Воробьи летят…

 

 

 

 

Это были белые воробьи. Я выпускала их из себя, подобно тому, как ветер выдувает песок из горных расщелин. Они вылетали, громко чирикая и пихаясь – маленькие крылатые комочки тёплого снега! С шумом сотен оживших крылышек, радостно щебеча, ощущая долгожданную свободу… Едва заметив позади себя мою фигуру, они резко вздымали к голубому небу и рассыпались на его фоне фейерверком тёмных горошин. Поток белых птиц заметно увеличивался, упругая дыра в моём животе растягивалась… Ещё чуть-чуть, и я бы разорвалась, как рвутся тонкие резиновые кольца. От радости мне всё сложнее было дышать… Я старалась захлопать в ладоши, но беспрерывный поток воробьёв мешал соединить ладони; мне оставалось только прикасаться к упругим тельцам и наблюдать. Давление нарастало, воробьи вылетали всё быстрее и упрямее, их движение превратились в сплошной поток белёсого цвета. Мне стало больно…и вдруг…

Я открыла глаза! На убогой казённой тумбе безжалостно пищал будильник. Начало 9. Через час с небольшим в столовую на завтрак. Я разглядываю неровные стены, выкрашенные охрой, белый блестящий потолок и гусеницу лампы дневного света. Пытаюсь найти хотя бы одного воробья, прислушиваюсь к звукам: тикает будильник, из открытого окна доносится пение птиц, совсем рядом, в двух метрах от меня, кто-то дышит. Поворачиваю голову…

Кажется, у меня появилась соседка. На кровати лежит женщина лет 30. Красные веки плотно сомкнуты, руки расслабленно лежат на груди, небольшой рот приоткрыт. Я закрываю глаза, стараясь вспомнить число. 4 июня 2006 года, кажется. Стая белых воробьёв с шумом несётся на меня, разрастаясь на глазах в большое облако. Я прикрываю лицо руками, присаживаюсь, кладу голову на сырую землю и кричу… Вдох, выдох, открываю глаза… Сонная молодая женщина с тревогой смотрит на меня сверху. Я опять пытаюсь найти в её шевелюре воробьёв, мне кажется, что один точно запутался там…и я в надежде тяну ладонь к её голове. Она понимающе наклоняется и улыбается, я хватаю её за волосы. Тяну на себя, она издаёт протяжный стон и бьёт меня по руке…

Так я сегодня просыпаюсь. Действие снотворного должно было уже кончится, если бы я не выпила его вчера вечером на час позже. Глаза опять заволакивает пеленой, опять слышно чирикание и шум крыльев. Женщина гладит меня по голове, и я опять открываю глаза.

– Здравствуй, я Хана. Просыпайся! Ну, просыпайся же!!! – она трясёт меня за плечи и упрямо пытается вытянуть из объятий воробьиного сна. Я лежу и рассматриваю её красивое гладкое лицо, припухшие веки и большие зелёные глаза. – Я твоя соседка! Меня вчера положили. Ты встанешь или нет? Или ты немая?

– Я? – спрашиваю тихим нежным голоском я.

– Ну, ты, кто же ещё… Слава Богу, заговорила.

Она достаёт из кармашка своей пижамы белую тканевую салфетку, расправляет её на моей кровати и садится. Я продолжаю рассматривать её волосы в надежде найти хотя бы одно белое пёрышко.

– Ты что так кричишь? Ты всегда так кричишь?

– Нет, – отвечаю я.

– Ты какая-то малоактивная. Как тебя зовут? – спрашивает Хана, заметно наклоняясь надо мной.

– Мь?... Ть! ….Бь?! Пь! – Я не могу никак вспомнить своё имя.

– Чего? Как тебя зовут, я спрашиваю?

– Пь! – отвечаю, вспомнив, я.

– Это инициалы? – Поднимает она тонкие брови.

– Нет, это моё прозвище. Я так подписываюсь.

– Где подписываешься? – уточняет Хана.

– Я пи-шу-ща-я-ся. Нет, пи-шу-ша-щи-я. Нет, опять не так. Подожди минуты восемь, т.е. минут восемь, и я всё скажу.

– Странная ты, Пь!

Она встаёт, берёт за концы свою салфетку и осторожно складывает её в полиэтиленовый пакет. Разворачивается ко мне спиной и направляется к двери. Вдруг в моей памяти всплывает огромное количество слов, я вскакиваю с постели, подбегаю к ней, и, подпрыгивая на прохладном линолеуме, пытаюсь объяснить своё название…

– Я Пь! Пь! Пишущая, я пишу рассказы, повести, статьи! Читала журнал «Я»? Читала? Это я там, я там! «Место семьи в сознании ребёнка»…? М? Или «Что, если твоя мама хочет умереть?» И там дальше идёт: «Если в течение твоего детства твоя мама пыталась с собой покончить, то ты уже никогда не позволишь себе этого в присутствии твоего будущего чада…» Помнишь? Хана, ну Хана! Вспомни, ты точно должна была читать меня?! Хана?! Ха-на!!! – На меня вдруг обрушивается поток веселья и сильного возбуждения. Я ловлю руки Ханы, пытаясь схватить их, дёргаю за нижний край её пижамы, пока свободные белые штаны не опускаются на пол. Ханна стоит в зелёных трусиках (прямо под цвет глаз) и пижамной распашонке, смотрит исподлобья на меня и восклицает тихим, сдавленным от слёз голосом:

– Что ты наделала?! Мои штанишки, которые я только вчера надела! Ты кинула их на пол! Кто дал тебе право кидать мои чистые штанишки на пол?! А если я, а если я… – Хана начинает задыхаться от охватившего её негодования, хватается за подол моей ночной сорочки, привезённой из дома, и пытается стянуть её. Я радостно кричу в приступе неземного счастья, прыгаю босиком, расставляя в полёте ноги… пока на наш крик в палату №23 четвёртого отделения не врывается обеспокоенная медсестра. Она широко открывает входную дверь и пытается разъединить нас. Я закрываю глаза, всё ещё стараясь услышать щебетание воробьёв, но улавливаю только заунывный плач Ханы… Она, бедная женщина, сидит, съёжившись, на корточках, и смотрит по сторонам большими выпуклыми блестящими глазами. Её тонкие руки трясутся, она точно не знает, что делать дальше. Бежать? Кричать? Оставаться на месте?.. Я закрываю от перевозбуждения глаза. Дальше помню чьи-то сильные руки и красивый низкий голос.

Когда я открываю глаза, я уже сижу на своей кровати, между нами взад-вперёд ходит сердитый врач и задаёт какие-то вопросы. Хана серьёзно отвечает ему, медсестра что-то записывает в своей папке. Я наблюдаю.

– А Вы, Маргарита Павловна, ведите себя спокойнее! Жду сегодня на семинаре в кабинете номер 45. – Обращается он ко мне по моему настоящему имени. – Запомнили? Повторите. В каком кабинете мы сегодня вас обеих ждём?

– Номер 45! – произношу, как солдат, я.

– Прааавильно! Не забудьте, Хана и Маргарита. Ждём сегодня всё наше отделение на семинар с профессором Кобрагиновым.

Доктор улыбается и уходит. Медсестра забирает у Ханы пластиковый стаканчик и выдаёт ей новый комплект белья. Хана, вытирая слёзы, благодарит её.