Миниатюра (записки жены снайпера)

Я решила осуществить свою давнюю мечту и съездить в отпуск на Байкал, попутно посетив Ветлан – отвесную горную цепь в Пермском крае. Я мечтала сесть на самом краю высокого уступа и долго-долго медитировать, обретя в итоге столь желанные мною спокойствие и гармонию.

Однако всё, как всегда, пошло не по плану. Ветлан встретил меня практически заброшенной турбазой, на которой, кроме меня, не проживал более ни один гость: было тихо, спокойно и немного необычно. Дорога к самому горному кряжу пролегала вдоль неглубокой реки Вишеры, на которой ещё во времена ГУЛАГов заключённые осуществляли сплав леса: до сих пор на ней красовались бревенчатые островки, а всё дно было буквально усыпано скользкими брёвнами. По правую сторону дороги возвышалась грозная и пугающая тайга – такая, какую мне прежде доводилось видеть только лишь на фото – непролазная чащоба, населённая дикими зверями. Уже через несколько шагов меня обуял ужас, в каждой шевелившейся ветке я видела лапу медведя, в каждом скрипе сухого ствола мне слышался рёв голодного хищника. Я едва помню, как дошла до Ветлана, где с величайшей радостью обнаружила чьё-то припаркованное возле подъёма авто: здесь люди!

Наверх вела деревянная лестница с шестьюстами семьюдесятью восемью ступенями. Часть ступенек отсутствовала, и иногда приходилось перепрыгивать через провалы, лестница ходила под тобой ходуном и вместо прелестей вселенской гармонии, за которой я приехала, я испытывала один лишь только страх.

На вершине уже гуляли несколько звонкоголосых туристов, и я, немного успокоившись, расстелила плед недалеко от края, села и попыталась расслабиться. Однако постоянно приходилось напрягать слух, чтобы постоянно улавливать разговоры людей, присутствие которых хотя бы на некоторое время лишало меня ужаса перед тайгой и медведями. Сверху открывался великолепный вид на Вишеру, близлежащие деревья все были обвязаны верёвочками, полянка в лесу – затоптана и засыпана мусором. Из всех зверей, обитавших там, мне тогда на счастье удалось повстречаться только с бурундуком, что было вполне логичным: в сытое время года медведи никогда не стали бы искать встречи с людьми.

Первая группа туристов уже принялась спускаться, но навстречу им уже шли следующие, и я решила посидеть ещё немного. Насладиться природой и роскошной панорамой мне так и не удалось: я не чувствовала ничего, кроме страха, в отсутствии людей, и облегчения, когда они появлялись в поле моего зрения. Когда я вернулась на турбазу, то с удовольствием рухнула на кровать и включила телевизор.

На следующий день мне предстоял куда более утомительный пеший поход на гору Полюд на противоположном берегу Вишеры. Там ютилась полузаброшенная деревушка, где проживало не более десятка семей, кормившихся либо подсобным хозяйством, либо ещё имевших возможность работать на доживающем свои последние дни «УрАлмазе». Моста через Вишеру не было никакого, и меня перевезла на утлой узенькой лодчонке женщина, которая и взялась провожать меня на Полюд: если на Ветлане никакой угрозы нападения медведей не существовало в принципе, то на Полюде она была вполне реальна – их там частенько наблюдали, а в саму деревню периодически захаживала медведица с медвежатами. От этих рассказов мне стало ещё страшнее, и я готова была заплатить любые деньги, лишь бы не идти через лес на гору одной. Семья, провожавшая меня туда, имела ещё старый советский мотоцикл с коляской, заводившийся с полпинка, и именно на нём мы преодолели часть пути. С нами увязалась их молодая дружелюбная собака Тайга – предыдущего пса загрызли волки голодной зимой.

Полюд был значительно выше Ветлана и пользовался особой популярностью зимой – подъём на вершину тянулся на протяжении восьми километров, и местные бизнесмены планировали организовать горнолыжный спуск с фуникулёрами и прочими прелестями цивилизации.

На самой вершине красовалась телевизионная вышка и стояла будка, где круглосуточно сидели охранники. Если бы мне удалось-таки дойти до вершины одной, здесь бы мне явно было значительно спокойнее, нежели на Ветлане.

Вид с Полюда был гораздо монументальнее: под ногами расстилалось безбрежное тёмно-зелёное море тайги, слегка припорошенное сверху туманом, вдалеке поблёскивала серебристая ленточка Вишеры. Судя по описаниям этих мест в туристических справочниках, камням Полюда (а выглядел он именно как нагромождение огромных булыжников, некоторые из которых уже расшатались от времени и ветров и обвалились вниз) был не один миллион лет, и где-то здесь на одном из них прятался «след великана» – интересный узор, оставленный самой природой. Мы долго лазили с моими провожатыми между камнями, отыскивая диковинный след, пока не вынуждены были сдаться и обратиться к охраннику в домике. Приветливый молодой человек, которому, как оказалось, было запрещено выходить наружу, как мог, объяснил нам, где искать след, и мы снова вернулись к глыбам, отыскивая крайний правый. Муж, наконец, нашёл уже порядком шатавшийся камень, рассмотреть отпечаток на котором можно было, лишь взгромоздившись на него. Я не рискнула этого делать и только попросила его сфотографировать «ступню».

Все прочие интересные горы находились совсем уж далеко от турбазы, и хотя её хозяин, сверкая масляными возбуждёнными глазками, предлагал мне отвезти меня туда на машине, я категорически отказалась, предпочтя ещё раз сходить на Ветлан, а последний свой день на Вишере провела в номере, поскольку погода испортилась, небо заволокло тучами и весь день лил отчаянный уральский дождь, а на противоположном берегу по вечерам ревели медведи.

Испытав все прелести дикого отдыха в одиночку, далее на Байкал ехать мне уже расхотелось, и на подъезде к Иркутску я готова была разрыдаться от безысходности: до дома простирались долгие пять тысяч километров, я приехала на другой край вселенной. Турбаза в Большом Голоустном, где я предварительно заказала номер, располагалась в ста километрах от Иркутска, а единственный автобус, курсирующий между этими населёнными пунктами, должен был выезжать лишь через 6 часов, и я не знала, куда себя деть. Иркутск походил на маленький провинциальный городок с замашками областной столицы. Все церкви имели там несколько странный вид: обычных для Центральной России крупных луковичных куполов не наблюдалось вовсе, зато над каждой возвышался шпиль поверх крошечного треугольного куполка.

Дорога до Большого Голоустного заняла на удивление почти четыре часа, поскольку не была асфальтирована, да и водитель явно никуда не спешил, и когда наконец автобус выплюнул меня вместе со всеми моими пожитками возле хлебопекарни, мне уже не нужен был никакой Байкал, о встрече с которым я так мечтала все эти четыре часа пути. Он мерещился мне за каждым поворотом, в каждой туманной зыбке я видела его испарения, но туман всё густел, дорога всё вилась, а его по-прежнему не было видно на горизонте. Под конец он стал казаться мне иллюзией: может, и вовсе не существует в природе никакого Байкала?

Хозяйка турбазы встретила меня весьма дружелюбно и тут же предложила свозить меня к морю «поздороваться». Все местные называли Байкал исключительно морем и удивлённо спрашивали меня, о каком озере я говорю, если мне доводилось назвать его озером.

Под вечер погода испортилась, дул пронизывающий ветер, и я хотела одного – в душ и спать, но Снежана – хозяйка – настояла, и через пять минут мы уже стояли на берегу славного моря священного Байкала. Он совершенно неожиданно для меня зацвёл, от него разило болотной тиной, а по галечному пляжу был разбросан многочисленный мусор. Сзади возвышались голые скальники, у подножия которых ютились хибарки Большого Голоустного, а на самом берегу стояла крошечная крашеная деревянная церквушка. «Куда же я приехала? – с ужасом подумала я. – И это БАЙКАЛ?!»

На следующий день Снежана отправила нескольких своих постояльцев вместе с провожатым – своим отзывчивым помощником Женей – на Сухое озеро, которое лишь раз в четыре года наполнялось водой, а в остальное время выглядело как обычная заросшая травой низина. Нас было пятеро вместе с Женей, и мы сразу сдружились с молодым мужчиной по имени Алексей, который приехал на отдых вместе с женой и новорождённым сыном. Уже к вечеру, когда веселье царило в самом разгаре и Алексей пытался то приобнять меня, то пихнуть локтем в плечо, один из гостей турбазы вдруг приволок зачем-то ноутбук и принялся демонстрировать фотки с карьера в Магадане, где он уже несколько лет посменно работал на бурильной установке. Их компания добывала золото. Он перекрывал всё своими возбуждёнными воплями, даже притащил меня к экрану, чтобы показать настоящих медведей, когда его жена вдруг, ухмыляясь, брякнула: «Это он ещё про Чечню не начал говорить. Вот тогда его ничто бы не остановило». Я вздрогнула и повернулась к Мише: «Ты служил в Чечне?». Он лишь улыбнулся и продолжил рассказ про медведей. Я настаивала, но он явно не хотел продолжать затронутую женой тему, а мне до конца вечера так и не удалось взять себя в руки.

На следующий день у Алексея было жуткое похмелье, и он отказался идти вместе с нами на скальник, откуда открывался чудный вид на Байкал. Но Мише, прошедшему Чечню, всё было нипочём – он выпил больше всех и встал в шесть утра как огурчик. По дороге он всё же рассказал мне, что служил там несколько лет танкистом и предпочитает не распространяться на эту тему. Он и мне-то признался только после того, как я сказала, что мой муж тоже служил в Чечне. Он не задал мне ни одного вопроса, но мы оба всё поняли и без них.

Дни бежали со скоростью света. Байкал стал более дружелюбен, чем в первый раз, однако не производил того величественного впечатления, которого я ожидала: просто большое озеро да и всё… Куда сильнее меня удивила Охотничья пещера, в которую мы отправились в один из дней. Надо было идти пешком двенадцать километров через лес, у Миши воспалилась старая рана, но он мужественно шёл и тащил на себе то рюкзак, то шестилетнюю дочку. Пещера производила жуткое впечатление: в ней хранились кости древних животных, умерших от чумы, и была минусовая температура. Пожалуй, эта пещера оставила самые яркие воспоминания от всего моего отпуска – помимо знакомства с Мишей.

Когда я приехала на вокзал и вставила в телефон московскую сим-карту, то обнаружила один пропущенный вызов от мсье Бендера.

Когда же я смогу избавиться от этого убийственного чувства? Оно изводит меня уже целый год. Оно меня уничтожает. Я вдруг впервые за два с половиной года осознала, как мне недостаёт Демина в качестве друга: только он смог бы подсказать мне, что делать и как себя вести в такой ситуации. Только он один.