Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Решиться обнародовать своё произведение, как часть души, – значит идти на суд общества. Кто ты, что у тебя за душа, каков талант и что ты явил миру – очередную ловкую поделку или нечто значительное?.. Только после публичного решения этих вопросов художник становится «творцом в законе». Свою первую выставку Эн помнил плохо, так как после неё он сильно напился, и волна алкоголя просто смыла хорошие воспоминания вместе с дурными. Потом было множество вернисажей – больше коллективных, и каждый раз приходилось подтверждать звание. В уголовном мире, к примеру, титулы присваивается раз и навсегда.

От других выставок яркие воспоминания у нашего героя были, но такого рода: затем пошли на озеро и купались голые при полной луне, либо – в кафе сломали стол, а кончилось дело тем, что в мастерской у Эс чуть не передрались из-за Модильяни, и так далее…

И вот после нескольких лет простоя у Эн новая выставка – что она принесёт: крах или глорию? Впрочем, он понимал, что работа, которую они провели втроём, или даже впятером, вполне достойная, так что позора не жди, ну а Глория – капризная дама, кто её знает – в чьей постели она окажется? «Звания подтвердим и будем жить дальше…» – так думал наш герой, пока неспешно складывал пожитки в дорогу. Он также упаковал картины, прибрался в голове и, по мере сил, успокоил Эл, для которой подобное «мероприятие» было первым.

Далее они хлебом – солью встретили аспиранта. Эб за прошедшие четыре месяца отпустил окладистую бороду и пристрастился к йоге. Теперь с ним говорить было неинтересно, потому что он без устали вещал на ведические темы, то есть, входил, как всякий упорный человек, в новый предмет. Эн вечером у камина снисходительно слушал байки аспиранта и был доволен, что завтра с утра всё это кончится… Заодно, он ввёл его в курс дела, чтобы иметь возможность несколько дней не беспокоиться об оставленном хозяйстве. В короткие минуты общения на производственные темы Эб вдруг собирался, вспоминал, что он лесной человек, биолог, но потом снова тянул Эн к Индии… Эл в это время, сославшись на дела, записывала окончательные варианты музыкальных композиций. Вот всё в последний момент! Не расслабишься.

Наконец пришла последняя ночь на кордоне, завтра дорога, завтра оформление выставки, финальные штрихи, а потом?.. Всю ночь в голову Эн лезли огромные вопросительные знаки, будто сделанные из поролона, а Эл отбивалась с помощью мухобойки от назойливых нот, которые норовили укусить её за голядки… Что не жить, как все?! Обычно те, кто задаёт себе подобный вопрос – выдадим диссидентов с потрохами! – просто не имеют физической и душевной возможности быть похожими на других, перекраситься, слиться с окружающим их миром, Но они по привычке сетуют на всех и не хотят быть никем, кроме себя.

Утром, по дороге в Ключи, Эб уныло балагурил на темы будущего мирового устройства, а наши довольно-таки помятые герои тоскливыми прощальными взглядами цеплялись за проплывающие в окне вездехода родные сирые пейзажи, словно пытались выпасть от страха из машины, чтобы не ехать никуда. Минуты слабости свойственны всем, Эн и Эл – не исключение. Богатая фантазия позволяла им видеть будущий триумф, но он пугал наших бытовых мудрецов, ибо они научились на склоне лет жить скромно, счастливо, никому не завидуя. Однако художник и мудрец – это отчасти антиподы, потому что умный человек никогда не полезет в кипяток, зная, что ему будет больно. А художник лезет, так как без этой боли он не чувствует вкуса жизни. Мудрец доволен своим местом в мире, где бы ни оказался, но что это за творец, если он не стремится быть первым, достичь почти недостижимого совершенства?!.. Такая вот разница между синицами и журавлями.

И ещё одна боль время от времени напоминала о себе Эн – судьба его картин… Продай их по частям или все вместе богатому снобу, и они утонут в омуте какого-нибудь закрытого особняка навсегда. Между тем, назначение у картин явно не частное, не декоративное, они призваны будить массы, быть предметом споров, обсуждения, гнева, воспитания. Художник всем должен, но не все в нём нуждаются, не всем он понятен, приятен, и не у всех есть средства долги художника купить… Только время расставляет всё по местам, и тот же Модильяни вместе с Ван Гогом в гробах переворачиваются от цен, за которые уходят сегодня их работы, чтобы радовать горстку богатых эгоистов. Нет, другой судьбы хочет для своих полотен Эн, он жаждет быть нужным всем, раз уж чувствует себя должником. А стены пусть украшают декораторы, гении рождественских выставок, мастера чудес и спецэффектов.

Экспресс нёс поэта и музу по белым пятнам первозданной жизни, по лишайникам цивилизации. Люди в вагоне спали, не зная, что их должник думает о них, о своих долгах, о завещании, о стихиях, необходимых, как средство закалки, встряски духа, всем.

Эл рядом спала и не спала, она проигрывала в душе свои мелодии, иногда улетала от них, снова возвращалась, любовалась затейливыми линиями, плывущими по обратной стороне закрытых век. Ей хотелось, чтобы всё побыстрее закончилось, ей хотелось вернуться домой, ни о чём не думать, как раньше, жить мудростью, а не умом… Но следом она с приятным холодком между лопаток понимала, что «как раньше» жить, при отравленной ядом творчества душе, уже невозможно. Ну и пусть! Ведь только в этом состоянии они с Эн могут быть счастливы.

Природа же, покамест, стояла у горизонта времен года, провожая осень в дальнее путешествие на девять месяцев. По мере движения к северу деревья всё более оголялись, мрачнели, повсеместно трепетали от ветра, дрожали под затяжными ноябрьскими дождями.

На вокзале наших героев ждал Эш и грузовое такси. Он сообщил, что выставка уже почти собрана, остались детали, этикетки, да зияли пустые места под стихии Эн во всём их разнообразии. Работы Эс – на стенах, витрины со скульптурными эскизами Богини Богемы блистают первозданностью и чистотой, скульптура занимает центр зала. От этих известий Эн даже слегка вспотел под довольно лёгкой курткой…

Машина подкатила к служебному входу «Парнаса», куда гомонящими ручейками стекались художественные натуры. Они тащили, как мураши, свои даровитые опусы на Рождественскую, таки, выставку. Эн обречённо вздохнул: когда-то он тоже был частью этих заведённых работяг. Теперь они порознь, хотя идут рядом. Их-то вона сколько! А ты кто? И один в поле воин?! Вернее, вас трое, или пятеро, и куда вам тягаться с массами? Но тут у Эн мелькнула весёлая мысль… Ведь посетители конкурирующей выставки за час и прекрасным объедятся и к столам с выпивкой не раз подойдут. А значит – спустятся к ним вниз несколько размягчёнными, снявшими остроту жизненных проблем. И встретить их надо раздольно, хлебом – солью, то есть, столами в фойе перед Белым залом.

Он поделился этой мыслью с Эшем. Тот без раздумий согласился, но посетовал на умеренный бюджет. Эн воскликнул: «Деньги есть!» и тут же перевёл через «комми» солидную сумму зятю, который без проволочек связался с рестораторами, пообещавшими развернуть два праздничных стола у входа ровно в пятнадцать сорок пять, то есть, за четверть часа до открытия выставки. Потом он, словно опомнившись, начал звонить местным шишкам… Руководство «Парнаса» с минуту поколебалось, вроде, но добро на выпивку дало. Порядки знаем-с!..

Внутри выставочного комплекса, как внутри муравьиной кучи, было многолюдно, по лестницам носились кураторы, степенно шагало разного рода начальство, художники хищно атаковали буфет. Эн усмехнулся на не до боли знакомые картины и потащил Эл в Белый зал, встретивший их пугающим полумраком, шуршащей тишиной… За витринами в углу он угадал Эву, сидящую у синтезатора, рядом с ней стоял какой-то рыжий бородач. Внучка почти шёпотом говорила с ним и неспешно трогала клавиши, однако инструмент в ответ лишь тихо стонал. От этих звуков, от чёрных пятен на стенах, от страха перед, нависшей над ним, скульптурой воинственной музы, Эн стало немного дурно, и он внезапно с ужасом подумал: «А может быть не надо…»

Однако тут внучка увидела вошедших и бросилась к ним, несмотря на заметный животик. Разом вспыхнул яркий свет, работы Эс загорелись, послышалась приятная музыка. Эн обнял внучку, все перездоровались… Но здесь им в спину упёрся рабочий с гружёной стихиями тележкой и забавным хрестоматийным вопросом: «Куда ставить-то!..» Эта минутная сумятица внезапно развеселила Эн, в его душе стали носиться демоны ожидания умеренного, но неизбежного триумфа.

Сразу распаковали стихии, расставили вдоль стены, Эш, Эва и рыжий бородач Эг стали их на все лады хвалить, а Эн, тем временем, неспешно посмотрел работы друга и скульптуру. Всё, что он видел до сих пор только на экране монитора, наяву привело его в неописуемый экстаз. Коллеги вождя не подвели… Вскоре появился возбуждённый Эс, опять восторгам и взаимным комплиментам не было бы конца, однако тут возник деловой электрик, началась доводка экспозиции, развеска картин Эн, приятная суета, мелочи, работа со светом. Ведь по замыслу Эша, на открытии выставки музы будут поочерёдно играть те или музыкальные иллюстрации к картинам и в этот момент верхние софиты, освещающие картины, начнут гаснуть наполовину, и значит какой-то один, нужный по сюжету софит выхватит именно ту работу, к которой следует привлечь внимание. Приём не новый, но иногда стреляющий метко, по сценарию успеха. Первый блин, правда, вышел комом, были накладки, однако постепенно дело со светом и музыкой наладилось.

А кончился этот бесконечный день, стартовавший для наших героев на далёком Оленьем лане, умеренным фуршетом в мастерской Эн, вернее – в обители молодых дарований, у которых всё ещё впереди. Творцы опять хвалили друг друга, слушали музыку муз и благодарили судьбу за возможность создавать, условно говоря, прекрасное… Забыли, наверное, что похвала должна идти извне, со стороны, поскольку тогда она весит в несколько раз больше. Комплименты коллег, на весах успеха, недорого стоят и носят характер унизительной моральной поддержки, а это уже совсем плохо, ведь художник обязан справляться с собой сам.

Ближе к полуночи молодые хозяева, при поддержке Эн, вытолкали рыжебородого, Эс и легли смотреть интересные сны. Впрочем, ничего сногсшибательного обоим творческим дуэтам не снилось. По накатанной, поэтов и Эл преследовали потерянные на чужбине чемоданы, или перед носом кончившиеся билеты, уборщицы, орудующие в туалетах, когда уже «по ногам течёт», или не вовремя гаснущий на самом интересном месте свет… У беременной Эвы страхи были своего, женского рода, но они не так её пугали, как тревога за судьбу выставки. Проснувшись под утро, Эва увидела в окне смеющуюся над ней полную Луну, погрозила ей пальчиком, задёрнула штору и упала в тревожное забытьё.

Позавтракали все без особого энтузиазма, но тут опять появился Эс с рыжебородым и парой помогавших в подготовке выставки, приятелей, имён которых Эн сразу, к стыду своему, не запомнил. Они неожиданно начали хохмить сами с собой, иронизировать по поводу, возвращая, тем самым, нашим героям праздничное боевое настроение.

Вскоре компания на такси отправилась в «Парнас» – посмотреть ещё до открытия рождественскую выставку коллег и уточнить последние детали своей. В огромных, шумных залах соседей царил художественный беспорядок как предчувствие поживы… «Хорошая выставка, – сказал о работах мастеровитых коллег Эс, – большая. Есть, что купить и повесить на пустую стену, если она есть…» – «Да, – ответила ему Эва, подавляя зевоту, – но наша лучше, это товар совсем другого рода… Не для стенки, для души…» На том и успокоились, и пошли по своим делам – за ними не заметили, как пролетело три часа, натоптались, поэтому Эн уговорил всех пойти куда-нибудь на сторону, чтобы отдохнуть от суеты.

Приют нашли в артистическом кафе недалеко от «Парнаса», где уже лихо глотали водку некоторые из коллег, привыкшие закусывать крепкие напитки только лимоном вечных вопросов. Наши, впрочем, держались покуда, слегка закусив без приятных излишеств…

На открытие своей выставки «Эскизы мечты» Эн не шёл – летел, рядом с ним, буквально в шеренгу, летели: его муза, внучка – будущая мать, Эш – её опора, два гвардейца, солнечный рыжебородый балагур, сын с его не в меру ушлой женой и даже спонсор переселения в рай – Космонавт. Так, надобно понимать, Эн отдавал долги… Столы у входа в Белый зал развернули вовремя, поэтому Эн внезапно решил разговеться, совратив на это дело зятя и прочих своих. После первой рюмки, не заставила ждать и другая, ещё, а потом в сознании нашего героя все последующие события сплелись в тугой узел памяти, который долгими зимними вечерами, ему предстоит ещё распутывать с улыбкой на губах. Теперь это его идеальное, эскизы грёз и мечты.

К четырём часам публика Рождественской выставки, наслышанная о бунтарском вернисаже, опьянённая искусством и отчасти уже алкоголем, спускалась вниз, здесь попадала в лапы шустрых рестораторов и через своеобразные ворота из закусок перетекала в Белый зал. Обе музы сидели за музыкальными инструментами подле своих картин. Поочерёдно они вели рассказ о той или иной картине, которая в этот момент горела ярче прочих. Зрители окунались в стихии Эн, потом путешествовали по городам Эс, будто искали место, где могли бы успокоиться их мятежные души. Затем публика, влюбляясь в Богиню Богемы, пробовала влезть на скользкий шар успеха. Люди в полной мере чувствовали себя творцами, поскольку хотя бы на несколько минут понимали художника, снимая с него бремя долгов, которые он щедро раздавал не без влияния крепких зелий, вдохновения, минутной бесшабашности.

Овации, триумф, глория! И Эн уже думал, что это кульминация дня, тот самый восклицательный знак в конце, но откуда-то, внезапно, как чёрт, выскочил некий обеспеченный меценат с предложением взять всю выставку целиком напрокат, повозить её по культурным столицам, а потом дать ей вечный приют в музее своего имени, который меценат организовывает. В здании будущего музея, мол, уже ведутся отделочные работы. Эн тут же собрал совет, где было принято решение согласиться, причём, на выгодных условиях… Эс, не медля, потащил всех выпить за успех «совершенно безнадёжного дела», хотя в глубине души считал его вполне надёжным. Ведь умные вложения в искусство окупаются всегда. Народ юмор принял и за здравие красоты поддал.

Таким образом, застарелая болячка Эн по поводу судьбы картин и выставки, вроде бы, счастливо разрешилась. Более всего нашему герою понравилось, что судьба эта находилась теперь не в руках надоевших прекраснодушных болтунов от искусства, а зависела от человека дела, молчуна и прагматика. Здесь Эс, напротив, в сильном волнении внезапно разразился красивым тостом, подготовленным им к открытию.

Он выразился в том духе, что мы приходим в этот мир творить – строить города мечты, растворяться в стихиях, как в музыке, взлететь над своим мелочным желанием тянуть одеяло чужой судьбы на себя, то есть, стать, наконец, собой… За сказанное выпили все! И даже зрители!.. Авторов тискали, спрашивали о планах… Эн что-то туманно говорил о космосе, Эс деликатно молчал, Эш нажимал на закуску. Музы, покуда, пилили своё и наслаждались успехом. Не выпив ни грамма, они были пьяны от музыки, от общей атмосферы праздника, и разве всё искусство, в этом случае, либо вообще, не является источником хитрого хмельного состояния, уносящего нас от шумной толкотни насущных проблем?!

Вот почему зрители, словно в невесомости, летели за творцом, сквозь его мечту к мечте только своей. Они становились грозой, поднимающей ленивцев, ветром в волосах нашей голубой планеты, снегом, опадающим на Рождество. Они неслись вслед дождю и туману общих фраз в наших речах по поводу и за здравие… Они слушали гимны городов Радости и Добра – выбирали между ними, но окончательное решение откладывали «на потом». А другие, крыльев не имеющие, фотографировались, присев, на шаре рядом с Богиней Богемы, но подняться выше пока не решались, поелику боялись долгов творца и его радикального стремления лезть в кипяток. Они стояли рядом с Эвой, с Эл и тайком, вздрагивая, щупали мурашки у себя на руках, они даже стали для нашего поэта друзьями, но, не скроем, наверное, лишь на эти счастливые мгновенья успеха. Эн местами рыдал, краснел, бледнел, смеялся, не стесняясь никого… А зачем стесняться своих: близких, родственников, ведь они, зная о тебе всё, это «всё» тебе заранее прощают, ибо любят!

И дети наши, и дети их детей, как жёлуди под дубом, или полотна, и те же нотные знаки, положенные в правильной последовательности на скульптурное изваяние будущего, – это наша твёрдая гарантия на метафизическое бессмертие в глазах вековечного Времени, взявшегося из ничего, из мысли, из светящейся звёздной пыли, и конца обозримо, для человеческого разума, не имеющего… Аминь!