HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Наталия Радищева

Театр страха

Обсудить

Роман

 

Купить в журнале за март 2016 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за март 2016 года

 

На чтение краткой версии потребуется 3 часа 20 минут, полной – 9 часов | Цитата | Аннотация | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf         16+
Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 11.03.2016
Оглавление

5. Глава пятая
6. Глава шестая
7. Глава седьмая

Глава шестая


 

 

 

Лена решила не вспоминать того, что было ночью. И было ли – не было, какая разница? Ну, забрались в дом воры, накормили снотворным Пилата, начадили каким-то газом в доме, чтоб старикам крепче спалось. Потом вскрыли отмычками замки, пошарили по комнатам, залезли в погреб. Но ведь ущерба не нанесли? Хозяева живы, вещи целы. Лаврентий не жаловался, что у него что-нибудь пропало. Да и что брать у стариков? Банку-другую маринованных огурцов? Стоит ли из-за такого пустяка шум поднимать? Её занимало сейчас другое дело. Лена обдумывала поход к гадалке. Ей, как предупреждал художник, надо успеть попасть туда засветло. А к обеду сгустились тучи. Лена вспомнила о штормовом предупреждении и огорчилась. Начнётся ураган, вообще из дома не выйдешь, а ей не терпелось встретиться с Марией. Но как уйти незаметно, если Лаврентий и Фаня дома? Краснопевцев у себя в кабинете то ли возится с бумагами, то ли колдует в своей лаборатории. Но слух у него и чутьё как у зверя. От него просто так не убежишь. Его сестра крутится по хозяйству, моет, трёт, варит обед, а их грозный пёс бегает по двору и рычит на проходящие поезда, на прохожих или гоняет ворон. Но часа в три у неё появился шанс. К Краснопевцеву явился участковый инспектор Серёгин. Увидев его в окно, Лаврентий спешно побросал все дела и выбежал на крыльцо встретить представителя власти. А Лена спешно вскочила с кровати, оделась, положила под одеяло куклу и приготовилась выскользнуть в коридор. Но метрах в десяти от себя увидела Краснопевцева и Серёгина, задержавшихся у входной двери и ведущих между собой разговор. Точней сказать, говорил инспектор, громко, ясно, а Лаврентий что-то лепетал ему в ответ. Он то ли вправду стушевался в присутствии власти, то ли притворялся, желая польстить молодому полисмену.

Максим был в новенькой форме, какую недавно выдали всем служивым. На нём была тёплая куртка с множеством карманов, молний и заклёпок, высокие шнурованные ботинки, на голове кепка какого-то иностранного вида, а на плече висела сумка с документами и средствами связи. Из-за экипировки парень выглядел внушительнее своих двадцати двух лет, шире в плечах и не настроен был к обмену любезностями. Солидности Серёгин добирал и голосом. Свой природный тенор он напряжением связок умел превращать в густой баритон. По характеру инспектор был человеком мягким, но начальство надеялось, что с годами он окрепнет и задубеет. А пока, как Максим ни работал над собой, всё равно страдал легковерием и легко краснел, как все светловолосые люди. Но это так, к слову. Лена вслушалась в их разговор и поняла, что Серёгин пришёл к Краснопевцеву по конкретному делу, не связанному ни с Фокой Берендеевым, ни с Китайцем, сгоревшим в сарае. Войдя в дом и оббив о половик подошвы своих бутс, он сходу объявил хозяину, что к ним в полицию поступили сведения, будто в доме у Краснопевцевых, а именно в зимнем погребе, имеется труп. Лена слышала это собственными ушами. Значит, ей это не приснилось. Труп всё-таки был.

После таких слов Лаврентий схватился за сердце, «включил» оскорблённого интеллигента и немедленно, переобувшись в боты и накинув на плечи куртку, взял деревянную лопату и повёл Серёгина на задний двор. Лена прокралась на заваленную одеялами и башмаками веранду, отогнула лист плотной бумаги, которой были облеплены окна, и стала наблюдать. Они завернули за угол дома, остановились возле голубой ели. Краснопевцев лопатой расчистил снег над крышкой люка, достал из связки ключ, повернул его дважды в замке, и они друг за другом спустились в погреб. Сердце девушки замерло. Она была уверена, что Серёгин обнаружит там дощатый гроб, вызовет понятых, начнёт составлять акт и так далее. Но Максим, когда вновь очутился на поверхности, краснел, извинялся и торопился уйти восвояси, а Краснопевцев, напротив, смеялся, шутил, похлопывал его по спине и тащил в дом.

Лена вернулась к себе. Спешно покидая террасу, она вновь споткнулась о склянку, которая так некстати выкатилась из-за штабеля матрасов и одеял прямо ей под ноги. Она подняла пузырёк, внимательно к нему присмотрелась и заметила на дне его остатки белого порошка. На этикетке была нарисована собачья морда и, зная несколько слов по-английски, можно было прочесть, что это снотворное для домашних животных. Лена сунула пузырёк под матрас – вдруг пригодится? Из своей комнаты сквозь неплотно прикрытую дверь она слышала, как в столовой затевалось угощенье. Звенели бокальчики, тарелки. Лаврентий упрашивал полицейского перекусить, интересовался здоровьем его начальника, Кряжина, вспоминал, как учился в одной школе с дедом инспектора и держал на коленях его отца. И вообще болтал о том о сём. Но видно было, что более всего его интересует, кто именно настучал в полицию, будто у него в зимнике труп? Лена слышала, что Серёгин отвечал вяло, неохотно. Сказал, что Евсей Сидорович лечится в Ессентуках и вернётся на службу через неделю. Но под яростным напором старика, выпив рюмочку крепкой домашней наливки, выдал, наконец, служебную тайну. Ранним утром по поводу трупа был звонок в дежурную часть. Звонила женщина, не назвавшая своей фамилии. Сказала про труп. Даже назвала имя убийцы. И ещё имя покойной.

Краснопевцев побледнел, открыв рот. Бледность для старика была признаком сверхсильного волнения. Лена не видела этого, но по севшему голосу, по интонации Лаврентия поняла, что он боится.

– Кто же убийца, позвольте узнать? – спросил он через паузу.

– Да, вы, Лаврентий Павлович, кто же ещё? – в тон ему ответил Серёгин и надкусил пирожок.

– А… убитая кто? – как бы между прочим поинтересовался Краснопевцев. Он уже овладел собой. Труп-то всё равно не нашли.

– Адель, – коротко отчеканил инспектор и, судя по звону стекла, чокнулся с хозяином и пропустил ещё рюмочку. – Мне сообщили только имя, без фамилии. Иностранка, 60 лет.

Краснопевцев всплеснул руками и хохотал громко и долго, кудахтал, как курица, вытирал слёзы, пытался что-то сказать, но пока не отсмеялся, не мог вымолвить ни слова.

– Господи! Максим! Что же ты сразу мне не сказал?! Да это Фаня, сестра моя! Это Фанечка вам звонила с утра пораньше. Она часто ночами не спит, разная ерунда ей чудится. Она же у нас того… – он покрутил пальцем у виска. – Никакой Адели никогда не было. Адель – это чистый вымысел. Плод больного воображения. Да назови ты мне сразу имя Адель, я бы тотчас тебя успокоил. И в погреб лезть было б незачем. А я перепугался: труп у Краснопевцева! Что такое?! Откуда?! На всю Михеевку, на всю Казанку дурная слава! Потом не отмоешься. А это, оказывается, Фаня… – засмеялся старик и тут же сделал скорбное лицо. – Бедняжка. Она у нас с детства такая. Пробовали лечить – бесполезно. В школу не ходила, замужем не была. Выучилась готовить, и на том спасибо. Конечно, бывает невмоготу. Порой мне её фантазии поперёк яиц. Я бы мог её пожизненно в дурдом сдать, но жалко, сестра всё-таки. Пойми, Максим, и не бери в голову. Фаня живёт в особом мире. Ей там хорошо. Она больная, психически больная. Нагородит – не перелезешь. Но и полиция у нас хороша! Анонимные звонки разве можно в расчёт брать? Разве можно любому, кто позвонит, на слово верить? Да ты закусывай, закусывай, – Лаврентий начал обильно загружать едой тарелку полицейского.

– Верить – не верить, а проверить положено, – солидно ответил Максим, насаживая на вилку кусочек красной рыбы и делая из неё бутерброд.

В кабинете у Краснопевцева, примыкавшем к столовой, имелся свой холодильник, в котором хранились водка, вино и холодные деликатесы на случай прихода важных гостей.

– Ну, проверили, гражданин начальник? – со смешком спросил Лаврентий, снова наполнив их рюмки. – Нашли у меня труп?

– Никак нет, – отчеканил Серёгин. – Зимник осмотрел, но трупа не обнаружил.

– То-то! – с укоризной произнёс Краснопевцев. – Убедился теперь, что Лаврентий Павлович чист как драгоценный камень?

– Убедился, – с жующим ртом ответил Максим.

Лена поглядела в окно. Тучи на небе сгущались, задул ветер. Она надела куртку, зимние сапоги, шапку, замотала шею шарфом и хотела незаметно покинуть дом, но ей мешала Фаня. Пока её брат пил и закусывал с полицейским, она бегала из кухни в столовую и обратно, таскала поочерёдно: жаркое, студень, селёдку, мочёные яблоки. За стол не садилась. Стояла в коридоре, за дверью и ждала указаний. А Лена, полностью одетая, стояла за своей дверью и ждала, когда сестра Краснопевцева уйдёт наконец к себе, чтоб выскользнуть из дома незамеченной. Но Фаня с тарелкой в руках неожиданно направила стопочки к её комнате. Лена как ужаленная отскочила от двери и спряталась за шифоньер. И стояла там не дыша. Вместо неё под одеялом лежала кукла. Лена нарочно растрепала кукольные волосы и разметала их по подушке, а лицо прикрыла одеялом. Старушка сунула голову в комнату, подслеповато сощурилась на куклу, но не заметила подмены. Она поставила на тумбочку тарелку с печеньем, которое только что испекла, потопталась на пороге и ушла. Захворавшую девушку решила не будить.

«Банкет» в столовой был в самом разгаре, Фаня закрылась в своей комнате, Пилат находился рядом с хозяином, у его ног. Коридор опустел. Лена тихонько вышла, огляделась, на цыпочках дошла до ближайшего выхода в торце коридора, отодвинула засов и через пару секунд очутилась на улице. Небо было почти чёрным. Ветер усилился. Он принёс с собой дождь со снегом. Начался настоящий торнадо. Лена бежала к центру посёлка, где, по словам Ермолая, находился «мавританский замок» гадалки Марии. Бежала наугад, путаясь и не имея возможности узнать дорогу. Вскоре она сильно вымокла. Ледяные струи с порывами ветра били ей в лицо, придорожные кусты цеплялись за одежду. Деревья, растущие вдоль улиц посёлка, раскачивались и гнулись как трава, а иные, из тех, что похлипче, с треском падали на её пути, вздыбив корни и перекрывая дорогу. Ни машин, ни прохожих на улицах, само собой, не было. Одна Лена бежала, набросив на голову капюшон и невольно пригибаясь к земле. По её расчётам, Центральная улица должна была находиться вдали от железной дороги, в глубине посёлка. Она не ошиблась. Минут через двадцать перед ней возник двойной ряд особняков местной знати, а вдали, сквозь пелену дождя и тумана проступил Михеевский «белый дом», место службы поселкового чиновничества.

Дом под номером 5 Лена нашла быстро. Он был обнесён высоченным забором из кованного металла, поверх которого можно было рассмотреть приметы мавританского стиля: двойную каменную резьбу по всему фасаду, башенки, птичьи и львиные морды, который архитектор, видимо, добавил от себя, для роскоши и придания сходства с Собором Парижской Богоматери. Собак слышно не было. «Да и какой хозяин в такую погоду собаку на улицу выпустит?» – подумала Лена. Она позвонила в звонок у ворот. Ей открыл цыганёнок, подросток. Спросил, кого ей надо.

– Мне бы погадать, – попросила девушка. После борьбы с ураганным ветром, дождём и снегом вид у неё был жалкий. Лицо и одежда намокла, исцарапанные щёки пылали, волосы растрепались. Мальчишка оглядел её с головы до ног и пошёл спросить у старших, можно ли впустить. Получив разрешение, он мотнул головой, чтоб входила. Цыгане жили со вкусом. Пока она шла за своим провожатым к высоким ступеням «замка», заметила во дворе несколько клумб. В центре одной из них находился фонтан, изображавший змею, которую, играя на флейте, укрощал факир (напоминание об индийском прошлом цыган). Нижние кольца змеиного туловища ещё покоились на земле, но она уже привстала, напряглась, изогнулась и готова была к нападению. Головка змеи, с ушами-крыльями, с налитыми злобой глазами могла испугать. Из открытой пасти торчало жало, из которого в жаркое время должна была литься вода. Сейчас, осенью, фонтан бездействовал. Судя по голосам, в доме Марии жила большая семья, не меньше полусотни цыган. Уже на крыльце слышны были экспансивные голоса женщин, ругань, крики и смех детей, кто-то перебирал струны гитары, кто-то пел. В доме было тепло, даже жарко, и пахло острой едой.

Лене велели разуться, и тот же парнишка, что впустил её в дом, повёл к Марии. В жизни она была постарше, чем на картине. Вокруг неё крутились внуки разного возраста. Одного, ещё запелёнатого, она держала на руках. На вид Марии было лет сорок. Внешности она была самой типичной. Карие глаза, гладко причёсанные и забранные в пучок волосы, серёжки в виде колец. Художник уменьшил ей нос и высветлил кожу. Марию легко было сравнить с её изображением. Портрет работы Казакова висел прямо над головой натуры. В комнате гадалки было душно, много ковров. Ковры были везде: на стенах, на тахте, на полу. Багровый ковёр с бахромой даже покрывал стол вместо скатерти. На нём лежала колода больших по размеру карт, рядом стояло блюдце с яйцом из гранёного голубоватого хрусталя и больше ничего. Мария не походила в представлении Лены на профессионалку. В отличие от экстрасенсов, которых она видела по телевизору, на цыганке не было ни косметики, ни бижутерии. Домашнее платье из васильковой в цветочек байки, толстые шерстяные носки. В цыганском особняке была такая чистота, что все ходили без обуви.

– Здравствуйте, я от Ермолая, – сказала Лена, как учил художник. – Хотела бы погадать. Только у меня… вот, а денег нет, – честно созналась она, вынула из ушей серёжки и положила перед гадалкой. Цыганка смерила её оценивающим взглядом и сказала густым хрипловатым голосом, указав гостье не стул:

– Садись.

Она передала грудничка одной из старших девочек и крикнула на своём языке, чтоб внуки ушли. Потом устроилась на тахте против Лены и начала:

– Так скажу. Слушай и запоминай. Суженый твой в беде. Но о тебе думает, надеется на встречу…

– Что вы! У меня нет никого! – рассмеялась Лена. Она подумала, что художник, пожалуй, был прав. Никакая Мария не Ванга. К ней, наверное, одни брошенные невесты да разведёнки ходят. Вот она и шпарит всем одно и то же. На её разрумянившемся от тепла личике отразились эти мысли. Цыганка их без труда прочла и строго спросила:

– Кто гадалка, ты или я?

Лена опустила глаза. – То-то. Слушай, говорю, и на ус мотай. – Про суженого ещё скажу. Он не тот, каким кажется. Свадьба у вас будет в начале лета. Богатая будет свадьба, всем на зависть. Жить будете долго. Пятерых детей вам Бог даст.

Лена прерывисто вздохнула и улыбнулась. Она не поверила ни в свадьбу, ни в пятерых детей и воспринимала слова гадалки как красивую заученную сказку, которой она утешала всех девушек, которые к ней приходили. Мария угадала только, что в будущем году девушке исполнится восемнадцать. Остальное было чистой выдумкой.

– Теперь спроси о том, зачем пришла, – потребовала она, взяв в руки колоду больших карт.

– Я про сестру свою, Зойку, узнать хотела… – вяло ответила Лена. Она уже не доверяла «местной Ванге». Мария перетасовала колоду, вытащила одну карту, посмотрела, но девушке не показала. По лицу её трудно было угадать, хорошая выпала карта или плохая.

– Сестра твоя ближе, чем ты думаешь… – начала Мария.

– Значит, мы скоро увидимся? – радостно воскликнула Лена.

– Увидитесь, но не так, как ты ожидаешь, – загадочно ответила гадалка.

– Хоть как. Хорошо хоть Зойка жива-здорова…

– Жива-то она жива, – сверкнула глазами цыганка, – но…

– Что «но»? – испугалась Лена. – Болеет, что ли?

– Тебе спасать её надо, – серьёзно ответила Мария.

– Как спасать, если я даже не знаю, где она?! – почти закричала Лена.

– А ты поищи. Поищи у себя под ногами.

Эта фраза прозвучала столь загадочно и страшно, что по спине девушки прошёл холодок. Мария положила карту, которую вертела в руке, поверх колоды. Несколько мгновений они молчали, глядя в глаза друг другу.

– А Томка? – наконец, произнесла Лена, облизнув сухие губы. – Соседка наша по посёлку и друг семьи? Она первая в Михеевку приехала. У неё-то хоть всё хорошо? Говорят, она богатого иностранца подцепила? – она думала, что черноглазая шарлатанка непременно воспользуется подсказкой и распишет в красках шикарную жизнь Тамары Краско. Мария вытащила из колоды вторую карту и потемнела лицом.

– Она между небом и землёй. Дракон её в зубах держит и вот-вот проглотит.

– Как это надо понимать? – надулась Лена. – Что значит, «между небом и землёй»? На крыше, что ли? И откуда в наших краях драконы? Мы же не в Китае живём? Не в Японии?

– Подумай хорошо и поймёшь. Серьги возьми. Самой пригодятся. А мне потом другие подаришь. – Мария подвинула Лене её серёжки.

– А и возьму! – Лена схватила серёжки и быстро вдела их в уши. – Мне мама их купила. Для настоящей гадалки я бы их не пожалела, а тебе не верю. Не верю, слышишь? – рассердилась она. – Всё ты мне врёшь. Покажи карту?

Мария протянула ей карту, а затем подвинула всю колоду. Карта была белая, без рисунка. Лена раскидала колоду по столу. Все до единой карты оказались пустыми, одни «рубашки».

Цыганка захохотала, показав золотые зубы, а Лена бросилась бежать. Молодой цыган, стоявший всё это время за дверью, показал ей выход. Он же придержал свирепых собак, когда выпускал её за ворота.

Когда она шла домой, природа утихомирилась, но заметно стемнело. Весь обратный путь она вспоминала слова Марии, и душа её кипела от возмущения. Слова гадалки походили на издевательство. Лена решила, что цыганка приняла её за юную дурочку, готовую верить в любые небылицы. Про какого ещё суженого она болтала? Кроме деда Лаврентия и художника Ермолая, который в отцы ей годится, никакого «суженого» на горизонте не виделось. Что значит, «поищи под ногами»? Под половиком, что ли? Томку вообще поселила на крыше. «Между небом и землёй» – это где? На крыше? В печной трубе? Намекала, что Томка ведьма, с драконом знается, на помеле летает? Наплела сказок. Хорошо хоть серёжки вернула, хватило совести…

Лена немного поплутала по пустынным улицам посёлка и взяла курс на железную дорогу. Её звуки, посвист электричек, грохот товарняков и бензовозов вывели её куда надо. Вдалеке показалась серебряная ель, а за ней громоздкий чёрный дом с двумя жёлтыми близко посаженными окошками. Дом Краснопевцева походил сейчас на горбатого, обросшего шерстью монстра, следящего за Леной издалека. Горящие окна напоминали глаза чудовища, а нагромождение комнат, террас и пристроек – его бесформенное тело.

Свет был в правом крыле, в комнате Фани. Штора была не задёрнута. Девушка тихонько подкралась к окну, встала так, чтобы оставаться в тени, но видеть и слышать всё, что происходит в комнате, и стала свидетельницей непереносимой сцены. Фаня, ссутулившись, сидела на краешке стула. Своё маленькое тело она собрала в комочек, пригнула голову и, как зверёк в минуту опасности, закрыла ладошками уши и подобрала ноги. Багровый от гнева Краснопевцев бегал по комнате, трясся и кричал на неё. Его металлические очки еле держались на кончике потного носа. Он был очень зол и орал так, что звенели оконные стёкла:

– Это ты, я знаю! Ты настучала в ментовку, не отпирайся! Мне Максимка, инспектор сказал. Навыдумывала разной чепухи, про гроб, про покойницу! Опять свою Адель приплела?! Вот как ты платишь за добро?! Живёшь с младенчества на всём готовом, ешь, пьёшь, носишь платья моей матушки и пачкаешь доброе имя Краснопевцевых?! А ведь ты нам никто. Забыла?! Забыла, как попала к нам в дом?! Сорок первый год помнишь?! Тебе тогда всего три года было. И фамилия твоя была не Краснопевцева, а какая?..

– Гольдман, – еле слышно ответила Фаня.

– Правильно, Гольдман. Ты не Павловна, а Яковлевна. Фаина Яковлевна Гольдман. Дочь врага народа, расстрелянного моим батюшкой собственноручно. Помнишь, как он обыск у вас в доме проводил?..

– Помню брошку, бабочку… – произнесла Фаня, словно в полусне. – С кружевными крылышками и тремя зелёными камушками посредине. У мамы на кофточке. Он выстрелил ей в грудь. Мама упала. Кофточка стала красной от крови, и камушки тоже. Он нагнулся, отколол брошку, вытер кровь концом скатерти и кинул в наволочку…

– Правильно. Ценности, какие имелись в доме у репрессированных – золото, хрусталь, награды, сберкнижки, – положено было собирать в наволочку и сдавать под расписку в органы. Они шли в доход государства. Семейство твоё – папашу-вредителя, мать, бабку, двух старших братьев и сестричку мой батюшка на месте порешил. За сопротивление законной власти. Они большой хай подняли, всё за кормильца своего цеплялись, вопили, что он невиновен, что это ошибка, что он доктор от бога и коммунист до мозга костей. Одну тебя пожалел, жизнь тебе сохранил, удочерил даже. А мог бы пристрелить или в приют сдать. Но не сдал, в семью Краснопевцевых принял. Не посчитался, что лишний рот, что обуза. Кристальный человек был – «холодная голова, горячее сердце и чистые руки». В такое суровое было время. Немец под Москвой стоял. Вкруг города рвы, колючая проволока. Мороз был сорокаградусный, хлеб по карточкам. Бомбёжки по два, три раза в день. Все боялись, что не сегодня-завтра собака Гитлер столицу возьмёт. Одни боялись, а другие хотели, ждали «Адольфа-освободителя». Но тут мудрый приказ вышел: всех внутренних врагов добить. Отец со своим отрядом его на все сто выполнил. Он носом «пятую колонну» чуял. В ту ночь всех, кто «с винтом», всю белогвардейщину, заумных всех, рифмачей и скрипачей и пархатых сук-врачей стёрли с лица земли одним махом. Не стали разбираться, за Сталина они или за Гитлера. Не до того было. Старожилы ту ночь помнят и до сих пор «Ночью Палыча» кличут. Сколько тогда в Михеевке свободного жилья стало! Отец рассказывал. И вот этот самый дом, в котором мы живём, тоже папенька мой добыл. В нём семья моей будущей супруги, Глафиры, проживала. Домишко был, так себе. В полтора этажа, как у Ермолая. Но садик аккуратный, дорожки, беседка. Как же! Дворяне! Оболенские! Белая косточка! Вот папенька её за своё дворянство и погорел. Ему пуля в лоб, а жене – Магадан, барак и клеймо «ЧСВР». С пузом пошла по этапу. Глашку уже там, на севере родила. А в шестидесятые, в оттепель, они вернулись. Только Михеевка была уж не та. Участок их был на нас, Краснопевцевых, переписан, и дом. А тут, мать твою ети, реабилитация всем врагам народа вышла. Отцу велели землю со строением вдове и дочери репрессированного вернуть. Папашу тогда чуть кондрашка не хватила. Слёг с инфарктом. Ведь он столько сил и денег в этот дом вложил. На месте их вшивой интеллигентской хибары трёхэтажные хоромы воздвиг. Двадцать лет строил, до самой кончины. То там комнатку прилепит, то сям терраску возведёт. Дворец отгрохал, на зависть всей Михеевке, и вдруг возьми, отдай? А бомбоубежище какое прорыл? Мы всей семьёй там от фашистских налётов прятались. И ты в том числе. Москвичи от немецких бомб в метро бежали. На полу, на досках, через рельсы кинутые, спали, в тесноте, в духоте. А мы – в семейном бункере. И всё благодаря отцу. Он и после войны убежищем занимался. Говорил, грянет новая война, нам будет где спрятаться. Отец, умирая, мне наказал: «Береги дом, Лаврушка. Никому не отдавай». Для него в этом доме была вся жизнь, как игла в Кощеевом яйце.

Фаня посмотрела на брата исподлобья, поверх очков, но не произнесла ни слова.

– Я тогда придумал, как родителя от смерти спасти и дом сохранить. Полюбовно вопрос решил, на Глафире женился. Полгода цветы ей таскал, романсы пел, в ногах ползал, грозился руки на себя наложить, если не пойдёт за меня. Сжалилась, пошла. Только не она мне нужна была со своими ресницами да косами, а крыша над головой и живой папаша. Мать-то я ещё в детстве схоронил.

Краснопевцев перевёл дух, задумался, вспомнив прошлое, потом желчно произнёс:

– Сучка была твоя Глашка. Я от греха дом на неё переоформил, чтоб они с вдовой нас в покое оставили. Надеялся, сладится у нас жизнь, всё плохое забудется. Время было такое. Кого сажали, кого ссылали, кого к стенке ставили. Стучали все друг на друга. Но нельзя же одним прошлым жить! Положим, Глафира отца моего ненавидела, а меня-то за что? Сын за отца не отвечает. Я любил жену. Наряды ей покупал. В Москву возил во МХАТ, в Малый театр, в оперетту. Я слова дурного ей за всю жизнь не сказал, руки не неё не поднял. А она? Чем отблагодарила?..

Голос Лаврентия стал неожиданно тонким. Он заплакал как ребёнок, но быстро пришёл в себя, достал из кармана брюк платок, вытер розовые, изрезанные морщинами щёки и ядовито спросил, нагнувшись к сестре:

– Ты хоть папеньку моего, Пал Палыча, помнишь?

Фаня затряслась, слёзы хлынули из-под толстых стёкол её очков. Упоминание об отце Краснопевцева привело её в страшное волнение. Но брат не собирался щадить её чувств.

– Как он тебя холил, занимался с тобой? – продолжал он. – Он меня, родного сына, не жалел, как тебя, чужую еврейскую девочку. Бывало, конечно, и ремушком приложит, не без того, – хихикнул Лаврентий. – Мне самому от него доставалось. Но если и порол, то любя. Так уж исстари заведено, чтоб детей пороть. Его ведь тоже ремнём охаживали.

Лена видела сквозь стекло, как Фаня вдруг собрала все свои силёнки, руки сжала кулачки и, поднявшись со стула, с воплем кинулась на Лаврентия. «Дай ему, дай!» – прошептала девушка. Но атака не удалась. Лаврентий быстро утихомирил сестру. Снял с себя брючный ремень, нагнул её за шею, несколько раз хлестнул по спине, а потом связал ей руки и снова усадил на стул. Фаня свернулась как ёжик при виде опасности. Только «иголок» против брата у неё не было. Она больше не поднимала головы и не издавала ни звука.

– Чувствую, пора тебя в дурку сдавать. Чтоб ты там свой бессмысленный век доживала и меня не позорила. Или нет, у меня для таких буйных, как ты, своё лекарство имеется. «Дракон». Не желаешь попробовать?

Услышав о «драконе», Фаня отчаянно замотала головой.

– Не хочешь? – сладострастно сощурился Краснопевцев. – Один раз чертей погоняла, больше не хочешь? Ну, тогда становись на колени, руку мне целуй и всё прочее, проси прощенья. Поклянись, что не станешь больше стучать на брата, а будешь его уважать и благодарить за хлеб и за соль. И помни, с завтрашнего дня ты наказана. Неделю будешь взаперти сидеть, на воде и сухарях, пока не осознаешь. Ну? Не вижу благодарности…

Фаня поспешно соскочила со стула, рухнула на колени и поползла к Лаврентию. Он расстегнул ширинку, опустил жилистую пятерню в штаны, между ног, а старушка стала покрывать её жаркими поцелуями...

Лена отошла от окна. Её затошнило от этой картины. Она не могла видеть, как домашний тиран получал удовольствие от унижения старого беззащитного существа. В эту минуту она ненавидела Краснопевцева, но не знала, как помочь Фане. Бежать им обеим некуда, а ей, Лене и никак нельзя. Упоминание Лаврентия о «драконе», как ни странно, вселило в неё надежду. Она догадалась, что «дракон», о котором говорила Мария – это не чудище, не Змей Горыныч, а какое-то зелье, возможно, самопальный наркотик. Если это так, то, быть может, в словах цыганки имелся скрытый смысл? И надо было успокоиться и выстроить все известные факты в логическую цепочку.

Тихонько пробравшись в свою комнату и не зажигая света, девушка, разделась и легла, обняв куклу, заменявшую её во время отлучки. Простуда её прошла, но не было ни усталости, ни желания спать. Лена стала думать. Мария говорила загадками, которые надо было ещё отгадать. Девушка стала в подробностях вспоминать их встречу. Гадалка глядела на неё, словно видела насквозь. Серьги не взяла, сказала: «Потом другие подаришь». «С чего она решила, что я вообще захочу ей что-то дарить? – хмыкнула Лена. – Про суженого, свадьбу и кучу детей, конечно, полная чушь. Цыганская болтовня, о которой говорил Ермолай. Не стоит даже принимать во внимание. Об остальном стоит поразмыслить».

Лена вспомнила Зойку, худенькую, строгую, темноволосую, светлоглазую. Вспомнила её за учебниками, на зимней горке и с Лёшей на выпускном балу. На Зойке было пышное голубое платье с оборками, а на нём – простой серый свитер. Вспомнила, как они дрались в детстве. Зойка была на год старше, но слабее. Она с рожденья была хрупкая, а Лена крепкая. Лена часто обижала сестру. Отнимала у неё игрушки, конфеты, всё, что понравится. Зойка плакала…

А сейчас заплакала Лена. Она сильно соскучилась по сестре. Что случилось с Зойкой? Гадалка сказала, что надо её спасать. От кого? От чего? Сказала: ищи под ногами. А под ногами, что? Только пол да домотканый коврик. Пошутила, видать, «Ванга»?..

Лена села на кровати, спустила ноги и случайно сдвинула коврик. Под ним оказалась дверца погреба. Ещё одного, но уже не уличного, а домашнего. Точно такой погреб был у них в Юбилейном. Мама хранила в нём мешки с картошкой, огурчики и перец, закрученные в банки. Лена дёрнула за кольцо, но дверца погреба не поддалась. Видно, им давно не пользовались. Девушка глянула в угол комнаты. Там находилось всё необходимое ей для ремонта: банки с белилами и краской, обои в рулонах, бутыли с растворителем. Там же стояли вёдра, из которых торчали кисти, скребки, ножи и другие инструменты. Лена выбрала крепкий тесак, просунула его в щель между полом и дверцей погреба и рванула что было силы. Дверца погреба хрустнула и приподнялась. Из подпола поднялось облако пыли. Лена чихнула, отогнула дверцу пошире и посмотрела вниз. Там было черным-черно как в колодце. Вниз на большую глубину уходила лестница. Лена пожалела, что у неё нет ни фонарика, ни спичек. Но это обстоятельство не заставило её отступить. Девушка не боялась темноты, и смело поставила ногу на первую верхнюю ступеньку лестницы, потом на вторую. Очень скоро она убедилась, что погреб, действительно, заброшенный. В нём не было полок для хранения продуктов, только холодные каменные стены. Чем глубже она опускалась, тем холоднее становился воздух вокруг, тем глуше свет, льющийся из комнаты. Лена спускалась медленно, каждый раз, словно щупая ногой воду. И наконец остановилась в полной темноте, уткнувшись лбом в глухую ржавую дверь…

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за март 2016 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт продавца»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите каждое произведение марта 2016 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.

 


Оглавление

5. Глава пятая
6. Глава шестая
7. Глава седьмая
507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!