HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Николай Пантелеев

Дух внесмертный

Обсудить

Роман

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+
Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 23.04.2014
Оглавление

48. Август. 3.
49. Август. 4.
50. Август. 5.

Август. 4.


 

 

 

Луна – художник неполный, она пользуется чужим вдохновением, хотя имеет свою неповторимую палитру. Луна, иносказательно, похожа на постимпрессиониста Тулуз – Лотрека с его роковым увечьем, скорыми перепадами настроения и цветовой температуры… Поэтому, Эн решил сделать Луну на картине неполной, в три четверти.

После дебюта с Солнцем, по мнению Эл, он как будто опять стал лениться, не решаясь на следующий шаг. Муза, в мягкой форме, но подталкивала Эн к мольберту, задавала «по поводу» наводящие вопросы, даже поддразнивала. Однако мы знаем, что творец шёл к новой картине весьма своеобразным путём, набираясь за будничными делами идей, эстетических мелочей, из которых, собственно говоря, и состоят любые масштабные полотна. Можно сказать, что теперь, когда серия была уже начата, Эн работал над ней без перерывов в душе, круглосуточно, а подойти к рабочему станку и отобразить на холсте собранные вместе детали – представлялось ему плёвым пустяком, делом техники.

При первом подходе он даже позвал Эл, чтобы убедить её в правоте своего творческого метода. Она посмотрела, смутилась, ушла… Эн такое развитие событий предугадал, он знал, что в дальнейшем муза не станет теребить его по пустякам, а вдохновлять будет одним лишь фактом своего существования в центре поэтического мироздания.

Надо заметить, ко всему, что Луна – повелитель тьмы и минора, а у Эн последние полгода в душе звучали в основном зовущие на подвиги мирные марши и энергичные клавиры. Перестроиться на необходимую по ситуации меланхолию было трудно, но Эн репетировал, бродил вокруг хутора ночами, изучая капризную натуру… Работа задумывалась столь же вызывающей, как «дирижёр-Солнце», но менее обязывающей к высоким мыслям, к бешенному темпу обмена мажором.

Лунный свет, в поэтической вариации Эн, напоминал невесомый серебряный шифон, струящийся по бёдрам прекрасной женщины – Земли, скользящий по уснувшему миру и накрывающий всё тонким холодным покрывалом для защиты от жарких судорог дневной суеты. Например, обхватит шифон пихту, и она замрёт до утра, опустит ветви, склонит набок макушку, перестанет дрожать иголками, осеребрится. И будет стоять так, словно металлическая, до первой полоски зари на востоке, видеть вещие сны о будущей зиме или мечтать о будущем без зимы… Кто их знает, о чём они там себе думают, эти великаны! Если лунный шифон накроет ручей, либо водопад, то серебро в них сделается жидким, с тихим перезвоном бьющимся о камни.

И даже город, как часть бытия, где-то на краю картины Эн, где будет читаться блестящей монеткой на границе мира творца, тоже застынет во вспененной лаве своих тяжких забот, среди криков во сне всех особо ужаленных прошедшим днём, среди стонов своих почётных граждан, которым снятся кошмары из жизни потомства.

Блеском благородного металла Луна поднимет в цене всё банальное на планете, и даже обычный бытовой мусор, что так ловко создаёт человек, под волшебным шифоном заблестит самоцветами, из которых попросту забыли сделать ювелирные изделия… Кисть Эн не обойдёт вниманием никого, она вспомнит всех, для кого Луна – это не только яркое диво в небе, мешающее сосредоточиться на брюхе, а камертон проверки духа на решимость завтра снова жить.

Об этом споёт одинокий волк, оседлавший острую скалу, он плюнет на возможность семейного счастья с некой банальной волчихой, придёт сюда и порадует свою извека светящуюся возлюбленную пронзительной арией. А недалеко от скалы, лунные дорожки – холодное оружие ночи! – разрежут надвое моря и озёра, но вглубь суши раны не пойдут, так как споткнутся, будто скальпель, о каменные рёбра Земли.

И всё же главным на картине Эн станет не серебряный шифон света, а зеркала, о чём нетрудно было догадаться… Отражение – вот ключевое слово для художника, когда речь заходит о Луне. На этом строится её образ, она сама без спроса отражает свет Солнца, и тем напрашивается на прямое сравнение.

Холсты, которые Эн заказал для работы, были все одного и того же, вам известного размера. Но, если на первой работе дирижёр находился в центре, то Луну, понимающую скромность своей палитры и места в мире, Эн поместил в левый верхний угол, где она находилась в фазе старения: справа у неё отсутствовал приличный кусок белого тела. Из огромной зияющей раны изливалась живая плоть Луны – осколки зеркал в форме музыкальных нот, где-то ниже они образовывали единую мелодию и тот самый, перебегающий шифон. Заметим ещё, что тонкие кружевные руки дирижёра не разбрасывали куски себя вокруг, а как бы удерживали драгоценную плоть от распада…

Но сила творческого порыва и здесь была такова, что даже против воли полусонного руководителя оркестра, ноты всё едино стремительно летели над миром, чтобы сообщить ему музыку, весьма похожую на «Лунную сонату» Бетховена, только исполняемую не одним фортепиано, а развёрнутым камерным оркестром покоя.

Сами ноты, кроме известной символики, несли на себе отражения тех сущностей и состояний природы, над которыми летели. Так в низких «до» можно было чётко рассмотреть заболоченные долины человеческих отношений, либо не слишком приятные законы дикой природы, далёкие, сознаемся, по высшим меркам от идеала. Причём, виды эти справедливо отнести и к ночи, по преимуществу маскирующей проблемы, но никак их не решающей. Ведь скоро придёт утро, и для кого-то настанет ад, а кто-то будет порхать по раю, и вряд ли они вместе соединятся. Да так, чтобы дать в сумме не постылое серое, а справедливый мир, где радость и горе у всех пополам, однако о горе практически забыли.

Примеры чего-то отдалённо похожего на норму отражают не столь категоричные ноты «ре». Они летят выше «до», но всё ещё низко. Вот в них мелькают пологие холмы приятных исключений из правил крайней жадности и вседозволенности, ветры в них можно увидеть не валящие с ног, человек человеку уже не волк, и даже иногда помогает ближнему или пылающему от избытка чувств лесу. Ноты «ре» крутой спиралью огибают спящие города, дремлющие на полустанках поезда, загородные посёлки, лесопосадки, сыто икающих после ночной охоты, неплохих в общем-то, но трусоватых ребят: сов, шакалов, летучих мышей.

Отряд нот «ми», летящий ближе к центру картины Эн, похож на эскадрилью пикирующих бомбардировщиков. Надраенные тела самолётов отражают картины спящей от усталости природы. Свернулся калачиком гроза округи – молодой взбалмошный медведь. Сейчас он беззащитен, поэтому, пролезший сквозь ветви деревьев серебряный шифон накроет и его, ведь если он проснётся, скажем, от воя шакалов и начнёт орать, то разбудит всех остальных. Ноты «ми» выходят из крутого пике, огибают горные вершины, летят в долины большей определённости, находящиеся ниже, но по умолчанию всё-таки рядом с высокогорьем, потому что сентиментальные баритоны, заметим, разными бывают.

От них не отстаёт когорта нот «фа», просыпавшаяся из лунного ковша. Следом за старшими братьями, эти показательные середнячки, парят точно между высоким и низким, исполняют лесным жителям переливчатый блюз. Стада коров ночуют на мокрых от обильной росы альпийских лугах, согревая грузными телами отчасти продрогшую землю. Но среди спящих товарок находится пёстрая отщепенка, она бродит меж тёплых, сопящих кучек, щиплет особенно вкусную сейчас траву, иногда поднимает огромные глаза вверх, плачет. Нечаянные слёзы смывают с ресниц соринки звёзд… А вдруг это известная среди коров поэтесса, мастер лирических описаний нечаянных встреч с мускулистыми быками, певица деликатесных лугов и тёплых, как вымя, долин?..

Самые солёные среди нот, понятно, ноты «соль». Они уже настолько высоки, что могут в реальном масштабе охватить разом маленькое море, допустим, Мёртвое или Мраморное. Но если глубокой ночью Мёртвое море похоже на вытекший глаз, безжизненный, никчёмный и одинокий, то Мраморное, вскрытое дирижёрской палочкой Луны, отражается в зеркалах нот – вереницами никогда не спящих судов, плывущих через Босфор и Дарданеллы, – вечно беспокойным Стамбулом, напоминающим с высоты крупную светящуюся брошь, что можно купить на барахолке. Ноты «соль» отличаются от прочих внушительным размером из четырёх букв, ажурными рамками из кристаллов соли и смешливым характером, из-за которого её постоянно соединяют с сестрой «фа», чтобы получить на выходе забавную «фасоль». Но есть эту штуку не следует, поскольку можно отравиться с непривычки музыкой.

Чуть выше прочих на картине Эн планируют, исполняющие партии сопрано, ноты «ля», они отражают частично всё то, что видят другие ноты, поэтому склонны к композиции. То есть, сочинению на досуге самостоятельных произведений. Несмотря на сонный, слегка похожий на аскетизм, настрой главного дирижёра, боевитые ноты «ля» добавляют от себя ко всем понятиям прилагательное «светлое». Скажем, светлая печаль – душа – мечта – ночь – музыка – тропинка – любовь…

Ну, и наконец самые высокие – ноты «си». Они, метафорически, слишком высоки для планеты Земля, с её непреходящим стремлением к низкому. Даже ночь, это своеобразное время ежесуточного обнуления, время грёз, время, когда незаметен бытийный мусор, жители планеты не используют по назначению – не смотрятся в зеркало Луны, не внемлют музыке гениального дирижёра с короткими ножками, а всё бесконечно прислушиваются к своему недовольно урчащему пузу… Что слышите вы, слепые слуги дневной суеты, в этом гуле? Рвущие душу звуки неприязни к ближнему, зависть к творческому пониманию действительности, либо праздный трёп о краткости дней, при их бездарном использовании!

Ноты «си», такие высокие, такие невыносимо для слуха зовущие за собой, венчают пирамиду извечных чаяний жителей земли о царствии небесном, скрытом покуда грозовыми тучами… Им, в краткие минуты просветления, кажется, что их родина – это дымящие чистотой облака, звёздное небо, Вселенная – места, где не надо будет думать о том, как жить с соседом в мире, поскольку там их вроде бы нет… Заблуждение. Не это отражают высокие «си», они лишь упрёк нашей совести, когда мы жадно хотим проглотить то, что больше разумной нормы.

Это особенно хорошо бы понять до начала бурной симфонии дня, чтобы выбрать, в конце концов, куда лететь – вверх, по приказу духа, или вниз под действием обычной силы тяжести, как физическое тело. Поэтому Эн изобразил бенефис ночного дирижёра похожим на разогрев публики, перед выступлением маститого музыканта, неким начинающим коллективом. Но такое сравнение для Луны не должно быть обидным, учитывая её уже обозначенную скромность, к тому же этот ход является традиционным на музыкальных подмостках.

Добавим, что мелькание нот – зеркал на картине Эн создавало даже гипнотический эффект, помогающий всему живому немедля засыпать, а пока неживому – отдыхать от его докучливости, остывать от палящего Солнца, впадать, через приятную меланхолию, в управляемый транс. И всё это – биологическая масса, предметы, разочарования, победы – были связаны воедино узлом тихой напевной музыки.

Словом, такой примерно хоровод затеяли ноты на портрете Луны. Эн добился того, что, смотря на его минорное творение, зритель как будто слышал мелодию души творца, отравленного прекрасным… И зрителю становилось чуть стыдно за себя, ещё отчасти несовершенного, за привычный порядок вещей в мире, где хаос верховодит от века, а не гармония. А хаос, как мы с вами уже условились, не может быть основой музыки, поэтому ядовитая смесь его с нотами, видимо, так и умрёт в этом романе безымянной, если забыть о «лаже»…

Следует заметить, что до конца августа Эн успел сделать ещё одну работу, третью в мятежной серии – «Туман». Набрал форму, выходит, не смог остановиться на условном финише старта. А поскольку палитру для портрета Луны он применил сдержанную, то и переход на туманные сочетания цвета – оттенки серебра, алюминия, стали – дался ему легко. Иное дело сюжет, композиция картины, которые он с ходу не сумел уловить. Скользкая, слякотная штука этот туман для художника… Опять, опять сложности! Впрочем, с ними мы уже как будто разобрались?

Но вот ты попробуй изобразить туман как готовящегося к прыжку зверя, как белый репейник, запутавшийся в немытых волосах пихт, как перебинтованную рану или массивный гипс на ноге сломанного пополам горного кряжа… Нет, что-то не то, а что надо? Две ночи Эн искал сюжет, и в конце концов он ему приснился.

Получилось так, будто Эн плыл на облаке… Сначала оно приняло форму кита, потом стало похоже на гигантского спрута, на морское чудовище, затем преобразилось в остров среди тропиков, подхвативших насморк… Следом облако против воли, ищущей зацепку, превратилось в скалу, в парусник, хотело ещё раз сменить очертания, обернуться чем-то совсем уж чудным, но Эн в момент озарения уже проснулся, чтобы зафиксировать нужную ему именно сейчас идею.

Пусть две флотилии, белого и серого тумана, сойдутся в решающей битве! Но откуда они взялись, что олицетворяют? Всё по порядку. Здесь пришло время появиться саксофону, как предмету, созвучному по версии Эн, туману. Итак, низ картины заняла узкая полоска переливчатой воды, в ней по колено, согласно зыбкой логике художественного образа, стоял саксофон, он наклонялся так, что вода иногда попадала в инструмент… И тут в теноровой тональности, допустим, начинала звучать спокойная мелодия невероятной красоты… Что-то фантастическое, «мурашечное», что-то вызывающее озноб! Нет, высокую, запредельную даже для музыки эстетическую температуру… Всхлипы, стоны, нечаянный плач пленённой прекрасным души! Но, плач и стоны – строго! – радости. Строго вверх, в небо… От высокой температуры этих трогающих душу песен, плывущих понизу картины, саксофон – прописанный кстати легко, не вырви глаз! – нагревался до температуры кипения воды, начиная отливать огнём по своим сверкающим бокам. И взрывался, и выпускал ввысь струи пара, и они растекались по плоскости холста, как змеи!

Далее, следуя за мыслью творца, эти беспорядочные молочные змеи образовали приснившиеся давеча флотилии. Две армады судов сошлись ближе к центру картины в битве хорошего с лучшим. Значит, можно и так!.. Или даже нужно… Нечего довольствоваться крохами, получать подачки от слуг жадности, от рабов лени, от регистраторов маленьких людей. Надоели они уже! А где же, спросим, люди большие, люди с высоченной заглавной буквы?! Где?.. Не дают ответа наши гениальные биографы разного рода «башмачкиных»…

Впрочем, туман есть туман, в нём подчас плутают все, и даже отдельно взятый горный пик может беспечно потеряться в тумане, в нём завязнуть. Добро и зло, судя по всему, тоже вышли из тумана этических сказок о боге и сатане, где они не имели, до появления догматических религий, конкретной окраски… И, стало быть, туманом можно назвать любую неясность предметного мира, рождённого нашей планетой, но он, вдобавок, – частый гость того или иного сознания, ищущего исхода в прозаических лабиринтах общества. Оттого белые и серые паруса тумана, теснящие друг друга, олицетворяли для зрителя конкретные образы, отловленные навскидку творцом.

В левой части, в царстве белого цвета сквозь паруса можно было видеть леса, полянки, раздолье, мир природы и эстетической гармонии. Справа, через серость простреливали сиротские окрестности каторжной жизни человека: города, заводы, щупальца дорог. Среди прогалин белого легко читались трофеи Эн, доставшиеся ему в апреле: голова оленя, застрявшая в небытии, паутина, увешенная жемчужинами росы, пара соек, ждущих лётной погоды, влажный поцелуй дождя, оставленный на шее альпийского луга и множество других, не заметных сразу приятных мелочей. Серый туман являл в дырках своего зипуна постылые детали: кипение масс, стремление к достатку отдельных групп населения, вождей трущих с ходоками, генетически модифицированную действительность, хлорированные мегаполисы – то есть, хорошую жизнь хороших людей на хорошей планете. Но скучную для творца! Но скученную для сознания ищущего просторы! Но такую же серую, для открывателя новых земель завтрашней яркой морали, как цвета флага государства серости…

Однако минор и мажор Эн, поразмыслив немного, распределил на картине поровну, ибо в белом – цвете начала, надежды, чистоты – так много ещё неясного, тревожного, спорного!.. Тогда как слуги серого, в основном, всегда боевиты, нахальны, смелы, ибо много легче повторять пройденное, чем сочинять его заново.

Словом, сошлись друзья – соперники на полотне Эн и бьются, но не до крови, а хотя бы до внятного результата, ведь лучшее, как известно, враг хорошего. Бьются флотилии тумана, смешиваются местами боевыми единицами, отстаивают каждый свою, весьма и весьма относительную, специфическую правду. То те давят, то эти, то опять те… Но внезапно нудная борьба разражается громом и молниями! Тонкие лучи света бегут между противниками рваным сварным швом так, будто хотят помирить их, спаять голубым небесным огнём.

Вот, вот в чём подлинный смысл творчества!.. Не только борьба с пороками общества, как с кругом понятий, себя логично изжившим, а соединение всего хорошего, что даровал нам свет, во имя лучшего.

Но и этого Эн показалось мало: молнии по его замыслу прицельно били в саксофон, он хлебал воды из реки, струи пара летели вверх, прилипали к чёрным тучам. Со стороны Солнца туман светлел, а со стороны непогоды – серел. В рваных заплатах проявлялись туманные картины разумной жизни, лучшее по кругу начинало вытеснять хорошее, флотилии сходились в битве, на стороне обоих противников сражались ливни, снега, молнии метили в саксофон, и так – по кругу…

Получается известный нам со школы круговорот веществ в природе. Только не веществ, как содержания физических тел и материи, а «света, лучшего и хорошего»! Мы из этих трёх основных компонентов состоим, только не ведаем того. Сами от невежества мучаемся, среду обитания мучим – ближних, дальних, ещё не родившихся.

Поэтому музыкальный инструмент для картины, да и лейтмотив, Эн выбрал не слишком склонные к мажору. Красивая лирическая мелодия, время от времени нарушаемая деликатным кашлем грома, шумом ветра в парусах тумана, изливалась с его запутанного полотна. А вечные вопросы так и сыпались на зрителя, который словно сам попадал в туман, сам бродил между хорошим и лучшим, между реальным миром, похожим порой на злую сказку, и миром художника, склонного к состраданию ко всем, кто думает и видит мир не таким, каким видит его он.Поскольку имеется ещё тот же туман в голове, в жизни, в сердце, в отношениях, в дороге и судьбе… Туман общих знаний, невежества, поучений, туман любви. Туманные слова – убеждения – намёки – очертания – заявления – обещания… И целая россыпь глаголов: кружить, плутать, лететь, плыть, обмануться, прятаться, сгинуть и отыскаться, наконец, в тумане… Как удалось Эн за столь короткий промежуток времени втиснуть это всё в пространство двух с хвостиком квадратных метров?! Непонятно.

Любопытное наблюдение: закончив первую в нервной лихорадке, с комком в горле, вторую и третью картину он сдавал самому себе и Эл вполне буднично, ощущая лишь лёгкую невесомость оттого, что сбросил с души приятный груз. Это, надо заметить, вообще судьба волшебников: добро страшно творить вначале, а потом оно становятся твоей работой, сладкой морокой, без которой ты ноль. Однако после каждой картины Эн день – другой ходил выпотрошенный, словно роженица после родов. Ощущение появившейся будничности самого факта творчества, впрочем, не отменяло порыва при создании непосредственно произведения. Тут наш герой, без преувеличения, что называется, сгорал… Он работал как биологический принтер нового поколения, как заводной механизм, но не бездушный, а гениальный до умопомрачения!.. Он носился по своим мирам, всюду оставляя частицы лучшего в себе, поскольку истинные шедевры, как известно, пишутся не красками, а кровью.

Поэтому в конце творческого рывка Эн понял, что всю жизнь до этого работал всё же неправильно – торчал месяцами, словно заноза, в прохладе мастерской, без сшибающего с ног воздуха настоящей жизни. Воздуха, правда, чуть испорченного газами цивилизации, занедужившей желудком, но воздуха жизни всё-таки грубо – красивой, лихой, вразнос. Жизни мозолистой, умной, на основе которой строился и его Сияющий мир. Экономил он себя, получается. Но во имя чего? А если во имя нынешних подвигов, списывающих старые грехи?.. Так или иначе, теперь – после прорывов этих и будущих – у него будет больше времени для непосредственно бытия. Для любимой, музыки, грибов, бани, дружбы с животными, для бродяжничества по таинственному туману…

Значит, по-настоящему творить нужно не с пальчиком в сторону, а в состоянии постоянной нехватки времени, в состоянии стресса, аритмии, ибо только так картины приобретают нерв, вызывают у создателя боль, которая – по факту! – нейтрализует боль и тоску по прекрасному его идеального воображаемого зрителя, похожего, конечно, на Эл.

 

 

 


Оглавление

48. Август. 3.
49. Август. 4.
50. Август. 5.
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!