Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Ближе к двадцатым числам мая погода в районе Оленьего лана, по части сюрпризов, наконец, успокоилась. Потянулись ровные, тёплые дни с прохладными, безветренными ночами. Днём, на солнце, становилось жарковато, ночью луга неизменно разукрашивал иней. Для Эн всё это было в диковинку: перепады температур у него на родине казались отсюда много меньше… Свой первый разведочный год здесь ему ещё только предстояло прожить, и поэтому он внутренне приготовился к любым неожиданностям, не досаждая Эл восторгами или детскими вопросами. Всякий раз, когда ему предстояло спросить у неё что-то совершенно очевидное, он тщательно обдумывал вопрос, интересуясь предметом отвлечённо, с самоиронией. Эл, понимая «трудности роста», зачастую опережала события лаконичным комментарием: туман вечером – погода будет, звери пошли в лес – к дождю, если судить по котам, то ночью мороз ударит… Информации этой Эн, по большей части, точно не запоминал, но и без того она становилась частью его души.

А состояние, которое сейчас овладело им и всем сущим вокруг, он называл одним словом – благодать. Слово это он повторял всякий раз, когда выходил на двор, пил воду из родника, поднимался на кругозоры, делал приятную работу по лесу, когда давал солнцу поджаривать кожу или морозцу нырнуть за ворот куртки. Благодать – ясные дни, тихие ночи. Крайности зимы и весны позади, жаркая летняя морока духоты – ещё впереди, а пока – наслаждайся жизнью, понимай рай действительно как рай, без оговорок, без философских обоснований разного рода трудностей, что становятся порой сильнее тебя.

В зной мечтаешь о зиме, зимой, когда от холода судорогой сводит пальцы, представляешь себе плывущее марево над выжженной травой, щекой уже чувствуешь пламя июля и… невольно сглатываешь слюнки. Вот бы туда… Вот бы за границу! Замки, музеи, соборы, вкуснятина в таверне с национальным оттенком… Однако, переезды, страхи, задержки рейсов, липкая толчея вокзалов, казённое бельё в гостинице, бесконечные экскурсии… Всё вожделенное валится тебе на голову, и она начинает немного трещать: вот бы домой, отдохнуть от отдыха!

И возвращаешься, чтобы снова болеть охотой к перемене мест, к перемене желаний, чтобы в движении искать покой.

Эва нашла себе для подобной болезни приятного попутчика, с которым перед дипломом ей захотелось покататься по свету, а начать вояж, учитывая, что она немного соскучилась по деду, с Оленьего лана. Эл без возражений согласилась принять гостей, уточнила детали, время и даже сделала наперёд кое-какие съестные запасы. Ей было любопытно получить о Эн хоть какую-то весточку из прошлой жизни, узнать – что за наследие, кроме нетленного, он оставляет будущему?

День – другой пролетели незаметно, и вот уже Эн ожидал молодых на вокзале Ключей. Эл осталась на кордоне хлопотать по делам. Встреча вышла сдержанной, так как дед и внучка теперь не в полной мере принадлежали друг другу. Следовало оставить эмоции тому, кто с тобой рядом всегда. С дороги молодые и Эн прогулялись по городу, а затем, через курортный парк, болтая, двинулись в направлении знакомого нам загородного ресторана «Король – олень», за которым их ждал, сейчас поставленный на колёса, вездеход. Поклажи у молодых было немного, кое-что оставили на вокзале, небольшой свёрток, ему предназначенный, Эн убрал в свой рюкзачок, поэтому гуляние вышло приятным. Выпили даже здешней минеральной воды в трёх бюветах, и ранее намеченный Эн визит в ресторан «на кофе» показался излишним, но место все по достоинству оценили как возможный вариант для приятного досуга.

В пути Эн машину не гнал, вёл спокойно, без качки – по ветреной долине, мимо удивившего зимой водопада, через реку времени Змейку, вверх в горы, по мере сил развлекая молодых скудными познаниями местной топонимики. Эва удивилась тому, как дед, которого она ни разу в жизни не видела возницей, ловко управлял вездеходом, а Эш во все глаза схватывал фотографической памятью синие горы в конце долин. Одновременно они с плохо скрываемой симпатией общались, шутили, предвкушая наслаждение от ближайших нескольких дней.

За Красным Носом Эн остановил машину, чтобы угостить молодых живой водой из родника. И пока они наперебой восхищались царским вкусом ледяной воды, пробившей гранит, он всё окидывал счастливым взглядом место, откуда началось его восхождение в Эдем.

Эх, рассказать бы им сейчас всё! Да разве поймут они, желторотые эстетические птенцы, боль гибнущего от скуки художника, разве сумеют сделать правильные выводы… Хотя, зачем им преждевременная мудрость, с которой не наделаешь нужной для воспоминаний ерунды… Зачем? Однако душа будущего творца сильна интуицией, предчувствием чужой боли, и Эва неожиданно узнала место, где она увидела деда в марте по «комми», и как-то непроизвольно поперхнулась, а Эш на миг, против воли, загрустил. Светло, напевно, вольготно…

Знакомство с Эл у молодых вышло простым и естественным, они сразу прониклись взаимной симпатией, которая ещё встречается порой у людей творческих, понимающих жизнь всегда как трудовой мозолистый праздник. От бани, ещё не совсем понимая смысл этого очевидного, но сугубо секретного для непосвящённых слова, гости отказались, слегка перекусили с дороги, вкратце рассказали хозяевам о жизни за границей рая, познакомились с хутором, с его обитателями и часов в пять вечера пошли самостоятельно шататься по сияющему Оленьему лану. Эн пока занялся хозяйством, Эл – ужином. Они с улыбкой подтрунивали над зелёной молодостью, не научившихся ещё со вкусом развлекаться, не ведающую до поры захламления внутри, свойственного человеку вообще, и лучшего против этого гадкого дела лекаря – баню.

Пусть гуляют, ведь и горы могут умело исцелять гордецов гипнозом крупных каменных масс, фактом прилюдной интимной связи с небом, пьяным воздухом, состоящим из одного лишь кислорода с молекулярным включениями хвойного масла…. Душу можно лечить по-разному, ежели она у тебя есть, разумеется, в наличии… Даже больная, душа человеку нужна, ибо без её настойчивых поисков во всём сущем докторов, хвори тела принимают страшный катастрофический характер.

Молодёжь зигзагами поднялась до верхней границы Оленьего лана, где начинались увитые мхами пихтарники. Отсюда кордон Ганца казался лишь точкой на контурной карте, географическим центром вселенной прозрений, что скоро явится свободным от быта будущим служащим гармонии. Однако от быта им ещё только предстояло освободиться, а для начала – недурно его вообще завести, как настоящую совместную жизнь. Стать перелётной птицей – красиво, но это не отменяет понятие родины, куда хочется неизменно возвращаться.

Им нравились простор, горы, близость неба, но их ещё влекло к людям – хотелось высказаться и быть услышанными, а разве можно творить тут, где всё совершенно и не нуждается в доработке, в труде, с чем можно выйти на суд зрителя! А значит, чтобы иметь свою личную родину, следовало там кого-нибудь родить, то есть, кровью фактически сродниться с определённым местом… И оно уже было выбрано: это средней руки город с историей, с кварталом демиургов, где на мансарде дома у молодых остался законный кров, жилая мастерская, наследство деда – место подвигов и отдыха. А в Эве уже, оказывается, жило новое живое существо, которое и повяжет их со своей родиной. Они найдут свой путь, и возможно унаследуют этот хутор, рай, но не раньше, чем пройдут круги весёлого житейского ада, не раньше, чем уйдут отсюда гулять меж переливающихся звёзд поэт и его муза…

Сомнения в правильности городской жизни у молодых, впрочем, уже появились – их спровоцировали горы, а следующим аргументом против цивилизации стал, не удивляйтесь, шумный ужин на хуторе. Эл особо не пыталась никого ублажать – сделала рядовой для себя стол, с мелкими праздничными дополнениями… Так грибов было, против обычного, два вида: тушёные лисички под сметаной и маринованные опята, к солёным огурчикам и помидорам в собственном соку добавились мочёные яблоки, жаренную золотистую картошку с грецким орехом дополнила фасолевая кулебяка. Домашний подовый хлеб, ещё с полдюжины вкусных мелочей, зажали в середине стола три вида самогона, черничное вино, наливку из дикой черешни. Кроме того, Эл нашла место для букета луговых цветов и плошки с тёмным каштановым мёдом, распространявшим по гостиной хмельные летние запахи задолго до настоящего лета.

Вкусовых пристрастий молодых хозяйка точно не знала, поэтому и возникло относительное изобилие ужина… С Эн они обычно вечеряли по-другому: на стол ставилось только то, что можно было съесть за один раз, без предложений, вроде, «а ты не хочешь попробовать ещё вот это?» или убивающих время старосветских разносолов.

После первых рюмок возникло единение душ. Эва нашла с Эл общий язык относительно музыки, мужчины стали расхваливать красоты вокруг, кулинарные способности хозяйки и вообще преимущества крестьянской пищи. Затем они принялись пить за горы, за счастье жить, за будущего первенца… Меру, однако же, соблюли – легли спать в полночь. Хозяева обменялись лаконичными комментариями вечера, планами на завтра и угомонились. Гости, напротив, ещё долго искали в сером облачном небе звёзды, с поволокой ощупывали своё будущее, прижимались друг к другу щеками, говорили обо всём на свете, но больше – о высоком, поскольку были, во всех смыслах, сейчас «на высоте».

Утром хозяева встали как обычно, успев, покуда молодёжь спала, переделать массу нужных дел по хутору, затем все вместе позавтракали и отправились, при поддержке собак, на экскурсию по окрестностям. Небо продолжало хмуриться, но редкие прорывы солнца между туч только усиливали впечатление от подёрнутых дымкой пейзажей. Отчётливые лучи света обшаривали луга, словно искали в кустарниках на них тайные кладовые оптимизма, словно чертили по заповедным местам извилистых долин трудные дороги к счастью…

Время до обеда пролетело незаметно. Потом молодёжь отправилась к Звенящему водопаду, что неподалёку, Эн поехал глянуть участок, Эл осталась на хуторе для приятных хлопот и музыкальных пауз. На пять вечера была назначена раздольная баня… Эн этот наркотик был уже хорошо знаком, и по субботам – пусть хоть мир слетает с оси! – но надо её топить, с утра ещё предчувствовать блаженство освобождения плоти от мусора, а там – и всё остальное, по праздничной программе. Это же баня, это же не обсуждаемый феномен, здоровье, усилитель вкуса жизни, в конце концов… Как без неё жить?!

После некоторых сомнений Эн веники для горячего шоу выбрал эвкалиптовые, как экзотические и наиболее ароматные. Местные берёза и дуб оставались пока в резерве… При растопке он внимательно осмотрел, проверив, специальное устройство, которое сам соорудил, чтобы пускать в парилку ещё и порцию букового дымку, без которого колорита леса вовсе не почувствуешь… Что такое, допустим, современная надраенная до рези в глазах сауна с электроподогревом? Так, бездушная машина для гигиенических процедур – без лица, без изюминки. Что такое старая, провяленная животворным огнём баня, с тёмными стенами, с солёными скрипящими полками? Намоленный языческий храм для слияния духа и плоти на основе разогретого мироощущения.

В баню пошли все вместе, с самоваром, потом разбились на дуэты – первыми в парную нырнули, понятно, мужчины, женщины, обёрнутые простынями, больше похожими на цветные платья, остались пока в предбаннике беседовать за чаем на отвлечённые темы материнства и детства. Эл вслух вспоминала давние годы, когда стала матерью, ночи без сна, тревоги, болезни детей, несчастные случаи, а про себя думала, что мир вообще-то устроен справедливо, и очень хорошо, что это… у неё уже никогда не повторится, поскольку сил для подобного рода подвигов давно нет. Эва больше нажимала на оптимизм, на веру в лучшее, ибо не была вооружена горьким опытом, но внутри себя и она понимала, что материнство – это форма самоперечёркивания, где твоё «я» растворяется вдругом, и что творческие планы придётся до поры отложить. Однако союз мужчины и женщины не может быть полным и незыблемым без детей, и значит они нужны. Хотя бы двое… Принцип здесь прост: раньше начнёшь – раньше кончишь, пожалеешь себя ради неких химер сейчас – не получишь через несколько лет кровных друзей, с которыми можно разделить осеннюю печаль и весеннюю радость.

Эш, тем временем, постепенно вникал при помощи лектора Эн в особенности бани: температура, влажность, время нахождения в парной, методика действия веником… Сведения эти были ему очень отдалённо знакомы, но как всякий городской человек он знакомился с понятием «баня» в дворцах спорта, развлекательных комплексах, на курортах, то есть, в виде платных аттракционов, приложений к лёгкому бездумному досугу разного рода массовых компаний.

А тут Эш участвовал в акте строго индивидуальном, неповторимом, пахнущем дымком. И он, вдруг расслабившись, поплыл, расчувствовался почти до слёз, впрочем – что за горькая влага сейчас обильно лилась из него, из глаз, он точно не знал… На первый раз Эн не стал особо охаживать гостя, похлестал формально, без фанатизма, отлично зная, что хорошая баня начинается лишь со второго захода. Минут десять мужики попарились, ополоснулись в «мокром» предбаннике, вышли, довольно кряхтя, к женщинам и сразу накинулись на чай с мятой и мёдом.

Теперь пришла очередь, идти на заклание музам, но более коротко, поскольку Эве в полном объёме, до самозабвения, как вы понимаете, баня была противопоказана. Да и не женское это дело – заводиться от боли! Пусть на поле брани себя мужчины проявляют…

Во второй заход Эн гостя не пожалел. Поддавая на каменку – то настой эвкалипта, то можжевельника, он принялся резко охаживать его тяжёлым веником так, что у того с непривычки в глазах даже молнии засверкали!.. Он вроде и стонал и мычал, но дед, будто, не слышал его, смекнув, что Эш попросту «своего счастья не понимает»…

Наконец, едва угомонившись, Эн сбегал освежиться ледяной водой и растолкал гостя: давай, мол, остуди голову да сразу сюда – хорошенько меня похлещешь! Кое-как Эш вышел в «мокрую», опрокинул на себя ведро родниковой воды, отчего молнии в глазах на миг засверкали ещё ярче и… потухли. Он вернулся в парную и ответил Эн как мог, конечно, но истово, лихо, как не могла измучить счастьем поэта его легкокрылая муза. Теперь молнии начали сверкать в глазах Эн, он отмахивался от них, но упрямые слепящие штрихи всё настойчивее вонзались в голову, в тёмные стены парной, в пятки, в рёбра, под дых… Эш, в этой ситуации, и сам вряд ли понимал, что делает?! Когда он начал сечь Эн? Когда этот акт вопиющего садизма предстоит завершить?.. Он просто кидал веник гулять от головы до пят и обратно, понимая, что неким волшебным образом, но пытка, рано или поздно, должна сама закончится.

А Эн покуда летал ровно посередине грозовой бури, как тот жук – близнец, его слепили вспышки света, но грома отчего-то он не слышал, а лишь различал, как на фоне громких ударов сердца, навзрыд плачет от счастья его рано поседевшая душа… Затем Эн бросило на огненный песок, поволокло бешенным ветром по каменной выжженной пустыне. Он переворачивался в своей грёзе, как перекати – поле, а впереди уже будто мелькнул обрыв, привиделась бездна, и боль освобождения была повсюду: в небе, на земле, за гранью жизни, где маячила смерть…

«Стоп машина! – скомандовал Эн, уже находясь на краю пропасти, – стоп…» Уже не различая реалий, Эш вывалился из парной, расплылся на лавке в «мокрой», тоже приготовившись умирать. Пар стоял гребешком у него над руками, ногами, телом, и будущему творцу в этом почудился знак – это от души отходит пустая вода, тот самый пар, что нужно выпускать из себя в критических ситуациях.

Истины нет! Но есть, таки, истины… Эш листал чистые страницы своего сознания, блаженно думая уже о том, – чем эти белые страницы можно теперь заполнить? И тут из парной вылетел зверь, бросился на него, окатив из ушата живой водой… «А-а-а!..» – неожиданно для себя заоралЭш, словно ещё один новорожденный на этой Земле художник. Из-за двери раздался испуганный голос Эвы: «Что у вас там! Нормально всё?» – «Даже более того, внучка, – простонал Эн, – сверхнормально…» – «Да, да, – подтвердил Эш, – всё хорошо, родная. Я тут чуть не умер…» – «И я тоже, чуть…» – утвердительно стукнул лбом о дверь Эн.

Когда они, унявшись наконец, вышли к музам, то одновременно заметили, что за окном сверкают молнии без грома, но не подали вида друг другу, так как подумали, что это галлюцинации… Мужики завели беседу, с шутками пустили дам в парную, принялись пить луговой чай, однако время от времени тайком поглядывали на окно при очередных, как им казалось, вспышках. «Неужели что-то с головой… Вот так баня… Похоже, перегнули палку… Это со мною первый раз…» – думали каждый себе по очереди. И тут Эн не выдержал, выскочил в одной простыне из бани и обмер: над Оленьим ланом происходил грозовой шабаш.

Вернее, только световой, так как грома почти не было слышно, но со всех сторон, в густых тучах, каждые пять секунд сверкали молнии! То тут, то там, везде… Безмолвно. Ещё, ещё и ещё…

Вслед за ним, испуганно высовывая голову из двери, появился и Эш. «Что это?» – недоумённо спросил он, кутаясь в простыню. «Сам ничего не понимаю… Почему нет грома?.. Я тут, грешным делом, уже начал про свою голову и баню нехорошо думать..» – «Я тоже, кхе-е… – поперхнулся Эш, – а вообще очень красиво. Даже слишком… Словно по заказу. Я такого ни разу не видел – тихая гроза, но не зловещая, а какая-то даже оптимистическая…» Мужики, поёжившись, спрятались в тепло.

Когда раскрасневшиеся музы вышли из парной, они потащили их, обеспечив пледами, на свежий воздух. Шабаш уже терял силу, но ещё продолжался. «А мы за болтовнёй и не заметили ничего… – сказала Эл. – Очередное природное чудо». – «Но почему грома нет?» – спросила Эва. «Не знаю, хотя такое явление здесь происходит раз в несколько лет. Старожилы говорят, что если два фронта туч двигаются где-то очень высоко, то между ними вспыхивают молнии, а звук гаснет там наверху… Хотя, слышите, что-то всё-таки иногда сюда пробивается… Будто где-то очень далеко идёт война весны с летом, а мы тут ждём весточку с поля боя, не желая никому победы, ибо война эта – гражданская…»

Внезапно откуда-то вырвался тёплый ветер, согрев Олений лан. Он шнырял вокруг хутора, качал деревья, убегал в горы, возвращался. Не сговариваясь, Эн обнял Эл со спины, Эш прикрыл собой Эву, и они так замерли на какие-то долгие минуты эстетического пира…

Гроза утихала, собиралась сбежать куда-то на север, но её творения были ещё занятны. Тёмные сумерки она превращала в дискотеку, зелень красила золотом, из туч творила фантастических животных. Тут и там по небесам носились горбатые буйволы, километровые осьминоги, рогатые мыши, крылатые чудовища, оборотни, эльфы. Иногда в небе возникали маски, похожие на человеческие лица, – они словно бы кричали двум поколениям романтиков нечто сокровенное, словно хотели снабдить их ценными подсказками, мыслями, прозрениями. Но, к сожалению, – что конкретно кричали им маски, разобрать было невозможно, поскольку звук терялся далеко от земли. Тайна жизни, тайна творчества и в этот, благоприятный раз, никому не открылась, а жаль…

Пришлось возвращаться в баню, допариваться, чтобы смыть с себя избыточные впечатления, наносное, а затем идти в дом для очередного праздничного ужина. Лейтмотивом тостов, на сей раз стала, понятно, сила Природы и её умная скупость на подсказки для человеческого ума, глухого, порой, к прекрасному… Настроение у всех сложилось, впрочем, благостное, чуть окрашенное лёгким философским минором.