HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Ольга Тиасто

Доллары, водка, матрёшки

Обсудить

Повесть

(Приключения ростовских челночниц в Азии, Африке и Европе)

 

На чтение краткой версии потребуется 5 часов 45 минут, полной – 6 часов 15 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года

 

Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 5.09.2015
Оглавление

18. Глава 16. $$$ Доллары $$$
19. Глава 17. Мазя и Анна Борисовна в Италии
20. Глава 18. Тостик в Италии. Сумасшедший бизнес, сумасшедшие клиенты

Глава 17. Мазя и Анна Борисовна в Италии


 

 

 

Усталая Мазя пришла с базара. Поставила сумки в коридоре, даже разбирать их не стала, и, пока Мамука в кухне еду разогревал, упала в кресло и ноги свинцовые, опухшие кверху задрала.

Тут же телефон: тр-ррр! т-ррр! Kого ещё там нелёгкая?

– ...Аня! – вздыхает тяжело Мазепа. – Ну? Что там?.. Говори, Ань, да только поскорей, а то я ванну (врёт) набираю.

Aнна Борисовна была соседкой Мази по базару. Ларька своего не имела, не хотела тратиться на ларёк, а вставала торговать в промежутке между киоском Мазепы и ещё одним, где мужик средних лет видеокассеты продавал – с молчаливого их обоих согласия.

Приходил за ней иногда, в конце рабочего дня, один армянин, маленький и носатый, и домой её отвозил. Анна Борисовна всем говорила, что это – её шофёр. Но все уж знали, поди, что никакой это не шофёр, а любовник её, Анин… Она сама в этом Мазе как-то призналась, и что семья у него есть – жена и дети. Да и не стала бы Анна Борисовна тратиться на шофёра; она в другие дни общественным транспортом домой добиралась.

В общем, с Мазиной у них хорошие отношения были, можно сказать, дружеские, и много общего – даже физически, во внешности. Одного роста, у обеих – ручки-сардельки и ножки-окорочка; обе коротко стрижены, только если Мазина была брюнеткой, то Анна Борисовна – сероглазой блондинкой, довольно ещё привлекательной.

Курили обе как два паровоза и любили «стрелять» у других сигареты; но если Мазя, в конце концов, себе покупала, то у Анны Борисовны их не было никогда, и «стреляла» она постоянно – то у одних, то у других, а больше всего – у Мази, по-соседски и по-дружески.

– Ты, Аня, если куришь, – говорила ей часто Мазепа, – свои должна покупать. Или давай так: скинемся с тобой и будем вместе курить, пополам.

Это Анну устраивало. Только потом из «общей» пачки она больше половины выкуривала; так и тянула одну за одной, пока Мазя там с клиентами занимается. Всегда удавалось ей выкурить большую часть.

– Ну, ты и куришь, ё-моё! – поражалась Мазепа. – Одну за другой смолишь.

– Да нет, – обижалась Анна. – Так же, как ты, курю!

Любила Анна Борисовна вот ещё что – приврать, чтобы выставить себя в наилучшем свете. И причём зачастую враньё это было наивным, легко проверяемым и очевидным, так что диву давались – как ей только в голову пришло?.. Брехливой такой была. Или, как Мазина говорит, бреховкой.

Например, при первом знакомстве представлялась она часто врачом-гинекологом (почему именно гинекологом, а не урологом или психиатром – неясно). Почему-то именно по этой специальности.

Мазепа-то давно уже знала, что работала Анна Борисовна раньше, до «Супермаркета», в аэропорту, обслуживая хитрый автомат, за плату якобы оценивающий состояние здоровья и проверяющий различные жизненные функции граждан, а также ставящий им «предварительные диагнозы». А по профессии вроде была медсестрой, если, опять же, не врёт и медучилище окончила.

Но оставим тёмное прошлое этой таинственной личности и вернёмся к Мазе.

Как когда-то одной из пионерок и первопроходцев побывала она в Турции, так и в этот раз через свои «полезные каналы» узнала Валентина о новых поездках – в солнечную Италию. И стала собираться ещё основательней и серьёзней, скупая по всему Ростову электро- и радиотовары, оптику, часы, а также трудно доставаемые, но «хорошо идущие на Западе» приборы ночного видения армейского образца.

Одно лишь Валю смущало: в такую серьёзную, крутую авантюру предстояло пускаться одной... А было б надёжней товарища взять, попутчика какого. Он и за сумками присмотрит, да и в дороге всегда веселей.

Но если взять с собой Мамуку – нужно за две путёвки платить, расходы возрастают. А две путёвки в Италию стоили недёшево; это тебе не шоп-тур в Польшу; тут и экскурсии были предусмотрены – в Венецию, Рим, в Республику Сан-Марино. И проживание в кемпинге целую неделю...

Так взять-то кого? И стала Мазя подбивать Анну Борисовну ехать в Италию вместе. Были у Мази сомнения: а есть ли у Анны Борисовны, при вечной её нищете и скаредности, деньги на поездку?.. Оказалось, что деньги имелись. Или же армянин этот ей денег подзанял – неизвестно; только загорелась Анна Борисовна ехать всей душой. Тоже в дорогу стала собираться. Глаза серые блестели, Мазе руку тискала и шептала возбуждённо: «Ну что, Валя, едем?.. Едем, едем!».

 

Вскоре, однако, Мазепа о том пожалела.

Начала Анна Борисовна, что ни день, ей названивать, парить ей, как говорится, мозги, надоедать – ну, прямо как маньячка какая-то. Только Мазина, например, после дневных трудов ванну принять собирается или на диване с Мамукой спокойно посидеть, фильм посмотреть – «Тррр-р!» – звонок. И, конечно, Анна звонит, и – опять за своё:

– Ну, что, Валь, собираешься?

– В смысле?

– Ну, в дорогу товар какой покупаешь?

– Ну, – отвечает Валя с неохотой, – покупаю.

– А что там хоть идёт, а? – не унимается Анна Борисовна. – Ты что, например, везёшь?

– Аня, я ведь тебе уже говорила: бинокли, фотоаппараты, часы командирские... что найдёшь – то и вези, ну?!

– Я ведь туда в первый раз еду; и только потому, что ты предложила, – оправдывается Анна Борисовна, – а вдруг – невыгодно, прогорим?

– Ну, и я в первый раз еду, – раздражается Мазина. – Откуда я знаю?.. Говорят люди – хорошая поездка, а там – не знаю я; прогорим – не прогорим; хоть Рим посмотрим, Венецию, а?

Анна Борисовна растерянно замолкала. Потом начинала опять:

– А биноклей ты сколько везёшь?

– Три, – отвечала Мазепа.

– И я – три, – соглашалась Анна Борисовна (на самом деле везла их пять, бреховка такая), – a приборов ночного видения?

– Мне их ещё не достали, только обещают, – говорила Мазя.

– А где?.. Если у тебя есть возможность, возьми и на меня пару, – просила Анна Борисовна. У самой же два прибора лежали в сумке, уже упакованные.

– Хорошо, Аня; только теперь я устала и кое-что сделать ещё должна, – говорила ей Мазя, не зная, как отвязаться.

– Тогда – да завтра! Завтра на «Супере» встретимся и поговорим, а?

Мазина вешала трубку и закатывала глаза. Вот навязалась на голову!

На следующий день история повторялась сначала. Казалось бы, обсудили всё на базаре – и на тебе! Опять Борисовна звонит и опять жалобным тянучим голосом вопрошает:

– Валь, а Валь! Ну скажи мне честно – выгодная это всё-таки поездка или нет?..

Гарантий, сволочь, хотела, будто Мазина была ответственной по финансовой части, или что. «Господи боже мой, вот уж трында ивановна!» – стонала она, вешая трубку и запахивая халат.

Но отговаривать Борисовну ехать было уже поздно; теперь если бы кто её отговаривать начал, она бы, скорей, не поверила – решила бы, что её нарочно, из зависти, отговаривают.

 

Наконец, день отъезда настал. Было начало сентября, как сейчас помню, девяносто второго года. На вокзале вокруг необъятного пространства, занятого сумками, стояла самая разношёрстная публика. Были там и челноки-коммерсанты, и просто туристы, собравшиеся Италию посмотреть; но и те и другие что-то с собою везли; и знакомые уже лица, и новые.

Были, например, Борисовна с Мазепой, и девушка Аля, работница турбюро; был бесцветный блондин коммерсант Пульчевский, везущий с собой любовницу Инну, белую и дородную, «чтоб показать ей Европу», и скромный мастер по ремонту холодильников Алёша с другом Евгением, мама и дочь Буркевич, а также почти новый русский Гена Гузненко, миллионер (пока что в рублях) и владелец строительной конторы. Среди этой толпы затесалась и Тостик, со многими вроде знакомая, но, как обычно, сама по себе... и другие личности, менее примечательные.

Настроение было приподнятым, хотя путь предстоял неблизкий, в лучших традициях первопроходских, плохо организованных маршрутов типа «достань правое ухо левой рукой»:

– Из Ростова на поезде – в Киев,

– оттуда на другом поезде – в Ужгород,

– из Ужгорода на самолёте – в Будапешт,

– а из Будапешта уже на автобусе через всю Европу, включая неспокойную Югославию – в Италию!

Не было ещё и в помине благословенного рейса Ростов-Римини, который за три с половиной часа доставил бы их в Италию, лишив всей романтики долгого пути...

В поезде разворачивали припасы. Мазина и Борисовна вытащили, как обычно, каждый своё. Оказалось, помимо прочего, что обе везли две одинаковых палки твердокопчёной колбасы. Поскольку начинать резать обе им казалось глупым, то: «эне-бене-рики-факи!..» – начали с одной, а именно Анныборисовниной колбасы, чтобы потом перейти на Мазепину. Это я подчёркиваю, как важную деталь, которая потом, к сожалению, будет фигурировать в деле.

В другом купе, слева, уж начинали наливать, и заправлял там Гена Гузненко, строительный наш нувориш, предлагая щедрые тосты за дружбу, здоровье, поездку... и на мохнатой его груди качался на мощной цепи архиерейский крест.

На Алечку, девушку в возрасте из турбюро, он произвёл приятное впечатление.

А справа, с другой стороны, откупорил бутыль Анатолий Пульчевский, бесцветные брови и песочные усы, обнимая цветущую Инну:

– Кот-тяра! Мы едем в Италию!!

И смущённо ёрзал напротив него Алёша, холодильных дел мастер, похожий на ребёнка с наклеенными чёрными усами, и отказывался вежливо, говорил – они-де с другом не пьют...

Тостик вышла в тамбур покурить, и там наткнулась на пускавшую задумчиво дым Анну Борисовну. Немного спустя та представилась ей как врач-гинеколог. Тостик живо заинтересовалась. Давно ей хотелось выяснить некоторые теоретические вопросы, касающиеся женского здоровья, поговорить с врачом-гинекологом – да времени всё как-то не было... Когда от Анны Борисовны никакого вразумительного ответа не получила, то нисколько не удивилась. Она давно уже людей своей профессии не переоценивала. Лишь пожала плечами: «Бестолочь эта гинеколог; впрочем – чему удивляться?», подумала про себя и вернулась в купе.

В гинекологи как будто по уму отбирали. В гинекологи шли по блату; в хирурги – тоже, а все остальные, кто без особого блата – в терапевты; и этим ещё не сказано, что терапевты – все умники как один.

В то время она ни с Мазей, ни с Анной Борисовной знакома ещё не была; Мазю узнала чуть позже, в поездке в Индию, в том же году.

 

Чуть ближе к вечеру народ уже стал бузить, а потом и совсем разошёлся.

Гена Гузненко кричал, перекрывая всех:

– Я знаешь как заработал мой первый миллион?! Я тебе сейчас расскажу, как я заработал свой первый миллион! Так слушай же, слушай!!

Все галдели, никто не хотел слушать про чужие миллионы.

Пульчевский же озлобился не на шутку и угрожал соседям по купе, которые с первого взгляда были ему уже противны:

– А что, я не вижу, что вы – два педар-раста?! – кричал он, красный и разгорячённый, пытаясь встать, в то время как толчки поезда отбрасывали его в сидячее положение. – У-у, педарасская рожа!.. – дотянулся он, наконец, до растерянно моргавшего Алёши и впечатал ему пятерню в детское усатое лицо.

Инна лежала на верхней полке лицом к стене и делала вид, что спит.

Как выяснилось потом, это была её обычная тактика в подобных случаях. Пульчевский, напиваясь, бузил, а она делала вид, что спит и ничего не замечает. Тогда наутро он, провинившийся, делал ей подарки: покупал золотое колечко, серёжки или браслетик; причём, заметим, именно ей, а не людям, которым нанёс физический или моральный ущерб...

 

В тамбуре Гена Гузненко уже без зазрения совести ухаживал за девушкой Алей из турбюро. Он задвигал её, тронутую мужским вниманием, всё дальше в угол и говорил:

– Алечка, ты понимаешь, что я семьянин, и очень люблю мою жену; Алечка!.. Я мою жену никогда не брошу, но... понимаешь, Аля...

Его объяснения были прерваны глухим ударом чего-то твёрдого в дверь тамбура. Это Пульчевского вытащили из купе и друг Алёши-холодильного мастера одним ударом послал его в нокдаун. Тело безбрового коммерсанта проехало по инерции по коридору, остановившись только в конце, после стука об дверь головой.

Безучастная и привыкшая ко всему Инна продолжала спать на своей полке.

Прошли мать и дочка Буркевич с полотенцами наперевес и зубными щётками в руках – в туалет, почистить зубы на ночь. Мать, круглолицая дама лет сорока, брезгливо посмотрела на Пульчевского на полу и сказала:

– Нет, это какое-то безобразие! Как можно такое допускать?

А дочка, юная блондинка ангельской внешности, лишь грациозно переступила через его волосатые ноги, разбросанные по коридору.

Мазина с Анной Борисовной ехали спокойно, не развлекались. Как опытные челноки, берегли силы для серьёзных дел.

Ели припасы, особо налегая на скоропортящиеся.

 

Как смутный сон, вспоминается виденный мельком Будапешт, где два или три часа свободного времени они провели, гуляя по улицам в центре. Разглядывали без особого интереса витрины, не склонные тратить деньги: их берегли на Италию.

Девушка Аля и Тостик ехали вместе вверх на эскалаторе в каком-то коммерческом центре; и Аля призналась застенчиво, что женщины ей нравятся тоже. То есть – не только мужчины. Тостик была рассеянна, поэтому с запозданием удивилась обстоятельству и не знала, как правильно реагировать. Аля ей была симпатична, и Тостик отвечала, что ей самой как-то и в голову не приходило, нравятся ли ей женщины... Скорей всего, не очень, потому что если бы нравились, к тридцати годам она бы уже об этом знала, нет? Но в сущности, она ничего плохого не видела в тех, кому нравятся женщины, потому что сама она – женщина, в конце-то концов…

Аля смущённо кивнула, и больше этот вопрос не обсуждался, зато в автобусе они с Геной Гузненко уже сидели в обнимку, как семейная пара, хотя и Тостик в компанию принимали, и маму с дочкой Буркевич.

«Смотри ты, однако, – думала Тостик про себя, – в этой поездке я, хотя бы, на втором месте по сексапилу после Гузненко. Если из мужчин Аля выбрала его, то из женщин выбор сразу же пал на меня; хоть и грудь у меня не мохнатая, и креста такого нет».

И была отчасти довольна собой…

 

В Венеции после экскурсии Аля, Гена, Тостик и другие пошли бродить повсюду и делать многочисленные фото; щёлкали «Зенитами», и выражение лиц у всех было дурацки-блаженное, как у всех, кто в первый раз попадает в Венецию.

И Аля вдруг поскользнулась на каких-то гнилых и скользких досках и упала в мутные воды канала; и есть прекрасное фото, где она ныряет и уходит на дно...

Неизвестно, что увидела Аля на дне; но, вынырнув через какое-то время из тухлой воды – голова облеплена тиной и водорослями – она закричала в панике что-то невнятное... Пытались достать её с мостика, но не могли; и Гена Гузненко по-рыцарски снял с себя брюки, рубашку, и в белых трусах, как был, с музейным крестом на груди, кинулся сам в протухшие сточные воды. Вытолкнув Алю на берег, потом ещё сплавал за туфлями Али, которые, будто гондолы сорокового размера, плыли в сторону понте Риальто.

Все смеялись, кроме самой Али, у которой испортилось настроение. И хоть солнце светило, но было свежо, и пришлось прогулку по Венеции закончить, идти в автобус переодеваться.

 

И вот привезли русских в кемпинг, в местечко Порто Реканати, Марке, и поселили в домиках деревянных, как на на базах отдыха за Доном. Из этого кемпинга выйти особенно было и некуда, если нет автобуса или машины под рукой. По утрам ходили на пляж, но неудобно там было, на голых камнях; почему-то именно у кемпинга берег был каменистым – одни острые скалы. Да и ветер дул свежий, можно сказать, холодный – сентябрь на побережье Адриатики совсем не походил на бархатный сезон в Сочи.

А вечером начинался базар. Раскладывали всяческий товар, а местные жители, итальянцы, приходили смотреть; но больше смотрели на русских женщин, чем покупали, и всё это напоминало чем-то Турцию... или Польшу. И все остальные импровизированные базары на свете.

Мазина и Анна Борисовна торговали вроде неплохо, но столько с собою всего навезли, что ясно было уже: половину товара домой везти придётся. Их масштабы этого кемпинга не устраивали, им – центральную площадь подавай.

Анна Борисовна больше всех сокрушалась:

– Это что ж за Италия такая, называется! В Италию нас, понимаешь ты, привезли! Посадили в этот кемпинг, заперли – не выйти никуда, ничего не продать!

– Да кто вас запер? – робко протестовала Аля от имени турбюро. – Вы условия поездки знали: Венеция, Сан-Марино, отдых на море... Венеция и Сан-Марино были; вот в Рим поедем ещё...

– Хоть бы базар какой поблизости! Продать же не успеем всё, в кемпинге этом; здесь каждый день одно и то же старичьё крутится – ничего не берут, пристают только: «Аморе, аморе!» – жаловалась Анна Борисовна.

Аля переговорила с местными представителями и узнала насчёт базара. Выяснилось, что вообще-то места такие поблизости есть, и поляки часто приезжают, устраивают здесь свои рынки на побережье; но, в общем, это дело всё – нелегальное. Может и полиция прогнать. Карабинеры.

– Да не прогонят! Кого там прогонят, – махнула рукой Анна Борисовна. – Зато там народ ходит. Вывезите нас в такое место, где люди есть, а? – взмолилась она.

Мазепа была с ней согласна.

В тот же вечер автобус повёз туристов – кому было чем торговать, или кто так, прогуляться хотел – на набережную Порто Реканати и, высадив там, укатил; делайте, мол, что хотите, а мы знать ничего не знаем.

Здесь – совсем же другое дело! – были кафе, променад, гуляла публика... и внезапный русский базар вызвал, конечно, общественный интерес.

Но и в полицию кто-то, как водится, звякнул, чтоб ещё интересней было. Итальянцы – они такие.

В лучах заходящего солнца, вытянувшись в ряд вдоль парапета, стояли туристы, разложив на газетах оптику, утварь всякую, инструменты, матрёшек, часы – словом, кто чем богат.

Анна и Мазя демонстрировали синьорам приборы ночного видения. «120.000 лир» – показывали на калькуляторе. Предлагали бинокли; и пожилые итальянцы смотрели с улыбкой, как эти две крепкие женщины ловко управлялись: крутили туда-сюда ручки биноклей, считали и прятали деньги в напузник, благодаря за покупки тяжёлым, как выдох, ростовским: «Гх-рацие!».

Чуть поодаль от них на бордюре под парапетом сидела Тостик, в футболке, красных израильских шароварах и с цветастым платком на плечах (на продажу). Возле неё, глядя с отеческим каким-то умилением, присел на корточки синьор лет шестидесяти в очках в золочёной оправе – видно, хотел её удочерить.

Синьор – а это был, как выясним потом, Умберто Касторани, или попросту старик Умберто – звал её бросить всё и пойти с ним отведать пиццы – на большее он не рассчитывал. Но Тостик, не тут-то было, отвечала, что пицца – это хорошо, но прежде не мешало бы продать вот этот бинокль и три штуки командирских часов, так что, если кто хочет убыстрить этот процесс – то пожалуйста. А если нет – то лучше бы ему пойти прогуляться и не отпугивать возможных покупателей... Синьор кротко улыбался, поправлял очки и отходил в сторону – но недалеко и ненадолго, и вскоре возвращался опять.

– Терпение! («Pazienza!») – Тостик делала свои первые шаги в итальянском, упражнялась, призывая на помощь скудный латинский, который учила когда-то. – Осталось двое часов. Двое часов – продать – и можно есть пиццу!

Старик понимающе улыбался, но сам покупать ничего не хотел.

Тут же кружил другой пенсионер, хитрый и ловкий Энрико Павоне, у племянников которого был ресторанчик напротив. Этот, купив оставшиеся часы, пригласил дам на ужин и увёл Тостик и обеих Буркевич из-под носа у расстроенного Касторани.

– «Пеккато!» («Жаль!») – лишь развела руками Тостик, и экзотическая группа, похожая на цыганский табор в платках, направилась к племянникам Павоне в ресторан. Там дядя Энрико навязал племянникам часы, которые они явно не хотели покупать, но потом смирились (кто знает, чем он их припугнул – может, грозил оставить без наследства?), и получил бесплатный ужин в компании дам разного возраста.

С веранды ресторана Тостик и обе Буркевич наблюдали за сценой, которая разыгралась внизу. По рядам челноков прошло волнение, и все внезапно засуетились, засобирались...

Русский базар в этот вечер оживил, несомненно, приморский бульвар, но и друзья полиции, как мы уже знаем, не дремали... Кое-кто пытался предупредить челноков, но всех, конечно, не удалось, и пока слух дошёл до Анны Борисовны, было уж слишком поздно.

Карабинеры хватали нерасторопных, тех, кто слишком замешкался и не успел юркнуть в сторону, как львы хватают больных антилоп, вели за собой, отнимали сумки. В сгустившихся сумерках слышались недовольные выкрики и проклятья, и голос Анны Борисовны, вопившей заполошно:

– Отдайте! Отдайте сумку!! Я жаловаться буду в посольство!

И было слышно, как:

– Бе-бе-бе-бе-бе!.. – беззлобно передразнивал её карабинер.

 

На некоторое время всё утихло.

Надо сказать, что из полиции всех выпустили довольно быстро. Часть товара конфисковали; у кого-то забрали паспорт – «для проверки». А у кого, говорили, и деньги. Жаловаться, сказали, можете генералу карабинеров Мазарини, в Риме. Кто его будет искать, этого кардинала Мазарини, в Риме? Кто туда жаловаться поедет?..

Никто не знает, что именно забрали у Анны Борисовны и на какую сумму она пострадала, но вернулась она в кемпинг другим человеком.

На неё было страшно смотреть.

Но что её больше всего потрясло – так это факт, что пострадала она одна. Ну, не одна, и другие тоже – но Мазину Валю почему-то в полицию не забрали! В последний момент, в темноте, она смылась, эта предательница – сдёрнула куда-то. И вот, пожалуйста: сидит себе в кемпинге, пьёт чай, как ни в чём не бывало...

– Ну что, Ань? – обращается к ней с притворным участием. – Отдали вам всё?

– Отдали?! – обернулась Борисовна к Мазе с жёлтым загробным блеском в глазах. – А ты где была, когда меня забирали?!..

– Как – где была? – растерялась Валя. – Тут же, рядом была. Я же тебе сказала: «Быстрее всё собирай; карабинеры идут!» – и побежала на пляж.

– Ах, ты побежала на пляж? Меня не могла подождать?! Хрена с два ты мне сказала «карабинеры идут». Ты знала всё и сбежала!

– Я?.. Да кто ж тебе виноват... – оправдывалась Мазепа.

Ты затащила меня в эту поездку! Ты виновата теперь, если дети мои будут сидеть голодные!! – кричала с надрывом Борисовна.

В их домик с веранды заглядывали любопытные лица.

– Ты что, Анна? С ума сошла? – подбоченилась Мазя. – Никто тебя в поездку не затаскивал, это ты мне мозги каждый день компостировала, звонила чуть ли не ночью – так ехать хотела.

– А кто тебе помог часы достать, а?! Да после всего того, что я для тебя сделала...

У Мазиной округлились глаза.

– Тю-ю! Ты для меня сделала... Да кто ты такая, вообще?

– Нет, ты кто такая? Стоишь на базаре на бывшем моём месте; вообще – благодаря мне!

– Да посмотрите вы на неё, – задохнулась от возмущенья Мазя. – У неё и ларька своего нет; стоит под моим киоском из милости, как попрошайка!

И засмеялась раскатисто, грубо и злобно.

– Смотри: недолго тебе в твоём ларьке стоять, – сменила Анна Борисовна тон; теперь он стал пророческим и зловещим, и палец её был прямо на Мазю нацелен, – тебе и мужу твоему, чеченцу, или кто он там у тебя... Я вот рэкет на вас напущу.

Мазя стояла с открытым ртом, поражаясь внезапной перемене, произошедшей в Борисовне и безумию её слов. Ещё вчера они были почти подруги, делили в поездке тяготы и невзгоды и были согласны во всём... И вот – кто мог ожидать такого? Чёрные волны Аниной злобы и зависти захлёстывали её.

И чем она виновата-то? Тем, что быстро собралась и подалась в сторону, думая, что Борисовна бежит за ней?.. А та, видно, такая заторможенная вообще; или не поняла ничего, или так увлеклась торговлей, что и знать ничего не хотела?

– А за «попрошайку» ты мне ещё ответишь, – пообещала Анна Борисовна. – Сама ты, Мазина, сквалыга и попрошайка! В поезде кто пожрал всю мою колбасу?!

 

Ну, это уж было слишком. Последний удар прямо добил Валентину.

Удар колбасой её просто добил. Другие – ещё ладно там аргументы. Но попрекать колбасой... И столько свидетелей было позорного этого скандала!

Уйдя в соседний домик, Валя долго там жаловалась и курила. Потом пошла одиноко на пляж, к камням, и курила до умопомрачения – так не хотелось ей в домик к себе возвращаться, к стервозной и подлой Анне Борисовне!

«Сумасшедшая какая-то. С головой у неё не в порядке», – пришла к заключению Мазя.

За камнями неподалёку визжали и забавлялись. Слышался голос Алины во тьме. Потом будто затихли; и голос Гены Гузненко сказал:

– Нет, Алечка, нет... Я тебе уже говорил: у меня семья. Я жену свою уважаю и бросить её никак не могу...

 

Во время экскурсии в Рим Мазина и Борисовна сидели уже раздельно, как люди незнакомые – больше они не разговаривали.

Посетили Сан Пьетро и окрестные лавки с сувенирами, более или менее безвкусными: волчицами с Ромулом и Ремом, бесконечными папами и падре Пио во всех видах – на салфетках, посуде, календарях; и откровенно кощунственными, как стереопортрет Спасителя на кресте, открывающего и закрывающего глаза при разном преломлении света.

Потом их отвезли на площадь Венеции и дали им час свободного времени. Многие туристы, побродив вокруг да около, выяснили, глядя на витрины, что в Италии всё – «безумно дорого» и, уставшие, вернулись в автобус.

По причине «безумной дороговизны» вместо обычного украшения Инне достался в подарок лишь хрустальный котик крошечных размеров из магазина «Кристаллы Сваровски», и она сидела в автобусе, надувшись, и на заигрывания Пульчевского: «Котя-яра... Ну, коть!» – никак не реагировала, не отзывалась.

 

Только группа женщин, ведомая Геной Гузненко, уходила всё дальше от места сбора в римские лабиринты. Он вёл за собой Алину, Буркевич и Тостик, как шейх ведёт за собой гарем, или как петух, ведущий за собой... впрочем, идут ли куры за петухом? Нет, это неудачное какое-то сравнение... Короче, его политика «плачу за всех!», купеческая манера тряхнуть щедрой мошной, сплотила готовый следовать за ним коллектив. Он говорил:

– Девочки! Зайдёмте сюда! – и все заходили, садились за стол. Гена кричал: «Гарсон!» – и кто-нибудь к ним подходил, и спрашивал у «гарсона»:

– Ду ю спик инглиш? – и у «девочек»: «Что закажем – винца? Как там по-английски «бутылка вина»?»

– «Э боттл ов вайн», – устало подсказывала Тостик.

– Ботл'ов вайн! – командовал Гена.

– Ви'но? – переспрашивал официант, – Вино бьянко, россо?

– Ви'но, ви'но! – радовался Гена; и им несли неизвестно какое – конечно, худшее из вин, что держат специально для пьяниц-туристов, и сдирали с него несусветную цену...

И шли они так по римским кварталам, заходя то туда, то сюда; возможно, кружили по тем же улицам и от автобуса не так далеко ушли, но чувство времени потеряли и, к тому же, явно заблудились.

– Где мы находимся? – забила тревогу Тостик. – Я всегда плохо ориентируюсь...

– А я – прекрасно ориентируюсь, – заверил её Гена. – Мы шли вначале оттуда и повернули сюда, значит – нам нужно вернуться туда и свернуть за угол.

– Да нет! Что же ты говоришь! – возразила мадам Буркевич. – У кого-нибудь надо спросить... Разве это не тот бар, куда мы уже заходили?

Теперь уже никто не мог в точности вспомнить.

Гена пошарил в карманах и не нашёл сигарет.

– Будь другом, – сказал он Тостик. – купи сигарет... А то я устал что-то, больше ничего не соображаю.

– А почему это – я? – возмутилась Тостик. Ещё не хватало быть у Гузненко на побегушках, покупать ему сигареты.

– Ты лучше всех нас на языках говоришь, – объяснил Гена. – А я сейчас не могу; не пойму ничего...

Тут он опасно накренился посреди тротуара, и сейчас только все отдали себе отчёт, насколько Гузненко был пьян.

– Сдачу оставь себе, – небрежно махнул он рукой Тостик, уже входящей в табаккерию с его бумажником в руках.

Тостик остановилась и обернулась. Вот этого он лучше бы не говорил. Помедлила в дверях, раздумывая об этой... бестактности.

Затем всё же вошла внутрь. Конечно, в том состоянии пьяной мании величия, в котором Гена сейчас пребывал, он мог бы послать за сигаретами и герцогиню Йоркскую, пообещав ей чаевые; но, в конце концов, кто-то должен учить людей хорошим манерам.

Вначале купил её лестью о «языках», а потом оставил ей «сдачу», как бедному мальчику на побегушках. Она открыла его знаменитый бумажник и со злорадством убедилась, что денег там совсем не так много, как следовало бы ожидать в кошельке миллионера. Одна болтовня...

Сдачу, говоришь?.. О’кей. Мои услуги дорого стоят.

Когда, наконец, вернулись к автобусу, ведя под руки Гузненко, который с одной стороны опирался на Алю, с другой – на мадам Буркевич, все были уже на своих местах и ждали их больше сорока минут.

Головы в окнах повернулись в их сторону, послышался гул голосов:

– Вот они идут, полюбуйтесь! Вернулись всё-таки, господа!

– А как нажрались-то, а?.. Свиньи такие...

– А весь автобус их жди; плевать им на всех!

– Заплатите штраф за продление стоянки сверх указанного времени! – выкрикнул кто-то.

Водитель лишь молча завёл и поехал, красноречиво показывая своё отношение к таким туристам.

Тостик села на своё место у окна и делала вид, что дело её не касается. Ту же тактику выбрали и Буркевич, хотя всем было ужасно стыдно. Только Аля ещё оставалась верна своему ненадёжному спутнику, сидя с ним рядом; но было заметно, что ей хочется провалиться сквозь землю...

– Мешочники!! – заревел вдруг Гена, поднимаясь в кресле и пугая всех. – Мешочники вы, вот кто!.. А я – миллионер!! Вы все у меня – вот где!! – он сжал кулак и похлопал себя по заднему карману, неизвестно что имея в виду: то ли – «вы все у меня в кулаке», то ли?..

Видно, общественное порицание, а также измена недавних подруг больно задели его, и он, поднявшись сзади во весь рост, выкрикивал душу:

– Я вот стою здесь один; один против всех!!! – кричал он с надрывом. – Я сейчас прочту вам стихотворение моё любимое! Мешочники вы вонючие... Вы не знаете, какое это стихотворение...

И стал декламировать, в голосе со слезой, чьи-то стихи; неплохие, кажется, звучные – впрочем, теперь их не вспомнить уже – что-то о бешеной скачке коней, мчащихся в поле, на воле... и рухнул бессильно, прервавшись; то ли дальше забыл, то ли решил – что бисер метать перед свиньями?..

– Эх! – махнул он рукой, и вытер слезу. – Мешочники... Остановите автобус, – сказал он водителю, – мы сейчас выйдем. Тостик! – позвал он. – Мы сейчас снимем тут номер в «Астории», я дам факс – и мне вышлют тридцать тысяч долларов... переведут на счёт.

Была ли в Риме «Астория», и почему Гузненко решил, что и Тостик достойна жить в таком люксе – неизвестно. Тостик не отвечала, затаившись, да надо сказать, что и водитель автобус не остановил – наверное, решил, что хватит уж глупостей на сегодня. Другие притихли; перестали порицать Гену...

Через пару минут он уже спал, уронив голову Алине на плечо.

За окнами ещё плыли солнечные улицы Рима, и только в российском автобусе были серьёзные лица и весь этот накал страстей, без которого русские просто не могут. Действительно, ничего не могут делать без страсти – ни пить, ни любить, ни торговать – известное дело.

 

Самое интtресное началось потом, на следующий день, когда собирались к отъезду. Гена Гузненко, миллионер, владелец заводов, газет, пароходов, проспавшись, обнаружил, что в его бумажнике не хватает двухсот долларов.

Он искал, считал, пересчитывал, смотрел в автобусе под сиденьями – нету нигде.

– Я эти доллары не менял, – набычился он. – Признавайтесь: кто взял деньги? Ничего вам не будет, клянусь; но хотелось бы знать, кто взял...

– Да-да, – усмехнулась мадам Буркевич. – Так тебе и скажет тот, кто взял! Ты, Гена, прямо наивный какой-то. Вчера вон деньгами швырялся направо и налево...

– Лирами, а не долларами! – возражал Гена.

И тут же вмешательство Буркевич вызвало у него подозрение. Подсел к ним поближе за стол на веранде и с укором сказал:

– Я понимаю, конечно, ваше положение; вы нуждаетесь в деньгах... Но могли бы сказать мне честно, по человечески – так, мол, и так – деньги нужны; я бы вам на счёт и перевёл...

– Что-о?! – вскричала мадам Буркевич, с гадливостью глядя на Гену. – Ты что это себе позволяешь?! Думаешь, если ты там миллионер, или кто, так можешь честных людей оскорблять?! Пойдём, Вера!

Мама-Буркевич, а вслед за ней и хрупкая дочь, встали из-за стола и гордо ушли в домик. Гена потом к ним ходил и приносил извинения, которые были приняты холодно и даже враждебно. Тогда подступил он к Тостик.

– Э... Ольга, послушай, – начал он, уже с большей осторожностью и деликатностью. – Ты, конечно, свой человек и всё такое... но скажи честно: брала двести долларов, а?

Тостик подняла одну только бровь, чёрную и густую.

– Ага, брала... ну, и что дальше? – Сначала казалось, она веселится, и Гена было обрадовался, но Тостик помрачнела и продолжала, плохо скрывая раздражение: – Ты, Гена, свой человек и всё такое – но не нужно забываться. Сначала для тебя тридцать тысяч – пустяк, а потом из-за двухсот долларов к людям пристаёшь, позоришься... Тебе показать мои деньги? Может, ты записал номера?

– Нет, нет, – замахал тот руками, – я просто так спросил... извини, конечно, прости; не знаю, что на меня сегодня нашло.

– Вот, – согласилась Тостик. И с трудом удержалась от банального «надо меньше пить».

Гузненко пришло в голову другое обстоятельство, о котором он раньше не подумал, а теперь с запозданием вспомнил: Тостик не то, чтобы близко, но знала его жену, и будучи свидетельницей некоторых событий...

В поезде на обратном пути он всячески старался загладить неприятное впечатление и напоминал ей, что жену свою любит и никогда бы её...

– Это уж можешь быть спокоен, – заверила Тостик; дело её не касается и не интересует.

Разрешив вопрос с ней и Буркевич, Гена – что, пожалуй, было в его поведении самым неприглядным – перешёл к последнему «подозреваемому» – Але. Намекнул, что есть, мол, такие сомнения. И Аля, девушка влюбчивая, чувствительная и честная, конечно, обиделась. А может, это был только удобный предлог, чтобы историю с Алей «закрыть» навсегда.

У неё он прощения не попросил.

В любом случае, и эта компания попутчиков распалась, и на обратном пути каждый был сам по себе, радуясь своим коммерческим успехам и горюя о неудачах. Примечательно, что в тот раз в Италии никто ничего не купил; все сошлись во мнении, что в Италии «всё слишком дорого». Есть хорошие вещи, но кто у нас по такой цене будет их покупать?.. В Польше вон, «такое же самое» стоит в три раза дешевле.

И поехали челноки тратить заработанные в Италии деньги в привычные Польшу, Турцию и так далее...

 

Последнюю ночь в кемпинге провела Мазина беспокойно. Можно сказать – совсем не спала. В домик свой старалась попозже вернуться, так уже ей было противно с Борисовной сталкиваться. Она и вещи к отъезду днём ещё собрала; а вечерком засиделась на соседской веранде, у Гены Гузненко с Алей. Гена купил «дары моря» – кальмаров, раков средиземноморских, креветок, и сам их, как мог, приготовил – то есть, сварил, как в Ростове речных раков варят.

Ничего получилось, укропчику вот только туда бы не мешало.

Но у Али с Геной сидеть всю ночь тоже ведь невозможно. Да и настроение у них самих, по всему было видно, не очень: поссорились, что ли? То есть, у Гены настроение было бы вроде и ничего – если бы не пропажа денег. Кто их взял – Гена так и не понял, но ясно, что кто-то из своих, гадов, взял.

А Аля совсем понурая была; только для приличия с ними полчаса посидела и в домик ушла – голова у неё, мол, болит. Видно, ждала, что Гузненко к ней объясняться пойдёт или прощения просить, но тот – ни в какую; так до полночи с Мазей и сидел, пока всех раков не съели и пивo не выпили. Тут Мазя, хочешь не хочешь, к себе пошла.

Хотела было свет включить, но тут поняла, что в домике что-то неладно. Что-то там у Анны Борисовны происходит.

Какие-то звуки с её половины доносятся; шёпот невнятный, потом: «А? что?..» и сдавленный смех, бессмысленный, глупый. А потом скрипение кровати ритмичное с постукиванием, которое вообще ни с чем не спутаешь... Хорошо ещё, что домик был на половины разделён, хоть и не полностью.

«Ничего себе, – Мазя смекнула, – Борисовна, шалава, никак жениха к себе привела, пользуясь тем, что не разговариваем... так и разрешения спрашивать не надо. Вот обнаглела!» Или, может, думала Мазю специально этим позлить.

Странно было, конечно: откуда она жениха такого выкопала, который вместо того, чтобы куда-то её пригласить, в домик к ним пришёл!

Ладно, Мазепа была не тот человек, чтобы женщину одинокую осуждать, если ей случай такой представился; но всё же, в сложившейся ситуации она бы себе такого не позволила. Смахивало на вызов.

Потом вспомнила, как хвасталась Анна Борисовна, что нравится тут одному итальянцу, и сам собой он будто уж так хорош! Смуглый вот только и кучерявый. Любопытно, конечно, было бы посмотреть, что за красавец там у Борисовны, но решила пока не реагировать, а подождать, пока разойдутся.

 

Время шло, однако, а звуки не прекращались. Угомонятся, кажется, а потом-опять: «дудум-дудум, дудум – дудум, ду-дум, ду-дум» – как поезд по рельсам, только без его успокоительного эффекта. Не тот шум, под который спать хорошо, а такой, что тебя заставляет прислушиваться и раздражает. А то – итальянец ей начинает что-то там говорить, бормочет, а Борисовна, видно, ни бельмеса не понимает, а только всё: «А?.. что?.. » – и смеётся, как дура, бессмысленно. И он смеётся, и кровать ходуном под ним ходит.

Казалось, что над ней, Мазей, смеются; она могла бы поклясться, что имя своё слышала – два раза Борисовна его повторила... Встать, что ли, пойти к ним и выгнать к чёртовой матери?!

Но, подумав, сдержалась и на этот раз. Совсем уж глупо устраивать сцены, когда они там – голые; и неприлично, и люди подумают ещё, что – из зависти...

Так до самого утра и продолжалось. Но под утро, измученная, Мазя всё-таки заснула.

А проснувшись, как вышла на веранду, так с женихом Борисовны и столкнулась; он тоже как раз от них выходил, пряжку подтягивал, поправлял там что-то и улыбался довольно.

Был он, надо сказать, совсем не итальянцем, а жителем Марокко или Туниса, в Италии бог знает каким образом оказавшимся и неизвестно чем занимавшимся. В лучшем случае продают они в Италии ковры на базаре или мелочь всякую на улицах. Да и принять его за итальянца никто бы не принял, так как лицом он был чёрен, а волосом – по-негритянски курчав; только нос имел длинный, как у турка, и зубы передние торчали вперёд – не белые, как у многих темнокожих, а грязно-жёлтые и испорченные.

«Ох ты, боже ты мой» , – только подумала Мазя.

А Анна Борисовна уже вещи в автобус заносила, и курчавый ей ручкой с веранды махал.

– Ань, это кто – твой жених, что ли? – с изумлением спрашивали туристки.

– Да нет, вы что! Это – Мазин, – не моргнув, отвечала Анна Борисовна.

...Хорошо, что Валя тогда не слышала. Ей потом уже рассказали.

 

По приезде в Ростов выяснилось, однако – и месяца не прошло – что Анна Борисовна зла на Валю не держит, не сердится больше и готова ей всё простить. Доллары кто-то носил по рядам, предлагал; и вот – возникла вдруг перед Мазей Анна Борисовна:

– Валюха, ты мне денег до завтра не займёшь? Там доллары носят, а мне не хватает.

У Мазиной даже лицо вытянулось. После всего, что было в Италии? Перед народом позорила, рэкетом стращала, колбасой попрекала...

– Нет, Аня; тебе я уж точно ничего не займу! – отвечала Мазя, в возмущении вся передёргиваясь.

– Да что тебе – жалко, что ли? – удивилась Анна Борисовна, откровенно под дурочку кося.

Тьфу ты!.. Тут у Мазиной уж и слов не нашлось. Цензурных.

 

– Знаешь что, Аня?! А не пошла бы ты на... ... !

...На этой весёлой ноте их отношения окончательно завершились.

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт продавца»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 


Оглавление

18. Глава 16. $$$ Доллары $$$
19. Глава 17. Мазя и Анна Борисовна в Италии
20. Глава 18. Тостик в Италии. Сумасшедший бизнес, сумасшедшие клиенты
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!