Сожги свою жизнь, мальчик

На чтение краткой версии потребуется 5 часов, полной – 5 часов 20 минут | Цитаты: 1, 2, 3 | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Майор Илья Владиславович Пальцев, оформив отпуск, отправился к родителям – он не видел их уже полгода, с осени, с тех времён, когда горы становятся тусклыми и мокрыми, а закаты просто исчезают: день существует без солнца и угасает без солнца; он сразу сменяется сумерками, серыми, как сопки на горизонте. Это горы готовятся к зиме; кажется, что они просто ложатся спать, натягивая на себя туманную простыню, в ожидании, когда их укроют снегом и забвением. А весной они просыпаются, встают, потягиваются и скидывают с себя надоевшее за зиму покрывало.

Родители обрадовались сыну, потчевали его пельменями, которые налепила Полина самолично, надев фартук и вся перепачкавшись в муке. Отец ел с аппетитом, сын вежливо попробовал; немного выпили, потом долго сидели за чаем, беседовали, если это так можно назвать. В основном говорил Владислав Алексеевич, а сын молчал, безучастно слушал, иногда кивал головой, и нельзя было понять, нравится ему дома или нет.

Нельзя было разобрать и отношение Ильи к предмету разговора. Владислав Алексеевич поднял, естественно, тему, которая в ту весну была на уме у каждого.

– А ты представляешь, сынок, что было бы, если бы мы не пошли на этот шаг? Ужас! Кошмар! Страшно, конечно, на такое было решиться, считай, против всего мира пошли, но вот бывает же, когда иначе нельзя... Ведь сейчас в Крыму и русских-то, наверное, не осталось бы – всех перерезали бы экстремисты. И откуда они повылазили? Долго своего часа, видать, ждали. Таились, готовились... Господи, куда мир катится? Всегда же с украинцами так дружили! Ох, какой все-таки молодец у нас президент. Ничего не побоялся. Такой шаг! Он войдёт в историю, Илья, помяни мое слово, войдёт как великий лидер России.

Майор слушал отца и не слышал его. Он думал о том, что мать с отцом постарели: Полина, вон, лепила пельмени, суетилась, суетилась, да всё роняла, думала, что сын не заметит, какие движения у неё стали неловкие. А батя ссутулился, всё лицо в морщинах, надо же, на покойного деда Лексея чем-то стал похож. Ещё год назад был вполне себе орёл, а как выперли на пенсию, так сразу сдавать начал.

– В Крыму горы на наши похожи, такие же низкие, – сказал он.

Владислав оживился:

– Расскажи, сынок, расскажи! А то записать бы тебя на диктофон, потом заметку в газете сделать... Пусть знают, как мой сын Родину защищал. Для потомков...

Тут он осёкся и опасливо поглядел на Илью, но тот сохранял каменное лицо.

– Да какое там, батя, – устало сказал он. – Нечего было там делать. И рассказывать нечего. Горы красивые в Крыму, да они, поди, везде одинаковые. Да я и гор-то толком не видел.

Майор вспомнил, как в конце февраля их подняли по тревоге, и сослуживцы долго гадали: учебка это или отправят куда? Он вспомнил бесконечные и противоречивые инструкции, построения, совещания; бардак, когда его роту утром послали в полевой выход, и они уже добрались до полигона и поставили лагерь, но уже вечером их, усталых и замёрзших, спешно возвратили назад, а на следующий день, даже не дав толком собраться, повезли на аэродром, где отобрали сотовые телефоны и отправили в Новороссийск.

Там их погрузили на десантный корабль, в трюме остро пахло ржавчиной и пылью, на пол кинули спальники и валялись на них вповалку, дремали, пока можно (в этих полуснах не было места для Тани, для её нежности и ласки, он чувствовал себя неуютно и плохо, и оттого злился), а потом под густой мат моряков переправлялись по егозящему трапу на тральщик, и чудо, что никто не кувыркнулся в воду; в Севастополе их построили колонной, отвели в казарму и на удивление вкусно накормили.

На следующий день один из водителей уснул и разбил о столб новый «Тигр», а потом их по бурым дорогам, покрытым скольким туманом, из которого выскакивали чертями голые чёрные кусты, перебросили в Симферополь, и исцарапанный «Тигр», поджав хвост, тоже плёлся в колонне.

Они было подготовились к бою, но в Симферополе их встретили не гориллы из «Правого сектора», а толпа местных жителей, радостная и возбуждённая; ощущение было такое, что они прибыли на праздник, а не на боевую операцию, и все удивлённо озирались, но потом привыкли. Лица под масками, покрытые потом, расплывались улыбками, потому что стало ясно, что стрельбы не предвидится, а люди совали солдатам цветы и цепляли российские флаги на машины.

Лишь через несколько дней Илья приучился ловить на себе и враждебные взгляды, иногда от татар, иногда от людей вполне славянской наружности – злобные и безнадёжные, брошенные исподтишка взгляды затравленных зверьков. Так – безнадёжно и с лютым холодным презрением – посмотрел на него пожилой человек, когда они явились к нему домой и объяснили, что необходимо присутствие деда и внучки, для того чтобы уговорить сдаться одну украинскую часть, которой командовал очень упрямый майор – вроде бы ровесник Ильи, заявивший, что стрелять он первым не будет, но оружие не сдаст. Его убедили, когда воин увидел в толпе, подошедшей утром к забору части, не только «зелёных человечков» и пьяноватую крымскую самооборону, а ещё и своих родственников: отца и дочь. Его убедили очень быстро.

А Илья задумался: а что бы он делал на месте украинского коллеги? Сдался бы, если бы увидел перед воротами своей части свою семью? Или отказался бы и стоял до последнего? Он пришёл к выводу, что действовал бы точно так же, как и украинец. Он очень зауважал этого майора.

Илья пробыл в Крыму меньше месяца: заняли парк машин, охраняли его, стреляли у украинцев сигареты, постепенно перезнакомились с ними, пили вместе чай, ругали новую киевскую власть, да и русскую поругивали, что греха таить. Несколько дней ходили тяжёлые слухи, что хохлы будут наступать, поэтому все с огромным облегчением вздохнули, когда украинским военным позволили уйти; впрочем, многие остались – куда теперь идти-то? Кто теперь свой, а кто чужой? Всё перепуталось на этом полуострове, в этом мире.

Улетали уже с Бельбека, чему все тоже очень радовались: путешествие на десантных кораблях – штука не особо приятная.

А потом, уже на «материке», их собрал высокий чин, произнёс проникновенную речь, которая копировала речь президента, и пообещал всем поощрения, а также строго-настрого запретил рассказывать, что они видели. Илья дома наплевал бы на этот приказ, но он действительно не знал, что рассказывать. Не о чем тут говорить, и не о ком. Крым зимой – не лучшее место. А теперь, кажется, и летом тоже.

Хороший офицер, он выполнял приказы и служил безукоризненно; замкнутый человек, он ни с кем не делился своими мыслями, но многого понять просто не мог. Илья, к своему несчастью, был человеком, склонным к размышлению, к тому же служба в армии приучила его к анализу обстановки, и он недоумевал, как можно проводить такую военную операцию на территории другого государства – это же война, чудом не закончилось огромной стрельбой – спасибо ребятам-украинцам, что не начали палить. Впрочем, о чём это я, говорил он себе, война идёт – на востоке Украины, куда мы почему-то пока не летим.

Крым сошёл нам с рук вроде бы, впрочем, вон, санкции какие-то вводят... А на кой они? А на кой нам Крым, когда со своими делами не то что не разобрались, а вообще – дыра на дыре? Да, Крым наш, думал он, и это, может быть, действительно великое дело, может, и правильно толкуют нам про восстановление исторической справедливости, только дальше-то что? А наш Крым-то? А эти косые холодные взгляды, которые он ловил в Симферополе? А что творится в Донецке, Луганске и Харькове? И вообще, чем это всё закончится? Он цинично думал, что ничем хорошим, но никому не говорил о своих предчувствиях. На него и без этого в части косились, что он не так бурно радуется, как все остальные.

А тут ещё получилось письмо от однокурсника – украинца из Львова. «Что вы творите? – спрашивал однокурсник. – Что вы делаете? Зачем вы к нам лезете?».

Вопросов возникало много, а разъяснений Илья не находил ни в телевизоре, с экранов которого неслось ликование по поводу возвращения полуострова в отчий дом и проклятия в адрес киевской хунты, ни в бесконечной тишине своей квартиры: его умершая несколько лет назад жена Таня до сих пор спрашивала Илью по ночам, любит ли он её, но больше не говорила ничего, и уж тем более не давала никаких ответов.

Теперь, правда, иногда вместо супруги по ночам приходил майор из Крыма, Илья запомнил выражение его лица в тот момент, когда украинец отдал приказ о сдаче оружия. Этот мужик был человеком, безусловно, сильным, но и он молчал – он вообще не произносил ни слова в этих снах, он только глядел, глядел, куда-то мимо Ильи.

– Нет, батя, нечего мне рассказывать, – повторил Илья.

На следующий день семья отправилась навестить могилу стариков. Погоды стояли туманные, склизкие, дул холодный ветер, иногда вертевший в воздухе редкие снежинки, сугробы в этих местах еще лежали в тени, а остальная обочина раскисла и превратилась в сплошную коричневую жижу, на поверхности которой уныло проблёскивали оконца луж. И не скажешь, что начало мая.

Вести машину пришлось Илье: Владислав Алексеевич бодрился и кричал: «Дорогу молодым!», но потом смущённо сказал, что зрение стало не то, и теперь он старается за руль не садиться.

Переночевали в доме деда Лексея, пустом и запущенном. Особо убираться не стали: из жилых помещений вымели пыль, протёрли лампочки, чтобы свету больше давали, да стол с буфетом, остальное трогать не стали.

– Мне до сих пор кажется, что сейчас отец выйдет из-за угла со своим вечным «нешто вы понять можете», – признался Владислав. – Не люблю я здесь бывать. Зябко как-то становится.

Илья и на это не ответил.

Повидали Кольку, который очень обрадовался их приезду, вечером притащил самогона, рассказал, что сын Володька до сих пор в такси пашет – сейчас и такая работа за счастье, а Верка вышла замуж под Новый год. Вроде бы супруг попался ничего, очкарик какой-то интеллигентный, доктор наук, надо же! Представляешь, сосед? Старше дочери лет на десять, но это не главное, а главное, что души не чает в ней. Живут ладком, Верка не жалуется, правда, выпивает очкарик, но он тихий, дочку не обижает. А Верке по-любому замуж пора было выходить, хреново это, когда девке тридцатка, а нет ни мужа, ни детей, правда же, Слава?

А на кладбище отправились следующим утром. Да него путь неблизкий: надо проехать квартал, пересечь реку, разделяющую город пополам, распугать на центральной улице голубей – и до окраины, а там уж на шоссе, которое на райцентр. Вот по дороге домой и заехали, да пробыли там недолго: прохладно было, замёрзли старики. Убрали после зимы мусор, покрасили оградку, а Илья обновил скамеечку: старая подгнила уже сильно, хотя зачем он это делал, сказать не мог: сидеть ведь на ней теперь и некому.

И на этом Илья посчитал свой визит к родителям исчерпанным.

Полина, прощаясь, вдруг заплакала и просила его хоть звонить почаще, а то ещё куда-нибудь ведь ушлют, в такое время живём; а Владислав крепился и хлопнул его по плечу, а потом сгорбился, махнул рукой, отвернулся и пошёл, шаркая, в подъезд.

Так себе отпуск получился, подумал Илья.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.