HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Сергей Ручко

Обращение

Обсудить

Повесть

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 12.05.2007
Оглавление

2. Записи на обложке тетради
3. Воскресенье…
4. Понедельник…

Воскресенье…


Фиванская Манто видела, но не понимала. Эдип понял, когда ослеп.

 

Сегодня утром, по обыкновению своему, я проснулся рано. Какое-то время пролежал в постели с закрытыми глазами, не желая вставать. Не прошло и двух минут, как я уже был на ногах, заваривал чай. Внимание моё привлекла кружка. Ничего необычного в ней нет, кружка как кружка. Белая с красными узорами.

Смотря на нее, я не думал о ней, а думал о том, что сегодня нужно ехать к моему деду, праздновать восьмидесятилетие умершей в прошлом году нашей бабушки. Я не могу к нему не поехать, так как он будет меня ждать…

Я заливаю кипятком заварку в заварном чайнике, и думаю о Людмиле Петровне – пожилая женщина, соседка, которая всё пытается привлечь меня к церкви. Это смысл её жизни – обращать неверующих в верующих.

ОБРАЩАТЬ.

Мои мысли обращены совсем в другие места от тех, чем они являются сейчас.

Перевернул чашку вверх дном. Смотрю. Все одно – чашка, правда, поставленная наоборот. Сколько бы я ни крутил её, она всегда остаётся чашкой, которую можно обращать в различных плоскостях. Даже если её разбить, то осколки от неё будут показывать эту же самую чашку. Выбросить их в мусорное ведро – это не означает забыть их. При определенном случае обязательно вспомнится сначала чашка, а после – осколки. Переворачиваю песочные часы через каждую минуту, покуда высыпается песок из верхней части в нижнюю. Когда песок сыпется, то есть, когда песочные часы функционирует, они всегда одинаковы, хотя я их переворачиваю. Если они не функционируют, то тоже всегда одинаковы – нижняя их часть наполнена песком. Сверху он сыпется сам, но чтоб он поднялся наверх, нужно переместить нижнюю часть наверх, нужна, то есть, внешняя сила, которая это осуществит, которая «обратит» низ в верх.

ВЕЩИ НЕ ОБРАЩАЮТСЯ.

Они есть то, что они есть. Мои мысли о них – только лишь мгновение их появления в моем сознании. Кружка, чтоб налить в неё чаю. А дальше мои мысли – это мысли о моей бабушке, которой бы сегодня исполнилось 80 лет, о моём деде, который уже со вчерашнего дня готовится к встрече с родственниками, о Людмиле Петровне, о моей матери, сестре, моих делах… Всё это проносится в сознании, пока чай наливается в кружку. Вокруг неё – тьма образов.

Стол, на нем электрический чайник, который поглощает электроэнергии столько же, сколько и стиральная машина. Заварной чайник, уже старый, непонятно откуда взявшийся первый раз в доме. Может, кто-нибудь подарил или, может быть, просто он был куплен в магазине; то ли один, то ли в сервизе. Не помню. Был бы он из сервиза, были бы и чашки. Чашек похожих нет: могли разбиться. Есть только эта чашка, только этот чайник, и только этот стол, на котором все это стоит, и стул, на котором я сижу.

Нужно ехать к моему деду… заждался уже (мысль во время глотка горячего чая).

ХОЧУ ВИДЕТЬ И ПОНИМАТЬ.

Если ходить одним и тем же маршрутом многие лета, то это хождение превратится в привычку. Если в первый раз идти в гости к некоему гипотетическому господину К., живущему, к примеру, на улице Полевой в доме 3 кв. 5, то обязательно взгляд будет отмечать все детали маршрута, запоминая особые приметы – таблички с названием улицы, большой магазин, перекресток и т.д. Если во второй раз идти этим же маршрутом, к этому же господину, и если вдруг вместо улицы Полевой на табличке будет написана улица Бакалейная, то при наличии совпадения всех других особых примет, ощущение того, что заблудился, будет вполне реальным. А вот если эту табличку переменят на десятый или двадцатый раз следования этим же маршрутом, то она никакого особенного воздействия не вызовет. Можно подумать, что вновь переименовали улицу.

Вышел из автобуса № 11 на площади Ермака. Иду через всю площадь к остановке возле НКВД (Новочеркасский кожно-венерический диспансер). По обыкновению, там я дожидаюсь автобуса № 1, проезжаю одну остановку вниз, по спуску Ермака, выхожу на Ласале, прохожу мимо госпиталя МВД и спускаюсь по переулку Трудовому к дому деда, где я вообще-то родился.

На соборных часах 9 часов; уже 10, ВВ – весною вперед, ОО – осенью обратно. Весна. Не было бы ветра, то было бы тепло. Как обычно, в эту пору возле НКВД масса автомобилей и много людей… многие подхватывают триппера, гонореи, сифилисы и может даже СПИД. Зимою здесь пустынно и мрачно. Из окна второго этажа женское лицо мне подает знаки: двумя пальцами она прикасается к своим губам, как будто курит… просит сигарету. Она с ума сошла, если думает, что я по своей воле зайду в это помещение. Не люблю больничный запах, палаты, иголки и больничный рассольник – он отвратителен.

В новеньком «Пежо» сидит молодой человек, современного типа – по прическе видно, в открытом окне только и заметна его голова, еще и рука, нервно тарабанящая по рулю. Зачем открывать окно в машине, когда на улице чуть ли не пыльная буря? Чтоб его видели другие. Он совершил геройский поступок – подхватил триппер, следовательно, как настоящий мужчина, хотя и молодой, совершил полноценный половой акт с женщиной. Почему бы ему не угостить сигареткой то лицо, которое маячит в окне на втором этаже, ума не приложу.

Перед Новым годом с нашим дедом случился инсульт. Насилу выкарабкался старик. Навещал его в больнице. Ужасающее впечатление. Реанимационное отделение. Палата, где, либо умирают, либо выживают. У деда отнялась левая часть тела. Одни живые глаза, живые, потому что он хочет жить. «Какого ты развалился здесь?» – хотелось мне ему крикнуть.

– Мне сказали, что через три дня я поправлюсь, – говорит. – Рука и нога вроде как шевелятся.

– Двигайся, дед, двигайся. Пытайся, хотя бы мысленно двигать ими, – мне было страшно, что он смирится с безжизненностью.

– Нам еще нужно с тобою посадить в этом году картошку, аккурат на день рождения бабушки. Мы с ней всегда в это время сажали картошку. Помнишь, она была особенно вкусной, та, первая, еще молодая.

– Посадим дед, посадим.

– Ты не можешь забрать меня отсюда?

– Могу. Врачи не пускают.

– Пошли они к черту! – возмутился он.

Мне понравился его настрой. Он возмущается, значит, живет.

– Сестра, сестра, скорее… боже, он умер!

Крики позади нас. Мужчина, лежащий возле входной двери, который только что, пять минут назад, глазел в потолок, умер. В глазах деда паника. Во мне взбунтовалась ярость.

– Дед, ты не должен здесь лежать, понимаешь, не должен.

– Он умер?!

– Нет, потерял сознание.

– Умер, я же вижу! Что они с ним делают?

– Увозят в реанимационную палату. Будут спасать.

– Бесполезно, он уже на том свете.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую. Скоро и я туда отправлюсь, – махнул головою в сторону окна.

– Куда?

– Там кладбище.

Больница эта новая, недавно открытая. Раньше в этом здании размещались торговые фирмы. Находится за городом, прямо за постом ГИБДД. Как говорит робот испанской телефонной сети: «fuera de cubertura» – вне зоны действия сети… за городом. Кладбище – не доезжая её и чуть ниже, через рощу, где расположен тубдиспансер, а напротив кладбища стоит роддом. Детский сад возле рынка «Магнит» на Баклановском перестроили под городской суд. «Устами младенца глаголет истина». Всё в мире символично…

– Выкинь из головы эту чушь, – говорю деду.

– Как же я её выкину?

– Подвигай левой ногой.

– Двигается, – с гримасой боли на лице.

– Ещё двигай.

– Сейчас лучше, – сквозь проступающие на глазах слезы.

– Мать, – говорю матери, которая здесь же, – давай заберем его домой.

– Врач не пускает, – отвечает.

Мне стало дурно. Спертый воздух. Запах смерти и предсмертия совсем не сладкий. Сладкий он в морге. Быстро вышел из палаты. Закружилась голова, и затошнило. Глотнул свежего воздуха. Полегчало. Снова зашел. Дед уснул. Пришел домой, и сразу в ванну, смывать с себя налипшую на тело больницу. Она осязательная, её чувствуешь на коже так же, как и грязную рубашку, которую хочется скинуть с себя и выстирать. Терся как оглоушенный мочалкой. Несколько раз менял воду, но абсолютной частоты так и не достиг. Ощущение «облепленности» непонятно чем не отпускало несколько дней.

31 декабря его, еще слабого, выписали. Мы с матерью задержались на полчаса, а он сидел на кровати и материл нас, на чем свет стоит. Снес его в такси. Дома он облегченно вздохнул. Сейчас более-менее разошелся. Ходит с палочкой, но ходит. Движение – жизнь. Если у меня и есть для него желание, то оно желает ему пожить подольше, и чтоб он умер во сне, как бабушка.

В тот сентябрьский день она деда отправила в погреб за вареньем, а мать попросила приготовить чай. Когда мать вошла в комнату с чаем, она уже умерла. Санитар скорой помощи, скинув её тело на пол, пытался оживить его. Дед сидел на скамейке во дворе, просто смотря в одну точку. Даже не заметил вышедшего из дома санитара. Он вышел с печальным лицом, весь растрепанный. «Не смог», – только и прошептал.

– Может, чаю, – со слезами на глазах почему-то ответила ему мать…

Вместе с ней умер кусочек добра, поэтому и скорбь, потому что добро умерло.

Они с дедом, за год до её смерти, затеяли устанавливать газ в доме. Переселились во флигель, где жила дедова мать, моя прабабка. Год дед ходил по городским инстанциям, собирал какие-то справки, что-то делал, и все же сделал, осовременил дом. В первый раз завел бабушку в него показать новизну. Она порадовалась, но в дом этот больше не заходила, а вскорости и вовсе померла. Отчим мой умер в день поступления своей дочери в институт. Переживал очень по этому поводу. Болел, не мог участвовать в её судьбе. «Поступила?» – спросил у матери. Та ответила, что поступила. В этот же день и упокоился.

Подхожу к дедовскому дому. До сих пор иду пешком. Почему-то не стал дожидаться автобуса, даже не подумал об этом. Деда застал в огороде с тяпкой. Уже начал картошку сажать.

– Дед, ну, что ты делаешь? Брось тяпку, куда тебе её еще таскать.

– Да, ты же сам говорил, двигайся, разминайся.

– Когда, я такое говорил?

– В больнице.

– Так ты ж не в больнице. Теперь аккуратненько нужно.

Посадили картошку. Все же старика смерть мучит. Все шутки у него с могилой, с гробом и с кладбищем связаны. Да, и так, всё больше чему-то скорбному внимание уделять стал. Сидим на ящиках в огороде, отдыхаем.

– У Паши-гармониста, что ниже по переулку живет, жена умерла. Они же пьянствуют всей семьею. А в зиму, буквально и месяца после похорон не прошло, он на улице заснул. Так зима же теплая была, морозы только неделю постояли, но он умудрился именно в морозную ночь заснуть. Соседи, пока суть да дело, вызвали скорую, приехала, забрала его. Через несколько дней выписали. Дочка его тоже пьет. К нему никто не ходит. Но, кое-как она его забрала. А у него гангрена на руках и ногах, отморозил напрочь. Чернеют они у него. Снова к врачам. Ампутировали ступни – одни пятки остались, и пальцы на руках. И снова домой отправили. Как бы дочка его не прибила. По пьяной лавочке грозилась… Пожилой человек нынче презирается всеми… Время молодое настало, стариков не нужно…

Зато о жизни своей прошлой рассказывает серьезно. В ней он, есть ОН. Слушаю его, в одной стороне головы моей непонятные какие-то перипетии жизни деда, совершенно обывательские и банальные для меня, для него они суть величайшая ценность. Военные годы, годы, проведенные на поселении по решению советского суда, какой-то трест «Химдым», где он работал – везде Он. Он, который принимал решения, от которого много что зависело, и без которого то, что становилось действительным, было абсолютно невозможным. Теперь, когда он вспоминает об этом, у него проступают слезы на глазах. Его «Я» имеет опыт.

Правда, он глуховат. Мне кажется, что он не слышит своих слов, когда проговаривает их вслух. Монологи его, скорее, размышления внутри себя. Такие, вроде бы высказанные вслух, воспоминания – не то же самое с тем, как это происходит с хорошо слышащим человеком. Последний в момент проговаривания и внешнего слушанья осознает сказанное. Дед же не осознает; часто повторяется и путается. Я по себе сужу: вслух мне редко доводится излагать свои мысли. Признаюсь, страшно говорить, очень боязно. Что-то приблизительное со мною случается тогда, когда следует ударить человека по лицу. Меня-то, если ударят – не особенно страшно, а другого – боязно. Не знаю, почему.

Наконец-то, хоть на старости лет, дед себя возлюбил по-настоящему. Всю свою жизнь он не любил себя вовсе, и только сейчас, встав лицом к смерти, возлюбил. Радостно мне было наблюдать за ним. За человеком, который натурально себя любит, всегда радостно наблюдать. Отвратительно созерцать тех, которые и в грош себя не ставят, думая об обратном. Как прекрасна любовь к самому себе, даже старческие глаза она делает молодыми.

Еду домой в автобусе, думаю о последних моих впечатлениях. Как говорят философы-математики, эпоха «исторического времени» охватывает приблизительно 6 тысяч лет; предисторического – несколько сот тысячелетий; геологического – несколько миллиардов; космическое время – бесконечно. Если допустить, как это делают они, что человек на Земле существует около 550 тысяч лет, и положить 550 тысяч лет равными одному двадцатичетырехчасовому дню, то тогда 6 тысяч лет исторического времени – «мировая история» – составляет всего-навсего 16 последних минут жизни в течение этого дня. И вот в эти 16 последних минут своей жизни мой дед и живет (если переложить их в его года) истинно, с любовью к самому себе, а все остальные года – только подготовка к этому, тренировка.

По проходу автобуса к выходу пробираются два слепых – женщина и мужчина. Люди с интересом разглядывают их действия. Сначала смотрят на их поступки, после, сразу же – на их глаза. Где-то внутри себя задаются вопросом: не притворяются ли? Подозрительные лица, у подозрительных субъектов, сразу же заметны в их желании обличать кого-нибудь, «выводить на чистую воду».

Я дома. Пью кофе. Смотрю всё на ту же пустую кружку. Как стояла на столе, так и стоит. Вместе с глотком горячего кофе меня посетила мысль: я, оказывается, совершенно не могу переносить и нервно, и физиологически умирающих людей…

Но человек вообще, как только родился, уже суть человек умирающий… всегда обращающийся в неизвестные стороны, с неизвестными целями, с пустыми затеями, и без самолюбия, без всяческого намека на него. И этих медленно умирающих людей массы, полчища, миллиарды и миллиарды. Они везде и повсюду; это-то и пугает.


Оглавление

2. Записи на обложке тетради
3. Воскресенье…
4. Понедельник…
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!