Сложные простые

 

Примечание редакции от 12.07.2020:

 

По наблюдениям наших читателей, предлагаемый вашему вниманию текст является вольным пересказом рассказа Геннадия Философовича Николаева «Три опоры» (М., «Современник», 1974). В рассказе Г. Николаева героя зовут Пётр, работает он шофёром, дядю зовут Гоша, квартирантку – Кира.

 

___________________________________________________

 

От автора:

 

Хочу выразить огромную благодарность Винсенту Киллпастору – человеку, принимавшему самое непосредственное участие в редактировании рассказа, наставлении меня, помощи и советах, касательных написания данного рассказа. Большое тебе спасибо, Винсент.

Немного о самом рассказе.

Вы не увидите и не найдёте в нём пресловутого экшна и голливудских спецэффектов. И, возможно, попытаетесь, не дочитав, обвинить меня в скучности и отсутствии острого, держащего в напряжении сюжета. "Не спеши, дорогой читатель" – отвечу я. Задуман и написан он исключительно со спецэффектами и экшном души.

И видится автору, да и уверен он попросту в том, что эти самые жизненные "спецэффекты" многократно сильнее и нужнее в литературе, нежели пафосный экшн.

 

 

 

 

В конце июня Карина закончила сессию – на одни пятёрки. Её домашняя работа – чайник, стакан с чаем и настольная лампа – была вывешена как одна из лучших. На радостях по случаю окончания первого курса Вера Алексеевна устроила обед, пригласила Сергея и Ольгу.

Ольга нарядилась в алую кофточку, в серую бархатную юбку, напудрилась, нацепила брошь из янтаря. Серёга надел парадную белую рубаху и полосатый галстук – подарок ко дню рождения. Оба чувствовали себя неловко, скованно, смущённо хмыкали и старались не глядеть друг на друга.

Обедом дирижировала Вера Алексеевна: накладывала гостям закуску, подливала вина. Всё это она делала легко и весело, с присказками-прибаутками, подшучивая над собой и над угощением. Гости начинали потихоньку оттаивать. Карина, зная мать, усмехалась. Вера Алексеевна старалась не просто так – она решила во что бы то ни стало помирить сегодня Сергея и Ольгу, чтобы затем получить от них твёрдое обещание сдавать комнату только Кариночке – до окончания училища.

По мнению Веры Алексеевны, очень важно было обойти в начале разговора все щепетильные темы, которые могли бы напомнить о размолвке. Так, ни в коем случае нельзя было говорить про работу Сергея. Также не стоило вести разговоры про стряпню, кухню, стирку. О детишках тоже следовало не упоминать.

Она говорила о реке, как она изменилась за последние двадцать лет, помутнела, стала теплее; о рыбалке, которой так увлекается её муж, о гастролях московского театра. Говорила, практически не умолкая. В какой-то момент, Вера Алексеевна знала, что такой момент настанет, они должны объясниться – эта, так сказать, разрядка произойдёт здесь, за столом, но чтобы это случилось, надо им помочь, подтолкнуть: метким словом напомнить о ссоре.

Когда было выпито рюмки по три, по четыре и Сергей стал розовым, а Ольга похохатывала над каждой маломальской шуткой, они наконец-то взглянули друг на друга, и во взглядах их не было неприязни. Вот этого-то момента и ждала Вера Алексеевна. Она всплеснула руками, будто вспомнила о чём-то чрезвычайно важном:

– Да, Сергей, что же вы молчите, как ваша учёба и экзамен? Отмучились?

Серёга сконфузился, жалобно посмотрел на неё, на Ольгу – та откашлялась, приняла серьёзный вид, кивнула с таким видом, будто хотела сказать: «Ну-ка, ну-ка, выкладывай, сейчас мы намылим тебе шею». По тону, с которым Вера Алексеевна задала свой коварный вопрос, она почувствовала в ней союзницу. Сергей густо покраснел и, смущённо моргая, принялся рассказывать, почему сорвалось в первый раз:

– Я им на шесть вопросов ответил – как от зубов. Сам удивился. А потом заело: «ни тпру ни ну». Долго говорить не могу, язык не ворочается. Чего-то задевает там, как кашей рот забит.

Ольга хихикнула, но тут же осеклась и строго поджала губы.

– Да знал я! – негромко вскрикнул Сергей и пристукнул по столу: – Знал! На этот раз попрошу, чтоб в два приёма говорить, с передышкой. И сдам, вот клянусь, сдам! – произнося клятву, он обращался к одной только Карине. Она одобрительно кивала ему.

Вера Алексеевна соболезнующе вздохнула:

– Трудно вам. Насилуете себя, здоровья не жалко. И так на работе устаёте, ещё потом вечерами до ночи книжки зубрите. Выдумали себе проблему. На кой она вам?

– Вот! Вот! А я что говорила! – не сдержалась Ольга и влезла в разговор. Втемяшилась дурость такая – этот разряд, станок новый. На какой чёрт он тебе и нам сдался?! Жили…

– Цыц! – Серёга и сам разошёлся. – Я же для семьи это тоже стараюсь. И деньги, и уважение в коллективе, и рост… – Сергей посмотрел, как бы ища поддержки, на Карину и Веру Алексеевну, – рост над собой! Я, может, тоже хочу добиться чего-то. Обучиться. Ведь верно же, Ольга? – он перевёл взгляд на неё и улыбался.

И дрогнуло Ольгино сердце. Она встала, обошла стол и, подойдя к нему, обняла и поцеловала в макушку:

– Да я-то что, милый. Ты уж прости меня, если что не так говорю порой. Прав ты, конечно. Но и ты бы меня понял, кручусь, как белка день-деньской. Дети растут – тоже думать надо. Помогай мне, Серёжка.

– Дак, это… – Серёга совсем тоже растаял и рассентиментальничался. – Ты меня тоже, Оль, чего уж. Я ж понимаю. Оно ведь… Конечно…

Мать с дочерью умилялись. Вера Алексеевна, чувствуя, что примирение на их глазах успешно происходит, решила немного развеять обстановку:

– Вы правы, дорогие мои, правы все. – Всё надо, кругом заботы, целыми днями крутитесь. Я вас понимаю. Вот расскажу вам сейчас про себя немного, как у меня получилось. Работала я медсестрой в гарнизонном госпитале. Год это был восемьдесят пятый, Кариночка ещё не родилась. Сергей (кстати, тоже), муж мой, только-только демобилизовался и решил поступить в институт, на горный факультет. А я по вечерам петь ходила в хоркружок при Доме Офицеров. По радио выступала, первое место на областном конкурсе-смотре занимала. Руководитель был там такой красавец капитан-афганец, всё говорил мне: «Ну, чего ты, Юргина, тут пропадаешь, езжай в консерваторию. У меня там друзья, письмо напишу. Большой птицей-певицей станешь. И я из-за тебя в историю войду».

И, действительно, написал письмо, а я всё не решалась. Он как увидит меня, кричит: «Юргина, смирно! Ты всё ещё здесь?! Ай-яй-яй! Что же ты безобразничаешь? Время-то идёт!» И вот как-то набралась духу – и к Сергею: «Как, дескать, отнесёшься к тому, если я поеду в консерваторию?» Он, человек горячий, за это и любила, дверь настежь: «Катись!» – и начал мои вещи из шкафа выкидывать. Горный инженер это, видите ли, очень важно, а пение – так себе, блажь, – сказала она с горькой усмешкой и, помолчав, рассмеялась: – Любовь оказалась выше таланта, а может, никакого таланта и не было, просто мне голову морочили, я знаете, видная в молодости была.

Зато вот, плод любви, – она ласково поворошила волосы Карины, порывисто притиснула её за плечи. – Уж она-то действительно талант. Я на мизинчик не сомневаюсь!

Карина отстранилась, поправила причёску – смуглое нежное лицо её полыхало.

– Мама, прошу тебя! – с мольбой в голосе сказала она.

Теперь уже Ольга с Сергеем умилялись, глядя на маму и дочку.

Вера Алексеевна, тоже раскрасневшаяся, с большими чёрными глазами, белозубая красивая женщина, вытянула перед собой руки и, откинувшись на стуле, вдруг запела глубоким, поставленным голосом:

У любви, как и у пташки крылья,
Её нельзя никак поймать…
Тщетны были бы все усилья,
Но крыльев ей нам не связать.

Пела она легко, свободно, лишь чуть-чуть помогая себе взмахом руки. Пела, улыбаясь и озорно играя чёрными своими глазами: то водя ими по сторонам, то вскидывая к потолку, то лукаво щуря их. У Серёги даже дыхание прервалось в груди – казалось она поёт только ему, покраснел и отвёл глаза.

Любовь – дитя, дитя свободы.
Законов всех она сильней.
Меня не любишь, но люблю я –
Так берегись любви моей!

Она засмеялась, не допев арию Кармен, сказала:

– Знаешь, Ольга, если женщина ничего другого не может, она должна рожать, рожать, рожать – добрых, умных, талантливых, – рожать и воспитывать. Только в этом есть какой-то смысл.

– Наверное… – задумчиво произнесла Ольга, затем добавив: – Что же вы не стали рожать больше?

– Ага! Вот тут-то и заковырка – слишком поздно поняла я эту простую истину, – сказала Вера Алексеевна, горько усмехаясь.

Карина обняла её, заглянула в лицо.

– Мамочка, ты заговорила, как папа, – погрозила она матери. – Стоило мне уехать на полгода…

– А что? – перебила её Вера Алексеевна. – Он прав, ей богу, прав. Ну какая ещё может у бабы быть сверхзадача? Минимум – родить хорошего человека, максимум – талантливого. – Она вдруг схватилась за голову. – Господи! Как подумаю, что было бы, если б я поехала в консерваторию…

– Ну что, что было бы? – смеялась Карина. – Что?

– Дурочка, тебя бы не было! Прям с ума схожу.

– Ах, мама, не будем об этом!

– «Ах, мама, мама, какая вышла драма…» – пропела она и вновь порывисто обняла Карину.

– Вот моё призвание и оправдание.

– И наказание, – со смехом добавила дочь. – Давайте выпьем за хозяев этого дома, они такие славные и совсем напрасно ссорятся.

Хозяева удивлённо посмотрели друг на друга – Ольга невольно рассмеялась, Сергей шутливо ткнул её в бок. Примирение состоялось. Вера Алексеевна налила им по полной. Выпили.