РеалIST

Шеф устроил мне выволочку:

– Ваши сценарные ходы никуда не годятся. Все диалоги выхолощены. Где жизнь? Где страсти? Где мат, наконец?

– Что?

– Мат. Или вы не материтесь?

– Если взять молоток… – начал я.

– Почитайте Даля, сказки Афанасьева, – перебил меня Шеф. – Посмотрите современные шоу. Сейчас все матерятся. Это модно! А вы тут чистоплюйствуете!

– Что вы предлагаете?

– Больше секса и ненорматива.

– Напоминает бордель, – предупреждаю.

– Спонсор следующей серии – презервативы «Президент»,

– с важностью сообщил Шеф, расширяясь в размерах, как испуганная жаба.

– На что намек? – спрашиваю.

– В смысле?

– Что президент – резинка?

– Вы во всем видите гнусный подтекст! – возмутился Шеф, нервно подмигивая. – Президент – это образ гарантированной защиты! Вот и отразите эту мысль.

– Хорошо, – соглашаюсь. – Кого с кем скрещиваем?

Шеф подступил почти вплотную – так, чтобы я почувствовал запах его тщательно почищенных зубов:

– Не искушайте меня правдой. Даю вам время до утра…

Гудман воодушевился:

– Классно! Всех разденем и перетрахаем. Я однажды порнуху видел. Со смыслом.

– Это как?

– Там все в конце переженились.

Вечером в Хлыновке отрубился свет. Матвеевна пояснила:

– Нас часто пацанция отключает. Да и что ночью-то высматривать?

Ноутбук, правда, работал. В голову лезли никчемные сюжеты. Был у меня, к примеру, знакомый Яшка Дронов, и пришел к нему помыться приятель с бодрящей фамилией Рассолов. А санузел у Яшки совмещенный. Сидит Яшка в большой комнате, газету читает. И тут Ларка – жена – с работы вернулась, и с ходу – в санузел. Думала, в ванной за занавеской Яшка плещется. Сделала она громко свои дела, воду спустила, освежителем попрыскала. А потом шаловливо запустила руку за занавеску, и, не глядя, нежно по-хозяйски потрепала:

– Коло-коло-коло-кольчи-ик!..

И пошла в большую комнату. Видит – Яшка на диване сидит, образовывается. Тут ее ужас объял:

– А в ванной кто?

– Рассолов. У него воду отключили.

Этот Рассолов больше никогда к Яшке не приходил…

…Я чувствовал себя невольником Эроса. Ни один из данных мне персонажей не вызывал желания к общению, не говоря о более интимной конструкции отношений. Дина – носительница бесконечного облома; Санбой – бомж с замашками олигарха; Вега-Серова – свинолошадь. Оставались Броня и Василиса. Но Васька никогда ему не даст: если только за большие деньги, а у Брони за душой, кроме принципов, – одна полуразрушенная «Волга». И потом, надо было придумать мотив, толкающий к столь радикальной близости. Шеф что-то говорил о ненормативе. То есть, они должны не только спать, но и обильно материться в момент семяизвержения. Вырисовывалась жуткая картина плотской любви между пьяной дояркой и влюбленным садистом.

Толик Бекетов – безусловно, чемпион по инстинктам, и я решил позвонить ему.

– Привет, – говорю. – Извини, что поздно. Помоги Броню с Васькой совокупить.

Бекетов даже подпрыгнул:

– Сутенерствуешь?

– Это не я, а Шеф.

– Ой, какие мы чистенькие!

– Нас гандоны спонсируют. Нужна действенная демонстрация товара. Ты же

– специалист. Подкинь идею! – Я пытался цинично льстить.

Толик смягчился:

– Плохо дело. Васька ни за что не согласится. Я бы тоже ему не дал.

– Он тебя и не просит.

– Эврика! Надо ее напоить, – сделал открытие Бекетов.

– А поможет?

– Мне помогает.

– Где ты только таких берешь?..

– Знаешь что?! – возмутился Толик. – Сексопат хренов!.. – И бросил трубку.

Обольститель Деревьев советовал прибегнуть к поэзии:

– Здесь нужна раскрепощенность с элементами разврата, убедительная галиматья.

– Вот и посоветуй! – Я начинал злиться.

– Бонжур, Наташа! Я – поручик Ржевский!

– Какой поручик?!

Но Мишка уже завелся:

– …Гусар и мудеславный сердцеед! Отдайся, как принцесса – интригану, как Байконур отдался Казахстану, и страстной будь, как с вермахтом – Адольф!..

– Может, ввести тебя в шоу? – всерьез предположил я.

– Нельзя. Мне Витька Махоткин синяк под глаз поставил.

– Какой Витька?

– Да есть тут один. С третьего этажа. У него тройня родилась.

– Хорошо, что не с шестого…

– А он счастлив до задницы! Приходит, хвастается, а я ему и говорю: «Дурное дело – нехитрое». Вот он мне и засветил.

– Извини, – прервал я Мишку, – но мы отвлеклись. Что помимо стихов?

– Пошли.

– Куда?

– Скажи пошлость, только – смешную.

– Например?

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, синяя?..

– Они тоже драться умеют, – предупреждаю.

– Тебе не угодишь! – возмутился Деревьев. – А у меня натурщица мерзнет. Гуд бай!..

Светка Карпина отчитала меня за то, что разбудил. Потом смягчилась:

– В конце концов, можно изнасиловать. Представь: подваливает к Ваське Броня-мудотворец, яйцами бряцает, и тюрьмы не боится…

Савка Гельфанд не воспринял меня всерьез:

– Я вообще не вижу проблемы: у нас с Надин все в порядке. Она уже на третьем месяце от счастья!..

– И когда это вы успели?

– Дурное дело – нехитрое!
– Вы что, с Деревьевым сговорились? – спрашиваю, и слышу звонкий шлепок со словами «ты сказать, что я – блядюжка?».
Савка пустился в оправдания:

– Жень, не обращай внимания: обычная парижская жизнь! Кстати, по-русски правильно – поблядушка! Убери тапки!.. – И второй шлепок…

…Часы показывали пять утра. Я начал с обтекаемых фраз: «Участники шоу играют в бутылочку; игра плавно перетекает в нечто большее. Между девушками и юношами происходит…». Мысль застопорилась. Что между ними может произойти? Массовый поцелуй, перерастающий в оргию? Исключено. Скорее – драка. Сеанс интимных прикосновений? Уверен, что к Санбою прикасались исключительно санитары, и то – в периоды его обострения. Опасаясь за свой мозг, я решил закончить банально: «спонтанный секс». Оставалось набросать диалоги. Получилось чудовищно. Броня «клеился» к Ваське со словами «можно я тебя согрею?», а Санбой соблазнял Вега-Серову посредством только что сочиненной песни; Дина же смущенно уходила на первый этаж, многозначительно пожелав любовникам спокойной ночи.

Пробудившись около девяти, я спросонья перечитал написанное и ужаснулся. На горизонте отчетливо маячила угроза увольнения.

Ада ознакомилась со сценарием, с трудом подавляя изжогу недовольства:

– Не вижу ничего оригинального. Где подробности? Зритель должен испытать шок!

– Испытает, – пообещал я.

– А ненорматив?

– Оставил для импровизации.

– Под вашу ответственность. Ступайте к артистам и ставьте задачу!
«Артисты» встретили меня без энтузиазма:

– Я лучше самоизнасилуюсь, – сказала Вася.

– Игра в «бутылочку» устарела, – добавил Броня. – Тогда уж – в дурака на раздевание.

– Победитель известен, – поморщилась Дина, поглядывая на Санбоя.

– А что, я и так могу раздеться, – сообщил он. – Мой организм наполнен мужской силой, ибо, как крот, питается энергией земли.

– А я, – говорю, – думал, что вы с ними пашете на солнечных батареях. Прекратили обсуждение!

– Все равно с этим дураком не лягу, – отчеканила Вега-Серова, указывая на Стасика.

– Дурак умного сгреб, три недели еб, ума набирался! – парировал Кефир, и стало понятно, что общение с Матвеевной для него даром не прошло.

– Кстати, – вспомнил я, – насчет мата. Не сдерживайте естественные порывы…

И в шоу наступило затишье. Девчонки закрылись на втором этаже; мужики бродили вокруг дома, как самцы-изгои. Броня негодовал:

– Вот ведь бабы! Вечно ломаются. От них что, убудет?

– Женская природа требует выбора, – ответил Стасик, внезапно обнаружив в себе задатки ума. – А вдруг залетят?

– Разбежался, – хмыкнул Броня, демонстрируя выданный ему презерватив: – Родина не позволит! Конфликты отцов и детей решены контрацептивами!

Режиссерша, сидевшая в монтажной, ерзала на стуле:

– Евгений, где действие? Где конфликты?

– Конфликты, – отвечаю, – нынче в дефиците.

– Почему они до сих пор не в койке?

– Терпение, – говорю. – Утомятся и улягутся…
Дина, между тем, совершала мучительный выбор. Вот уже год, как у нее не было мужчины. Ее мысли метались между строгой моралью и манящим удовольствием. Ей вовсе не нравился Бронислав, но мысль о Санбое повергала в катастрофическое уныние. Переспать с Броней не страшно, однако, Кефир – явно лишний. К тому же, Дине хотелось острых ощущений. Одно время она спала с актером-мазохистом Мокрухиным. Актер любил, чтобы его хлестали по спине гитарной шлейкой, а он в это время пел романсы. Вокальными данными Мокрухин был обделен, и постельные арии напоминали стоны умирающего маркиза де Сада. Но Дине нравился сам процесс избиения певца, поэтому их интимные отношения длились почти полгода: до тех пор, пока Мокрухин не попросил забетонировать его ноги в эмалированном ведре. Бетон застыл довольно быстро, и к моменту, когда любовная игра достигла пика наслаждения, извлечь конечности было уже невозможно. Пришлось вызвать МЧС. Спасатели весело глумились над чувствами любовников, чем надолго отвратили Дину от плотских желаний. К тому же, у нее закрепилась уверенность в том, что все без исключения мужики обожают истязания…

Для начала Дина завлекла в дом Стасика. Обнажившись по пояс, процитировала классика: «Что в имени тебе моем?», но Санбой понял вопрос превратно:

– Какое вымя?.. Отличная грудь!

Повиливая бедрами, Диана привязала Кефира к стулу и заткнула ему рот вафельным полотенцем. Возбудившийся Стасик не сопротивлялся, всецело отдавшись предвкушению удовольствия. Но ловкая обманщица констатировала:

– Люблю, когда подглядывают. Сиди и наблюдай.

Санбой тревожно заерзал на стуле и что-то промычал. В тот же самый момент у режиссерского пульта взволновалась Ада:

– Что за кошмар вы придумали?.. Вдруг она его задушит?..

– Вы же сами хотели конфликты, – говорю.

– Безобразие, – нахмурилась она. – В моем борделе должен быть порядок!

…Узрев обездвиженного Кефира, Бронислав перепугался:

– Динка, ты чего?..

– Любовь – это боль, – сообщила она, поглаживая свою грудь. – Сладость – это страдание, изматывающее тело. Хочешь измотаться?

– Не хочу, – воспротивился тот.

– И не желаешь от меня детей?

– Только внуков!..

Но было поздно. Дина схватила заранее приготовленный черенок от лопаты, и больно ударила им по Брониному хребту. Броня взвыл: «Дура!», на что получил еще один удар со словами «не смей ругать свою хозяйку».

– Фашистка! – возопил несчастный, выскакивая из дома на улицу. Следом за ним с черенком в руках выбежала суровая любовница. Погоня амазонки за жертвой длилась недолго: в течение минуты пылкая любовница изрядно замерзла. Отшвырнув черенок, она вернулась в дом, где, растерев торс туалетной водой, вплотную занялась привязанным к стулу Стасиком. Сняла с него ремень и, вышагивая по комнате, прочла краткую лекцию о пользе переломов при совокуплении. Кефир слушал ее, выпучив глаза. Когда она завершила свою речь, подпрыгнул вместе со стулом, завалился на бок и попытался отползти в угол комнаты. Из кармана его брюк предательски вывалились презервативы.

– Что это у нас? – заинтересовалась мучительница, поднимая с пола упаковку. – Надо же, «Президент»! Это кто у нас президент? Это ты у нас – президент?

Стасик исступленно мотал головой…

– Все! Хватит! – не выдержала Ада. – Прекратите эту порнографию!

– А мне интересно, – возразил сидящий рядом Гудман. – Шок и трепет, конец Хусейна…

– Следите за картинкой, – отрезала Цюруповна. Скомандовала в микрофон: – Всем спасибо, достаточно!.. – Потом повернулась ко мне: – Вместо постельной сцены вы устроили реслинг, а жрицу любви превратили в Годзиллу! Почему никто не матерился?

– Это не так, – оправдался я, – спросите у Стасика…

Кефира, между тем, освобождал изрядно побитый Бронислав. Его народная речь подтвердила мою правоту. Режиссерша бросила на меня испепеляющий взгляд:

– В следующий раз я вас уволю, как носителя ущерба.

…Матвеевна, из-за своего забора наблюдавшая срамную беготню, осуждающе молвила:

– Развратники вы все. «Санта-Барбару» бы постыдились!..