Плотный завтрак

Приглушенное осеннее солнце перебирало пальмовые листья, как бусы. Заблудившимся ребенком бродил по опустевшим сочинским улицам едва заметный ветерок. Над сверкающим морем низко зависла пышная вата облаков. В открытом кафе, поставив ногу в остроносом ботинке на опрокинутый столик, седой официант курил кубинскую сигару.

– Инка!

Крик эхом прокатился над остывающей галькой безлюдных пляжей, подняв в воздух стаю чаек, деловито терзавших черствую булку.

– Инка!

Ко мне бежал высокий светловолосый юноша в щегольских белых брюках, и такой же безупречно белой рубашке. Я никак не могла взять в толк, собственно, кто он, кем мне приходится, а он уже подхватил меня на руки, стискивая в объятьях: «Ну надо же, совсем не изменилась! Что ты так на меня смотришь? Не помнишь, что ли? Я же Сережка, Сережа Баринов. Ну Львов, сорок пятая школа, мы с тобой в одном классе учились. Я вот тебя сразу узнал, увидев, как ты из гостиницы выходишь. Елки-зеленые, думаю!».

Баринов. Ну конечно же, Баринов. Надо сказать, что и он изменился мало. Те же голубые глаза, пронзительно вспыхивающие, едва он начинал улыбаться, те же пшеничные волосы, облепившие голову крупными завитками, трогательные ямочки на щеках. Ямочки, особенно ямочки всегда внушали особенное доверие. Помнится, классе во втором Баринов подошел ко мне на большой перемене и горячо пошептал в самое ухо: «Инн, хочешь увидеть морскую свинку?». Мой восьмилетний интеллект не вмещал такого сложного понятия, но живое десткое воображение мгновенно набросало гигантскую свинью, размахивающую плавниками. «Ну!», – озираясь по сторонам прошептала в ответ я. «У меня дома в ванной живет, – сказал Баринов. – Если хочешь, после уроков пойдем. Покажу».

После уроков мы почему-то сначала завернули ко мне. То ли надо было погулять с собакой, то ли просто сменить по такому торжественному поводу унылое коричневое платье с черным фартуком на что-то более соответствующее моменту. Моя квартира быстро превратилась в бедлам. Пока я переодевалась в соседней комнате, Баринов порылся во всех шкафах гостинной, кухни и коридора, вывернув их содержимое на пол и не потрудившись запихнуть обратно хотя бы часть. Он выудил откуда-то два старых зонтика, ощетинившихся во все стороны кривыми спицами. Когда я вернулась, Баринов держал их в обеих руках и с важным видом спрашивал: «А ты вообще знаешь, что зонтик работает, как парашют?». Через несколько минут мы уже по очереди подсаживали друг друга на старый, массивный шифоньер и затем планировали, держась за спасительную, но почему-то не спасающую ручку зонтика прямо на паркет. Странно, но после пяти или шести таких прыжков мы умудрились ничего себе не повредить. Пара здоровенных синяков свинцового предгрозового цвета, акварельно расплывающихся на коленках в расчет не шла...

До дома Баринова мы добирались странными зигзагами с заходом за гаражи и огороды. Я несколько раз плюхнулась в грязь, и Баринов по-джентльменски подавал мне руку, помогая вновь обрести утраченное равновесие. В какой-то момент у меня выпал ключ от квартиры. Испугавшись, что я его потеряю, я отдала ключ Баринову, который быстро спрятал его в карман своей куртки. Наконец нетвердыми от усталости шагами мы вошли в его двор. Баринов все время напряженно оглядывался по сторонам и прижимал к губам указательный палец. «Надеюсь, они нас не заметили», – наконец произнес он. «А кто это – они?», – спросила я. Баринов остановился, глядя на меня, как на умалишенную. «Ты что же, ничего не знаешь?». Я обескураженно помотала головой.

– В нашем районе орудует банда «Черная кошка». Они давно следят за мной. Мы поэтому так осторожно подходили к моему дому, что я не хотел, чтобы они узнали о тебе. За себя я совсем не боюсь. А вот у тебя могли быть неприятности. Теперь слушай внимательно. Жди меня во дворе, а я схожу посмотреть, все ли в порядке. Если выяснится, что на моей лестничной площадке их тоже нет, я вернусь за тобой и мы посмотрим морскую свинку. Правда, папа запер дверь в ванной, когда уходил на работу, но ничего. Мы встанем в туалете на унитаз и заглянем через окошко в ванную. Думаю, мы все увидим.

Подъездная дверь судорожно хлопнула. Я ждала больше двух часов, пока совсем не стемнело. Баринов так и не появился.

На следующий день, в школе он встретил меня как ни в чем не бывало. Ни за что не извинялся. Лишь передернул плечами: «Сама, мол, должна понять, почему я не вернулся. Не маленькая уже». Когда я попросила отдать мой ключ, не терпящим возражения тоном заявил: «Папа нашел его в кармане моей куртки, выбросил в мусорное ведро и вынес мусор». Мою маму это объяснение не устроило. В тот же вечер она отправилась к матери Баринова. Дверь открыла симпатичная, но выглядевшая очень утомленной женщина и тяжело вздохнула: «Я думаю, что я найду ваш ключ. Он ведь перевернул у вас дома все вверх дном?». «Такого бардака я не видела ни разу в жизни!» – откликнулась моя мама. «Так вот. У меня такое каждый день. Я сейчас приберусь и, думаю, ваш ключ найдется». Так оно и вышло.

Больше я не ходила с Бариновым смотреть свинок. Во второй раз судьба столкнула нас не менее внезапно и опять ненадолго. Мы уже не учились в одном классе и встретились на улице. Нам было лет по пятнадцать. Cтояла слякотная львовская зима, а автобус все никак не подходил. Укрывшись под козырьком продуваемой всеми ветрами остановки и засунув полгубже руки в карманы джинсов, заговорили о чем-то несущественном. Я упомянула о том, что у меня сломался телевизор. «Да что ты! – почти обрадованно воскликнул Баринов. – Давай я тебе его починю!». «А ты умеешь?» – удивленно спросила я. «Ну умею, раз предлагаю, – резонно заметил Баринов. – Ты завтра после обеда что делаешь? Ничего? Отлично. Сиди дома, никуда не уходи. Я приду и все тебе сделаю». С тех пор я его не встречала.

...Чайки все также истошно кричали. Ветер стих, и яхты бессильно уронили в воду паруса. Схватив меня за руку, словно боясь, что я могу куда-то уйти, Баринов напористо сверкал на меня стеклами солнечных очков: «У меня предложение. Нынче вечером идем в ресторан. Возражения не принимаются. Гуляем! Я плачу». Вопреки своим обещаниям он не позвонил ни в этот вечер. Ни на следующий. Однако через два дня утром в моем номере все же раздался звонок. «Привет! Это Сережа Баринов. Можно пригласить тебя на завтрак? Слушай, давай так сделаем. Я стою уже у тебя в холле. Через пятнадцать минут сможешь спустится? Отлично».

Мы отправились в небольшое, но очень респектабельное кафе неподалеку.

Передавая мне меню в толстом кожаном переплете, Баринов веско произнес: «На цены не обращай внимания. Это не должно тебя волновать. Не знаю, как ты, а я намерен плотно позавтракать». Официантка засуетилась. То и дело она приходила с полным подносом, с трудом умещая на столе напитки и закуски, которые называл ей Баринов. Красная и черная икра, масляные бока дымящихся блинчиков, блюдо форели, корейка с гарниром, клумбы диковинных салатов. Бутылки отборных вин разбрасывали рубиновые отсветы. Посреди стола возвышался букет свежесрезанных роз, на которых еще не успели высохнуть крупные капли росы. В какой-то момент ставить было уже решительно некуда и девушка спросила, нельзя ли остальное принести попозже. «Безусловно, – вальяжно откидываясь на спинку кресла произнес Баринов и с наслаждением закурил. На его мизинце, прямо как у Шефа в «Брильянтовой руке» полыхнул перстень с крупным камнем.

– Ты сюда как, в отпуск? В командировку? Понятно. Хм, а что ж ты в таком скромном отельчике поселилась?

Я сказала:

– В «Москве»? Не знаю, меня здесь все устраивает. В центре города, опять же до пляжей рукой подать.

– Понятно, – повторил Баринов, совсем беззащитным, почти детским жестом потирая лоб. Так он почесывался когда-то на контрольных по алгебре, в которой был не силен. – А я вот предпочитаю «Редиссон-Лазурную». Конечно, дороговато. Сто долларов в сутки за номер. Но, знаешь, я люблю комфорт, а за комфорт нужно платить. Кстати, я сегодня только вернулся из Красной Поляны. Хочешь, завтра туда вместе съездим. У меня джип. Ты как собираешься добираться в аэропорт? На такси? Нет, это ты брось. Категорически возражаю. Я тебя подброшу на своем джипе. Я в ближайшие дни совершенно свободен. Эх, Инка! Столько всего рассказать тебе хочется...

Не дожидаясь моей ответной реплики, Баринов заговорил. Рассказ его чем-то напоминал рассекающую шашкой воздух песню из любимейшего фильма моего детства «Два капитана» – «На коне я в бою отчаянном, и на полюсе тоже – я». Получалось, что в свои двадцать два года он уже успел закончить в Москве архитектурный институт, прожить несколько лет в Париже, отслужить в армии, жениться. «Жена оказалась наркоманкой, – он скорбно поджал губы. – Возил ее по лучшим клиникам Европы, но ничего не помогало». Легкая тень пробежала по его красивому лицу, но он тут же встряхнулся и улыбнулся одной из своих восхитительных просветленных улыбок.

– Давай я тебе лучше о наших расскажу. Ты ведь как уехала в Москву, так и с концами. Наверное, ни о ком ничего не знаешь. Я-то к маме во Львов каждое лето езжу. Слушай. Помнишь Костю Алексеева? Так вот, его убили. До двадцати лет не дожил мальчишка. Где-то в подъезде, ножом в сердце. Кто? Да кто ж знает. Подонки какие-то... Вроде бы как к девушке они приставали, а он вступился. Вот... А Пашу Хавика помнишь? Из армии не вернулся. В танке сгорел. Такие дела. Сестры Петушковы эмигрировали в Швецию... Гришка Клейтман в Австралии живет, а Лобашков – в Израиле. Ирка Сушицкая поступила в мединститут.

Дальше я слушала совсем плохо. Все поплыло у меня перед глазами. Алексеев. Костя Алексеев, надо же. И Паша Хавик. Как же так? Ведь все эти годы я думала о них как о живых. Мелькали и гасли какие-то картины, похожие на обрывки выцветшей кинопленки – Костя Алексеев, короткий ежик его волос, я не видела никого, кто бы так хорошо плавал. После уроков мы часто возились в снегу во дворе моего дома, гоняясь за моей собакой. А с Пашей жили на Научной в соседних домах... Как-то, кажется, в третьем классе, подрались из-за автоматического карандаша. Он уверял, что буква «Р», нацарапанная на карандаше – первая буква имени его матери, «Раиса», значит, карандаш его, я же твердила, что это первая буква моей фамилии. Не помню, чей портфель первым обрушился на чью голову...

Голос Баринова вывел меня из транса: «Инка, ты чего? Ты что, плачешь, что ли? Ты это брось. Если бы я знал, что ты так отреагируешь, я не стал бы тебе рассказывать. Слушай, мне отойти надо ненадолго. Я машину перегоню на стоянку и тут же назад. Пять минут, не больше. Кстати, у тебя пятидесяти рублей не найдется?

Какое-то нетвердое предчувствие толкнуло меня сказать: «Нет».

– Жалко... А то у меня совсем нет мелких денег. Ну ладно. Ты что будешь, чай, или кофе?

«Кофе», – механически пробормотала я, потянувшись дрожащими пальцами за новой сигаретой. «Девушка, – уже от двери крикнул Баринов официантке, выбрасывая два пальца – Два кофе пожалуйста!».

Через полтора часа она подошла, устав переминаться в углу с ноги на ногу:

– Вам еще что-нибудь принести или подать счет?

Я усмехнулась:

– Спасибо, я плотно позавтракала. Так что лучше счет...

P.S. Спустя лет, кажется, пять, на встречу одноклассников заявился живой и невредимый Паша Хавик. Кости Алексеева там не было, но говорят, что и он жив, здоров, и может быть даже довольно упитан.