к примеру, в хорошем ресторане, наслаждаясь лососем и стриптизом.

– Можно. – согласился с ним Параклет и добавил: – На биологическом уровне духовного развития. Но от такого счастья человек вряд ли воспарит к небесам подобно Иосифу Купертинскому. Для этого нужно нечто иное – большое счастье требует больших душевных сил. Его надо заслужить. К такому счастью идут постепенно, преодолевая разные уровни в своем собственном развитии: от животного – к социальному, и только потом к высшему – духовному.

– А кем был этот Иосиф? – спросила Вера.

Картина церкви с парящим под ее сводами монахом исчезла и взору собравшихся открылась другая: тихое местечко Купертино на юге Италии. Маленький, болезненного вида, худенький мальчик стоял, устремив взгляд в небо.

– Джузеппе Дэза. – пояснил Хранитель Света. – Так звали Иосифа Купертинского в миру. Он был странным, замкнутым ребенком, окружающие считали Джузеппе дурачком. Но его не трогали их насмешки – он жил в своем мире и не стремился в мир обыденный. С самого детства и добровольно он избрал для себя мучительную дорогу: строгие посты, голодание, самобичевание, молитвы, вместо одежды – власяница…

– Ой! Что это он делает? – воскликнул Гаврик, заметив, как мальчик чем-то посыпает горстку овощей, предназначенную ему в пищу.

– Горький порошок. Он часто добавлял его в еду.

– Зачем?! – поразилась Вера.

– Чтобы истребить даже намек на наслаждение пищей. Физиологическое наслаждение отвлекает, тормозит путь к духовному. Джузеппе Дэза интуитивно понял это.

В это время картина поменялась: вместо мальчика теперь был юноша.

– В семнадцать лет Джузеппе попал в монастырь, – рассказывал по ходу дела старец Параклет. – Там получил он свое новое имя – Иосиф. Но и среди своих собратьев Иосиф был чужим. Его не поняли и не приняли благодаря чрезмерно рьяной вере, которой он отдавался. Спустя восемь месяцев монахи… изгнали Иосифа из монастыря.

– А дальше? Когда он стал летать от счастья? – нетерпеливо спросил Гаврик.

– Возблагодарив Бога за ниспосланное испытание, Иосиф отправился к францисканцам. Он был принят в братство и посвящен в духовный сан. Теперь и он был монахом. Иосиф до такой степени ужесточил и без того суровую аскезу, что от него отшатнулись даже глубоко верующие собратья. Его отстранили от участия в богослужениях.

– Бедненький… – прошептала Вера, ей до слез было жалко этого монаха.

– Нет-нет, сам Иосиф так не считал. К тому же, именно в это время с ним стали происходить чудеса – у монаха открылся дар ясновидения и целительские способности. А спустя некоторое время, во время мессы в одной частной церквушке, Иосиф Купертинский впервые в молитвенном экстазе взлетел.

Между тем парящий в небесах монах исчез, и вместо него появилась женщина. Она была не молода и походила бы на нищенку, если бы не ее одухотворенное лицо – таких лиц у обычных нищих не встретишь.

– Мать Тереза Авильская. – сказал Параклет. – Основательница сети босоногих кармелиток в Италии. Шестнадцатый век. Обет полной бедности, абсолютное служение Иисусу, строгий затвор и нищета – вот образ жизни, избранный Терезой.

– И она тоже была счастлива? – не поверила Мэй.

– Почему была? Она и теперь счастлива. Здесь нет прошлого и будущего – все едино. – напомнил Параклет. – Она сама скажет о своем счастье.

– Она что-то пишет, – подал голос, молчавший все это время Генрих Булкин.

– Она пишет книгу под названием «Моя жизнь». Семь лет Тереза провела в полном одиночестве в затворе и теперь, обретя великое сокровище духовной жизни – экстаз, описывает свои ощущения.

– «Большего счастья могла бы ещё пожелать душа?» – вслух перевела Мэй, написанный темными чернилами текст. – Может, она не знала ничего другого, кроме молитвы?

– О! Нет, Тереза – обычная девушка, все светские радости ей знакомы, но душа ее была готова к большему, и Тереза нашла свое счастье.

– Ну, хорошо. – решил, наконец, высказаться профессор Кузькин. – Монахи, святые… Это понятно. Значит ли это, что только религия способна дать человеку счастье? Это же полная чушь!

– Не религия, а духовность. Вы сами знаете, что это разные вещи.

– Согласен. – не стал возражать Кузькин. – Но меня, человека науки, интересуют ученые.

– Хорошо. – Параклет ударил свой палкой о земь, и Мать Тереза Авильская пропала вместе со своей кельей. – Господин Исаак Ньютон для вас достаточно авторитетен?

– Вполне. – ответил профессор.

И появился Ньютон. Не сразу было разобрать, чем занят этот достопочтенный ученый муж. Но вот слова его стали понятны.

– Не может быть! – высказал всеобщее удивление Иван. – Он благодарит Бога за эпидемию чумы?

– Да, за чуму, постигшую Англию в 1666 году. – спокойно сказал Хранитель света. – Это позволило ему, наконец, удалиться в родную деревню Вулстроп и заняться любимым делом.

– Наукой? Физикой? – догадалась Вера.

– Не совсем. Ньютон изучает Библию. Одно только составленное им толкование Апокалипсиса записано в одиннадцати томах. Этому и только этому посвящены все силы и помыслы Исаака Ньютона.

– А как же его прорывы в физике, математике, оптике, космологии, механике, астрономии, дифференциальном и интегральном исчислении? – в свою очередь удивился Иван Демидов.

– Все это… лишь «побочный» результат его богословской деятельности.

– Вот это да! – поразилась юная Вера, а профессор Кузькин не очень невежливо проворчал:

– Опять богословие…

– На свете нет ученого, который не обладал бы глубокой верой. Так говорил…

– …Заратустра«Так говорил Заратустра» – известное философское произведение Ф. Ницше., – насмешливо продолжил Кузькин.

– Эйнштейн, – невозмутимо закончил Параклет. – Он не представлял себе ученого без веры. Все великие открытия совершаются в тиши затвора, в одиночестве. Но, я смотрю, наш маленький друг заскучал. – прервавшись, Параклет нежно посмотрел на Гаврика. Мальчик и вправду скучал, ерзая в своем кресле из зеленых душистых трав.

– Пойди, поиграй, – предложил ему Параклет.

– А можно?! – радостно спросил Гаврик.

– Конечно. Куда бы ты хотел?

– Я? – маленький нищий на секунду опешил, не зная, что именно таится за этим простым вопросом старца.

Но поскольку Параклет был для Гаврика чем-то вроде волшебника, мальчик, все еще не веря в собственное счастье, выдохнул:

– А в Дисней-Лэнд можно?!

Параклет едва заметно усмехнулся, янтарные глаза старца весело заискрились, ничего не отвечая, он взмахнул посохом. Скучный средневековый пейзаж Вулстропа сменился современной картиной огромного детского парка. Царившее в нем веселье заражало и манило: играла музыка, толпы народу развлекались, радостно и беспечно проводя свое время.

– Иди, малыш, там тебя ждут, – Хранитель Света впервые широко улыбнулся.

– Эй, Гавря! Давай к нам! – какие-то мальчишки звали Гаврика.

– Ой! – не поверил тот своим глазам. – Смотрите, там Петька и Санька! Эге-гей! Я иду! Можно, Иван? – спросил разрешения Гаврик.

– Конечно, – отозвался Иван. – Кажется, здесь все можно.

Гаврик нырнул в море всеобщего повального веселья. Скромная одежонка его исчезла, теперь он был одет во все новое: модного покроя детские джинсы с множеством карманов, яркую футболку и темно-синюю кепку-бейсболку.

– Спасибо, Параклет! – донесся до них радостный голос Гаврика. – Сегодня я опять буду счастливым!!!

Стены пещеры сдвинулись, и видение исчезло, его место заняли каменные скульптуры подземелья в обрамлении причудливых занавесей сросшихся сталактитов и сталагмитов.

– Вот тебе, пожалуйста, – с тоской вздохнул Кузькин. – Много ли нужно для счастья? Никакой аскезы, молитв и затворничества.

– Что делает счастливым ребенка, не всегда подходит взрослому, – с сожалением заметил старец. – Вас это бы не устроило.

– Да знаю, – махнул рукой Кузькин. – Я был в Дисней-Лэнде со своим сыном – ничего хорошего: шум, жара, суета…