Война и революция

 

 

 

Семья Петра Фурсенко проживала недалеко от города Свердловска. Пётр был высококвалифицированным механиком и пропадал в городе, при заводе. Жена Петра, Александра, с четырьмя дочерьми вела большое хозяйство с несколькими коровами, десятком свиней, коз и неисчислимой домашней птицей. Пётр поставил на своём большом участке земли просторный дом, рубленный из негниющей лиственницы.

Фурсенко находились в постоянных тяжёлых трудах, но ни в чём не нуждалась по местным меркам, и вызывали зависть у ленивых или неудачливых соседей. Некоторым зависть не давала спокойно спать, и на Фурсенко был написан донос с обвинениями в эксплуатации чужого труда, хотя ни одного наёмного работника у них не было, разве что в период уборки урожая в помощь нанималась голытьба.

В карающих органах революции разбираться в истинности или ложности обвинений не стали – было не до этого. В стране набирала силу коллективизация и раскулачивание становилось привычным делом, масштабы которого не оставляли места для разбирательств.

У Фурсенко отобрали всё имущество, и только благодаря взятке местному начальнику, председателю сельского Совета Митрохину, в жизни не видевшего таких больших денег и не сумевшего преодолеть искушение золотым тельцом, семья избежала ареста и отправки в Сибирь или на Дальний Восток, в зону магаданских лагерей.

От волнений и простуды Пётр Фурсенко заболел воспалением лёгких и вскоре, после непродолжительной болезни, оставил семью на попечение провидения, отправившись в мир иной.

Александра Фурсенко с четырьмя оборванными и голодными девчонками долго мыкалась по родным и близким, которые пускали их в дом от жалости, но со временем старались избавиться от бедных родственников.

Последним пристанищем оказалась избушка родной сестры Мани, живущей одиноко в глухой деревеньке с покосившимися домиками, разбросанными по берегу маленькой вертлявой речушки, берущей начало у родника и исчезающей где-то далеко в лесу. В молодости Маня вышла замуж по любви за бедняка Николая Баринова, который вскоре спился, оставив её одну-одинёшеньку. Бедная вдова оказалась никому не нужна. Она с молодости страдала женскими болезнями, о чём по пьянке проболтался своим закадычным друзьям Николай Баринов, и подтвердила знахарка Федосея, к которой иногда он заглядывал с просьбой дать что-нибудь «от головы».

Так и проживали бы бедные женщины в нищете и позабытые всеми, если бы не одно событие, изменившее ход их жизни. Сёстрам на голову вдруг свалился брат Паша, пропавший во времена НЭПа в неизвестном направлении, отправившись в город на поиски заработка и лучшей доли.

Приезд Паши был похож на цветную картинку, вдруг наклеенную кем-то добрым на сером заборе, огораживающем жизнь сестёр. Как будто волшебник открыл ворота, и в грязный, захламлённый мусором двор дома влетела лёгкая бричка, запряжённая резвой гнедой лошадью с пеной на морде.

Маня, стирающая старые тряпки в корыте, чуть не упала в него со страха, когда лошадь встала на дыбы прямо перед ней. Из брички выпрыгнул крепкий румяный мужчина среднего роста со светло-русыми кудрями на круглой голове. Глаза мужчины смеялись, искрили, и, казалось, вот-вот подожгут большие пшеничные усы под крупным прямым носом.

– Свят! Свят! – закрестилась Маня. – Чёрт, ты откуда свалился? Пашка, что ли? – не верила она своим глазам.

– Пашка! Пашка! – закричала другая сестра, выбежавшая во двор из избы, услышав непривычные звуки во дворе.

– Сеструхи! Узнали! Дайте я вас поцелую! – заорал Паша и сгрёб в охапку обеих сестёр.

Паша привёз с собой целый чемодан всяких платьев, отрезов материи, пуховых платков, юбок и кофт. Из большой плетёной корзины на старенький потрескавшийся стол были выложены: копченый свиной окорок, головка сыра, головка сахара, печенье, пряники, круги домашней колбасы, жестяная коробка с чёрным китайским чаем, балык красной рыбы, мешочек с конфетами, бутылки с водкой и красным вином. Младшую дочь Александры, Галю, от вида такого изобилия начало тошнить.

После того, как была распита бутылка водки и вина, и значительно поуменьшилось закуски на столе, Паша рассказал свою историю.

В городе он завербовался в артель старателей, отправляющихся на николаевские прииски Хабаровского края. Паша слыхал, что мало кто возвращается оттуда живым. Кто-то подыхает от болезней и цинги. Кто-то замерзает, не успев до наступления сорокаградусных морозов схорониться в тёплом жилище. Кого-то находит пуля грабителей. Кто-то исчезает в подвалах НКВД. Но, тот, кто возвращается, сидит «на коне» и держит в руке целую кучу денег. Паша рискнул, не замёрз, не заболел, не нарвался на грабителей, заработал кучу денег и откупился от чекистов. Он вернулся на родину, чтобы все узнали о его удаче, и с подспудной мыслью «утереть нос» этому гордому механику, жене своей сестры Александры, всегда пренебрежительно отзывающемуся о её брате, как о шалопае и гуляке, не способном построить свой дом.

Узнав о раскулачивании Фурсенко, Паша бросился искать сестру Александру и нашёл её вместе с другой, обделённой счастьем, в глухой заброшенной деревеньке.

– Поедешь ко мне в Николаевск. Я пристрою тебя поварихой в артель. Заработаешь своим девкам и на дом, и на приданное. Денег на дорогу я тебе дам. Купи билеты на поезд до Хабаровска. Оттуда доплывёшь на пароходе до Николаевска. Адрес я тебе напишу. Встретит тебя моя жена Алевтина. А мне ещё надо закончить свои столичные дела.

Паша расстегнул пиджак и снял рубаху, под которой оказался широкий холщовый пояс, набитый ассигнациями и ещё чем-то. Когда он снимал пиджак, из его кармана выпал чёрный револьвер.

– Много лихого люду! – объяснил Паша наличие оружия.

– У меня есть разрешение. Не бойтесь.

До Хабаровска семья Фурсенко добиралась почти три недели. Пассажирско-почтовый поезд останавливался на каждой маленькой станции, и из него выгружали, а потом в него загружали почту – мешки с письмами, ящики, посылки и бандероли.

От дороги в Хабаровск у девчонок остались воспоминания о духоте, постоянной качке и стуке колёс. Большие города, которые они проезжали, оставались в стороне от объездных и запасных путей, по которым тащился пассажирско-почтовый поезд. В пассажирском вагоне, прокуренном и пропахшем потом, народ менялся быстро. На нём далеко не ездили, предпочитая езду на большие расстояния в скорых пассажирских поездах. В вагоне не было туалета, и ходить по-большому приходилось только на остановках, благо их было много. Ходить по-малому, если приспичит, ухитрялись на ходу, в переходе между вагонами. Сначала Гале было страшно, когда под тобой стукают с силой металлические буфера вагонов и мелькает, сливаясь в сплошную серую или чёрную ленту, полотно железной дороги.

«Если туда свалиться, всё – смерть! Перемелет, как в мясорубке!» – испуганно думала, опустившись на корточки и держась за поручни вагона, младшая из сестёр, Галя. Потом Галя привыкла к такой уборной, и ей даже нравилось наблюдать, как тоненькая струйка мочи, падая вниз, сначала разбивается на крупные капли, а затем превращается в водяную пыль.

В Хабаровске на речном вокзале Александре Фурсенко не продали билеты на Николаевск. Чтобы попасть туда, нужен был пропуск в закрытую зону, о котором, похоже, забыл Паша.

Попав, казалось, в безвыходное положение многодетная мать решилась на отчаянный шаг и пошла к начальнику речного порта, потянув за собой паровозик из девчонок. К начальнику её, конечно, не пустила накрашенная секретарша. Александра заплакала, её плач своим громким рёвом поддержали дети. Начальник сам вышел из кабинета и, увидев причину шума в приёмной, спросил:

– В чём, собственно, дело?

Когда до него дошёл смысл сбивчивой речи, всхлипывающей женщины, он задумчиво произнёс:

– Подождите минуточку! – и исчез в кабинете.

Минут через десять начальник вышел с запиской в руке и сунул её в карман новой кофты, подаренной братом Пашей.

– Пропуск в Николаевск я вам не могу достать – нужен вызов от родственников. У вас, его, как я понимаю, нет. Пройдите в нашу больницу. Она тут не далеко за углом.

Так Александра Фурсенко устроилась в больницу речников и вместе с детьми мыла полы и прибиралась в больничных палатах. Жили они на первых порах в полуразвалившемся флигелёчке, спрятавшимся за зданием больницы. После прохождения испытательного срока Александре предоставили под жильё маленький деревянный заброшенный домик возле железной дороги, проходившей по краю обрывистого берега Амура.

Жизнь постепенно устраивалась. Дети пошли в школу и теперь помогали матери после школьных занятий. В больнице Александра сошлась с Владимиром Ведерниковым, водителем кареты скорой помощи, и вышла за него замуж.

Счастливое развитие событий прервала война с фашистской Германией. Ведерникова забрали на фронт, и вскоре почта перестала приносить от него письма.