Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Сугубая серьёзность, с которой люди делают глупые, совершенно бесполезные вещи, возмущает творца. И он, в ответ, говорит о вроде бы серьёзных вещах несерьёзно, ставит их с ног на голову, лишая тем самым ветхозаветной правоты, то есть, сакральности. Но сторонников подобного рода переворота понятий всё же немного: в основном, мудрецы, богема, интеллектуалы – гонимое стаей меньшинство… Разве можно шутить над такими вещами как любовь, домашний уют, родина, материнский долг, божественное, смерть, наконец?! Можно, если они становятся глупыми, эти священные животные, что не редкость в миру, согласитесь. Вот и забавляются по поводу бойкие ребята в сферах искусств и поодаль над этим предметом. Но поэтам тоже в детстве, бывает, так хвост прижмут, что идут они по жизни с лицом мученика, с вещими мыслями о скором конце света. Нам с такими, временно, не по пути…

На шестом месяце жизни в раю у Эн проснулось вдруг, задремавшее было, уж лет двадцать тому назад, чувство юмора. И он вспомнил, что называл и определял себя когда-то белым клоуном, а вслед за этим обнаружил, что Эл тоже клоун, только рыжий. Однако в прежней жизни эти маски были им не нужны, поскольку в супругах у них много лет числились добропорядочные члены общества, боящиеся лишь щекотки. Напомню, что белый клоун происходит от ироничного проницательного ума, а рыжий – от смешливого, возбудимого характера, поэтому первый смеётся по поводу, второй – без, или от души.

Всё началось исподволь, с цитирования киноклассики и литературы. Как-то кормя котов, Эн отмёл их льстивые попытки потереться о его штаны фразой Остапа Бендера, обращённой, по аналогии, к Кисе: «Ну, хорошо. У вас талант к нищенству заложен с детства. Идите. Свидание у источника в полночь…» Эл в этот момент находилась рядом и сразу вспомнила роман, фильмы по нему, и засмеялась – открыто, свободно, легко. А Эн, сам уже включаясь в игру, припомнил свой сон в феврале, где под конец он ловил смеющуюся женщину… И хотя она оказалась внешне совсем непохожей на его теперешнюю музу, Эн вновь услышал тот самый, щекочущий душу смех, похожий на эхо. И ему захотелось слышать этот смех почаще, отдыхать на нём от напряжённых моментов будней. Или даже не захотелось, это не было осмысленным желанием, а являлось внутренней потребностью, наряду с необходимостью дышать и, в паузах между боями, смотреть, не отрываясь, на горы, на огонь.

Сначала Эн шутил нарочито, готовился к импровизациям, но потом, естественно, расслабился, вернул свою манеру общаться ещё из далёкой юности и веселился за цитатами или собственными перлами всякий раз, когда видел Эл, когда вспоминал в разлуке о ней. Поэтому в нужных ситуациях на музу сыпались: «Змеиный-ик супчик…», «Я не узнаю вас в гриме…», «Потрясите вашу бабушку! Брюква не растёт на дереве!», «А на ликёро-водочный есть?!», «С таким лицом ему нужно идти работать ночным сторожем…», «Одну верните, я ошибся…», «Так, так! Отдохни, торопиться некуда. Всё равно без тебя похороны не начнутся…», «И как это можно без начальства лететь?!», «Наживка-то уже на даче!..», «Хотел на божью планиду, а попал в часть…», «Ах, женщины… и жить с ними невозможно, и убить нельзя…», «Позвольте вас спросить, вы почему в ресторан пришли в одном белье?!», «Я тоже ничего не скажу, если вас будут убивать!», «Жениться нужно на сироте!..», «В ожидании отхода поезда обозревал физиономию начальника станции и остался ею весьма недоволен…», «Бди!», «Женщины, оно конечно, вещь хорошая, но на них совершенно нет ни сил, ни времени…», «Плюнь! Пойдём водки выпьем!», «Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел…», «За дураков должны думать инструкции!..», «Я бы отдал всё, что у меня есть, за то, чего у меня нет…», «Глупость – это штука скользкая, как мыло в бане…», «Вот, к примеру, я: прожил со своей женой целых тридцать два года – и ничего страшного…», «Какой он национальности? Да лысый!», «И докушал, сволочь. За мои-то деньги…», «Желаю вам больших, творческих узбеков!», «Ка-пи-та-лизм!..»

И в ответ на этот водопад памятных фраз, лишь крохотная часть которых здесь приведена, Эл смеялась и заставляла смеяться Эн. А он, вдохновлённый успехом, выдумывал новые поводы повеселиться и делал это даже без перерывов на ночь. Однажды, например, припозднившись за мольбертом, он спустился вниз, когда Эл уже вовсю спала. Во сне она превратилась в милого поросёнка: смешно похрюкивала и жевала в своей гастрономической грёзе что-то очень вкусное… Ну, разве это не чудо, не комедия с перевоплощением, не шоу!.. Утром, правда, Эл вспомнить из событий ночи ничего не смогла, и только за завтраком невинно краснела на цветастый рассказ Эн, легко смеялась над собой, обещая отомстить Эн, если получится, в ближайшее время.

День пролетел в заботах, в тумане, а вечером, когда она строгала салат для ужина, Эн взялся на веранде листать книгу прозы Рильке. Он восхищался утонченной вычурностью поэта, его затейливой меланхолией и неожиданно споткнулся на изумившей его фразе… «Уже выпал осадок в чистом растворе души. Уже облетела пушистая листва молитв, они поднимаются из уст сухими сучками. Сердце опрокинулось, истекло в окружную муть. Хлыст бьёт нехотя, как хвост, отгоняющий мух…» Ясное дело, он понёс добычу Эл, разгребающей на кухне, в контражуре тёплого света, мирские дела. «Послушай, – обратился он к ней, – вот тебе цитата из Рильке…» И было неясно, поняла его Эл или сделала вид, что не поняла, но она убила его наповал такой фразой: «Нет, вечером не надо никакой такой редьки, потому что от неё ночью живот пучит…» После этого Эн мигом забыл про несчастного поэта, его оторванность от мирского, забыл зачем пришёл на кухню, а потом смеялся весь вечер над столь удивительным союзом поэзии и прозы…

Недаром, наверное, смех похож на медаль для особо отличившихся в деле жизнелюбия. Обременённый скепсисом, болячками, либо долговыми обязательствами человек потешаться не будет. Если на тебе лежит тень родовых проклятий, дурной наследственности или проблем с детьми, то тебе тоже не до смеха. Отец и мать Эн умерли довольно давно, вполне логично и не лезли в душу неприятными воспоминаниями. Родители Эл обосновались – такая судьба! – где-то на юге Африки, присылая дочке изредка лишь благие вести, дети поэта и музы также аппетит особо не портили. Здоровье у наших героев находилось где-то рядом с возрастной нормой. Пантокрин и общий тонус обоих позволял даже употреблять приятные деликатесы интимного характера – отчего же, в охотку, над собой иногда не посмеяться среди трудов праведных!..

Однако возвращению к смешливому, детскому состоянию главным образом способствовало то, что Эн и Эл за полгода так сроднились, что можно было не стесняться в весёлой импровизации… Прожжёнными интеллигентами «в коленах» они не являлись, во всём держались золотой середины, календарного возраста не ощущали, поэтому слова «старость» и «грусть», будто веничком, выметались смехом из их райской жизни, чтобы сменить уже хорошее на лучшее.

Скажем, такие эпизоды: Эл описывает сон, соря восклицательными знаками: «Кошка сама! с разбега прыгает в тазик с молочной лапшёй и купается там! а когда выбирается из тазика, то голодные коты, урча, как самосвалы! с наслаждением её облизывают…» Эн, не совсем поняв рассказ за собственными мыслями, совершенно без сарказма, вздыхает в ответ: «Бред какой-то…» На что Эл находится: «Если ты выдумываешь свои фантасмагории, то выходит произведение, а когда я – бред… В конце концов, я не поэт, чтобы бредить по ночам… Обидно, понимаешь!»

Памятуя, что лёгкая ситуационная импотенция страсти и любви не помеха, Эн, чуть перебрав спиртного, набросился после бани на Эл. Он осыпал её поцелуями, утюжил крепкой рукой белое тело – да столь пылко, что Эл заметила: «Ты так аппетитно меня целуешь, что мне самой хочется себя расцеловать…» Понятное дело, после этого с Эн приключилась лёгкая истерика, едва не сорвавшая очередную занятную авантюру… И вдогонку, к скользкой теме взаимоотношений полов, ещё случай: Эл, осматривая свои рабочие брюки, с удивлением находит там, где сходятся штанины, дырку. На этот сюрприз она строго замечет: «Вот с таких-то маленьких дырочек всё и начинается…»

Вечером у камина Эн отказал, под предлогом заботы о здоровье, Эл в лишней рюмке шнапса, она же внезапно отреагировала так: «Ну, тогда нам и говорить не о чем!..» Впрочем, фраза стала темой полноценной дискуссии на час, спасая ненастный дремотный вечер при отсутствии злободневных поводов. Главным аргументом Эн назначил устоявшееся понимание алкоголя, как энергетического займа у будущего, а Эл била его тузы мелкими козырями жизни здесь на кордоне, когда у неё вовсе не было будущего после смерти мужа, и спасал в этой ситуации, наряду с музыкой, именно шнапс. Смягчившись, Эн вспомнил своё, Эл – своё, а закончился диспут тем, что поэт, злясь на музу, пока не понимающую ещё принцип растягивания удовольствий, сказал ей: «Вот когда ты окажешься в больнице…» – и здесь он на секунду умолк, думая, как бы точнее выразить мысль… Но Эл сходу на это уже отреагировала: «Что, что?! Водка!» Так и не удалось, хоть раз, серьёзно поговорить на тему своевременно умеренной заправки изношенных организмов наших героев топливом нужных для праздников марок.

Ночью после этих мелких событий Эл не спалось, а Эн напротив, сбросив пар, невинно храпел на спине. Муза, легонько толкнув поэта в бок, спросила: «Чего ты сегодня так расхрапелся, мой спаситель?..» Эн, почти не открывая глаз, ответил на вопрос: «А чтоб веселее было…» В результате Эл, напротив, этой же ночью снились мелкие ситуационные кошмары, о которых утром она пробормотала в задумчивости: «Это не сон мне показывали сегодня, а какой-то фильм ужасов!..»

Было и так, что после дойки Эл встретила Эн, слишком быстро управившегося с делом, отличной фразой: «Я испугалась, когда увидела тебя с книгой в руках!» Ожидалось-то, допустим, молоко… А как-то Эн пытался научить Эл свистеть, что неплохо для лесного дела, но она так и не смогла преодолеть себя, на что он вспомнил известную фразу о медведе в цирке. Эл, не моргнув глазом, отреагировала очень просто: «Да, медведя научить и свистеть можно, а меня – нет…»

Женщина есть женщина, в лесу она не «как дома»: передвигается рывками, ставит ногу на пятку, хрустит без удержу ветками, спотыкается, несмотря на двадцатилетний опыт походной жизни. Эн, напротив, сразу выучился ходить, как зверь, – мягко, гладко, неизменно сохраняя во всех ситуациях равновесие. Над неуклюжестью музы он посмеивался и, узнав, что она относительно поздно начала ходить, успокоил её: «Ты, начав ходить с опозданием, учишься этому до сих пор… Но ты не отчаивайся, главное – упорство…» Ждать ответа долго не пришлось. За ужином Эн сгоряча посетовал на усталость – мол, сегодня мне не хватило силы духа… Эл не поняла: «Так силы или духа?» Теперь уже Эн пришлось цитировать классику: «И того и другого… И можно без хлеба…»

По поводу мук творчества за синтезатором, Эл, на ранней стадии, как-то ошарашила: «Эх, я будто нахожусь в прямой кишке, извини за сравнение, и скоро оттуда выйду. Только вот вопрос – куда?» Чуть позже у камина она, не в силах остановиться на финише от дневных забот, предложила: «Давай-ка примем нашей любимой тормозной жидкости…» Следующим утром, глядя в зеркало, Эл с улыбкой заметила: «Сейчас моя голова представляет одну сплошную импровизацию…»

Человек – это животное общественное, а смех, безусловно, – явление общественное. Его нет в сообществах насекомых, млекопитающих, рыб… Им не до смеха, поскольку они заняты поеданием друг друга. Значит, нам, чтобы не есть ближнего своего, надо больше смеяться, отвечать на шутку шуткой, а не ударом сапога в живот. И не красотой мир спасётся, дорогой Фёдор Михайлович, а улыбкой, ибо красота, пока, – это зона конфликтов, место дележа, повод вожделения, захвата, а улыбка мирит даже грубые формы мышления, она их обезоруживает.

За домашней вознёй, Эн предложил Эл о чём-то там подумать… Муза в задумчивости отвечала: «Что значит подумать? У меня не мысли, а мелкие блохи, – прыгают и больно кусаются… Причём, все они сейчас кулинарные». Эн на это отвечал ей в тон: «А я – человек огромных, титанических даже, мыслей, но мои, в отличие от твоих, практических, сплошь эротические и хулиганские…» Утром, Эл как-то подгоняла Эн, работавшего ночью над картиной: «Давай, давай, вставай!.. Дел сегодня по горло!» – «Я ленюсь», – отвечал Эн, ещё не выйдя из ночного зефира. «Ничего, ты всё равно вставай, мы с тобой, на ходу, поленимся!» Под вечер Эн доил Терцию, и его атаковал слепень. Пришлось пожаловаться Эл на волдырь за ухом. Комментарий был краток: «Ты ему понравился, у него хороший вкус…» А вскоре Эн услышал и такое признание: «Комары, как озверелая матросня, налетели, пришлось троих ухлопать…»

Что привлекает мужчину в женщине? Да чёрт его знает!.. Она его, видимо, возбуждает… Причём не как самца, а как зрителя театра одного актёра, склонного от рождения к самолюбованию. Последите тайком за женщиной – она, как правило, естественна и проста, если рядом нет зеркала, но стоит появиться зрителю мужского пола, вы сразу увидите преображение женщины в даровитую, легко читаемую актрису.

Эл для Эн была актрисой гениальной. Так он однажды и сказал: «Из тебя бы могла выйти прекрасная актриса!» Эл немедля спросила: «Куда выйти?!» Но настоящий ответ на комплимент появился через день. Эн похвалил себя за сноровку в лесу, с кратким выводом в конце речи: «Я способный…» – «На что?» – с лёгкой ухмылкой поинтересовалась Эл. – «На многое…» – «Хорошо, что не на всё…» – закрыла тему опытная муза, хотя обычно в подобных ситуациях она просто начинала смеяться как в том февральском сне. И этот живительный смех ставил Эн на место: он вёл себя скромнее в быту и осторожнее в лесу, так как рай героев не любит… Выходит, юмор помогал нашим «небожителям», вдобавок ещё, избегать досадных сюрпризов, оберегал от игры в сугубую серьёзность, присущую глупым людям и лидерам социальных групп, наполнял влагой безбрежного веселья сухую почву зыбучего местами бытия.

Эн частенько вертелся вечером на кухне, вдохновляя Эл на новые выходки и дожидаясь какого-нибудь горячего сдобного пирожка… Разве не забавно, не поучительно увидеть как женщина за стряпнёй, вся без остатка находящаяся в процессе, поднимает крышку сковородки и вдруг чихает прямо в жарящуюся картошку с понятным сердцу замечанием: «Ничего, она всё равно прожарится…» А потом, глядя в окно, молвит: «Давление скачет от одного вида на Олений лан…»

Художник, однако, тоже не промах, он – вахтёр театра домашнего юмора, поэтому, пытаясь оправдать своё желание «заморить червячка» перед «дамой – хозяйкой», Эн заключает: «Желудок-то у меня маленький словно у котёнка, а аппетит – звериный…» Или выдаст на кураже: «От голода нос опух – вот и чихаю, как проклятый!..» Или, вполголоса, но вовсе уж откровенно в тревогах райской суеты: «Выхожу из туалета, эх… с низко опущенной головой, без чувства удовлетворённости содеянным…» А раз поэт и такое заломил удивлённой музе, спросившей его: «Когда ты идёшь в душ? – «Даже, и не знаю… помыться надо, но день был таким медовым, что его не хочется с себя смывать!»

У мужчины и женщины имеется тысяча причин «не быть вместе» и есть всего одна, чтобы «не расставаться никогда» – сходное понимание того, что следует делать через минуту, через неделю, в будущем, то есть, всегда. Народ подобное единомыслие обозначает коротким и ёмким словом «любовь», и нет смысла с ним спорить, хотя краткость не всегда сестра таланта… Особенно в любви, которая ценит продолжительность, постоянство, при наличии регулярных и приятных импровизаций.

Все жизненные афоризмы наших героев нет смысла, наверное, здесь приводить, учитывая их весьма частный характер, и то, что вырванные из той или иной ситуации, они резко теряют в цене. Этими перлами, под закуску постоянно ровного хорошего настроения, пусть разного калибра, но жизнь Эн и Эл, на данном этапе, была переполнена. Можно сказать, что свой сборник весёлой мудрости они только начали писать, и значит впереди ещё немало лет безответственного труда. А вот тогда посмотрим, оценим, сдадим в утиль или в печать. Однако совместная работа надподобного рода изустной книгой уже сейчас позволяла им сохранять нужное по ситуации половое неравенство, поднимать градус шутовского поединка кошки с собакой, провоцировала состязательность, оттачивала природный ум, вызывала приступы смеха и сопутствующий им адреналин. Бодрило, то есть.