Диета господина Грёза

 

 

 

Внезапно внимание Грёза привлекла любопытная картина: на углу центральной улицы молодой человек в шёлковом чёрном плаще ловко жонглировал подожжёнными факелами. Переполненный надеждами, Грёз остановился, наблюдая за происходящим – по опыту он знал, что искусство и восхищение ходят рядом, а, значит, будет, чем полакомиться.

Сквозь мутное стекло тумана танец пылающих факелов казался чем-то нереально-прекрасным: так блуждают горячие звёзды по космосу – без цели, без толку, наобум, наугад. Ради движения. Ради красоты.

Впрочем, проходившие мимо люди красоту не замечали. Изредка они бросали на молодого человека скупые безразличные взгляды, но чаще просто шли своей дорогой, как будто и вовсе не видели его. Грёзу уже начало казаться, что вертящий факелы парень тоже прибыл сюда из Прозрачной Империи, что он, как и Грёз, остаётся невидим для публики, потому-то никто его и не замечает, но тут напротив жонглёра остановились двое: пухлый мальчишка лет пятнадцати и худощавый господин в коричневом пальто. Мальчик смотрел на факельщика с жадным интересом, худощавый – со скукой во взоре, видно, он просто коротал время, наблюдая за огненным представлением.

Возликовав, Грёз осторожно пригубил мальчишечий интерес и тут же выплюнул его. Детское любопытство было хорошенько разбавлено сладковатой завистью, притом, второсортной: мальчишка завидовал вовсе не таланту жонглёра, а его чудесному чёрному плащу на алой подкладке.

Молодой человек продолжал укрощать огонь, и оголодавший Грёз, обычно питавшийся исключительно межличностными эмоциями и чувствами, на этот раз решил, что любовь артиста к своему делу – вовсе не худшее блюдо на обед.

К несчастью, и от этого угощения за версту разило тухлым запашком подлости.

Грёз брезгливо поморщился, огляделся и только теперь понял, в чём дело. Пока мальчишка, выпучив глаза, завидовал чёрному плащу, из его кармана худощавый господин успел проворно вытянуть кошелёк. То, что карманник был сообщником жонглёра, сомнений не вызывало. С такими способностями, подумал Грёз, предприимчивой парочке нужно непременно ехать на юг: там люди ещё не разучились удивляться, да и кошельки у южан поувесистей будут, чем у незадачливого юного зеваки.

Вздохнув, господину Грёзу ничего не оставалось, как продолжить свой путь в поисках чего-то более съедобного.

 

Вскоре он наткнулся на довольно милую кофейню: хрустальные вазочки с плавающими розовыми свечами, длинные стебли тигровых лилий, круглые ореховые столики, застелённые хрустящими от крахмала скатертями. В таких заведениях обычно тихо, поскольку захаживают сюда, в основном, влюблённые, а они, как известно, предпочитают тишину.

Грёз зажмурился от удовольствия, предвкушая изумительный десерт из смущённых взглядов под пышно взбитыми сливками первой любви.

Действительно, в романтическом полумраке не спеша попивали кофеёк три пары.

За столиком у окна сидел мужчина в возрасте «бес в ребро»: на его коленях умостилась длинноногая барышня в вызывающе открытом алом платье. Грёз поморщился: похоть – сильнейший яд, крупица которого способна истребить половину жителей Прозрачной Империи. С надеждой он перевёл взгляд на столик по центру и тут же разочарованно отвернулся: супружеская пара на грани развода активно занималась делёжкой имущества.

В самом дальнем углу сидели подростки: нескладная девочка с мышиной косичкой и паренёк, тоже худой и нескладный, не знающий, куда деть свои длинные ноги. Они молчали, и Грёз решился отхлебнуть их молчание.

Юноша мечтал завалить девчонку в постель: нет, это не была влюблённость, страсть или вожделение – какой там! Просто ему было семнадцать, жизнь, можно сказать, прожита, а он ещё никогда, ни с кем, ни разу…

В их классе уже все… того… как послушаешь, волосы дыбом! И только он – неудачник. Изгой. Долговязый уродец – девушки на него даже не смотрят.

Некрасивая девчонка, сидевшая напротив, была его последней надеждой. Иначе – позор на всю жизнь.

Девочка… а что девочка? Она была здесь по той же причине. Быть белой вороной, ждать любви, которая никогда не придёт, терпеть издевательские насмешки от сверстников и чувствовать себя какой-то не такой девочка устала. Вот и пришла. Этим двоим очень хотелось поскорее стать взрослыми, Грёз их понимал, но ещё лучше он понимал другое: здесь, на севере, у него есть все шансы погибнуть голодной смертью.

 

 

*   *   *

 

– Отец, Вам не дует? Здесь, в парке, такие сквозняки! – заботливая невестка с умилением глянула на старика, дремавшего в инвалидном кресле, взбила подушки, поправила шерстяной плед.

Подозрительный Грёз не стал пробовать дочернюю заботу на вкус, вместо этого он заглянул в мысли молодой женщины и ужаснулся: сегодня утром она угостила свёкра отравленным чаем, привезённым любящим сыном специально для этой цели из какой-то восточной страны. Старик едва ли протянет до вечера.

Сами понимаете, наследство – весомый аргумент.

Уже ничему не удивляясь, Грёз прокрался в сон старика, а оттуда – по хлипкой лесенке – в память.

«...Нет, они не хотели детей, но в эпоху демографического кризиса государство щедро вознаграждало молодых родителей. Семь тысяч за мальчика, десять – за девочку. За девочек платили больше, ведь в будущем им тоже предстояло стать матерями. Жена очень хотела дочку, он тоже предпочёл бы десять тысяч вместо семи. Родился сын – капризный и крикливый, чёрт бы его побрал! С другой стороны, не выбрасывать же его на помойку?

Сами понимаете, семь тысяч – весомый аргумент».

С трудом справляясь с головокружением, Грёз торопливо пересёк парк, надеясь, что там, в другом конце, трупный запах жадности и лицемерия хоть немного развеется.

 

…На скамейке под клёнами сидела женщина – высушенная, костлявая, с желтоватым лицом и печальными жёлто-карими глазами, она напоминала муху, застывшую в янтаре. Обхватив свою тощую грудь руками, женщина качалась из стороны в сторону, как маятник в старинных часах с кукушкой. Её обветренные губы беспрестанно повторяли одно и то же:

– Как страшно… так страшно… так невыносимо страшно…

От созерцания этой картины головокружение господина Грёза только усилилось. Он перевёл взгляд на задумчивую хрупкую девушку, сидевшую рядом с женщиной-маятником: отбросив светлые локоны назад, та смотрела в пустоту, не мигая, словно видела там что-то особенное. Рядом на скамейке лежал ворох папиросной бумаги, из которой девушка вырезала забавные фигурки – их приходилось придавливать блокнотиком, чтоб не разлетелись.

Грёзу подумалось: что-то с этой белокурой не так. Какая-то она не такая. Другая. Иная. Непохожая.

Грёз только было отважился заглянуть в её внутренний мир в поисках чего-нибудь съестного и питательного, как вдруг парк огласили душераздирающие вопли.

– Страшно! Мне страшно жить! – кричала костлявая дама, и эхо её безумия звучало, должно быть, в самых дальних уголках ноябрьского города.

Грёз ощутил, как тёмный, омерзительно пахнущий поток страха разлился полноводной грязной рекой в подворотнях, где жирные крысы копошились в отбросах; затопил дворы-колодцы, где мужчины со стеклянными глазами залпом опустошали мутные гранёные стаканы; расплескался в тёмных переулках, где одинокий маньяк поджидал свою беззащитную жертву… Страх. Всюду страх. Страшно жить.