Река памяти

 

/Школьная тетрадь/

 

Купить в журнале за декабрь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 55 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Вопреки фамилии, Муравейчик был большой и ленивый. Он рано развился – усы и прыщи на щеках появились у него классе в шестом. Но ментально Муравейчик всегда оставался ребёнком – весь на эмоциях.

Формально он был моим тёзкой, но уже в самых младших классах произошло фактическое переименование: все стали звать его Лёвой. Почему именно Лёвой – непонятно. Но как-то само собой получилось: Вова – Лёва. И приклеилось навсегда. Большинство учеников да и не слишком внимательно читавшие классный журнал учителя были уверены, что его так зовут.

Учился Лёва плохо, то есть никак. Оказавшись у доски, он, за спиной училки, веселил класс своей неповторимой мимикой: то выразительными призывами подсказать, то изображая обезьяну: язык засовывался под нижнюю губу, глаза таращились в бесконечность, а руки самопроизвольно и весьма пластично летали вокруг качающегося тела.

В футболе это был грозный нападающий таранного типа. Даже потеряв мяч, Лёва продолжал с энтузиазмом нестись к воротам соперника, сбивая на пути всех – и своих и чужих.

Помню, уже в девятом классе он упоённо делился с нами первым опытом того, о чём большинство лишь смутно мечтало. Впрочем, завидовал я ему недолго: показанный мне издали объект Лёвиной страсти абсолютно не соответствовал моим тогдашним романтическим настроениям.

Для гиперактивного Лёвы сидение на уроке было мучением. Зато на переменах он творил чудеса.

Однажды он залез под учительский стол и поднялся во весь рост, так что поверхность стола, с лежавшим на ней классным журналом оказалась где-то под потолком, а лицо сидевшей училки – перед расстегнутой Левиной рубашкой. Другой раз, поймав обидчика, Лёва мёртво прижал его к полу, тщательно и в клочья порвав его брюки, а затем – и трусы.

Он был единственным сыном у матери-одиночки – его жалели и не выгоняли.

В младших классах и мне нередко от него доставалось. Лёвин кулак настигал неожиданно и обычно беспричинно. Это, однако, не мешало ему чуть ли не насильно добиваться моего общения, сопровождая по дороге домой и требуя, чтобы я рассказал «что-нибудь интересненькое».

Ближе к аттестату пятёрки стали цениться выше, чем кулаки, и в десятом классе Лёва, лицемерно подлизываясь, уже демонстративно искал, от кого бы меня защитить.

 

Наш класс маркировался буквой «В», а школьная суперзвезда училась в параллельном «А». И фамилия её была на «А»: то ли Алфёрова, то ли Арсенина. Так что на вручении аттестатов её вызвали первой. Но дело, конечно, не в этом.

Чуть ли не с первого дня Алфёрова (в те годы я бы не поверил, что возможно забыть её имя, но факт – не помню) стала ученицей номер один. И с каждым годом это положение становилось безусловней. Как нарисованные – фигура и лицо; все предметы – только на «отлично»; олимпиады и шефство над стариками; прыжки в воду, гимнастика и не помню, что ещё; вокал и пианино; совет дружины и комитет комсомола; разные кружки и КВН; мама – профессор, папа – высоко в Минчермете.

Никакой клички у Алфёровой, конечно, не было, и сама она называла всех только по имени или по фамилии.

В десятом классе, после нашего последнего КВНа, когда учителя разошлись – она села за рояль и исполнила «Песню без слов» (так она её назвала) – пятую композицию с недавно вышедшей тогда «Обратной стороны луны» «Пинк Флойд».

В то время я уже слушал «Би-би-си» и, в отличие от большинства соучеников, сразу опознал произведение и был поражён – и голосом, и схожестью с оригиналом.

Когда она всё успевала?

В старших классах о её романтических отношениях рассказывались всякие небылицы. Но, скорей всего, никакой любви у неё не было – при таком напряжённом расписании.

Мне, как и всем другим, Алфёрова казалась идеалом. Впрочем, даже несмотря на мою тогдашнюю романтичность, я был достаточно разумен, чтобы понять бессмысленность чувств по отношению к такому исключительному явлению.

А Муравейчик разумен не был.

Он подкладывал ей в карман записки, а в парту – конфеты, подкарауливал после школы, шёл следом, а потом долго стоял под её окнами.

Он залез на крышу её дома и, не представляю себе, как перегнувшись, написал её имя углём на карнизе.

Точно – теперь вспомнил: её звали Анжела.

Со мной она всегда здоровалась – очевидно, уважая за участие в областной исторической олимпиаде и стихи в школьной газете. Несколько раз мы обменялись нейтральными фразами – об изменении расписания или собирающемся дожде. Я легко сохранял спокойный, независимый тон.

Единственный наш серьёзный разговор состоялся благодаря Муравейчику.

 

К тому времени мы уже окончили школу, а я успел не поступить на заветный филологический и, твёрдо решив отказаться от мечтаний стать писателем, устроился лаборантом в Горный институт (который потом и окончил).

Так или иначе, школа стала постепенно забываться, и я немного опешил, когда Алфёрова вдруг окликнула меня в самом центре города, в ГУМе, у эскалатора.

– Володя, привет! Извини, но ты должен меня выслушать.

Она даже для видимости не спросила – как дела, где я и так далее. Я, разумеется, был этому только рад.

– У тебя есть пять минут?

«Для тебя – вся жизнь!» – мысленно пошутил я.

– Слушай, я так больше не могу! Это форменный идиотизм! Это уже перешло все границы!! Я просто не знаю, что делать!

Я смотрел на неё, не понимая, да и не пытаясь понять смысла этих восклицательных слов. Кажется, я вообще ни о чём не думал. Просто смотрел на неё – и всё.

– Границы? – промямлил я.

– Он же просто ненормальный! Преследует меня как тень. Уже, наверно, полгода! Что мне – всю жизнь от него прятаться? Или жаловаться в милицию?

Тут я вспомнил о Муравейчике.

– Ты имеешь в виду Лёву?

– Ну а кого же ещё?! Ты же его друг – поговори с ним!

Друг? Ещё чего не хватало.

– Ладно, – неуверенно согласился я. – Но что я ему скажу?

– Да я уже сама ему говорила, самым прямым текстом, и мой предок звонил его мамаше – на него же ничего не действует! Ты же умный парень, хорошо его знаешь – придумай что-то. Скажи ему, что это последнее предупреждение и, если он не отстанет, я действительно пожалуюсь в милицию. Может, это мелко, но что мне остаётся?

– Думаешь, в его действиях есть состав преступления?

– Не знаю. А если и нет, почему я должна это терпеть? Надеюсь, ты меня понимаешь?

В школе Алфёрова играла правильную комсомолку и одевалась соответственно – не выходя за рамки дозволенного. Но сейчас я с трудом не смотрел на её недозастёгнутую рубашку, колышимую глубокими вдохами.

– Я понимаю вас обоих, – дипломатично ответил я и добавил: – У вас невзаимная любовь.

– Хорошо, допустим, я – красивая, – согласилась Алфёрова. – Так что, все должны за мной бегать, жизни мне не давать? Что, я должна ублажать всех желающих?

Она так и сказала – «ублажать».

– Ты не должна, – кивнул я.

– Володя, поговори с ним! Ты же умный парень и можешь мне помочь! Если человек может помочь, значит, он должен!

– Но лозунги не помогут, – сказал я, немного осмелев. – Надо найти приемлемое решение.

– Какое ещё решение?! Я хочу нормально жить, вот и всё!

Она говорила что-то ещё, негодуя и возмущаясь, а я думал, что за эти пять минут она ни разу не улыбнулась. И ещё я думал, что Лёва всё же чего-то добился: он для неё реально существует. Пусть даже как проблема, как помеха, но всё-таки. А я – только инструмент, с помощью которого она надеется эту помеху устранить.

И вдруг появился Муравейчик!

Слушая Алфёрову и уводя глаза от её декольте, я думал о том, что, наверно, нельзя жить только по расчёту, что нужно хотя бы один раз совершить что-то безнадёжно невозможное, попытаться достать с неба звезду или жениться на суперзвезде.

В общем, я и не заметил, как он возник рядом с нами – огромный и неизбежный, как сама жизнь.

Может быть, он и правда следил за своей любовью?

– Кто тут обижает принцессу? – спросил Лёва, грозя мне кулаком и подмигивая.

– Видишь: опять за мной ходит, – не удивилась Алферова.

Муравейчик счастливо улыбался.

– Давайте отойдём с дороги, – предложил я и, оглянувшись, добавил: – Возьмём по мороженому, сядем за столик и договоритесь как интеллигентные люди.

– Я плачу за всех! – обрадовался Лёва.

– У меня в пять – английский, – Алфёрова посмотрела на часы. – А в семь – каратэ. И о чём тут можно договариваться? Пусть он оставит меня в покое – вот и всё!

– Ну, если ты спешишь … – развел я руками.

– Да, я спешу. Но мы обязаны с этим покончить. Я только не представляю себе, о чём мы будем говорить.

– Принцессе – шоколадное? – спросил Лёва.

– Только один шарик, – согласилась Алфёрова.

Лёва кинулся к киоску, но всё же вспомнил и обо мне.

– А тебе?

– Тоже шоколадное.

– Три шоколадных! – сбивая по пути стулья, Лева побежал за мороженым. В кафе-мороженых тех времён обычно не было официантов, и мороженое было не больше, чем пяти видов.

Мы с Алфёровой сели за столик на нависавшем над входом в универмаг полукруглом балконе кафе.

– Где ты сейчас? – спросил я.

– В универе, на историческом. У меня нет проблем с математикой, но всё же мое направление – гуманитарное. Сперва хотела пойти на филологический. Знаешь: литература, влияние слова на сознание, возвышенные идеалы, всё такое. Ну, ты же сам сочинял стихи! Ну вот, а предки решили, что исторический – перспективней. После филологического – никаких вариантов, кроме как стать училкой, как наша Розка. Мне это, разумеется, не подходит. А на историческом есть идеология – это применимо почти везде. А ты куда поступил?

Вопрос прозвучал так, как будто варианта непоступления не существовало.

Лихорадочно соображая, что бы придумать, я откинулся на стуле и, как мог, сделал скучающее лицо.

В принципе, я мог навешать ей что угодно, зная, что в прекрасной, гениально-расчётливой голове всё равно не найдётся места для хранения информации о том, куда поступил какой-то там Володя из бывшего параллельного класса.

– Никуда, – безразлично сказал я.

– Как – никуда? – не поняла Алферова. Она действительно этого не поняла и впервые взглянула на меня с любопытством. – Ты завалил или недобрал проходной?

– Я никуда не поступал.

– Не поступал? А что же ты будешь делать?

– Уйду в монастырь, – вдруг сорвалось у меня с языка.

– В монастырь? Что – в христианский?

– Других не бывает.

– Но ты же … Разве ты … Нет, ты гонишь!

Я пожал плечами.

Она скорчила недоверчивую гримасу, но вдруг спросила:

– А что говорят твои предки?

– Привыкают.

– Но почему – в монастырь? Захотел соригинальничать?

– Нет. Они хотят ставить рок-оперу на библейские темы. Музыка уже есть, а я напишу им либретто. Но для этого я должен стать членом их коллектива.

– Ты гонишь!

Я снова безразлично пожал плечами.

– Что – наподобие «Иисус Христос – суперзвезда»?

– Не совсем. Во всяком случае, идея совершенно другая.

– Но они же … Да кто им вообще разрешит?

– Разрешение уже есть. Запад должен увидеть, что у нас – свобода творчества.

– И что – попы будут играть на сцене?

– Не попы, а монахи. Некоторые из них когда-то лабали в кабаках. Но будут и приглашённые.

Она удивлённо смотрела на меня своими огромными зелёными глазами. Даже губы приоткрыла.

Такой я её и запомнил.

Ненормальный Лёва вернулся с тремя стаканами, тремя пиалами мороженого и бутылкой шампанского.

– Я алкоголь не пью, – твёрдо заявила Алфёрова. – И я же просила: только один шарик.

– Ничего, я доем, – пообещал Муравейчик. – Это принцесса! – пояснил он мне.

Он громко открыл бутылку и, роняя пену, наполнил стаканы. Мы с ним выпили, а Алфёрова только пригубила.

Лёва легко жевал мороженое, глядел на свою любовь и счастливо улыбался.

А я думал, что он, наверно, первый раз сидит с ней рядом, за одним столом, и это – в чём-то благодаря мне.

– Единственным достойным выходом из любого конфликта является компромисс. Вы должны прийти к компромиссу, – изрёк я после некоторой паузы и, на всякий случай, добавил: – То есть каждый должен в чём-то уступить другому.

– В чём я должна ему уступить? – возмутилась Алфёрова.

– Минуту, – сказал я и обратился к Лёве. – Ты её любишь?

Лёва счастливо кивнул.

– А она из-за тебя страдает.

– Пусть не страдает, – резонно предложил Лёва и добавил: – Принцесса!

– Всё, я пошла! – сказала Алфёрова.

– Подожди! – я придержал её за плечо. Дотронулся до самой принцессы и даже не обратил на это внимания.

– А если бы на тебя зависла какая-нибудь уродина, тебе бы это понравилось? – продолжил я давить на Лёву.

– Я не урод, – резонно заметил он.

– Ну, хорошо, не уродина, но та, которая тебе не нравится. Если бы она ходила за тобой тенью и требовала любви?

– Я бы ей дал, – сказал Муравейчик и, подумав, добавил: – То есть наоборот.

– Не пойму, к чему эти дурацкие разговоры?! – фыркнула Алфёрова и отпила из стакана. – Володя, к чему ты клонишь?

– Ни к чему. Я уже сказал абсолютно ясно: каждый из вас должен в чём-то уступить другому, что-то для него сделать.

– И что же я, по-твоему, должна сделать, чтобы он от меня отвалил?

– Ты должна меня поцеловать! – объявил Лева.

– А это видел?

– Тогда я брошусь вниз! – заявил он и уже в следующий момент сидел на парапете балкона, ногами наружу.

Кафе находилось на втором этаже, но втором этаже универмага – под Лёвой было метров семь, не меньше.

Алфёрова побледнела, а её пальцы так и застыли в виде дули с яркими пятнами маникюра.

– Скажи ему, что ты согласна! Он прыгнет, он такой! – затараторил я. – Влипнешь в историю – не отмоешься.

Тем временем Лёва повернулся к нам лицом и свесился наружу, зацепившись за парапет согнутыми в локтях руками.

Я вскочил было со стула, но понял, что моё вмешательство может только навредить: удержать его я всё равно не смогу, а он запросто может потянуть меня за собой – с него станется.

Я опять наклонился к Алфёровой и зашептал ей на ухо:

– Скорее скажи ему: «да». Он в натуре может прыгнуть! Помнишь, как он написал на карнизе твоего дома: «Анжела»? Он же ничего не боится! Разобьётся, а нас обвинят в убийстве. Иди потом, доказывай! Что тебе один поцелуй? Раз – и все! Поцелуй его и вздохнёшь спокойно. Это ж всего одна секунда.

– Но с какой стати? Почему я должна его целовать?

– Потому что он из-за тебя рискует жизнью! Потому что он таскается за тобой целый год! Неужели это не стоит поцелуя?

– Но это дурость! Дурость! – Алфёрова оглянулась на Лёву.

Я продолжил давление.

– Если он разобьётся, это будет гораздо большая дурость. Он сейчас не смотрит вниз, значит, эффект страха не работает. Он запросто может прыгнуть! Отпустит руки – и всё!

– Я сейчас уссусь! – крикнул нам Лева. Он был весь красный, но вроде как улыбался.

– Смотрите – там кто-то висит! Осторожно! Отойдите! – услышали мы снизу. – Вызовите милицию!

– Лёвка, придурок! Лезь обратно! – крикнула Алфёрова.

Она первый раз обратилась к Муравейчику напрямую и даже назвала его по имени.

Отказавшись от моей руки, Лёва подтянулся, перевалился через парапет и плюхнулся на грязный пол. Но сразу поднялся, подбежал к Алфёровой и попытался её обнять.

Та с криком отскочила.

– Сматываемся! Сейчас менты подвалят! – крикнул я и, закрыв недопитую бутылку, рванул по эскалатору.

На первом этаже я резко сбавил скорость и, смешавшись с народом, наблюдал, как склеенная мной парочка пробивается сквозь толпу. Выйдя из универмага, я заметил их за фонтаном, у автоматов с газ-водой.

– Володя, какая это дурость! – бросилась ко мне Алфёрова. – Я и во сне не могла такого представить! Мне пришлось убегать от милиции! Это кошмар! Я думала, ты мне поможешь, а ты …

– А я тебе уже помог: наметилось решение проблемы. Поцелуй нашего общего друга и будешь свободной как птичка. Одна секунда – и всё. Лева, ты обещаешь, что после поцелуя перестанешь преследовать Анжелу?

– Обещаю. Но секунда – это мало, – заметил Муравейчик.

– Никаких поцелуев! – отрезала Алфёрова.

Но при этом она посмотрела на Лёву и улыбнулась.

– Есть ещё вариант, – начал я. – Можно …

– Все, надоело! – перебила Алферова. – Знаешь, Володя, я на тебя надеялась, думала, ты поговоришь с ним как друг, а ты устроил торг как на базаре. Надоело!

– Да, ты, конечно, права, мне тоже надоело, – согласился я. – Ты хотела поговорить пять минут, а вышло гораздо дольше. Мне даже пришлось убегать от милиции!! Это же кошмар!! Я и во сне не мог такого представить! Ладно, всем привет!

Я повернулся и пошёл прочь.

– Эй! – крикнул Лёва. – А шампанское?

Бутылка всё ещё была в моей руке.

Я вернулся и смущённо протянул её Лёве.

– Извини, как-то не заметил.

– Давайте её допьём! – предложил Лева.

– Спасибо, но я опаздываю, – сказал я, переводя взгляд на Алфёрову. – У меня в четыре – английский, а в восемь – каратэ. А в десять – Слово Божие.

Я повернулся и пошёл прочь.

 

– Тебе звонили четыре раза, – встретила меня бабушка. – Какой-то ненормальный.

Не успел я выяснить подробности, как раздался звонок.

– Она меня поцеловала! – орал Лёва. – Вовик, ты слышишь? Как я хотел, по полной! Больше минуты, взасос! Я чуть не…

Мне казалось, что из трубки брызжет слюна. Я держал её на вытянутой руке, но всё равно было громко.

– Я прижал её всю! Я гладил её попу! Я чувствовал её всю!

– Поздравляю! – сказал я. – С тебя бутылка.

– А шампанское? Знаешь, сколько оно там стоило?

– Ладно, свободен.

– Не бойся, я тебе поставлю! Даже две. Только не сейчас. Ни копья не осталось – честно! Всё на принцессу потратил. Только ты ушёл, она сразу согласилась, и мы поехали на такси.

– Куда вы поехали – к ней домой?

– Нет – в парк, в скромный уголок.

– В укромный.

– Ну да! Я тебе потом покажу то место.

– Которое гладил?

 

На другой день я встретил их обоих.

Сначала – Алфёрову. Я стоял на остановке, а она выходила из троллейбуса. Увидев меня, резко отвернулась.

Вечером я шёл через парк и был испуган криком:

– Вовик! Вовик, стой!

Лёва вырвался из объятий не уступавшей ему размерами мадонны, схватил меня за руку и потащил к сиреневой аллее.

– Вот, за этими самыми кустами! – он раздвинул ветки и показал ногой: – Тут, прямо на этом месте!

– Ну, ты доволен? Или будешь давить принцессу дальше?

– А, пошла она! Потрахаться и без неё всегда можно найти. А поцеловать принцессу – это бывает только раз в жизни.

– И то – не у каждого, – согласился я.

 

После этого случая, встречаясь с Левой, мы улыбались, связанные общим приключением. Думаю, поцелуем принцессы он хвастался многим нашим, но кто ему поверит? Меня, во всяком случае, никто ни о чём не спрашивал.

Со временем и Алфёрова стала кивать мне при встрече.

Но – не более того.

 

Муравейчик быстро спился.

Посетив лет через двадцать родной город, я видел его неуверенно подпиравшим стену моего любимого гастронома. Может, надо было подойти?

Вскоре после этого наш соученик, в тогда ещё бумажном письме, без подробностей сообщил мне, что Лёвы больше нет. Он ушёл одним из первых – не дожил и до сорока.

У меня не было повода для особых к нему симпатий, но…

 

В отличие от Лёвы, мои сведения об Алфёровой крайне противоречивы. Одни говорили, что она чуть ли не в ФСБ, другие – что во Франции. Активистка в «Одноклассниках» уверяла, что Алфёрова ещё в восьмидесятых, на свой страх и риск, уехала в Москву, вышла замуж за криминального авторитета, и теперь сама что-то серьёзно контролирует – какие-то рынки и денежные потоки.

Что из этого правда – всё или ничего? Какая разница?

Так или иначе, роли сыграны, пьеса, в общем, завершена. Кого и насколько осчастливила Алфёрова своим умом и красотой – а может, и любовью – сегодня уже не так важно.

Важно, что поцелуй принцессы достался только Лёве.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.