Становясь на крыло

Всю жизнь, с различной периодичностью, ему снился, рассказывал он мне, один и тот же сон.

Будто он – большая белоснежная морская птица, вроде альбатроса, или крупной чайки. Он сидит на вершине скалы над морем и смотрит вдаль. И видит одно лишь бескрайнее синее море, сливающееся вдали с небом. Соленый ветер теребит его перья, будто заигрывая с ним и дразня: ну что, полетаем, кто кого, кто быстрее за край моря, слабо?!

И он, будто вняв призыву ветра, расправляет крылья и, поймав один из его порывов, бросается вниз со скалы, становится на крыло, как, бывало, любил говаривать его отец, заядлый охотник: "птица стала на крыло", и летит, летит наперегонки с ветром туда, где море сливается с небом. Что ждет его там, он не знает, знает лишь, что непременно должен туда попасть.

Чувство счастья от полета бывало всякий раз так упоительно, что почти непереносимо, и всякий раз он просыпался именно в этом месте сна, так и не долетев туда, куда направлялся.

* * *

Он бредил небом с детства. Все поля учебников и тетрадей были разрисованы самолетами. Он знал все модели летательных аппаратов всех стран мира, начиная с первой мировой войны.

Мы с ним были друзьями и сидели за одной партой целых семь лет – с четвертого по десятый класс.

В летное училище его не взяли по состоянию здоровья: слабое сердце, его предупредили об этом еще на комиссии в военкомате. А он мечтал стать летчиком-испытателем... Теперь об этом можно было забыть.

Но расстаться с самолетами он не пожелал и пошел учиться на инженера наземных служб.Он служил в разных гарнизонах – от Клайпеды до Хабаровска, время от времени от него приходили открытки: все нормально, служба идет...

Одно время он служил в Липецке и от него пришла фотография, где он был запечатлен на фоне памятника погибшим летчикам: ангел с опустившимися, беспомощными, будто поломанными в тяжелой неравной борьбе крыльями, скорбно склонил голову над могильной плитой.

В Липецке огромное кладбище летчиков: там стоит несколько авиационных частей и местное летное кладбище – одна из тамошних достопримечательностей.

Помню, фотография эта вызвала во мне чувство досады: позировать на чужой могиле мне казалось верхом бестактности и безвкусицы.

Его списали из армии досрочно в период всех этих бездумных сокращений и реорганизаций. Поводом было состояние его здоровья. Так и не заработав на службе у Родины ни жилья, ни денег, он вернулся в наш с ним родной городок – благо, его ждала там старая родительская квартира и гражданский аэропорт тогда еще работал.

Он устроился туда в наземную службу технического обеспечения. Специалистом он был первоклассным, характеристики имел превосходнейшие, и его взяли с радостью.

Но потом перемены докатились и до наших мест, и те несколько "тушек", которые он обслуживал, начальство авиаотряда сдало в лизинг куда-то в Африку, откуда им уже не суждено было вернуться.

Оставалось только перейти на Ан-2, "кукурузник", звено которых еще числилось за авиаотрядом. Они занимались тем, что опрыскивали по области колхозные поля.

Потом вдруг колхозы стали беднеть и самолеты никто уже не заказывал. Начальство продало их на металлолом. Теперь работы для него не было никакой, разве что сторожем в аэропорту...

Но это же не имело к небу никакого отношения...

Тогда он убедил одного из старых знакомых, нашего одноклассника, а теперь директора одной из коммерческих фирм, купить мотодельтаплан – можно за плату катать над городом желающих и, опять же, опрыскивать поля фермерам.

Дельтаплан купили, и он стал его единственным пилотом.

Два сезона они кое-как продержались: были какие-то заказы от фермеров, и летом он катал на городском пляже всех желающих.

Но желающих подняться в небо и испытать чувство полета, столь любимое им, в нашем захолустном городишке было совсем немного, а фермеры, экономившие на всем, в том числе и на гербицидах и удобрениях, тоже заказывали его очень редко. И руководство фирмы, которому стало невыгодно содержание дельтаплана, решило его продать.

Он пытался договориться с ними, взяв дельтаплан в аренду, либо в лизинг, но они, подумав, не согласились. Человек, которого он считал своим другом, сказал, что он на это пойти не может, им нужна вся сумма и сразу. Единственное, что он может для него сделать – это дать какую-то скидку.

Конечно, денег таких у него не было и ему не оставалось ничего, как уволиться и забыть о небе, теперь уже навсегда.

С тоски он запил. Я изредка встречался с ним в тот период его жизни и пытался как-то повлиять на него, но... Что я мог предложить ему взамен неба?

Жил он один – так и не сумел обзавестись семьей, мотаясь по гарнизонам, и я был едва ли не единственным его старым знакомым, можно сказать, другом.

И вот однажды позвонила его соседка и сказала, что я должен приехать на похороны – его не стало: выбросился из окна своей квартиры на четвертом этаже старой "хрущевки".

Хоронили его только я да несколько стариков-соседей, знавших еще его родителей.

Вместе мы кое-как справили поминки и один из ветеранов, выпив водки за упокой души покойного, все рассказывал, как он лежал на заброшенной клумбе, подвернув руку "...будто птица подбитая".

* * *

Становясь на крыло, он видел под собой бескрайнее темно-синее море с рядами волн, похожих на спины китов, или идущих кильватером подводных лодок, и небо с парой-тройкой белых облаков.

Он держал курс против ветра – туда, где небо и море, сливаясь воедино, исчезали в синей дали, и куда - он знал это – в этот раз он обязательно доберется.

Ветер упруго обдувал его сильное тело, давая дополнительную мощь крыльям. И все его существо было исполнено ликования и восторга.

конец


г. Черкассы, август 2002 г.