Сожги свою жизнь, мальчик

На чтение краткой версии потребуется 5 часов, полной – 5 часов 20 минут | Цитаты: 1, 2, 3 | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Границу пересекали во второй половине дня. В это время года краски становятся особенно чёткими и яркими, но Илья даже не понял, что находится на российской территории; блок-посты промелькнули мимо сознания и растворились в донбасских далях. Ростовская распаханная степь, пересечённая посадками и поросшими тёрном балками, уныло мелькала за окном КУНГа и казалась Илье неприятной, враждебной, ничуть не похожей на домашнюю. Вороны крутили свои «мельницы», и солдаты глазели на это странное зрелище: медленный воздушный водоворот из оглушительно орущих огромных, чёрных как ночь птиц.

– А ведь если сейчас по ним долбануть, ну, из «Града», всю эту хрень можно накрыть, – сказал какой-то боец без ноги, он сидел, вытянув культю, вторую ногу подогнул под скамейку, рядом положил самодельный костыль.

– Много мяса, – заржали вокруг.

– Да «Град» сквозь них пролетит, они и не заметят... Вон воронья сколько. Часть – вон из строя, а остальные дальше полетят. Отряд не заметил потери бойца, бля...

– А чего это они? – изумлённо спрашивал совсем молодой белобрысый паренек, широко раскрыв глаза.

Боец без ноги сплюнул в угол:

– А хрен их знает. Они по осени всегда так. Я ещё пацаном был, помню, батя говорил: «Ну всё, вороны кружат, скоро дожди пойдут».

– Ты что, местный, что ли?

– Ага, тутошний. С-под Хапра, слыхали?

У него было жёсткое измождённое лицо и тусклые глаза, но рассказывая, он слегка оживился:

– Да... Это, бывало, в степь пойдёшь, а там хорошо. Ветер. В наших краях в конце августа поднимается ветрище, дует и днём и ночью, «афганец» называется. Как провода запели, всё – «афганец» пришёл. Он завсегда тоненько так воет, заунывно. Бабки на огород идут, копать, что не убрано. «Афганец» запел – скоренько осень...

Он помолчал.

– А в степи как-то пусто в это время становится. Летом-то в степи жизнь. Животины бегают, птицы опять же... У нас рядом с селом болото есть – старый рукав Дона, под Хапрами. Мёртвый Донец...

– Это что, название такое у речки?

– Ну.

– Весёлое название...

– Да ладно. Зато там рыбы – ух. Рыбалка у нас, брат, знатная... – боец пошевелился, устраиваясь поудобнее. Говорил он с тёплым малороссийским акцентом, напевно, смягчая твёрдые согласные, отчего в кунге делалось уютно, мирно.

Машину подбросило на ухабе, и костыль упал на пол рядом с Батей-вторым, да так и остался лежать: никому не хотелось делать лишних движений.

– Да вот он разливается и болото образует. Камыши! Ох, круто бывает, когда они горят. В дельте Дона каждый год горят, пламя идёт как грузовой поезд, ураган просто. И шум такой же, как от поезда – вшших, и уже у села. В дельте-то его не тушат, незачем, туда просто в это время никто не суётся... А у села все стоят уже, с ведрами, со шлангами. Бывает, и машины пригоняют с водой. Ну и бьём огонь...

– И как?

– Да по-разному... Иногда и сгорит дом-другой.

– Да-а-а.

– А на болоте, – продолжал боец, – гнездовья. Птиц там, ну просто миллион. Да какие! Выпь там. Выйдешь вечером по маленькому, а гудит, как ветер, бывает, гудит в трубе. На всю степь – гу-ум, гу-ум. Даже страшно. Я пацаном боялся, к бате сразу бежал. Отец знатный охотник был, смеялся. «Это выпь так орёт, сынок, – говорит. – Водяной бык женится». Птице там, в болоте, раздолье. Если кто вздумает приблизиться, сразу слыхать, издалека. Вот они там и гнездятся. Журавли там, куча журавлей. Эх, и красиво же, когда они летят. Огромные такие, вроде бы неуклюжие, а как взлетят, такие стремительные, аж дух захватывает. Шею вытянули, в полнеба крыльями машут... А орлы – те вообще крыльями не шевелят. Зависнет такой в небе и висит часами, не шевелится.

– А охота?

– А что – охота. Охотились, конечно. Но в болоте – это зряшное дело. Говорю же, не подойти. В степи сидели, в посадке, бывало, спрячешься, и ждёшь. Может, и добудешь кого... Да мне, честно говоря, стрелять-то сейчас уже неохота.

– Что, настрелялся? – спросил маленький кавказец из глубины кунга. У него была перевязана голова, и сквозь повязку проступали кое-где засохшие бурые пятна.

– Навоевался, – с горечью ответил солдат, и такая безнадёжность послышалась в его мягком говоре, что все притихли. – Вот, без ноги. Приеду сейчас, буду думать, что теперь делать. Раньше-то я нормально вкалывал, механик я был в совхозе. А теперь – как ещё примут, не знаю. Кому я без ноги-то нужен? Семья-то не знает, где я. Сказал им, что в командировку долгую услали... А теперь, выходит, без ноги вернулся, нахлебником буду. Баба у меня жёсткая, вот уж не знаю, как там получится...

Его лицо сморщилось, передёрнулось.

– Ну уж так... Ты же теперь герой, тебе везде почёт и уважение, – растерянно сказал белобрысый.

– Герой, герой... Толку-то мне с этого геройства. Я бы это геройство в глотку кое-кому затолкал, да и перерезал бы эту глотку и не поморщился бы.

Боец отвернулся и стал глядеть в окно. Остальные тоже молчали.

Батя-второй лежал на полу на носилках и молчал. Он был очень бледен.

– Батя, ты как? – спрашивал время от времени Илья, всплывая на поверхность от муторной дрёмы, вызывающей тяжёлую головную боль. Командир не отвечал, он глядел в качающийся потолок пустыми глазами и лежал неподвижно. Он даже не стонал. Наверное, ему было больно шевелиться, а может, он уже давно потерял сознание.

Он был ранен в пах: граната разорвалась в шаге от Бати в тот момент, когда они уже закончили зачистку улицы и, казалось, больше ожидать нечего, всё уже закончилось. Кажется, для Бати-второго действительно всё уже заканчивалось.

Машина пришла в Ростов-на-Дону уже под вечер, пропылила по городу, распугала голубей на центральной улице, прогрохотала по мосту через усыпанный корабликами Дон, с визгом остановилась у здания госпиталя, и раненые начали вылезать из КУНГа – кто сам, кто с помощью санитаров. Илья вышел сам.

Батя-второй остался в машине. Один из санитаров впрыгнул внутрь, повозился там, появился обратно, а «Урал» зафырчал, захрипел двигателем и укатил вместе с Батей. Медбрат подошёл к группе солдат, стоявших у входа в здание, и недоуменно спросил:

– Этого-то зачем так долго везли? Он откуда?

– Донецкий.

– Надо было там оставить, – деловито сказал санитар. – Теперь морока – тело обратно везти. Или тут хоронить будут?

Илья мягко приблизился и взял санитара за шиворот. Санитар, не маленькой комплекции мужчина, вдруг задёргался в руках невысокого Ильи, замахал руками и как-то приподнялся на носки, будто захотел вдруг улететь:

– Пусти! Пусти, гад, пу-сти... А-а-а.

– Да отпусти ты его, ты что вдруг.

Илью оторвали от санитара.

– Батю же лечить надо, – сказал Илья. – Что это ты его хоронить вздумал. Он же ранен. Его куда повезли?

И солдаты, и фельдшеры молчали.

– Вот ты ж... Парень, он умер давно, – сказал полузадушенный медбрат. – В морг его повезли, понимаешь? Ну что тут поделаешь, я виноват, что ли? Чего меня-то сразу?

– Извини, – уронил Илья, отошёл в сторону и сел прямо на землю.

Чуть погодя он поднял сухие глаза и увидел, что во дворе больницы в окружении огромных узких пирамидальных тополей, похожих на ракеты, протыкающее совсем уже тёмное небо, никого не осталось, только давешний санитар обнаружился рядом с ним. Медбрат, увидев, что Илья на него смотрит, протянул сигарету:

– Это... Я ж не хотел ничего...

– Да ладно, – хрипло сказал Илья, – не бери в голову. Не курю я. Спасибо.

Санитар закурил сам.

– Что, друг твой был?

– Нет.

Медик покачал головой.

– Эх, дела. Жаль мужиков-то... Как это его угораздило, под самое перемирие-то?

– Как и всех. Какое перемирие?

– О-па. Ты что же, не знаешь? Вчера в Минске договорились о прекращении огня. Хохлы, наши, донбасские и эти, как их... Ну организация такая есть, ОБСЕ. Вроде должны замириться теперь. Жалко твоего кореша, перед самым концом умереть... Да и других жалко. Каждый день привозят, столько калек остаётся. Дурное дело это – война, – сказал медбрат.

Илья запрокинул голову и вдохнул сладкий южный воздух, сдобренный влагой с Дона и табаком от сигареты санитара.

– Это вряд ли, – сказал он.

– Что ты говоришь?

– Не замирятся, – пояснил Илья. – Никак им сейчас не замириться. Невозможно это.

Он повернулся и пошёл в корпус, где ему должны были сделать перевязку.

Всю дорогу – несколько дней – он проспал. Он спал в Ростове-на-Дону, пару дней в больнице, одну ночь в скверном хостеле в районе порта, где сильно пахло пивом и рыбой. Затем он сел в поезд, завалился на верхнюю скрипучую полку старого вагона-купе и уснул, и спал, спал, спал, изредка выходил на станциях купить еды, и ворочался, устраивая поудобнее раненую руку, и опять спал. Сны ему не снились уже давно.

В Н-ске Илья сошёл с поезда, в сумерках напоминавшего змею, и сразу направился к выходу из вокзала, минуя попрошаек, торговок и таксистов.

Он вышел в город и увидел памятник царскому генералу – исследователю этих мест, весь загаженный голубями и почерневший, цыганок, рассевшихся у его подножья, пьяного, привалившегося к урне. Старые обшарпанные трамваи убегали к реке, а бульвар шелестел кедрами и лиственницами и успокаивал: «Ты дома, дома, дома», но Илья не чувствовал, что вернулся. Он надеялся, что это придёт позже.

Он пошёл на остановку автобуса, но остановился: под одной из скамеек, расписанной похабщиной, со сломанной доской в спинке, скулила собака. Илья, не зная, зачем, вынул из сумки оставшуюся от поезда колбасу и кинул псу. Тот опасливо вылез и подкрался к подачке.

Клочкастая ободранная дворняга принюхалась, глаза у неё слезились, одно ухо настороженно топорщилось, другое, рваное, висело тряпочкой. На морде выделялись мохнатые брови, задранные вверх и придававшие собаке удивлённый и смешной вид. Пёс был до того худой, что ребра выступали из-под кожи и шерсти. Он несмело повилял хвостом.

«Озираемося, а це собака за нами увязалася, такой пёс здоровий. …В будку його посадив, а пёс и радий... У мене вдома, у Киеви, две собаки е. Люблю собак, вони таки смишни, ласкави...», – вдруг прозвучали голоса так отчетливо, что Илья даже огляделся: ему вдруг почудилось, что привокзальная площадь исчезла, а вместо неё появилась разбитая деревня, изрядно посечённая посадка и поле, усеянное воронками. Но рядом никого не было, и уже не могло быть никого из тех, кого он вспомнил.

Илья подошёл к псу и осмотрел его.

– Эх, собака, – вздохнул он. – Пёс ты такой, пёс. Пошли, пёс. Пошли.

Пёс, не веря, взял в зубы колбасу, всем своим видом показывая, что уж эту добычу он никому не отдаст ни за какие коврижки, и поплёлся за Ильёй на напряжённых лапах, настороженный, в любую минуту готовый задать стрекача. Колбасу он сожрал в автобусе, на задней площадке, под ворчание недовольных его появлением пассажиров.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.