HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Владимир Соколов

Дневник провинциального писателя 1980 года

Обсудить

Повесть

 

Купить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года

 

На чтение потребуется 4 часа 15 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf
Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 6.12.2016
Оглавление

11. Ноябрь
12. Декабрь
13. Алтайские деятели культуры (в основном, писатели), упомянутые в повести

Декабрь


 

 

 

1 декабря

 

Развеселились в компании поэтов и писателей. Как всегда, хвалились своими подвигами по части выпитого или по бабам, с уважением отзывались о чужих.

Пытался веселиться с нами и Мерзликин. Да всё как-то в тон не попадал.

– Эх, какое же мы дурачьё, – вдруг сказал он. – Разводят нас как лохов. Честят по партийной линии за пьянку, да за баб, а ведь по сути поощряют к этому. Ну кого хоть раз всерьёз наказали именно за пьянку? Так, попугать, постращать. Пусть уж поэты пьянствуют да блядствуют, чем будут думать свои мысли, а потом писать их.

И прочитал:

 

За святую поэзии муку

Я готов и на плаху шагнуть.

Отрубите мне правую руку –

Я и левой смогу что-нибудь!

А не будет обеих – зубами!

И не хуже, чем некто рукой.

Отпишусь, отзвучу перед вами

И на вечный отправлюсь покой.

Улыбаетесь: – Славная резвость!

Отвечаю: – Не резвость, друзья,

А моя запоздалая трезвость

И последняя воля моя!

Вот и нужно для этого дела,

Чтоб была на плечах голова,

Чтоб она по утрам не болела,

А держалась светла и трезва.

 

Мы понимающе закивали головами: все знали, что у Лёни обнаружили вроде рака.

 

 

2 декабря

 

День, полный хлопот и приятных треволнений.

«Таласса! Свершилось» – когда-то воскликнули ксенофонтовы гопники-гоплитники, когда, пробив через всю Персидскую державу коридор, вышли к Чёрному морю. Так же бурно и сильно, хотя не буйно, а спокойно радовались и наши Квин, Кудинов, Юдалевич. В этот солнечный зимний день они повторяли не раз это слово, радуясь помещению на улице Новой, которое «завоевала», наконец-то, писательская организация. А вернее, завоевали они.

– Свершилось! – пафосно вещал Кудинов. – Столько лет мы мытарились, ютились в одной-двух комнатёнках – и всегда у кого-нибудь на подселении. А тут четыре комнаты, большой коридор, отдельный вход... Живи и радуйся!

– Если ты член Союза, – вставил Сергеев.

Но это не помешало нашим Наташам на радостях накрыть стол и устроить настоящий праздник. И даже непьющий Квин ударился во все тяжкие – налил себе рюмку водки и сосал её весь вечер.

 

 

6 декабря

 

Самолёт – это круто! Во времена Пушкина из Москвы до Питера добирались неделю. А ныне вылетаем из Барнаула в восемь утра – и в восемь вечера благополучно приземляемся – я в московском аэропорту Домодедово. Ещё пару часов, и мы в гостинице «Россия», а уже ближе к ночи собираемся по интересам и отмечаем встречи. Я со своим давним другом из Узбекистана Алишером Мирзаевым. С нами ещё пара писателей и приблудившийся критик – забыл фамилию, да и запоминать особенно не старался – из «Литературного обозрения».

Это он сам себя так рекомендовал. Его же постоянным местом работы является 1-й Московский институт им. Сеченова, где он зачислен литературным консультантом, то есть техником службы газом, как не без юмора уточняет он.

Много говорим обо всём. Но больше о Москве, о высокомерии москвичей по отношению к нам, провинциалам. Больная тема и обсосанная не на раз, но куда от неё денешься.

– Они ведь считают, что вся страна обязана им. Молоко производит Останкинский молзавод, а коровы пасутся где-то там же рядом, фрукты растут в Елисеевском магазине, там же производят и сосиски, которые поганые мешочники – то есть граждане, которым не посчастливилось жить в Москве – таскают к себе, создавая очереди и мешая жить им, москвичам. Короче, вся страна находится на иждивении Москвы. И хотя вслух так говорить не положено – ещё сочтут дураком, – но думают именно так.

Сергей, так зовут консультанта, человек не глупый, сам родом из провинции, да и сейчас на положении лимитчика, рассказывает случаи из московской жизни; случаи, которые были бы интересны, если бы от них не шибало злобой, намного превосходящей моё ехидство.

– Недавно обворовали нашу квартиру, – он снимает однокомнатную в паре с одним узбеком, земляком Алишера. – Деньги, к счастью, были при нас. Да они и взяли немного, в основном нагадили, оставили кучу грязи, их блядёшка даже трусы у нас забыла. Кто это, мы почти точно знаем. Ханыги, живут тут же, в подвале нашего дома. Приходим мы в милицию, хотим написать заявление. Сержант говорит, да вы так расскажите, все что надо, я занесу. Рассказываем. Мой товарищ выкладывает на стол трусы: пусть-де собака нюхай и ищи, а мы покажем, с какой п... их сняли. Сержант так брезгливо, двумя пальчиками швыряет трусы нам обратно со стола: «Вот вы сами их нюхайте и ищите».

Однако вывод у Сергея самый неожиданный.

– Всё равно я закреплюсь в Москве. Я тоже хочу жить по-человечески, чтоб работать писателем или критиком, а не ходить по больнице в мазуте и копоти. Готов делать для этого что угодно. Мне всё равно.

И мне видится, что «всё, что угодно» – это не только выполнять любую работу, но и не стеснять себе никакими моральными ограничениями. И это свойство молодых людей – а Сергею под тридцать, и он моложе меня всего на каких-нибудь 10-15 лет – меня просто пугает.

 

 

8 декабря

 

Быть в Москве и не побывать в «Дружбе»? Которая тут же, рядом с «Россией»? Удивительная всё же у нас страна и удивительная политика. Везде. И в области культуры в том числе. Купить книгу в отрытой продаже невозможно. Кто в крайкомовских магазинах отоваривается, кто в сельских – летом купил на деревне Петрарку, Бальзака, киплингова «Кима», жаль, из-за мяса, ради которого и навестил родню, не добавили мне лишней руки, – кто в республиках, где никому не нужная классика лежит сколько душе угодно.

А вот на немецком языке, языках братских стран, лежит столько всего – денег не хватит купить то, что хотелось бы. Сначала покупал книги по просьбе жены, а потом тряхнул школьной стариной и сам пристрастился читать по-ихнему. Почитал Кафку. Лежат у меня и Джойс, и Пруст, и другие – чур! чур тебя. И всё на немецком, и всё куплено не из-под полы, а в «Дружбе». И народу никого, кроме ГДРовцев, которые двумя руками тащат литературу от Insel Verlag, Prisma Verlag, Gotta Verlag... которой в DDR также не найти, как у нас стоящего, издаваемого, «Художественной литературы», «Литературы иностранных языков», «Науки»...

А ещё мне нравится букинистический магазинчик иностранной литературы, затерявшийся в посольских особняках между Горького, Калинина и Садовым кольцом. Хороший, уютный магазинчик. И можно, в отличие от «Дружбы», где книгу можно посмотреть только из рук продавца, выбрать её на полке самому и спокойно полистать, как и в любом нормальном магазине.

Одно плохо, народу много, а точнее, очень мало, но ещё меньше – не более 2-3 человек зараз – допускают к полкам. Причём, интеллигенты сраные, стоят минут по двадцать-тридцать каждый, рассматривая книги. А потом выходят, ничего не купив.

Гена Панов, которого я затащил с собой, не выдержал и пробасил продавцу, да так громко, на весь магазин:

– А деньги-то у них есть? Пусть покажут деньги.

И действительно. Я никогда не ухожу из этого магазина с пустыми руками. Как можно отстоять такую очередь и ничего не купить?

 

 

9 декабря

 

Сегодня – открытие пятого съезда писателей России. Погода сугубо московская – сыро и серо, промозглый воздух, под ногами хлюпает. Напротив, залитый ярким светом кремлёвский зал, где проходил съезд, глухо и многоголосо гудел. Мимо нас то и дело сиятельно и важно проходили известные, великие и выдающиеся российские писатели, живые классики – вот рядом, локоть к локтю, прошествовали Валентин Катаев и Леонид Леонов, а следом Агния Барто и Вениамин Каверин... Стремительно и широко прошагал, обдав нас ветерком недосягаемости, высокий и с высоко поднятой головой, в ярком просторном пиджаке, одинокий и независимый Евтушенко.

Панов, скользнув по нему взглядом, тут же повернулся к Гущину:

– Пиджак, конечно, класс. А вот башмаки? Твои намного лучше. – Гущин только что купил новые взамен старых, аварийно закончивших жизнь тут же, в Москве.

Считанные минуты остались до открытия съезда. Нагнетаемый невидимыми вентиляторами свежий воздух бодрил. И вот наконец началось главное действо. Ровно в десять, секунда в секунду, кажется, вместе с последним ударом кремлёвских курантов, из тёмного чрева угловой двери появились, взошли на подиум и проследовали строго субординированной шеренгой на свои почётные места руководители партии и правительства – Гришин, Кириленко, Суслов, Демичев, Капитонов, Долгих, Зимянин. Зал встретил и проводил их до места дружными аплодисментами, часть из которых адресовалась, как видно, и Михалкову, появившемуся на сцене чуть даже раньше и пока что одиноко маячившему за длинным столом президиума.

Выглядел Сергей Владимирович весьма респектабельно, подтянутый не по возрасту и высокий, с этакой барственной импозантностью и звездой Героя Социалистического труда на лацкане ворсистого тёмно-синего пиджака: всем своим видом он как бы подчёркивал необходимость и сверхзначимость предстоящего события – и вполне соответствовал этому. Казалось, и сам воздух, сама атмосфера прохладного и гулко-просторного кремлёвского зала были наэлектризованы ожиданием чего-то большого и архиважного.

Михалков не спешил, может, даже чуточку даже переигрывая в этой умышленной своей медлительности. Постучав пальцами по микрофону, он обвёл столь же неспешным взглядом примолкший зал и наконец заговорил, слегка растягивая некоторые слова – и произнёс экспромтом хотя и сжатую, но довольно яркую и прочувствованную вступительную речь. Затем, выдержав ещё одну паузу, объявил пятый съезд открытым. И совсем уже по-домашнему буднично и просто обратился к делегатам:

– Товарищи, для руководства работой съезда необходимо избрать президиум.

Очередная пауза получилась как некая заминка – будто и впрямь озадаченные делегаты глубоко озаботились: кого же избрать для столь хлопотной и ответственной работы?

Панов, улучив момент, повернулся к сидевшему рядом Каценштейну и тихо спросил:

– Знаете, кто будет предлагать состав президиума?

Каценштейн пожал плечами.

– А я чувствую, – как бы осенённый вдохновением свыше сказал Панов, поглядел в потолок, словно ища подтверждения своему наитию и после короткой эффектной паузы выдохнул: – Грибачёв.

– Слово предоставляется, – словно по команде Панова объявил Михалков, – Герою Социалистического труда, лауреату Ленинской и Государственной премий всех степеней (лукавил Михалков: тот был кандидатом Сталинской премии), кандидату в члены ЦК КПСС и главному редактору журнала «Советский Союз» Николаю Грибачёву.

– Предлагаю избрать президиум в составе 112 человек.

– Будут возражения? – вопрошающе-торжественно обвёл взглядом зал Михалков.

Возражений не последовало.

– Ставлю вопрос на голосование. Предлагается избрать состав Президиума съезда в количестве 112 человек. Кто «за»?

Делегаты подняли мандаты.

– Кто против?

Против никого не было.

– Итак, – возвестил решение съезда Михалков. – Президиум решено избрать в составе 112 человек.

Раздались бурные, ещё не растраченные аплодисменты. Тут Михалков срежиссировал плохо. Получилось, что самым важным вопросом на съезде было избрание президиума в составе 112 человек. Почему именно сто двенадцать, а скажем, не сто десять или ровно сто – это было неведомо. Да никто и не возражал – пусть будет сто двенадцать, коли так надо. (NB: за каждое место шла такая закулисная борьба!).

Только проголосовали, как Панов, также вопрошательно глядя в потолок, повернулся к Каценштейну и сообщил ему новую весть:

– Эвальд Эмильевич, я предвижу: список президиума откроет Фёдор Абрамов, а замкнёт товарищ Яснов, председатель Президиума Верховного Совета РСФСР.

Каценштейн, прожжённый в коридорах власти писатель, однако с удовольствием принял игру и изумлённо, как в ожидании чуда, воскликнул:

– Ах!

Особенно поразило Каценштейна, что в президиум войдёт Яснов, и он с недоверием и даже некоторой опаской повторил:

– Неужели Яснов?

Но всё вышло в точности так, как тот и предсказывал: после долгих и утомительных церемоний – какие будут предложения по персональному составу, голосовать списком или по каждой кандидатуре в отдельности – список был утверждён в аккурат по предсказаниям Гены Панова.

Зал только раз прервал тягомотное оглашение списка, а именно, когда Грибачёв, читая список, назвал себя, как и прочих президиумцев, со всеми регалиями. Получилось «Грибачёв предлагает Грибачёва».

Потом Михалков торжественно сообщил о том, что поступило предложение (фокус почти что на уровне Кио: Михалков был всё время на виду, но никто не видел, от кого поступило это предложение) избрать почетный президиум съезда, Панов и вовсе ошарашил Каценштейна:

– Сейчас слово дадут Мустаю Кариму.

И Мустай Карим, народный поэт Башкирии, не взошёл, взлетел на трибуну, как фокусник на манеж, и предложил таким тоном, как будто идея эта только сейчас и только ему, Мустаю Кариму, пришла в голову – избрать почетный президиум в составе Политбюро ЦК КПСС во главе с генеральным секретарём Леонидом Ильичом Брежневым. И едва он это произнёс, как все встали и долго аплодировали, так долго, что, казалось, никто первым не решится прервать рукоплескания – и овация никак не может кончиться... Долго, но не так бурно, когда утвердили количественный состав президиума в 112 человек. Наконец буря улеглась и зал успокоился.

Так восседавшие уже на сцене члены Политбюро Суслов, Гришин и Кириленко повторно были избраны в президиум – но теперь и почётный.

– А сейчас будут избирать секретариат съезда, – уже доверительно и тихонько, будто по секрету, продолжал вещать Панов. – И слово для предложения дадут Проскурину.

И опять – как в воду смотрел! Каценштейну казалось, что возвращаются времена, когда слетают ангелы с небес и возвещают чудеса смертным:

– Геннадий Петрович, вы настоящий пророк.

– Так он же ясновидец, – как давно всем известное поведал Квин. – Разве вы не знали?

И Гена устало вздохнул, этак отмахиваясь от давно известного факта:

– Да есть немного.

Нам с трудом удалось не рассмеяться. Хороши бы мы были со своим смехом в такой торжественно-исторический момент.

Наконец выборы руководящих органов съезда были завершены. Председательство как-то незаметно перешло к Юрию Бондареву, и тот энергично и без лишних проволочек повёл дело.

Утвердив повестку дня, порядок и регламент работы съезда, почтив минутой молчанья память умерших за последние, межсъездовские, годы писателей, Бондарев предоставил затем слово для доклада председателю правления Союза писателей РСФСР Михалкову. Сергей Владимирович легко и бодро, несмотря на свои почти семьдесят лет, вышел на трибуну, подтянутый и строгий, хотя и не столь торжественный, как полчаса или час назад, скорее озабоченно-деловой и сосредоточенный – формальности кончились, начиналась работа.

И Михалков твёрдо, почти и вовсе не заикаясь, голосом окрепшим, набравшим высоту и вместе с тем доверительным вдруг ударился в философскую лирику:

– Дорогие товарищи! Уважаемые гости! Всего двадцать лет отделяют нас от XXI века. Человечество всё решительнее заглядывает в грядущее столетие, рождение которого совпадает и с началом нового тысячелетия. Да, путешествие во времени побуждает думать о том, что же передадут, как эстафету, наше общество и наша литература людям XXI века. Будущее должно нас объединять, – сказал Михалков и, чуть помедлив, уточнил: – мы должны нести будущее в себе и одинаково чувствовать перед ним свою ответственность. Стремясь к эпохальным обобщениям, достойным народа-первопроходца, литература, естественно, не может и не должна оставаться равнодушной и к тому, то происходит на планете сейчас.

Хорошая и приятная эта вещь – ответственность писателя, ответственность перед страной, народом, будущим и не перед кем конкретно. И если они уронят эту ответственность, прогавкают Советскую власть, допустим, или, что более вероятно, заведут нашу страну в лабиритнты экономических преобразований, никто из них не покончит жизнь самоубийством, никого груз не выполненной ответственности не пригнёт к земле ни на один миллиметр.

 

 

10-11 декабря

 

Время уплотнилось – и все четыре дня съезда как бы слились воедино. А между тем нам ещё удавалось в каких-то немыслимых промежутках решать и свои сугубо личные, творческие дела, ради чего мы, собственно говоря, и хотели попасть на съезд. Давно известно, московские издательства как магнит притягивают провинциалов, желание которых вырваться из круга «местечковой» литературы вполне объяснимо и оправдано – и мы в этом ряду не являемся исключением. Больше того, у Панова и Гущина уже есть предварительная договорённость в «Современнике» и «Молодой гвардии». Впрочем, у Панова на руках уже и настоящий, вполне официальный договор с «молодогвардейцами», который он показывал нам, как верительную грамоту, и говорил, как всегда, горячо и взахлёб о том, что рукопись он вот-вот сдаст и что «Тихий колокол» его скоро заблаговестит на всю Россию… «Так уж и на всю?» – пытаемся его охладить. Но Геннадий Петрович уже завёлся: «На всю! Гениальная книга, ребята!» – и тут и не поймёшь, где он шутит, посмеиваясь над собой, а где всерьёз вещает.

Встретил я своего редактора Володю Петрова, назначенного на место незабвенной для меня вымогательницы Анны Тимченко, и он обрадовал меня, пообещав авторские экземпляры и вручив сигнальный моего романа прямо в журнале.

А съезд между тем, набрав обороты, заканчивал третий день работы – и с утра до вечера в эти дни шли прения, выступали известные писатели, – шеренга проходных, пустопорожних речей… Ко всему приученные, кривились наши губы в привычных усмешках. И всё же оставалась какая-то неудовлетворённость, невысказанная и глубоко скрытая. Кем, чем? Возможно, собой? Или, может быть, тем, что не было новых имен, о которых бы вслух и во весь голос говорили вот с этой трибуны. Перечислялись всё те же, давно знакомые и привычные имена, загонялись одно к одному, как патроны в обойму.

И что греха таить, немножко обидно было и грустно, оттого что твои-то книги на этом сером фоне так и остаются незамеченными и недооценёнными, как и многое в жизни, – и эта мысль не как оправдание, а скорее как лучик надежды на то, что в будущем, завтра всё может измениться… Надо только работать. Работать! А то, что сегодня нигде и никак не упомянуты наши имена – значит, и нет ещё никаких имён. Конечно, вслух мы об этом не говорили, но думали, думали – и чувствовали эту неудовлетворённость…

И были немало удивлены и чуточку обрадованы, когда об этом, именно об этом с трибуны заговорил Даниил Гранин, как будто подслушав наши мысли, а может, и сам пережив это чувство неудовлетворённости.

– В своем докладе Сергей Владимирович Михалков вынужден был чаще других упоминать одного писателя, работавшего в самых разных жанрах, – сказал Гранин. Имя этому писателю – «и другие». Кто же он такой? Каждый из нас с ним знаком. Я тоже знаю его. Часто это очень интересный писатель.

Затаив дыхание, мы слушали, потому что говорилось это о нас, по крайней мере, так, наверное, каждому казалось. А Гранин продолжал высвечивать «и других», давая им весьма и весьма лестную характеристику.

– Он пишет странные повести, – говорил он, – как, например, Вадим Шефнер, или прекрасные рассказы, как Юрий Казаков... Однако не попадает в сеть привычных разделов и тем, но, может быть, в этой его непохожести, отдельности, своеобразии и состоит его ценность? Оценка писателя, наверное, не должна зависеть только от того, насколько он идёт в русле принятых тем... Она определяется, прежде всего, его талантом. И, может быть, его непохожесть на других и есть его преимущество.

И я не сомневаюсь – после гранинского выступления в защиту и поддержку «и других», у многих из нас, участников съезда, наверное, у большинства, расправились плечи и потихонечку, полегонечку начали отрастать крылья… В перерыве Панов, посмеиваясь и ероша свою шевелюру, говорил:

– Знаете, ребята, самый гениальный писатель – это «и другие». И мы к ним относимся. Гениально! – раскатисто хохотал. Однако не меньше, а может, и больше гранинского выступления затронуло и поразило его выступление поэта Николая Доризо, вернее, одна мысль из его выступления: «Степень таланта поэта всегда связана с самокритичностью. Я не раз задумывался над тем, чем отличается гениальный поэт от бездарного. В жизни каждого гениального поэта бывает такая минута, когда он чувствует себя бездарным. В жизни бездарного поэта таких минут не бывает».

Всё так просто – и просто, как всё гениальное. Вот эта мысль – мысль о том, что в жизни гениального поэта бывают моменты, когда он чувствует себя бездарным – и поразила, запала в душу Панова. Вечером, когда мы возвращались в гостиницу, разговаривая вовсе не о перипетиях съезда, о чём-то другом, он вдруг встрепенулся, будто вспомнив что-то, и тихо, но выразительно проговорил: «Ребята, а я бездарный... бездарный я человек».

И чуть позже, уже в гостинице, зайдя к нам на огонёк, Гена то и дело прерывал разговор, задумываясь, и начинал твердить: «Нет, нет, ребята, я бездарный… бездарный». И через минуту-другую снова повторял эти слова, как некое заклинание: «Бездарный я, бездарный».

Так ему хотелось быть гениальным.

 

 

11 декабря

 

А вчера, во второй день съезда, сидя в прохладном и гулко-просторном кремлёвском зале, увидел, как именитый и действительно хороший поэт Егор Исаев поднялся на трибуну... и заговорил голосом моего деда – я вздрогнул от неожиданности и даже зажмурился, чувствуя горячее першение в горле.

– Был бор – большой, вековой, златоствольный, с белыми берёзами на опушке, с медведями, барсуками, бурундуками… Гудящим был, стонущим, аукающим.. Был как целый лесной мир. Был, – говорил Исаев, исподволь подступая к какой-то мысли, а я закрываю глаза – и слышу голос моего деда. – И вдруг этого бора не стало – в книгу ушел... стал миром человеческого воображения, – продолжал Исаев, слегка повысив голос, – стал словом, книгой стал. И книга, по-видимому, стоит этого. Но только всякая ли – вот вопрос! Добро когда это – «Клим Самгин», «Тихий Дон», «Василий Тёркин»... Добро когда великое, ценное, став бумагой, через печатное слово сослужит службу ещё более великому, ещё более ценному, прекрасному, доброму. Но, к сожалению, бывают и такие книги, которые не стоят даже пенька... В самом деле, в книгу, можно сказать, полёг целый вековой бор, а в ней, в этой книге, не по затратам так всё немощно, так всё несвежо и вторично... десятерично даже, что нестерпимо вдруг захочется первоисточника – зазря погубленного леса… Такая книга – и не книга вовсе, она дважды не книга. Она дважды убыток, дважды ущерб – ущерб экономический и ущерб эстетический...

Хорошо говорил Егор Исаев. И когда он закончил речь и вернулся на своё место, в президиуме председательствующий на этом собрании Михаил Алексеев душевно поблагодарил его: «Спасибо, Егор! От всего зала спасибо!».

А мне всё слышался голос моего деда, его предостерегающий укорот: «Кто же так рубит? Убьёшь дерево. Лыко драть – не всякую липу трогать». И вовсе не важно, что у тебя в руках – топор, скальпель или перо.

 

 

12 декабря

 

Вчера прошли выборы правления Союза писателей. Процедура рутинная и ни грамма не интересная. Всё это правление назначается, согласовывается, утрясается задолго до съезда. Но без игривых нюансов не обошлось. В тайном голосовании Римма Казакова получила 118 по-старинному шаров, а по-нашему – голосов против.

Мы долго мороковали, растрясая во все стороны, как и почему это произошло. Допустим, Римму Казакову никто не любит. И я в том числе. Стихов я её не знаю, кроме прославленных

 

На тебе сошелся клином белый свет,

На тебе сошелся клином белый свет,

На тебе сошелся клином белый свет,

На тебе сошелся клином весь куплет

 

и желания знакомиться с ними нет. Но если от любви до ненависти – всего один шаг, то от нелюбви до ненависти – дистанция огромного размера. Я не люблю Римму Казакову не за её особые заслуги, а скопом, как не люблю никого из московских писателей. Они высокомерны по отношению к нам, провинциалам, держатся обособленно. И даже совместные пьянки, когда винные пары возбуждают расстёгивание поясов и появление пусть сиюминутной, но некоторой дружелюбности, не пробивают брезгливо-презрительного льда столичной литшушеры по отношению к нам, писателям, не вписавшимся в силу обстоятельств внутрь Московской кольцевой дороги.

Сколько раз я встречал ту же Римму Казакову на разных семинарах, да и на Алтай она к нам заглядывала. И даже шапочным знакомством не могу похвастать. Вечно она проплывала мимо независимо-гордая и величаво-оскорблённая. Чем оскорблённая? Что приходится якшаться с разными сибирскими валенками, что ли?

И эти мои чувства разделяют большинство провинциалов. Но разделять-то разделяют, однако в этой нелюбви к москвичами нет ничего личного. Римма ли Казакова, Георгий ли Семёнов, Андрей ли Битов (такая же дрянь как и москвичи, хоть и из Ленинграда), Юрий ли Трифонов – всем они нам на одно лицо. Почему же именно её так обидели при голосовании? Даже Михалков, которого большинство просто ненавидит, даже не скрывая этого, и тот получил 99 шаров.

С другой стороны, Распутин, которого такой же нелюбовью награждают москвичи, получил всего один голос «против».

Мы долго гадали на кофейной гуще. Информации определённой нет, а так, полусумрачные слухи, что где-то на какой-то международной писательской конференции она что-то не так сказала, с кем-то не с тем контактировала, вроде ренегата Роже Гароди или изменившего прогрессивному человечеству Говардом Фастом. И вот, скорее всего, за эти шалости ей и вынесли, пока ещё не чёрную метку, а так, штормовое предупреждение. Или, как говорил Георгиев: «Мы вас, писателей, подняли, но мы вас и опустить можем».

– А мы-то как проголосовали? – спросил Панов.

– Как надо, так и проголосовали. А будешь умничать, следующий раз тебе и поручим это дело, – отрезал Квин.

– Не-не. Вопросов больше не имею.

Листы для голосования раздаются главам областных и республиканских делегаций. У нас это Квин. А уж он и сам и заполняет. Никто, естественно, не против такого порядка: кому охота проставлять сотни галочек против фамилии каждого кандидата?

Кстати, Лев Израилевич Квин избран в правление единогласно – ему, как, впрочем, и многим другим периферийным ответсекретарям, врагов не досталось. Здесь вопиет не столько нелюбовь, сколько брезгливое равнодушие москвичей к нам, провинциалам.

 

 

13 декабря

 

Вчера произошёл четвёртый, заключительный день съезда. После того, как утвердили протоколы счётной комиссии, Михалков уже полурасслабленно, почти по-семейному, по-свойски сообщил: «Мне хочется сообщить вам весть, думается, очень приятную для всех нас. Кубанская делегация привезла нашему съезду подарок».

Михалков заговорщически и многозначительно замолчал, и в это время ответственный секретарь Краснодарской писательской организации товарищ Иваненко Виктор Трофимович и редактор альманаха «Кубань» Стрыгин Александр Васильевич вынесли на сцену большущий сноп, а Виктор Иваненко, светясь от переполнявшей его радости и гордости одновременно, обратился к залу: «Дорогие товарищи! В этом году труженики дважды орденоносной Кубани совершили поистине трудовой подвиг, вырастив небывалый урожай – миллион центнеров риса. Писатели Краснодарской краевой организации привезли в дар пятому съезду писателей памятный подарок – сноп золотого риса. Разрешите его вручить...

И он, ещё больше светясь и сияя, передал сноп Михалкову с таким видом сопричастности торжеству, будто сам его вырастил, этот сноп, и связал собственными руками. Зал дружно аплодировал.

– Отличный сноп, – с тихим умилением в голосе сказал Гена Панов. – Нам на Алтае до кубанцев в этом плане как до Луны. – И уголки его глаз даже несколько увлажнились.

Мы смотрели на Гену, ожидая естественного подвоха:

– Жаль только, – с глубоким сожалением добавил он, – что вот писать ни на Кубани, ни на Дону не умеют. Был один Лихоносов, да и того сожрали.

Михалков ещё раз поблагодарил кубанцев за столь ценный подарок (сноп убрали, сдвинули куда-то в глубину сцены, тотчас и забыв о нём) и с подкупающей доверительностью сообщил: «Товарищи, в президиум съезда поступило предложение – обратиться с письмом к Центральному Комитету Коммунистической партии Советского Союза. Для зачтения проекта письма слово предоставляется Михаилу Александровичу Дудину».

Предложение только «поступило», а проекта письма уже готов... И поэт Михаил Дудин, поднявшись на трибуну, зачитывает его с большим чувством, и слегка нараспев, с этакой характерной и многим знакомой, типично дудинской манерой растягивать и как бы удлинять каждое слово. Концовку же письма он и не читает, а прямо-таки декламирует. И зал снова взрывается аплодисментами, бурными, продолжительными.

– Разрешите ваши горячие аплодисменты считать за единодушное одобрение... – заметно волнуясь и заикаясь ещё заметнее, обращается к нему Михалков. И произносит затем не менее горячую заключительную речь. – Партия начертала перед нами грандиозный путь на две пятилетки вперёд. И мы отдадим все наши силы, наш талант… – Вот это уже, по всей видимости, кульминация. Голос оратора достигает апогея – выше некуда! И на этой высокой ноте Сергей Владимирович завершает работу:

– Спасибо, товарищи. Разрешите пятый съезд писателей Российской Федерации объявить закрытым. – И поспешно, словно упреждая и не давая разрастись уже возникшему в зале шуму, продолжал: – Прошу выслушать небольшое сообщение. Через двадцать минут в этом зале состоится заседание партийной группы вновь избранного правления. В это же время в комнате триста девятой состоится заседание партийной группы вновь избранной ревизионной комиссии. После этого состоятся пленумы правления и ревизионной комиссии, – секунду помедлил и добавил, – в тех же помещениях.

Все расписано и разыгрывается как по нотам: сначала заседания партийных групп, где, в сущности, всё и решается, утверждается, а потом уж и пленумы – как некая парадная часть и видимость коллективного руководства... Такова суть вещей. Но в жизни иначе: книги ведь пишутся не на пленумах и съездах, а в тиши кабинетов, наедине с чистым листом бумаги и самим собой, со своей совестью. Вот от совести твоей, слитой с талантом, если таковые обнаружатся, и зависит – какой быть книге... И быть ли ей вообще, твоей книге!

– До свидания, товарищи! – поднимая руку в прощально-приветственном жесте, улыбается Михалков. – Желаю вам успехов.

Но зал уже встал, движется и гудит привычно, как мощный лайнер перед взлётом, и последние слова Михалкова тонут, растворяясь, в этом нарастающем и всепоглощающем гуле.

 

 

14 декабря

 

Позавчера, в день закрытия съезда, вечером состоялся приём в Кремле. Банкетный зал Дворца съездов был переполнен – приглашённых оказалось гораздо больше, чем участников съезда.

Отгремели фанфары, отзвучали тосты. Сегодня Гущин, Панов и Черкасов улетают домой. Настроение у всех отличное. Загрузили чемоданы московскими подарками и гостинцами. Домой! Панов хвастается: раздобыл бутылку шампанского, настоящего, «Советского» – будет чем Новый год встретить! Черкасов подначивает: «Да ты же его, похоже, в кремлёвском буфете стырил». Панов серьёзно отвечает: «Так шампанского не было на банкете». Черкасов не унимается: «Гена, а лук для матушки закупил?». Гена парирует: «Нет, только колбасу».

Квин, Каценштейн и Шевченко едут поездом. Самолётом Лев Израилевич никогда не летает – то ли из каких суеверных соображений, то ли по причинам более важным, но не менее загадочным. А у меня билет на послезавтра. Сегодня воскресенье, Москва отдыхает, и я, пользуясь случаем, еду в гости к своему редактору Володе Петрову – куда-то к чёрту на кулички, с пересадками – метро, автобус и ещё автобус... И везу не лук и не колбасу, а пантокрин. Утром позвонил, но Володи дома не оказалось, поговорил с его женой, тоже редактором «Современника», Людмилой Исаевной (кстати, по одной из тех странных случайностей, которыми так переполнена наша литературная жизнь, что для закономерностей уже и места не остаётся, племянницей Егора Исаева), и она сказала, что ждут меня часам к трём… А на завтра – список домашних заказов, так что придётся побегать по магазинам – ЦУМ, ГУМ, Елисеевский… Слава богу, Москва ещё не оскудела окончательно. А у нас в провинции – шаром покати! Полки барнаульских магазинов сплошь заставлены «завтраком для туриста», как будто, кроме «завтрака», людям ничего и не надо. Так что в Москву мы ездим нынче не столько за песнями...

 

 

16 декабря

 

В столовой ЦДЛ – Центрального дома литераторов – познакомился с писателем К., нашим неизменным лауреатом. Выпили, поговорили. Я о своём, он о своём.

– Послушай, старик. Тут мне из Австрии прилетел литературный агент, предлагает напечататься, а у меня сейчас что-то плохо клеится с писанием.

– (А когда хорошо? По торжественным заседаниям надо поменьше мотаться).

– Нужно что-то дать. Не каждый день из Австрии приезжают. А у меня на руках пусто.

– (Ну да, это не Россия: здесь не будешь один и тот же рассказ мусолить из издательства в издательство, из сборника в сборник).

Слово за слово. Оказывается, ему нужно, чтобы я что-нибудь написал за него

– Пишешь ты, вроде, подходяще. А уж он в долгу не останется.

Я с негодованием отказался: конечно, я, хотя лично и не встречался, но хорошо знал о такой практике. Негодовал же, что это мне было предложено, повода вроде бы не давал.

 

 

19 декабря

 

Поистине, с корабля – и на бал. Не успели перевести дух после московской суеты, не улеглись ещё впечатления от съезда, а тут новый съезд – краевой семинар молодых писателей. Руководят семинаром вполне уважаемые люди – известный критик и литературовед из Новосибирска Николай Николаевич Яновский и московский прозаик Евгений Карпов.

Понаехало из разных областей много и других фамилий и должностей. Так что как на ярмарке невест – есть купцы, а есть и товар – писатели. Товар, правда, просроченный. Средний возраст молодых 32 года, а тех, кто рекомендован к изданию, и того больше – под сороковник. Все они уже не один год трутся в прихожих журналов и издательств, мельтешат в Союзе. Рекомендованные к публикации – это те, кого уже давно выбрали для этой цели, и вот перед ними замаячил реальный шанс.

Обратило внимание выступление редактора из ростовского журнала «Дон», который в качестве примера, достойного подражания, взял публикацию ими романа Красавина:

– Провинциальный писатель – это судьба, диагноз или несмываемое пятно? Красавин не был создан для суеты вокруг издательств, он не мог приспособиться к новому времени. Его давно хотели издать: надо было только взять фиктивного соавтора, но он не понял, чего от него хотят, не стал принимать жизнь, увы, такой, какова она есть. Красавин был создан для вдумчивого труда, для титанической работы над словом, а не для предприимчивых ходов и суеты вокруг издательского стола.

И только наш журнал «Дон» один мог разглядеть в огромном вале рукописной шелухи божью искру таланта. И не только разглядеть, но и поместить роман никому не известного автора в пяти номерах. Поддержка подлинного писателя, писателя трагической судьбы Юрия Васильевича Красавина, числимого критикой по ведомству провинциальных авторов, это ли не поступок? И его зачтёт русская литература.

– Ну да, молодцы вы там в «Доне», – репликанул из президиума Карпов. – Но где бы вы были, если бы ростовский секретарь по идеологии, земляк Красавина, не рекомендовал бы вам Красавина?

– Но мы, мы, – залепетал дончанин, – мы сделали всё возможное, чтобы роман вышел в лучшем виде. А ведь могло быть и иначе.

– Вот и вся их, «Дона», заслуга перед русской литературой, – вполголоса сказал нам в середине зала Сергеев. – Не нагадили, хотя и могли бы, и это уже хорошо.

 

 

20 декабря

 

Вечером были гости – Николай Николаевич и Фаина Васильевна Яновские. Застолье немноголюдное. А потом и оно распалось – Раиса Васильевна и Фаина Васильевна уединились, обсуждая свои женские проблемы, а мы с Николаем Николаевичем заперлись в кабинете и погрузились в неисчерпаемые и дорогие нам глубины сибирской истории... И разговоры эти – как праздник для души. Чувствую, как с каждым разом, с каждой встречей мы всё больше и больше сближаемся, понимаем друг друга – общие интересы, любовь к сибирской истории, равно как и к самой Сибири, душевно связывают нас и роднят.

И когда Николай Николаевич, увлечённый и бескорыстный человек, подвижник в литературе, сумеет после долгих мытарств пробиться сквозь жесткие цензурные заслоны и начнёт издавать в серии «Литературные памятники Сибири» одну за другой книги забытых и полузабытых сибирских писателей, достойных этой памяти, первую же из них – книгу «белогвардейского» писателя А. Новосёлова – он тотчас же и переправит мне, сделав дарственную надпись академически ровным, бисерным почерком.

Таких многострадальных книг будет ещё много. Да и сама жизнь Яновского была многострадальной, поскольку в систему существующих ценностей он далеко не всегда вписывался, конъюнктуры сторонился и всячески избегал, за что был гоним не однажды – слишком прямых и самостоятельных в России никогда не жаловали… А сделал он для России достаточно, чтобы память о нём осталась добрая.

 

 

25 декабря

 

Кудинов вернулся со встречи с начинающими писателями и опытными читателями.

Как всегда, задавали вопрос, где и как учат на писателя.

– Учиться нужно у мастеров слова, – важно ответил Виктор Николаевич Попов. – Вот, например, я всегда учился и учусь у Джека Лондона и Джозефа Конрада. Надеюсь, слыхали про такого писателя?

– А я вспомнил, – прокомментировал Кудинов, – как много лет назад этот же вопрос был задан руководителю семинара на Высших литературных курсах, тончайшему стилисту и великолепному прозаику, автору прекрасных рассказов и повестей – «Поддубенские частушки», «Дело было в Пенькове», «Разорванный рубль» – Сергею Петровичу Антонову, и он, задумчиво помолчав, сказал: «Знаете, а у меня нет учителей – я самоучка. – Подумал и ещё добавил: – Можно обучить человека любому ремеслу, многому научить, но вот писать романы, повести или стихи…»

– Ну и глупо сказал, – не выдержал я. – Конечно, писатель тем и отличается от инженера, что большую часть жизни учится сам. Но вот образование закладывается в школе. И если мы, современные русские писатели, не умеем писать, так это потому, что в школе мы «проходили» литературу, вместо того чтобы учиться писать. Пушкин научился писать в Лицее, а до того у дяди, из лицея же вынесли своё умение Гюго и Вольтер, Байрон и Шиллер... А поэтическим образованием Гёте занимался сам его отец. И, как видите, дозанимался с ним до мировой славы.

 

 

26 декабря

 

Тургеневский Рудин говорит: есть времена, когда гении действуют, а есть времена, когда гении спят.. Сегодня, как мне кажется, гении спят. И терпеливое человечество ждёт не дождётся, когда они проснутся – и осветят разумом, деяниями своими изрядно потускневшую и огрубевшую нашу жизнь, укажут людям верный путь (на то они и гении!) от лжи к истине, от разобщённости к взаимопониманию, от зла к добру. Одно есть опасение: как бы сами гении злыми не оказались.

 

 

30 декабря

 

Новый Год принёс подарок. Всем нам, писателям. В качестве Деда Мороза выступил Квин. Он по каким-то своим, нам не ведомым каналам не только отмазал Владимирова от психушки, но и сумел выбить из Алтайского вагонзавода для него однокомнатную квартиру. Хотя сколько Владимиров работал в их многотиражке, сколько он очерков и статей об АВЗ дал в «Алтайку» и даже написал «Историю завода», так давно бы могли и сами догадаться.

А вот с Галкиным-Чижиковым-Пестрожопиковым дело не выгорело. Подвиг Геракла, совершённый Квином в случае с Владимировым, здесь не прокатил. Жена подала на развод, и Квин, оказалось, далеко не волшебник, а только учится. Семейный скандал среди Галкиных доплеснул до крайкома. И теперь жди в отношении Союза новых репрессий и не жди новых квартир. Не могу не попенять мысленно и Галкину.

В руках нужно держать свой половой член, а не совать его налево и направо. Поэту на роду написано воспевать и вино, и любовь. А вот пить, и валандаться по бабам – это не его дело. Поэт должен пьянеть от слов и изнемогать от неразделенной любви лишь к одной женщине – Рифме – или двум, если добавить сюда Метафору. Пьянство и блядство – это ловушка для творческого человека. Поэтому так и хочется сказать молодым поэтам и писателям: не давайте себя заманить в эту западню, если преуспевающие литературные генералы сплошь трезвенники (не в последнюю очередь, потому что язвенники) – это ещё не повод брать с них пример от обратного.

Я тоже не лыком шит, а как Дед Мороз, и тоже совершил, хоть и маленький, но свой подвиг Геракла: принёс в университет сигнальный экземпляр нашего коллективного сборника: когда-то удастся издать второй?

 

 

31 декабря

 

Вот и всё! Осталась одна минута... Бокалы наполнены, гирлянды на ёлке вспыхивают разноцветно и гаснут, чтобы снова вспыхнуть, и мы ждём прощального боя курантов... И мысли, как эти вспышки, мелькают вместе с последними секундами старого года: а что он мне принёс, високосный 1980-й, год Обезьяны, чего больше – радости или огорчений? Позади 527039 минут, а впереди... И что сделал я за этот год – что успел сделать, а чего не успел?

Вот что не успел – завершить эту запись...

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года

 

 

 


Оглавление

11. Ноябрь
12. Декабрь
13. Алтайские деятели культуры (в основном, писатели), упомянутые в повести
507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!