Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Неделя пролетела незаметно. Эш помог Эн в лесу, Эва научилась у Эл кое-каким хитростям на кухне. По возвращении домой молодые дали себе зарок: не питаться посильно чудесами химии, а переходить на натуральные продукты, напитки, крадущую время готовку. Каждый день хозяева уделяли гостям несколько часов времени, организовали для них экскурсии по достопримечательностям «Сияющего мира». Город и его окрестности молодёжь исследовала больше самостоятельно. Время они провели отлично, ещё раз напросились на баню и кое-как уговорили хозяев сходить поужинать в «Король-олень».

Перед расставанием, вечером, компания на вездеходе приехала к ресторану, одевшись довольно просто. Народу в зале было немного, на экране Портала шёл в прямом эфире этнический концерт, на столах зажгли свечи, мерцал стильный газовый камин. Эл туманно листала меню, тихо вздыхая о том, что дома пир вышел бы много лучше… Но она тут же припомнила, что была здесь очень давно и что в такие места надо иногда возвращаться, грустить об ускользающем времени, смотреть на мир, на людей, чтобы не одичать совсем, вести некую светскую жизнь, иметь возможность сравнить свою кухню с казённой.

Эн, улыбаясь, слушал музыку, а меню даже в руки не взял. Эва и Эш активно обсуждали закуски, видимо ещё наивно полагая, узнать о жизни нечто новое. Обслуживал их уже известный нам немолодой официант – профессионал, разодетый по случаю дней кавказской кухни в бешмет и чёрную папаху. В итоге допроса Эл не без мучений заказала себе всё до боли простое, молодёжь, перешёптываясь, ударилась в экзотику, а Эн с видом знатока попросил официанта дать ему закуску и горячего «на свой вкус»… Тот понимающе подмигнул Эн, поправил папаху, щёлкнув пальцами, лихо развернулся на месте, с достоинством ушёл выполнять безобидные прихоти посетителей.

Пока стол украшали тарелки, приборы и свеча, молодые говорили, как чудно они провели здесь время, куда поедут дальше, как планируют, попутно зарабатывая чуть деньжат, отдыхать вдали от промышленных центров. Благодарили хозяев за радушный приём. После первой рюмки под закуску, которая никого ничем особым не удивила, мужчины в голос снова взялись расхваливать непритязательную еду на хуторе, то есть, достоинства Эл, а затем плавно перешли на женщин, как хранительниц очага и вообще вдохновляющее начало.

Однако творцы не унялись – перекинули мостик дальше, на своих муз, они стали наделять их качествами больше желанными… Звали в облака, но при этом особо не отрывая от земли! Поскольку всякий художник втайне считает свои дела более важными, чем дела прочих участников бытия. Они ко всему просили муз, естественно, нести в себе логику читателя – зрителя, необходимую творцу на стадии рождения замысла, чтобы не плодить безжизненные химеры… Музам вменялось также в приятную обязанность создавать атмосферу благожелательного сопротивления в условиях бытового, гнилостного во многом, комфорта. Им хотелось, чтобы музы остужали их горячие порывы противостоянием холодного – но неравнодушного! – рассудка. Ведь в творчестве больше страсти, чем разума. Ему отдаёшься безоглядно, слепо, во имя рождения из тебя и неподатливости материала чего-то третьего, нового…

Недаром и творческий и половой, но таки акт!.. Последнюю фразу позволил себе на правах мудреца Эн… Словом, говорили мужики кратко, ярко, по делу, требуя от своих женщин почти невозможного. Хотя музы, богатые пока скорее авансами, особо не возражали, они хотели только, чтобы творцы, при совместной жертве, были последовательны в поступках и не стонали потом, что годы потрачены на сущую ерунду.

Тут мужчины срочно выпили «за победу!», утёрли вместе со слезами усы и дали клятвенные обещания не ставить творчество выше жизни, регулярно дарить музам цветы, носить на руках, посильно участвовать в сражениях с бытом. Женщины ответили, что большего и желать нельзя, что свою степень свободы они выцарапают у судьбы сами, а им, дескать, довольно крепкого плеча под рукой, чтобы метафорически своротить горы. Они хотели далее развивать тему приятного в будущем, но здесь подоспело горячее – пришлось минут на десять прервать милые дебаты в пользу кулинарного настоящего.

Несмотря на приличную, но непривычную пищу, или от двух рюмок чуждого шнапса, Эл стало мутить, а поскольку ей ещё предстояло везти всех обратно на хутор, то она придумала невинную хитрость: сославшись на острую нужду, сходить с Эвой прогуляться – купить некую очень ей нужную вещь в дежурной аптеке. Так и трезвость свою сбережёшь для дороги, и воздухом свежим подышишь, и с пользой скоротаешь время, ведь подобного рода досуг в золотой клетке оказался всё-таки не по ней. Это недалеко, убедила она всех, за полчаса можно обернуться.

После того, как дамы ушли по придуманным делам, официант убрал лишнюю посуду, поставил на стол фрукты и ещё какие-то десертные мелочи. Эш налил немного пахучего яда в рюмки, предложив выпить за одно дело… Пока пили и закусывали, Эн уже начал думать, что вот опять просьбы, обязательства, но Эш не стал обременять его чем-то слишком тяжёлым. Его дело оказалось воздушным, невесомым.

– Не знаю даже, как сказать… У нас в училище объявили конкурс на скульптурную композицию и проект реконструкции учебного корпуса. Новое начальство решило обновить внутренний дворик здания: сменить декоративные элементы, озеленение, лавки, беседки… Вот скульптура им и понадобилась. Я решил участвовать. Своих идей у меня немало, но я почему-то очень хочу воплотить в материале, реализовать вашу идею – Богиню Богемы, в её первом, так сказать, летящем варианте.

– А откуда ты узнал о моей мечте, о которой даже я забыл?

– Мне Эва рассказала… К тому же мы недавно делали в мастерской плановую уборку, вот и натолкнулись на папку с вашими эскизами…

– И ведь хотел я эту папку выбросить, чтобы никому больше голову не морочить, да проклятое честолюбие остановило!

– Вот и прекрасно, было бы неразумно похоронить такую красивую идею. Ну, и поскольку между нами теперь устанавливаются практически родственные отношения, так? – Эш с улыбкой развёл крепкие шершавые ладони, – я решился заговорить с вами об этом деле… Можно сказать, замысел не выйдет из семьи. Гонорар, в случае успеха, поделим пополам, моё авторство будет лишь формальностью для чиновников.

– Ну, тогда бери идею без колебаний. О каком-то гонораре для меня даже не думай! Я ничего не возьму. Верю, что ты сумеешь сделать нечто достойное, замкнёшь круг моих многолетних исканий.

– Посмотрите, – Эш достал из кармана и настроил «комми», – это эскизный проект. Моделью, сами понимаете, была Эва.

Эн внимательно изучил изображение, он увеличивал его, осмотрел фрагменты с разных позиций, в объёме, в чертежах, где были особенно хорошо понятны пропорции и детали будущей работы…

– Отлично, – наконец отозвался Эн, – с шаром хорошая идея.

– Ну, да. Я сохранил принцип, который был у вас во втором и третьем варианте, но отсутствовал в первом. Если залезть на шар, то, при определённой ловкости, можно всунуть голову в венок. Ваша Богиня стояла слишком высоко, на пьедестале некого, почти вымышленного, совершенства. Она была недоступна, оторвана от жизни… Чуть опустив её, извините, я придал ей больше реализма. По моей задумке зритель, будь то художник или обычный человек, должен буквально физически ощутить внутреннее и внешнее давление на себя творческого гения.

– Но у всякого ли художника, а тем более «человека обычного», он присутствует в виде факта, или его предчувствия?

– Я считаю, что у всякого, хотя не все об этом знают…

– А я не стал бы раздавать творческий гений столь щедро. Возраст и опыт позволяет мне сомневаться в наличии его у каждого.

– Возможно, со временем и я стану думать также, а пока это всего лишь моё самоопределение, не более того, которое не может являться предметом спора, сомнения или утверждения. Ответственность человека перед творческим гением, как явлением оживляющим душу, существует. Однако трудный путь развития его в себе мы игнорируем и идём по более лёгкому пути потребления уже сделанного кем-то. Человеку не хватает упорства самостоятельно осмысливать прекрасное, и он берёт его у таланта, который им добровольно, с улыбкой делится. Но и тут люди умудряются посылать творческий гений подальше, ибо заняты собой, как физическим телом, суетой вокруг материальных ценностей… Они глухи к голосу целебного разума, и от безответственности перед высоким, глупо сбиваются в кучу вокруг низкого, гниют, хворают, мешают со вкусом жить романтикам, эпикурейцам, творцам. Разве не так?

– Наверное, но я здесь останусь при своём мнении… Однако, – Эн весело почесал темечко, – влезть на шар и устоять на нём, при данном критическом наклоне фигуры Богини, а тем более умудриться при этом, попасть головой в венок, как я понимаю, всякому непросто. И то, что ты снял скульптуру с пьедестала, – дело довольно лукавое. Глория вот вроде она, но немного же найдётся счастливчиков, что её достанут!

– Ну, а для не столь ловких и даровитых всегда остаётся право присесть на этот почти Земной шар, спрятаться в тень высокой славы и ощутить себя хоть чуточку, осязаемо приобщённым в великому потоку творческого сознания, бегущему по векам навстречу человеку.

– Но разве поток этот не течёт в одном с обществом направлении, разве он каким-то образом противостоит ему, усложняет жизнь?

– Объективного ответа на этот вопрос нет, есть лишь то же самое самоопределение. Мне удобнее, не скрою, воспринимать этот поток как сопротивление животному началу в человеке, жадности, низкому. Хотя я без заносчивости, с пониманием, отношусь к тем, кто ратует за прямую помощь человеку, кто зовёт к милосердию, кто считает, что художник, двигаясь к прекрасному сам, подталкивает туда же общество.

– Если так рассуждать, то художник находится позади общества, ведь он его толкает. Или всё-таки он как бы протягивает руку человеку и увлекает его за собой, находясь однако впереди, на острие?

– А мне кажется, это совершенно неважно – впереди или сзади, если он двигается всё же солидарно с толпой, уж простите, как с суммой сереющих в массе индивидуальностей. Противоречие есть, я согласен… Взгляд на отношение общества и творца, как на противостояние во имя гармонии, снимает сам по себе вопрос «положения». Художник здесь сущностный боец, пассионарий, диссидент, а не украшатель жизни, не лукавый целитель со сладкозвучной лирой в тонких голубеньких ручках. Он не обслуживает человека, а ставит перед ним эстетические задачи, открывает новые этические горизонты, общественные мечты, готовя его, тем самым, к неизбежному и болезненному, но наступлению всеобщей гармонии. Я кажется нашёл своё место, нашёл сердцем, – Эш потупился так, будто сам поймал себя на обмане, – а вы?

– Когда-то думал, что да. Теперь сомневаюсь. Правда, бойцом я себя никогда не считал, но и к украшателям не примыкал. Мне в искусстве было ближе исследовательское начало. Попробуй его классифицировать, или понять: с какой же ты стороны? А сейчас я нахожусь академическом отпуске, то есть – болтаюсь между небом и землёй, иносказательно и буквально. Вот и всё моё теперешнее самоопределение…

– Что вы такое говорите! Ваши фотографии красноречивее всяких слов свидетельствуют о том, что вы на нашей стороне, на стороне тех, кто никогда не смирится с преобладанием инстинктов над разумом, кто ищет философский камень для соединения всего сущего в продуктивный союз на основе абсолютного единства, равноправия, справедливости… То есть, гуманизма, высокой подлинной человечности. Ведь для чего-то нам подарен творческий разум, способный победить в человеке зверя?!

После этого вопроса, на который с начала времён так и не найдено простого, ясного ответа, спорщики по гигиеническим делам разошлись, потом снова собрались за столом, неспешно выпили и закусили.

– Мне гораздо интереснее вот что, – первым продолжил разговор Эн, – вы мне привезли этюдник, кисти, холст, краски, но не захватили, увы, тюбик вдохновения, растворитель самонадеянности, ластик тщеславия. Я тут уже говорил во сне одному типичному человеку, что не знаю, о чём петь в раю, где всё и так прекрасно, где нет обычного раздражителя в виде той же самой толпы, как в городе… Фотографии неплохи, даже я это признаю, но материал для них вот-вот кончится, и мне понадобится не умение воровать чудеса у природы, а позыв заниматься рукодельем, создавать что-то своё, отличное от естественных творений, но такое же совершенное, как звёздное небо, и столь же прозрачное, как поцелуй любимой… Вот я и думаю – с каким багажом пришёл к этой задаче, к этому рубежу? Это для меня сейчас гораздо важнее самоопределения, ведь, если я отнесу себя к бойцам, но не совершу ничего героического, то как я буду смотреть в глаза своей совести? Кстати, объявить толпе войну проще, чем полагать, что своей сладкозвучной лирой ты можешь как-то на неё повлиять… И действовать вопреки, проще, чем двигаться, не смешиваясь, рядом с толпой. Мне кажется, что «воюют» в искусстве провокаторы, бунтари, ставящие содержание над формой, ищущие своего «человека с большой буквы»… А ремесленники гордятся даром, якобы спущенным свыше, шипят на графоманов, отстаивают первенство формы, прячут секреты мастерства и всё ещё нянчатся со своим «маленьким человеком», шьют для него шинели. Графоманией тут я называю любую плодовитую пустоту, художника без идеологии, но крайне усердного, не видящего своего лица в кривом зеркале страсти.

– Однако, я думаю высокое мастерство – собственность не только ремесленников, что же бунтари не бывают талантливы?

– Ещё как бывают! Иногда чертовски, но их неумолимо влечёт поиск нового, тропы манят нехоженые, где уже не талант актуален, а сильный характер, фанатизм. Они добровольно берут на себя обязательства для толпы неподъёмные, которая сразу объявляет новаторство «мазнёй», как в случае с Пикассо. То есть, упрекает их в непрофессионализме.

– Я постараюсь идти этим же путём, не боясь подобных упрёков, потому что иначе мне будет скучно с самим собой жить. А что касается тупика: вот, дескать, перед тобой рай, горы, красота, так о чём же здесь петь?.. – то я думаю, что новаторское исследование талантом на первый взгляд простого, но глубоко спрятанного от глаз, лишённых на сегодня творческого гения, может стать задачей интересной в подобном месте.

– Это понятно, я уже думал об этом, но не слишком ли я стар для новаторства, для проникновения в предметы на клеточном уровне? Не знаю. Если художник лишь слепо копирует окружение, то он становится эпигоном, если слишком много экспериментирует, то – отрывается от самой жизни во имя формальной борьбы со своей философской скукой. Я прихожу к тому, что к природе можно всё же добавлять себя, но так, чтобы затяжной осенний дождь, если он порядком надоел, с помощью таланта, как солнца, начал играть всеми цветами радуги… Чтобы ты мог организовать посредством творческого акта – опять же! – человеку, и прочему сущему яркий всепогодный праздник, разбередить всё.

– По-моему вы всё формулируете правильно, осталось только взять в руки кисть, и она сама поведёт вас за собой, научит – куда двигаться дальше… А сопротивление материала даст и прочие ответы.

– Да я это уже понял, но жду какого-то толчка. Творчество – это перенесение вопроса о смысле твоей именно жизни – никчёмной или талантливой! – не в послесмертное пространство, а «на сейчас», через отчуждение себя от быта. Эту ответственность перед собой я чувствую, но до поры её от всех прячу. Даже Эл не подозревает – какие силы внутри меня нередко беснуются… Жизнь вокруг, красота постепенно входят в меня, рассасываются по организму, копятся в кладовых души. Но я собираю прекрасное не для того чтобы однажды лопнуть, или похоронить с собой всё накопленное, а в надежде отдать его любому, кому оно будет нужно. Талант же мне дан, в этом случае, для того, чтобы отдавать быстрее, чем брать, когда кладовые будут полны, и значит иметь в отношениях с будущим поэтическое равновесие.

Эш задумался, нашёлся уже вроде, что сказать в ответ, но тут из недолгой отлучки вернулись музы. Сразу же обновили сладкий стол и потратили ещё толику времени на приятные впечатления.

Тут следует заметить, что кондитерские изделия никогда не были сильной стороной разносторонних способностей Эл. Домашняя халва, пастила, пирожки с вареньем, компоты, десерты – являлись верхом её бытового мастерства. Поэтому она с аппетитом, ничего не зная про дискуссию о новаторстве, съела несколько долек разнообразной сладкой вкуснятины. Ведь, если и есть на свете область человеческой культуры, где лоснящийся жирком пионерский поиск чреват различными там… расстройствами, то это, прежде всего, кулинария.

Когда, рассчитавшись, все вышли на свежий воздух, курортный парк и городок за ним, сияя огнями, уже постепенно стихали. По ветреной долине тянуло белёсым холодком, прямо над головой звёзд светилось будто немного, но все – яркие, отдельные, будто вмёрзшие в небо. Тут Эш, размахивая руками, увлёкся популярной астрономией, однако сбился, видимо, что-то навеселе подзабыв, и отвертелся лишь поэзией.

Не лихача, за час, опытная Эл довезла компанию до Оленьего лана. Здесь, разгружаясь с прибаутками, все уж решили идти спать, но вдруг дружно посмотрели в небо… Над горами оно казалось совсем другим, чем виделось внизу, и, конечно же, не только потому, стало ощутимо ближе… Просто огни рядом с хутором отсутствовали, да не висел над головой, практически невидимый, однако вполне вещественный, сизый смог цивилизации. То есть, между Космосом и нашими героями преграды теперь исчезли… От этой-то мелочи все, различимые лишь в телескоп, крохотные звёздочки вылезли во всех частях объятого яркими взрывами неба. А крупные звёзды так увеличились в размерах, что на них можно было различить жизнь. Первые секунды звёзды ещё висели неподвижно, но потом словно кто-то огромный встряхнул этот сверкающий ковёр и они внезапно сорвались со своих мест…

Хотя, мы описываем тут лишь ощущения Эн, и, скажем, движение звёзд явилось следствием лёгкого головокружения, вызванного алкоголем, а о чувствах всех остальных, тоже находившихся в состоянии приятной эйфории, мы можем только догадываться… Наверное, и они недалеко ушли от нашего героя в своих волшебных фантазиях.

Так или иначе, но звёзды в небе плясали для всех, они срывались со своих мест, гулко падали, ударялись о горные пики, рассыпаясь мелкими искрами по серебряному Оленьему лану. И Эн, от этого масштабного движения, стали мерещиться ответы на его трудные вопросы…

Вот ты, художник! Никто не спрашивает тебя – что делать с твоим особым взглядом, превращающим банальный вроде бы ночной луг в месторождение драгоценностей, что делать, наконец, с богатством твоей души, рождающей искры от соприкосновения со звёздными небесами… Просто иди, и отдай это любому, – оставляя всё плохое, что встретил в пути, для творческих бессонниц! – умеющему ценить волшебство твоих рук, слышать твою скрипку, внимать твоим стихам, ощущать кожей твоё горячее ораторское дыхание, ведь ты, напомню, всем должен.